Лунатики
Анна СИНИЦКАЯ *
Не так давно, прямо на самом рубеже самоизоляции, в галерее «Виктория» открылась выставка «Сад утопии». Выставка была поделена на три зоны: жилище, город, сад - и содержала ключевые образы утопического мышления, от античности и ХVIII века до Малевича и советских экзерсисов. Среди этих конструкций и форм, классических или изломанных, но всегда грандиозных, вспомнился самарский сюжет, совсем не помпезный: 30 мая 1910 года - дата основания поселка Зубчаниновка. К 120-летнему юбилею краеведческих изысканий накопилось немало: есть архивы, есть музей - благо есть память о первых жителях зубчаниновской коммуны, которых, кажется, именовали «лунатиками». Что нового можно сказать об этом странном «прожекте», таком хрупком и таком живучем? Пожалуй, новым может быть только контекст.
Перелистаем журналы по архитектуре и дизайну прошлых лет, скажем, 15-20-летней давности: удивительна фантазия тех, кто получил возможность создавать, приобретать собственный дом. Архитектурные бюро и студии наперебой предлагали примерить некое совершенно новое пространство. Разумеется, по карману это было далеко не всем, но в мечтах все равны. И все мы, без исключения, получили возможность представить себе, в каком же доме мы хотели бы жить: с каким именно крыльцом, сколько будет балкончиков и будет ли крыша из черепицы...
Лечвортс - (пригород Лондона). Архитекторы Р. Энвин, Б. Паркер
[Spoiler (click to open)]
Среди строений а-ля шале или русская усадьба место находилось всему, от домика хоббита до средневекового замка с готическими шпилями. И не всегда такой выбор означал всего лишь отсутствие вкуса: эклектика свидетельствовала о попытках вырваться из тисков типовых застроек, нащупать свой стиль, индивидуальный образ своего мира. Попытках, подчас одинаково мучительных и для самих хозяев, и для архитекторов. «Среда обитания» - помните, это было самым распространенным названием рубрик о дизайне и комфорте.
Скажи мне, какой ты строишь дом, и я скажу, в каком обществе ты живешь. Банальность, но за ней скрывается масса любопытного. Когда-нибудь культурологи напишут исследование на тему «Образы пространства в коттеджном строительстве постсоветской эпохи». Какой стиль, какие материалы мы выбирали, едва лишь получили возможность обустраивать свое гнездо, даже если это обычный дачный дом.
У среды обитания тоже есть своя история. То, что именуется так казенно и скучно - «индивидуальное жилищное строительство», «городское благоустройство», - содержит немало драматических страниц. Одна из них - город-сад, образ, о котором слышали все, но мало кто знает о нем точно. Первое, что приходит на ум, - конечно, строчки из Маяковского, бодрое: «Я знаю - город будет, я знаю - саду цвесть» («Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка»).
***
Город и сад. Казалось бы, эти образы пространства изначально противоположны, как черное и белое. Утопия, от классических образцов у Платона и Кампанеллы и вплоть до современных текстов - это всегда про город. Утопические картины - сугубо городской жанр, городское пространство - идеальная формула социального мира, описания его «тела». Без изображения урбанистического муравейника и его архитектуры (циклопической и при этом почему-то прозрачно-стерильной - в этом все утопии похожи друг на друга) невозможно представить будущее.
А вот идиллия - это всегда жизнь на природе, приватный, частный мир маленького человека, которому хочется остаться в уютном прошлом, остановить время на природе. И когда этот мир оказывается на пути больших замыслов, утопия превращается в антиутопию.
Примеров тому в литературе множество, один из самых знаменитых (и, опять же, непрочитанный) - история Филемона и Бавкиды во второй части «Фауста» И. В. Гёте. Хижина двух стариков, которые «мрачат постройки торжество», оказывается на пути строительства какого-то великого канала, и Мефистофель нашептывает Фаусту:
Их выселить давно пора
В назначенные хутора.
Читателю, которому здесь померещится нечто другое, напомним, что так выглядит текст в переводе Бориса Пастернака.
Принцип «города-сада» - социальный феномен, описанный в сочинении Эбенизера Говарда (1850-1928), английского социолога-утописта. Впрочем, такое происхождение самой идее ничуть не повредило: «города-сады», несмотря на оксюморон, с успехом создавались в европейских странах.
