"Ночной дилижанс" Геннадий Епишин
Не могу не собирать все, что связано с К.Паустовским. А от неожиданного открытия - студенческой работы Геннадия Епишина по мотивам "Ночного дилижанса" - особенно щемящее чувство: художник ушел, а мы все еще можем переживать те же чувства, что и он, перечитывая вместе с ним знакомые строки.
Цепочка памяти: Андерсен - Паустовский - Епишин...
Оригинал взят у red_balls в "Ночной дилижанс" Геннадий Епишин
Памяти художника Геннадия Епишина
Смерть Геннадия Епишина стала неожиданностью для нашей редакции. Нет, мы помнили о возрасте Геннадия Ивановича, знали о тяжелом заболевании, но художник был бодр, активен, он был из тех людей, кто всегда, приходя, приносил какую-то свежую, очень позитивную энергию и думать о чем-то плохом совсем не получалось.
Последний раз Геннадий Иванович заходил в редакцию где-то в середине лета. Заходил просто так - в гости, все рабочие вопросы по его последней у нас книге (Горячему солнышку) были уже закрыты.
Кто был в московском офисе "Речи", тот знает, что сидим мы в самом центре, в небольшой комнате все вместе - четвером, поэтому все гостевые разговоры ведутся "на всех". Но именно в ту, последнюю встречу я слушала разговор не очень внимательно - сдавалось что-то глобально-масштабное, кажется Золотая Ригма. А художник рассказывал о своем друге, показывал студенческие фотографии, и я тогда попросила разрешение их отсканировать для блога. Фамилия друга тогда сразу не запомнилась, думала, что уточню позже - и не знала, что уже это уже не получится...
Это студенческие фотографии выпускников худграфа ВГИКа.
Именно в это время Геннадий Иванович Епишин работает над своим дипломом - графической раскадровкой к неосуществленному проекту - фильму по рассказу Константина Паустовского "Ночной дилижанс". Благодаря этой работе состоялась встреча с писателем в Тарусе, которой поспособствовал Юрий Пименов. Геннадий Иванович рассказывал как ехал, боялся, стеснялся: еще бы - студент и маститый писатель, живой классик. Но проговорили несколько часов и может благодаря именно этой встрече мы и имеем сегодня иллюстрации к "Сказкам", одни из лучших к произведениям для детей Константина Паустовского.
А дипломная студенческая работа тогда удалась. Удалась настолько, что в 1959 году получила серебряную медаль Академии Художеств СССР "За лучшее произведение 1959 года"
"Ночной дилижанс" - это рассказ К. Паустовского из цикла "Золотая Роза":
"Я хотел написать отдельную главу о силе воображения и его влияния на нашу жизнь. Но, подумав, я написал вместо этой главы рассказ о поэте Андерсене. Мне кажется, что он может заменить эту главу и даст даже более ясное представление о воображении, чем общие разговоры на эту тему".
Небольшая сказка писателя Паустовского про сказочника Андерсена, небольшой рассказ о любви, о смелости, о воображении и действительности. Но в этом графическом цикле все еще более закручено - здесь вставкой идет эпизод об оловянном солдатике, как противопоставлении героя Андерсена самому писателю, как сказка, которая приходит из жизни - этого у Паустовского нет. И я не знаю, лежал ли в основе этой раскадровки какой-то сценарий или это был ход, придуманный самим художником.
И именно поэтому я не называю этот графический цикл иллюстрациями - потому что это не иллюстрации в обычном смысле этого слова. Как и хорошая экранизация никогда не повторяет текст исходного произведения, а идет дальше, так и здесь - это фантазия на тему: история оловянного солдатика и история самого сказочника
Всего в цикле 90 листов.
Достаточно недавно, в 2013 году, они экспонировались во ВГИКе.
Вот, целиком цикл
Ну, и отдельные листы подробнее:
Он полюбил Венецию и называл ее "увядающим лотосом".
