железные дороги
Первая часть здесь.
Там я немного оттоптался по Городницкому, на предмет того, что нечего ужасаться с Игарки, ибо его центр мироздания - Питер, начинался примерно так же, и изнанка петровской империи была тоже не атласной. Впрочем, Городницкий и сам это неплохо понимал, раз делал попытки отказать основателю города на Неве в звании первого интеллигента на троне.
Так вот, имел место и "ужас-ужас-ужас" на тему железной дороги Салехард-Игарка. Паровозы завезли, а путь проложить не хватило преемственности. Вот с этого момента не только про деревянные города, но и про железные дороги.
Паровозы стоят и по сей день:
Представим себе, если бы кто-то протянул ветку до Игарки, заработали бы депо, станции, разъезды... Как тянули Турксиб, как строили колею до Магнитки, как Транссиб, в конце концов. И появились бы строки наподобие "За Енисеем - Заполярье. А там своя, иная даль....". Даже как Николаевскую (Октябрьскую) железную дорогу:
Да не робей за отчизну любезную...
Вынес достаточно русский народ,
Вынес и эту дорогу железную -
Вынесет всё, что господь ни пошлет!
Стихотворение начинается с описания природы, созерцаемой из купе:
Славная осень! Здоровый, ядреный
Воздух усталые силы бодрит;
Лед неокрепший на речке студеной
Словно как тающий сахар лежит;
Около леса, как в мягкой постели,
Выспаться можно - покой и простор!
Листья поблекнуть еще не успели,
Желты и свежи лежат, как ковер.
Славная осень! Морозные ночи,
Ясные, тихие дни...
Нет безобразья в природе! И кочи,
И моховые болота, и пни...
Романтика! Красота! Если бы не одно но. Цена вопроса:
Мы надрывались под зноем, под холодом
С вечно согнутой спиной,
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мерзли и мокли, болели цингой.
Не забыл поэт и о масштабе, и о том, что принято называть мотивацией:
Труд этот, Ваня, был страшно громаден
Не по плечу одному!
В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.
Водит он армии; в море судами
Правит; в артели сгоняет людей,
Ходит за плугом, стоит за плечами
Каменотесцев, ткачей.
И о нематериальном смысле труда и борьбы:
Он-то согнал сюда массы народные.
Многие - в страшной борьбе,
К жизни воззвав эти дебри бесплодные,
Гроб обрели здесь себе.
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то всё косточки русские...
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?
Так с кем спорит Городницкий, явно иронизируя над ненавидимым Сталиным? Я не утверждаю, что он явно бросает вызов, не призываю меряться авторитетами, но всё же заявка барда слишком сильна, чтобы оставить её без внимания. Некрасов не говорит о центре мира, но его заявка ещё сильнее, чем у Пушкина: воззвать к жизни бесплодные дебри оперирует самим понятием жизни, но не его качеством. Приют убогого чухонца - это пускай и не "нормальные условия" , но хоть какая-никакая, а жизнь, хотя и не полнощных стран краса и диво.
Городницкий спорит с целостным восприятием. Вчитаемся, какие ещё действующие лица, причастные к строительству Николаевской дороги, упомянуты у Некрасова.
Первый по списку идёт граф Клейнмихель Пётр Андреевич. Тот самый, который упомянут в эпиграфе. Некрасов ставит под сомнение формулировку "дорогу построил граф Клейнмихель" именно за её неполноту. Фигура графа - весьма спорная, если её рассматривать вне контекста николаевской эпохи целиком. Николаевская эпоха сама по себе была в чём-то созвучна сталинской; взять те же гонения на просвещённых подданных, например Достоевского. Или подведение черты под эпохой, когда монарха на трон сажала гвардия. А то и ссаживала с трона. Петру Андреевичу Клейнмихелю ставится в вину не строительство никому не нужной дороги, а неэффективность методик, если не полное противодействие царским замыслам. При полном доверии Николая I. Если посмотреть на управленческие проблемы с позиции самодержца, то выходит, что дорогу назвали Николаевской совсем не безосновательно. Какой бы ни была персона графа, нельзя не отметить отметить, что инфраструктурные проекты на транспорте вполне укладывались в сроки, в то время как, например, строительство храма Христа Спасителя затягивалось.