Книга под названием «Города-сады будущего» появилась в 1902 году, обозначив настоящий переворот в градостроительстве. Вскоре энтузиасты - приверженцы идеи Говарда - появляются почти во всех европейских странах, включая Россию. В 1913 году образуется международное общество, которое затем становится федерацией жилищного дела и градостроения. Говард возглавляет федерацию вплоть до своей смерти.
Его книга изменила градостроительные концепции во всем мире: «города-сады» возникают в Англии, во Франции, Испании, Швеции, Бельгии, Израиле и Австралии. Суть идеи выражалась в том, что городским жителям предлагалось переселиться в постройки за пределами промышленных центров и создать некий синтез города и деревни, создать среду, которая была бы более комфортной для проживания, чем индустриальная. Вокруг города как бы формируется некое пространство совершенно нового типа, концентрические круги, которые состоят из парка, жилой зоны (малоэтажные постройки) и периферии - сельхозугодий и промышленных объектов, вынесенных за пределы центра.
Так выглядит описание говардовского «города-сада» во многих источниках, которые тиражируются и в солидных трудах по истории градостроительства, и на случайных страницах в Интернете. Непременно будет упомянуто о концентрических, радиальных схемах, о кольце из «спутников города», о красотах ландшафта, который приютит горожан, уставших от промышленных ужасов.
Это все так. И в то же время - совсем не так.
Да, были и диаграммы с концентрическими кругами - но это были всего лишь символические эскизы, а не проектировочные планы, и воплощались они на практике по-разному. И хотя городская застройка сельского типа действительно Говарду (вернее, его последователям) многим обязана, «город-сад» не предполагал акцента на какой-то особой организации садового ландшафта. Не имеет прямого отношения говардовская идея и к модной ныне экоархитектуре, когда деревья как бы прорастают в высокотехнологичные здания.
Благоустройство публичного пространства, слияние природной и городской среды - важные качества. Однако основная ценность и подлинная инновация «города-сада» заключались вовсе не в пресловутом единстве с природой и не в красивой симметрии кругов.
Создание «города-сада» предполагало, прежде всего, возведение доступного индивидуального жилья на основе льготного кредитования и акционерного участия. Свободных - внимание! - от государственного контроля. Члены товарищества постепенно выкупали жилье и становились собственниками, которые сами решали судьбу своей территории: каким должен быть досуг, нужно ли рядом располагать производство, у каких ферм покупать продукты… Другим был и сам тип постройки. Взглянем на изображения рабочих поселков в Европе в начале ХХ века: унылые многоэтажные казармы. А «город-сад» - это одноэтажные дома с участками. Те самые недостижимые для нас коттеджи, «дома-крепости», которые столь милы нашему сердцу в английских сериалах. Был в этом не столько эстетический смысл, сколько прагматический: так строить в Европе было дешевле и удобнее.
***
В России строительство пригородных зон пошло по совершенно другому сценарию. Говардовской идее не повезло: правительство, сначала царское, а потом и советское, смотрело на общественное самоуправление с настороженным прищуром **. Правда, в дореволюционное время практикой «городов-садов» занимались активисты, которые сами были причастны к международному движению и воспринимали идеи не только на бумаге. Да и всевозможные общества и комитеты по благоустройству, так или иначе, все же способствовали появлению новых форм самоуправления. Однако их потенциалу так и не суждено было воплотиться.
В 1917 году Всероссийский союз городов должен был провести съезд, посвященный оздоровлению городской среды и жилищной политике. Съезд не состоялся. После революции идея Говарда активно критикуется: вдруг английские особняки с их психологией мелкого индивидуального хозяйства окажут тлетворное влияние на советского рабочего?
И советский «город-сад» превратился в прямую противоположность говардовскому. Рабочие подведомственные поселки рядом с заводами или железными дорогами, как и дачные товарищества, не предполагали никакой гражданской свободы. Скорее, это был способ контроля над сотрудниками, которые не могли получить жилье другим способом, кроме как поселившись рядом с «градообразующим предприятием». Рабочий поселок - он не для жизни, а для «обслуживания производства», и романтический облик утопающего в зелени живописного домика оказался заслонен рабочими бараками.