Над морем клубились низкие осенние тучи. В каналах плескалась гнилая вода. Холодный ветер дул на перекрестках. Но когда прорывалось солнцег то из-под плесени на стенах проступал розовый мрамор и город появлялся за окном, как картина, написанная старым венецианским мастером Каналетто.
Из первого этажа, где помещалась дешевая остерия, разило жареной бараниной и чесноком. Там весь день оглушительно хохотали и ссорились молодые женщины в потертых бархатных корсажах, кое-как затянутых порванными тесемками.
При виде Андерсена женщины затихали. Их смущал этот худой и элегантный господин с тонким носом. Они считали его заезжим фокусником, хотя и называли почтительно "синьор поэт". По их понятиям это был странный поэт. В нем не бурлила кровь. Он не пел под гитару раздирающие сердце баркаролы и не влюблялся по очереди в каждую из женщин. Только один раз он вынул из петлицы алую розу и подарил ее самой некрасивой девочке-судомойке. Она была к тому же хромая, как утка.
Правда, когда Христиан Андерсен поселился в гостинице, то в оловянной чернильнице оставалось еще немного чернил. Он начал писать ими сказку. Но с каждым часом сказка бледнела на глазах, потому что Андерсен несколько раз разбавлял чернила водой. Так ему и не удалось окончить ее - веселый конец сказки остался на дне чернильницы.
Андерсен усмехнулся и решил, что следующую сказку он так и назовет: "История, оставшаяся на дне высохшей чернильницы".
Потом слуга долго и сосредоточенно плевал с горбатого моста в канал, стараясь попасть в пустую половинку яичной скорлупы. Она плавала около свай.
Наконец он попал в нее, и скорлупа утонула. После этого слуга подошел к мальчишке в рваной шляпе. Мальчишка удил. Слуга сел около него и бессмысленно уставился на поплавок, дожидаясь, когда клюнет какая-нибудь бродячая рыба.
А вот и вставка про оловянного солдатика.
Мальчик выудит из канала фигурку
И вот на набережной прозвучит сказка.
То ли рассказанная кем-то, то ли прозвучавшая в воображании Андерсена, который смотрит сейчас на площадь из окна гостиницы.
Но ночь от этого не посветлела. Наоборот, по сторонам дороги потянулись старые вязы. Под их раскидистыми ветвями темнота стояла плотно и тихо, чуть слышно перешептываясь с листьями и дождевыми каплями.
Андерсен опустил окно. Ветка вяза заглянула в дилижанс. Андерсен сорвал с нее на память несколько листьев.
Как у многих людей с живым воображением, у него была страсть собирать во время поездок всякие пустяки. Но у этих пустяков было одно свойство - они воскрешали прошлое, возобновляли то состояние, какое было у него, Андерсена, именно в ту минуту, когда он подбирал какой-нибудь осколок мозаики, лист вяза или маленькую ослиную подкову.
"Ночь!" - сказал про себя Андерсен.
Сейчас ее мрак был приятнее, чем солнечный свет. Темнота позволяла спокойно размышлять обо всем. А когда Андерсену это надоедало, то она помогала выдумывать разные истории, где он был главным героем.
В этих историях Андерсен представлял себя неизменно красивым, юным, оживленным. Он щедро разбрасывал вокруг себя те опьяняющие слова, которые сентиментальные критики называют "цветами поэзии".
Девушки, тихо переговариваясь и передавая друг другу вещи, влезли в дилижанс, поздоровались, робко поблагодарили Андерсена, сели и затихли.
Сразу же запахло овечьим сыром и мятой. Андерсен смутно различал, как поблескивали стекляшки в дешевых серьгах девушек.
Дилижанс тронулся. Снова затрещал гравий под колесами. Девушки начали шептаться.
- Они хотят знать, - сказала дама, и Андерсен догадался, что она усмехается в темноте, - кто вы такой. Действительно ли вы иностранный принц? Или обыкновенный путешественник-форестьер?
