На смерть Николая Климонтовича
Сегодня умер Николай Юрьевич Климонтович, русский писатель.
Человек вредных привычек и, по моему убеждению, замечательного душевного здоровья. В моей жизни он присутствовал с детства - как знакомый родителей и их компании, а года два назад, совершенно вне связи с детскими воспоминаниями, я стал на пару с одним общим другом периодически заезжать к нему в гости, в квартиру на первом этаже сталинского дома рядом с метро "Динамо".
В это время Климонтович походил внешне одновременно на Михаила Бакунина и на Мусоргского с портрета кисти Репина. Грузный, в непременном халате, роскошно заросший седой растрёпанной гривой, принимая гостей, он не лежал, но возлежал на диване. Не помню вставал ли с него вообще. Человек излишеств, эпикуреец, древний грек и русский помещик одновременно - так он выглядел. Но живые и весёлые глаза разительно отличали его от осовелго вида композитора Мусоргского с портрета. Диван хрустел и скрипел, когда Климонтович соизволял чуть переменить положение своего обильного тела, и не ломался лишь потому что шевелился Климонтович редко. Это внешнее контрастировало с тем, что внутренне, умственно он был энергичен и быстр. Насмешлив и точен. Разговаривать и выпивать с ним было интересно даже мне, склонному к известной мизантропии человеку.
О его остроумии свидетельствует надпись, которую он сделал на подаренной мне в 2013 году книжке "Только остров". Мы выпивали, и наш общий приятель, человек по возрасту старше и меня, и Климонтовича, потерял контроль над языком, стал в какой-то момент беспричинно хамить хозяину и пытаться его унизить. К чести Климонтовича, он не подал виду, что оскорблён, а лишь посмеивался над выходками дорогого гостя, хотя глаза его потемнели, и было заметно, что поток брани его задевает. В какой-то момент, я не выдержал, и вступился за Климонтовича - вежливо, но достаточно жестко пресёк излияния нашего общего друга. Такие вещи у меня получаются. Разговор вернулся в нормальное русло, и я поймал благодарный взгляд Климонтовича. Когда мы уходили, он, стараясь, чтобы общий приятель не заметил, сунул мне в руки подарок - свою книгу.
Уже в машине я открыл её и прочёл надпись: "Даниилу, который умеет затыкать пасть львам. Поклон, Н. Климонтович". Это отлично и остроумно. Разум у него был быстрый и интеллектуальная реакция мгновенная.
Ещё деталь. В последнюю нашу встречу, в декабре 2014 он и его милейшая супруга как-то осторожно стали прощупывать мое мнение о сущностях сегодняшней политической действилельности - "Украина", "Крым", "Донбасс"... Услышав от меня твёрдое "Крым - наш", они выдохнули с видимым облегчением, и Елена, жена Климонтовича пояснила - "приходиться выяснять, потому что столько наших знакомых сейчас за фашистов, за тот ужас, который в Киеве, слова им не скажи".
В неизбежной литературной иерархии он был, что называется "писатель второго эшелона". Не являлся "звездой" литературы. Но принижающего в этом определении нет ничего. Именно крепкие писатели "второго эшелона" и создают плоть словесности, контекст и пространство, в котором только и возможно возгорание гениев. Он сам о себе это знал, и нисколько, как мне кажется, не печалился данным обстоятельством. Просто много работал, делал книги. Честный работник литературы. Моя практика показывает, что по прошествии времени читать таких "вторых" авторов бывает намного интереснее, нежели заезженные сочинения признанных классиков-современников. Предполагаю, что книги Климонтовича я открою ещё не раз.
Понятное дело, я его знал мало. Но по ощущению, а я склонен доверять своим ощущениям, он был хороший человек. Гнусности и завистливости - частых спутников писательской психики - я в нем не разглядел вообще, ни миллиграмма.
Седовласый, заслуженный, для всех, кто его знал он всё равно оставался "Коля Климонтович". А близкие друзья звали его просто: Клим.