Чахлые ростки жилищной кооперации оставались под жестким государственным контролем.
В книге Марка Мееровича «Градостроительная политика СССР 1917-1922. От города-сада к ведомственному рабочему поселку», где подробно описываются драматические трансформации «города-сада» в Советской России, указывается лишь несколько самарских эпизодов, прежде всего, в связи с Безымянкой. Прочитывается все та же история о гётевских Филемоне и Бавкиде: промышленная утопия поглощает идиллию, пусть не сельскую, а жилищно-кооперативную. Если участок оказывался на пути строительства - например, мешал расширению завода, - то его «уплотняли», как это и произошло с поселком при самарском железнодорожном ремонтном заводе (Сажерезе): договор между кооперативом «Сад-город» и городским отделом ЖКХ был расторгнут, и на территории поселка закрепляются барачное и капитальное строительство.
***
О Зубчаниновке в книге Мееровича нет никаких упоминаний. Может быть, потому, что зубчаниновское начинание выросло совсем из других корней.
История поселка хорошо известна - спасибо краеведам Андрею Артемову, сотрудникам школы № 34, на базе которой создан Музей Зубчаниновки, специалистам библиотек № 22 и № 28, сумевшим собрать архивы и бережно поддерживать память о первопоселенцах.
«Зубчага» вызывает стойкие ассоциации с опасной территорией. Как деликатно выражаются журналисты, там проживает «социально неблагополучный контингент».
Но начиналась Зубчаниновка не с криминала и не с цыганских особняков (впрочем, как говорят, цыгане действительно были в истории поселка издавна - работали рядом, на железной дороге). Началось все с утопии. Евгений Зубчанинов, инициатор создания поселка, был толстовцем. А еще - и в первую очередь - он был инженером. Конструирование дивного нового мира - вообще удел инженеров, как хорошо известно из научной фантастики. Но Зубчанинов создавал утопию по отечественному рецепту: не техногенно-футуристическую, а литературную, замешав прагматику на интеллигентских идеалах земледельческой коммуны. И названия улиц носили имена писателей: Белинского, Гоголя, Тургенева, Достоевского, Толстого… Каждому литератору была посвящена своя аллея. Архивы хранят название церемонии, в которой участвовали первые жители, - «Праздник Древонасаждения»: купленные в Бузулуке саженцы были торжественно укоренены в честь открытия поселка.
Надо признать, эта утопия получилась довольно уютной: о самарской коммуне стало известно далеко за пределами губернии, сюда хотели приехать переселенцы из Сибири и с Урала. Следили за чистотой, питейные и прочие недостойные заведения, согласно Уставу, не дозволялись. Собственно, и начинался поселок не как территория, а как общество благоустройства, в котором собрались все представители почти всех социальных слоев: дворяне, чиновники, мещане, церковнослужители, разночинцы, крестьяне.
Возникло поселение на самарской окраине в самый пик популярности книги Говарда. Решал, правда, зубчаниновский проект задачи совсем другие - не расселение города, да и обитатели-организаторы воспринимали поселок больше как дачный: цветочки да «зеленые насаждения». Однако посмотрим результат: за два года - с 1910 до 1912 - в поселке появились газета, амбулатория, начальная школа, клуб, библиотека. И этот перечень неполон.
При всем различии, проект Зубчанинова соответствует говардовской идее гораздо больше - не по форме, а по сути... Потому что в основе - деятельность по обустройству мира вокруг себя.
Оказывается, среда обитания - это не только комфорт. Вернее, так: комфорт - это не про цветочки и дороги, хотя, конечно, и про них тоже. Это про социальную инициативу и желание что-то изменить, взяв на себя ответственность.
Может быть, нам стоит осознать комфорт как вот такое нравственное понятие. Глядишь - и «праздникам древонасаждения», как и субботникам, вернется их настоящий смысл.
Как там у того же Маяковского:
…а дальше
неразборчиво,
лишь слышно -
«город-сад».
* Кандидат филологических наук, ведущий библиограф СМИБС.
** Примечательный факт: главный государственный орган, который руководил в СССР градостроительной жилищной политикой в первой половине 1920-х, - ГУКХ НКВД.