- Я предсказатель, - ответил, не задумываясь. Андерсен. - Я умею угадывать будущее и видеть в темноте. Но я не шарлатан. И, пожалуй, я своего рода бедный принц из той страны, где некогда жил Гамлет.
Дверь ему открыла сама Елена Гвиччиоли. Зеленое бархатное платье плотно облегало ее стан. Отсвет от бархата падал на ее глаза, и они показались Андерсену совершенно зелеными, как у валькирии, и невыразимо прекрасными.
"Только в воображении, - уверял он себя, - любовь может длиться вечно и может быть вечно окружена сверкающим нимбом поэзии. Кажется, я могу гораздо лучше выдумать любовь, чем испытать ее в действительности".
Поэтому он пришел к Елене Гвиччиоли с твердым решением увидеть ее и уйти, чтобы никогда больше не встречаться.
Он не мог прямо сказать ей об этом. Ведь между ними ничего не произошло. Они встретились только вчера в дилижансе и ничего не говорили друг другу.
Она опустилась в кресло и закрыла руками лицо. Трещали в канделябрах свечи.
Андерсен увидел, как между тонких пальцев Елены Гвиччиоли просочилась, блеснула, упала на бархат платья и медленно скатилась слеза.
Он бросился к ней, опустился на колени, прижался лицом к ее теплым, сильным и нежным ногам. Она, не открывая глаз, протянула руки, взяла его голову, наклонилась и поцеловала в губы.
Вторая горячая слеза упала ему на лицо. Он почувствовал ее соленую влагу.
- Идите! - тихо сказала она. - И пусть бог поэзии простит вас за все.
.......................
Чувствовалось, что эта работа крайне важна и ценна для художника, Мы искали какие-то варианты, возможности издания, но так ничего и не вышло. Может что-то получится как-нибудь потом, может и не у нас, хочется надеятся.
А я тогда еще спросила, можно ли хотя бы что-то из файлов показать другим, получила согласие, но что-то мешало, отвлекало. И вот только теперь...
Умер художник 14 сентября 2015 года.
Похоронен в Москве на Введенском кладбище.
Цепочка памяти: Андерсен - Паустовский - Епишин...
Оригинал взят у red_balls в "Ночной дилижанс" Геннадий Епишин
Памяти художника Геннадия Епишина
Смерть Геннадия Епишина стала неожиданностью для нашей редакции. Нет, мы помнили о возрасте Геннадия Ивановича, знали о тяжелом заболевании, но художник был бодр, активен, он был из тех людей, кто всегда, приходя, приносил какую-то свежую, очень позитивную энергию и думать о чем-то плохом совсем не получалось.
Последний раз Геннадий Иванович заходил в редакцию где-то в середине лета. Заходил просто так - в гости, все рабочие вопросы по его последней у нас книге (Горячему солнышку) были уже закрыты.
Кто был в московском офисе "Речи", тот знает, что сидим мы в самом центре, в небольшой комнате все вместе - четвером, поэтому все гостевые разговоры ведутся "на всех". Но именно в ту, последнюю встречу я слушала разговор не очень внимательно - сдавалось что-то глобально-масштабное, кажется Золотая Ригма. А художник рассказывал о своем друге, показывал студенческие фотографии, и я тогда попросила разрешение их отсканировать для блога. Фамилия друга тогда сразу не запомнилась, думала, что уточню позже - и не знала, что уже это уже не получится...
Это студенческие фотографии выпускников худграфа ВГИКа.
Именно в это время Геннадий Иванович Епишин работает над своим дипломом - графической раскадровкой к неосуществленному проекту - фильму по рассказу Константина Паустовского "Ночной дилижанс". Благодаря этой работе состоялась встреча с писателем в Тарусе, которой поспособствовал Юрий Пименов. Геннадий Иванович рассказывал как ехал, боялся, стеснялся: еще бы - студент и маститый писатель, живой классик. Но проговорили несколько часов и может благодаря именно этой встрече мы и имеем сегодня иллюстрации к "Сказкам", одни из лучших к произведениям для детей Константина Паустовского.