Вторая фигура - непосредственно те мужики, которые прорубали просеки, осушали болота, возводили насыпи, укладывали полотно. Именно они наиболее сильно пострадали от злоупотреблений как высокого начальства, так и своих же грамотеев-дестяников.
Третья фигура - подрядчик. Описана словами генерала как самая прогрессивная: и организацию на себе вытянул, и недоимку списал мужикам.
Явного героя Некрасов не выделяет. Но что неизменно сохраняется героизм создателей. И вынужденно, со скрипом признаётся, что остаётся проблема постановки задачи: "или для вас Аполлон Бельведерский хуже печного горшка?". Честь постановки задачи размазывается между графом и подрядчиками, Некрасов склоняется не в пользу первого - но и вымарать факт из истории совсем некрасиво. Можно опротестовать, обложить контекстом, но не вычеркнуть. Историки, конечно, разберутся в тонкостях, но обязательно оценят дух эпохи, читая сочинения современников.
А для Городницкого не существует великой инициативы, великого проекта. Есть только великая реакция на великие внешние воздействия, но эта реакция определяется отношением к тому, кто это воздействие оказывает. Железная дорога перестаёт быть великим делом, достойным завершения, только потому, что к его осуществлению приложил руку "нехороший человек", "безумный генералиссимус" и прочая, и прочая. Примерно как царь Мидас. А по Некрасову никакой граф Клейнмихель Пётр Андреевич не перечеркнёт великого дела, как бы ни прикладывал руки и делегированные государем полномочия.
Перестану ли я петь песни Городницкого, после того, как расписал его по такому тарфарету? Нет, не перестану. Но размещу эти песни там, где уместны суровые испытания. Говоря в терминах похода, это не городская атмосфера, но и не сложное препятствие на маршруте. Это ситуация либо линейного участка, либо бивака.
Там я немного оттоптался по Городницкому, на предмет того, что нечего ужасаться с Игарки, ибо его центр мироздания - Питер, начинался примерно так же, и изнанка петровской империи была тоже не атласной. Впрочем, Городницкий и сам это неплохо понимал, раз делал попытки отказать основателю города на Неве в звании первого интеллигента на троне.
Так вот, имел место и "ужас-ужас-ужас" на тему железной дороги Салехард-Игарка. Паровозы завезли, а путь проложить не хватило преемственности. Вот с этого момента не только про деревянные города, но и про железные дороги.
Паровозы стоят и по сей день:
Представим себе, если бы кто-то протянул ветку до Игарки, заработали бы депо, станции, разъезды... Как тянули Турксиб, как строили колею до Магнитки, как Транссиб, в конце концов. И появились бы строки наподобие "За Енисеем - Заполярье. А там своя, иная даль....". Даже как Николаевскую (Октябрьскую) железную дорогу:
Да не робей за отчизну любезную...
Вынес достаточно русский народ,
Вынес и эту дорогу железную -
Вынесет всё, что господь ни пошлет!
Стихотворение начинается с описания природы, созерцаемой из купе:
Славная осень! Здоровый, ядреный
Воздух усталые силы бодрит;
Лед неокрепший на речке студеной
Словно как тающий сахар лежит;
Около леса, как в мягкой постели,
Выспаться можно - покой и простор!
Листья поблекнуть еще не успели,
Желты и свежи лежат, как ковер.
Славная осень! Морозные ночи,
Ясные, тихие дни...
Нет безобразья в природе! И кочи,
И моховые болота, и пни...
Романтика! Красота! Если бы не одно но. Цена вопроса:
Мы надрывались под зноем, под холодом
С вечно согнутой спиной,
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мерзли и мокли, болели цингой.
Не забыл поэт и о масштабе, и о том, что принято называть мотивацией:
Труд этот, Ваня, был страшно громаден
Не по плечу одному!
В мире есть царь: этот царь беспощаден,
Голод названье ему.