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» 7 мая 2020 года, № 8-9 (181-182)
Не так давно, прямо на самом рубеже самоизоляции, в галерее «Виктория» открылась выставка «Сад утопии». Выставка была поделена на три зоны: жилище, город, сад - и содержала ключевые образы утопического мышления, от античности и ХVIII века до Малевича и советских экзерсисов. Среди этих конструкций и форм, классических или изломанных, но всегда грандиозных, вспомнился самарский сюжет, совсем не помпезный: 30 мая 1910 года - дата основания поселка Зубчаниновка. К 120-летнему юбилею краеведческих изысканий накопилось немало: есть архивы, есть музей - благо есть память о первых жителях зубчаниновской коммуны, которых, кажется, именовали «лунатиками». Что нового можно сказать об этом странном «прожекте», таком хрупком и таком живучем? Пожалуй, новым может быть только контекст.
Перелистаем журналы по архитектуре и дизайну прошлых лет, скажем, 15-20-летней давности: удивительна фантазия тех, кто получил возможность создавать, приобретать собственный дом. Архитектурные бюро и студии наперебой предлагали примерить некое совершенно новое пространство. Разумеется, по карману это было далеко не всем, но в мечтах все равны. И все мы, без исключения, получили возможность представить себе, в каком же доме мы хотели бы жить: с каким именно крыльцом, сколько будет балкончиков и будет ли крыша из черепицы...
Лечвортс - (пригород Лондона). Архитекторы Р. Энвин, Б. Паркер
[Spoiler (click to open)]
Среди строений а-ля шале или русская усадьба место находилось всему, от домика хоббита до средневекового замка с готическими шпилями. И не всегда такой выбор означал всего лишь отсутствие вкуса: эклектика свидетельствовала о попытках вырваться из тисков типовых застроек, нащупать свой стиль, индивидуальный образ своего мира. Попытках, подчас одинаково мучительных и для самих хозяев, и для архитекторов. «Среда обитания» - помните, это было самым распространенным названием рубрик о дизайне и комфорте.
Скажи мне, какой ты строишь дом, и я скажу, в каком обществе ты живешь. Банальность, но за ней скрывается масса любопытного. Когда-нибудь культурологи напишут исследование на тему «Образы пространства в коттеджном строительстве постсоветской эпохи». Какой стиль, какие материалы мы выбирали, едва лишь получили возможность обустраивать свое гнездо, даже если это обычный дачный дом.
У среды обитания тоже есть своя история. То, что именуется так казенно и скучно - «индивидуальное жилищное строительство», «городское благоустройство», - содержит немало драматических страниц. Одна из них - город-сад, образ, о котором слышали все, но мало кто знает о нем точно. Первое, что приходит на ум, - конечно, строчки из Маяковского, бодрое: «Я знаю - город будет, я знаю - саду цвесть» («Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка»).
***
Город и сад. Казалось бы, эти образы пространства изначально противоположны, как черное и белое. Утопия, от классических образцов у Платона и Кампанеллы и вплоть до современных текстов - это всегда про город. Утопические картины - сугубо городской жанр, городское пространство - идеальная формула социального мира, описания его «тела». Без изображения урбанистического муравейника и его архитектуры (циклопической и при этом почему-то прозрачно-стерильной - в этом все утопии похожи друг на друга) невозможно представить будущее.
А вот идиллия - это всегда жизнь на природе, приватный, частный мир маленького человека, которому хочется остаться в уютном прошлом, остановить время на природе. И когда этот мир оказывается на пути больших замыслов, утопия превращается в антиутопию.
Примеров тому в литературе множество, один из самых знаменитых (и, опять же, непрочитанный) - история Филемона и Бавкиды во второй части «Фауста» И. В. Гёте. Хижина двух стариков, которые «мрачат постройки торжество», оказывается на пути строительства какого-то великого канала, и Мефистофель нашептывает Фаусту:
Их выселить давно пора
В назначенные хутора.
Читателю, которому здесь померещится нечто другое, напомним, что так выглядит текст в переводе Бориса Пастернака.
Принцип «города-сада» - социальный феномен, описанный в сочинении Эбенизера Говарда (1850-1928), английского социолога-утописта. Впрочем, такое происхождение самой идее ничуть не повредило: «города-сады», несмотря на оксюморон, с успехом создавались в европейских странах.