А дипломная студенческая работа тогда удалась. Удалась настолько, что в 1959 году получила серебряную медаль Академии Художеств СССР "За лучшее произведение 1959 года"
"Ночной дилижанс" - это рассказ К. Паустовского из цикла "Золотая Роза":
"Я хотел написать отдельную главу о силе воображения и его влияния на нашу жизнь. Но, подумав, я написал вместо этой главы рассказ о поэте Андерсене. Мне кажется, что он может заменить эту главу и даст даже более ясное представление о воображении, чем общие разговоры на эту тему".
Небольшая сказка писателя Паустовского про сказочника Андерсена, небольшой рассказ о любви, о смелости, о воображении и действительности. Но в этом графическом цикле все еще более закручено - здесь вставкой идет эпизод об оловянном солдатике, как противопоставлении героя Андерсена самому писателю, как сказка, которая приходит из жизни - этого у Паустовского нет. И я не знаю, лежал ли в основе этой раскадровки какой-то сценарий или это был ход, придуманный самим художником.
И именно поэтому я не называю этот графический цикл иллюстрациями - потому что это не иллюстрации в обычном смысле этого слова. Как и хорошая экранизация никогда не повторяет текст исходного произведения, а идет дальше, так и здесь - это фантазия на тему: история оловянного солдатика и история самого сказочника
Всего в цикле 90 листов.
Достаточно недавно, в 2013 году, они экспонировались во ВГИКе.
Вот, целиком цикл
Ну, и отдельные листы подробнее:
Он полюбил Венецию и называл ее "увядающим лотосом".
Над морем клубились низкие осенние тучи. В каналах плескалась гнилая вода. Холодный ветер дул на перекрестках. Но когда прорывалось солнцег то из-под плесени на стенах проступал розовый мрамор и город появлялся за окном, как картина, написанная старым венецианским мастером Каналетто.
Из первого этажа, где помещалась дешевая остерия, разило жареной бараниной и чесноком. Там весь день оглушительно хохотали и ссорились молодые женщины в потертых бархатных корсажах, кое-как затянутых порванными тесемками.
При виде Андерсена женщины затихали. Их смущал этот худой и элегантный господин с тонким носом. Они считали его заезжим фокусником, хотя и называли почтительно "синьор поэт". По их понятиям это был странный поэт. В нем не бурлила кровь. Он не пел под гитару раздирающие сердце баркаролы и не влюблялся по очереди в каждую из женщин. Только один раз он вынул из петлицы алую розу и подарил ее самой некрасивой девочке-судомойке. Она была к тому же хромая, как утка.
Правда, когда Христиан Андерсен поселился в гостинице, то в оловянной чернильнице оставалось еще немного чернил. Он начал писать ими сказку. Но с каждым часом сказка бледнела на глазах, потому что Андерсен несколько раз разбавлял чернила водой. Так ему и не удалось окончить ее - веселый конец сказки остался на дне чернильницы.
Андерсен усмехнулся и решил, что следующую сказку он так и назовет: "История, оставшаяся на дне высохшей чернильницы".
Потом слуга долго и сосредоточенно плевал с горбатого моста в канал, стараясь попасть в пустую половинку яичной скорлупы. Она плавала около свай.
Наконец он попал в нее, и скорлупа утонула. После этого слуга подошел к мальчишке в рваной шляпе. Мальчишка удил. Слуга сел около него и бессмысленно уставился на поплавок, дожидаясь, когда клюнет какая-нибудь бродячая рыба.
А вот и вставка про оловянного солдатика.
Мальчик выудит из канала фигурку
И вот на набережной прозвучит сказка.
То ли рассказанная кем-то, то ли прозвучавшая в воображании Андерсена, который смотрит сейчас на площадь из окна гостиницы.