Водит он армии; в море судами
Правит; в артели сгоняет людей,
Ходит за плугом, стоит за плечами
Каменотесцев, ткачей.
И о нематериальном смысле труда и борьбы:
Он-то согнал сюда массы народные.
Многие - в страшной борьбе,
К жизни воззвав эти дебри бесплодные,
Гроб обрели здесь себе.
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то всё косточки русские...
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?
Так с кем спорит Городницкий, явно иронизируя над ненавидимым Сталиным? Я не утверждаю, что он явно бросает вызов, не призываю меряться авторитетами, но всё же заявка барда слишком сильна, чтобы оставить её без внимания. Некрасов не говорит о центре мира, но его заявка ещё сильнее, чем у Пушкина: воззвать к жизни бесплодные дебри оперирует самим понятием жизни, но не его качеством. Приют убогого чухонца - это пускай и не "нормальные условия" , но хоть какая-никакая, а жизнь, хотя и не полнощных стран краса и диво.
Городницкий спорит с целостным восприятием. Вчитаемся, какие ещё действующие лица, причастные к строительству Николаевской дороги, упомянуты у Некрасова.
Первый по списку идёт граф Клейнмихель Пётр Андреевич. Тот самый, который упомянут в эпиграфе. Некрасов ставит под сомнение формулировку "дорогу построил граф Клейнмихель" именно за её неполноту. Фигура графа - весьма спорная, если её рассматривать вне контекста николаевской эпохи целиком. Николаевская эпоха сама по себе была в чём-то созвучна сталинской; взять те же гонения на просвещённых подданных, например Достоевского. Или подведение черты под эпохой, когда монарха на трон сажала гвардия. А то и ссаживала с трона. Петру Андреевичу Клейнмихелю ставится в вину не строительство никому не нужной дороги, а неэффективность методик, если не полное противодействие царским замыслам. При полном доверии Николая I. Если посмотреть на управленческие проблемы с позиции самодержца, то выходит, что дорогу назвали Николаевской совсем не безосновательно. Какой бы ни была персона графа, нельзя не отметить отметить, что инфраструктурные проекты на транспорте вполне укладывались в сроки, в то время как, например, строительство храма Христа Спасителя затягивалось.
Вторая фигура - непосредственно те мужики, которые прорубали просеки, осушали болота, возводили насыпи, укладывали полотно. Именно они наиболее сильно пострадали от злоупотреблений как высокого начальства, так и своих же грамотеев-дестяников.
Третья фигура - подрядчик. Описана словами генерала как самая прогрессивная: и организацию на себе вытянул, и недоимку списал мужикам.
Явного героя Некрасов не выделяет. Но что неизменно сохраняется героизм создателей. И вынужденно, со скрипом признаётся, что остаётся проблема постановки задачи: "или для вас Аполлон Бельведерский хуже печного горшка?". Честь постановки задачи размазывается между графом и подрядчиками, Некрасов склоняется не в пользу первого - но и вымарать факт из истории совсем некрасиво. Можно опротестовать, обложить контекстом, но не вычеркнуть. Историки, конечно, разберутся в тонкостях, но обязательно оценят дух эпохи, читая сочинения современников.
А для Городницкого не существует великой инициативы, великого проекта. Есть только великая реакция на великие внешние воздействия, но эта реакция определяется отношением к тому, кто это воздействие оказывает. Железная дорога перестаёт быть великим делом, достойным завершения, только потому, что к его осуществлению приложил руку "нехороший человек", "безумный генералиссимус" и прочая, и прочая. Примерно как царь Мидас. А по Некрасову никакой граф Клейнмихель Пётр Андреевич не перечеркнёт великого дела, как бы ни прикладывал руки и делегированные государем полномочия.
Перестану ли я петь песни Городницкого, после того, как расписал его по такому тарфарету? Нет, не перестану. Но размещу эти песни там, где уместны суровые испытания. Говоря в терминах похода, это не городская атмосфера, но и не сложное препятствие на маршруте. Это ситуация либо линейного участка, либо бивака.