Книга под названием «Города-сады будущего» появилась в 1902 году, обозначив настоящий переворот в градостроительстве. Вскоре энтузиасты - приверженцы идеи Говарда - появляются почти во всех европейских странах, включая Россию. В 1913 году образуется международное общество, которое затем становится федерацией жилищного дела и градостроения. Говард возглавляет федерацию вплоть до своей смерти.
Его книга изменила градостроительные концепции во всем мире: «города-сады» возникают в Англии, во Франции, Испании, Швеции, Бельгии, Израиле и Австралии. Суть идеи выражалась в том, что городским жителям предлагалось переселиться в постройки за пределами промышленных центров и создать некий синтез города и деревни, создать среду, которая была бы более комфортной для проживания, чем индустриальная. Вокруг города как бы формируется некое пространство совершенно нового типа, концентрические круги, которые состоят из парка, жилой зоны (малоэтажные постройки) и периферии - сельхозугодий и промышленных объектов, вынесенных за пределы центра.
Так выглядит описание говардовского «города-сада» во многих источниках, которые тиражируются и в солидных трудах по истории градостроительства, и на случайных страницах в Интернете. Непременно будет упомянуто о концентрических, радиальных схемах, о кольце из «спутников города», о красотах ландшафта, который приютит горожан, уставших от промышленных ужасов.
Это все так. И в то же время - совсем не так.
Да, были и диаграммы с концентрическими кругами - но это были всего лишь символические эскизы, а не проектировочные планы, и воплощались они на практике по-разному. И хотя городская застройка сельского типа действительно Говарду (вернее, его последователям) многим обязана, «город-сад» не предполагал акцента на какой-то особой организации садового ландшафта. Не имеет прямого отношения говардовская идея и к модной ныне экоархитектуре, когда деревья как бы прорастают в высокотехнологичные здания.
Благоустройство публичного пространства, слияние природной и городской среды - важные качества. Однако основная ценность и подлинная инновация «города-сада» заключались вовсе не в пресловутом единстве с природой и не в красивой симметрии кругов.
Создание «города-сада» предполагало, прежде всего, возведение доступного индивидуального жилья на основе льготного кредитования и акционерного участия. Свободных - внимание! - от государственного контроля. Члены товарищества постепенно выкупали жилье и становились собственниками, которые сами решали судьбу своей территории: каким должен быть досуг, нужно ли рядом располагать производство, у каких ферм покупать продукты… Другим был и сам тип постройки. Взглянем на изображения рабочих поселков в Европе в начале ХХ века: унылые многоэтажные казармы. А «город-сад» - это одноэтажные дома с участками. Те самые недостижимые для нас коттеджи, «дома-крепости», которые столь милы нашему сердцу в английских сериалах. Был в этом не столько эстетический смысл, сколько прагматический: так строить в Европе было дешевле и удобнее.
***
В России строительство пригородных зон пошло по совершенно другому сценарию. Говардовской идее не повезло: правительство, сначала царское, а потом и советское, смотрело на общественное самоуправление с настороженным прищуром **. Правда, в дореволюционное время практикой «городов-садов» занимались активисты, которые сами были причастны к международному движению и воспринимали идеи не только на бумаге. Да и всевозможные общества и комитеты по благоустройству, так или иначе, все же способствовали появлению новых форм самоуправления. Однако их потенциалу так и не суждено было воплотиться.
В 1917 году Всероссийский союз городов должен был провести съезд, посвященный оздоровлению городской среды и жилищной политике. Съезд не состоялся. После революции идея Говарда активно критикуется: вдруг английские особняки с их психологией мелкого индивидуального хозяйства окажут тлетворное влияние на советского рабочего?
И советский «город-сад» превратился в прямую противоположность говардовскому. Рабочие подведомственные поселки рядом с заводами или железными дорогами, как и дачные товарищества, не предполагали никакой гражданской свободы. Скорее, это был способ контроля над сотрудниками, которые не могли получить жилье другим способом, кроме как поселившись рядом с «градообразующим предприятием». Рабочий поселок - он не для жизни, а для «обслуживания производства», и романтический облик утопающего в зелени живописного домика оказался заслонен рабочими бараками.