Но ночь от этого не посветлела. Наоборот, по сторонам дороги потянулись старые вязы. Под их раскидистыми ветвями темнота стояла плотно и тихо, чуть слышно перешептываясь с листьями и дождевыми каплями.
Андерсен опустил окно. Ветка вяза заглянула в дилижанс. Андерсен сорвал с нее на память несколько листьев.
Как у многих людей с живым воображением, у него была страсть собирать во время поездок всякие пустяки. Но у этих пустяков было одно свойство - они воскрешали прошлое, возобновляли то состояние, какое было у него, Андерсена, именно в ту минуту, когда он подбирал какой-нибудь осколок мозаики, лист вяза или маленькую ослиную подкову.
"Ночь!" - сказал про себя Андерсен.
Сейчас ее мрак был приятнее, чем солнечный свет. Темнота позволяла спокойно размышлять обо всем. А когда Андерсену это надоедало, то она помогала выдумывать разные истории, где он был главным героем.
В этих историях Андерсен представлял себя неизменно красивым, юным, оживленным. Он щедро разбрасывал вокруг себя те опьяняющие слова, которые сентиментальные критики называют "цветами поэзии".
Девушки, тихо переговариваясь и передавая друг другу вещи, влезли в дилижанс, поздоровались, робко поблагодарили Андерсена, сели и затихли.
Сразу же запахло овечьим сыром и мятой. Андерсен смутно различал, как поблескивали стекляшки в дешевых серьгах девушек.
Дилижанс тронулся. Снова затрещал гравий под колесами. Девушки начали шептаться.
- Они хотят знать, - сказала дама, и Андерсен догадался, что она усмехается в темноте, - кто вы такой. Действительно ли вы иностранный принц? Или обыкновенный путешественник-форестьер?
- Я предсказатель, - ответил, не задумываясь. Андерсен. - Я умею угадывать будущее и видеть в темноте. Но я не шарлатан. И, пожалуй, я своего рода бедный принц из той страны, где некогда жил Гамлет.
Дверь ему открыла сама Елена Гвиччиоли. Зеленое бархатное платье плотно облегало ее стан. Отсвет от бархата падал на ее глаза, и они показались Андерсену совершенно зелеными, как у валькирии, и невыразимо прекрасными.
"Только в воображении, - уверял он себя, - любовь может длиться вечно и может быть вечно окружена сверкающим нимбом поэзии. Кажется, я могу гораздо лучше выдумать любовь, чем испытать ее в действительности".
Поэтому он пришел к Елене Гвиччиоли с твердым решением увидеть ее и уйти, чтобы никогда больше не встречаться.
Он не мог прямо сказать ей об этом. Ведь между ними ничего не произошло. Они встретились только вчера в дилижансе и ничего не говорили друг другу.
Она опустилась в кресло и закрыла руками лицо. Трещали в канделябрах свечи.
Андерсен увидел, как между тонких пальцев Елены Гвиччиоли просочилась, блеснула, упала на бархат платья и медленно скатилась слеза.
Он бросился к ней, опустился на колени, прижался лицом к ее теплым, сильным и нежным ногам. Она, не открывая глаз, протянула руки, взяла его голову, наклонилась и поцеловала в губы.
Вторая горячая слеза упала ему на лицо. Он почувствовал ее соленую влагу.
- Идите! - тихо сказала она. - И пусть бог поэзии простит вас за все.
.......................
Чувствовалось, что эта работа крайне важна и ценна для художника, Мы искали какие-то варианты, возможности издания, но так ничего и не вышло. Может что-то получится как-нибудь потом, может и не у нас, хочется надеятся.
А я тогда еще спросила, можно ли хотя бы что-то из файлов показать другим, получила согласие, но что-то мешало, отвлекало. И вот только теперь...
Умер художник 14 сентября 2015 года.
Похоронен в Москве на Введенском кладбище.