Чахлые ростки жилищной кооперации оставались под жестким государственным контролем.
В книге Марка Мееровича «Градостроительная политика СССР 1917-1922. От города-сада к ведомственному рабочему поселку», где подробно описываются драматические трансформации «города-сада» в Советской России, указывается лишь несколько самарских эпизодов, прежде всего, в связи с Безымянкой. Прочитывается все та же история о гётевских Филемоне и Бавкиде: промышленная утопия поглощает идиллию, пусть не сельскую, а жилищно-кооперативную. Если участок оказывался на пути строительства - например, мешал расширению завода, - то его «уплотняли», как это и произошло с поселком при самарском железнодорожном ремонтном заводе (Сажерезе): договор между кооперативом «Сад-город» и городским отделом ЖКХ был расторгнут, и на территории поселка закрепляются барачное и капитальное строительство.
***
О Зубчаниновке в книге Мееровича нет никаких упоминаний. Может быть, потому, что зубчаниновское начинание выросло совсем из других корней.
История поселка хорошо известна - спасибо краеведам Андрею Артемову, сотрудникам школы № 34, на базе которой создан Музей Зубчаниновки, специалистам библиотек № 22 и № 28, сумевшим собрать архивы и бережно поддерживать память о первопоселенцах.
«Зубчага» вызывает стойкие ассоциации с опасной территорией. Как деликатно выражаются журналисты, там проживает «социально неблагополучный контингент».
Но начиналась Зубчаниновка не с криминала и не с цыганских особняков (впрочем, как говорят, цыгане действительно были в истории поселка издавна - работали рядом, на железной дороге). Началось все с утопии. Евгений Зубчанинов, инициатор создания поселка, был толстовцем. А еще - и в первую очередь - он был инженером. Конструирование дивного нового мира - вообще удел инженеров, как хорошо известно из научной фантастики. Но Зубчанинов создавал утопию по отечественному рецепту: не техногенно-футуристическую, а литературную, замешав прагматику на интеллигентских идеалах земледельческой коммуны. И названия улиц носили имена писателей: Белинского, Гоголя, Тургенева, Достоевского, Толстого… Каждому литератору была посвящена своя аллея. Архивы хранят название церемонии, в которой участвовали первые жители, - «Праздник Древонасаждения»: купленные в Бузулуке саженцы были торжественно укоренены в честь открытия поселка.
Надо признать, эта утопия получилась довольно уютной: о самарской коммуне стало известно далеко за пределами губернии, сюда хотели приехать переселенцы из Сибири и с Урала. Следили за чистотой, питейные и прочие недостойные заведения, согласно Уставу, не дозволялись. Собственно, и начинался поселок не как территория, а как общество благоустройства, в котором собрались все представители почти всех социальных слоев: дворяне, чиновники, мещане, церковнослужители, разночинцы, крестьяне.
Возникло поселение на самарской окраине в самый пик популярности книги Говарда. Решал, правда, зубчаниновский проект задачи совсем другие - не расселение города, да и обитатели-организаторы воспринимали поселок больше как дачный: цветочки да «зеленые насаждения». Однако посмотрим результат: за два года - с 1910 до 1912 - в поселке появились газета, амбулатория, начальная школа, клуб, библиотека. И этот перечень неполон.
При всем различии, проект Зубчанинова соответствует говардовской идее гораздо больше - не по форме, а по сути... Потому что в основе - деятельность по обустройству мира вокруг себя.
Оказывается, среда обитания - это не только комфорт. Вернее, так: комфорт - это не про цветочки и дороги, хотя, конечно, и про них тоже. Это про социальную инициативу и желание что-то изменить, взяв на себя ответственность.
Может быть, нам стоит осознать комфорт как вот такое нравственное понятие. Глядишь - и «праздникам древонасаждения», как и субботникам, вернется их настоящий смысл.
Как там у того же Маяковского:
…а дальше
неразборчиво,
лишь слышно -
«город-сад».
* Кандидат филологических наук, ведущий библиограф СМИБС.
** Примечательный факт: главный государственный орган, который руководил в СССР градостроительной жилищной политикой в первой половине 1920-х, - ГУКХ НКВД.
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» 7 мая 2020 года, № 8-9 (181-182)