Вековечная пульсация времени: смена эпох апологии и иронии
Сергей ГОЛУБКОВ *
Все в нашей реальности подчинено волновым процессам. Вселенную пронизывают электромагнитные, гравитационные, звуковые волны. Этим колебаниям подчинено и все живое. Подобные ритмические процессы наблюдаются и в социальной истории, и в ее восприятии человеческим сознанием. Мы видим, как сменяют друг друга волны переменных общественных умонастроений, эпохи апологетики, пафосной патетики, с одной стороны, и эпохи иронические, саркастические - с другой.
Первые связаны с утверждением некоего порядка, космоса, устойчивых конструкций бытия. Вторые открывают в сущем намечающиеся приметы хаоса, первые трещинки. Многие ученые интересовались проблемами ритма в окружающей действительности. Так, экономисты устанавливали свои закономерности, свои ритмические определители. Известны циклы Николая Кондратьева - периодические циклы сменяющихся подъемов и спадов современной мировой экономики продолжительностью 45-60 лет, описанные в 1920-е годы. Интерес к ритмическим процессам мы находим в самых разных областях человеческого знания. Основатель теории этногенеза Лев Гумилев писал о ритмах Евразии (одна из его книг так и называлась).
[Spoiler (click to open)]
Так устроено человеческое сознание: чередующиеся элементы приятия и неприятия входят в ментально-эмоциональные структуры нашего духовного мира по принципу дополнительности. Общеизвестно, что российский человек любит шарахаться из одной крайности в другую, словно подчиняясь некоему неписаному «закону маятника». Полюса, между которыми этот условный маятник раскачивается, можно описать языком бинарных оппозиций: распахнутость, открытость миру // герметизм, уход в себя, самоизоляция; сознание гражданина // сознание обывателя; внешнее // внутреннее (как разные системы сопоставительных координат); схематизм // многомерность.
Человек, в известном смысле, - заложник времени. Он постоянно пребывает в стремительном потоке секунд, минут, часов. Он не может прокрутить ленту времени назад и что-то поправить в уже случившемся. Это только в старом ленточном магнитофоне можно было, не задумываясь, включить обратную перемотку и потом еще раз прослушать полюбившуюся мелодию. Или же, предаваясь далеким воспоминаниям, попробовать переиграть давние события по принципу альтернативной истории («что было бы, если бы…»). В реальной же жизни время неуклонно движется вперед и только вперед.
***
Я помню, как в 80-е часто пользовался услугами дома быта «Горизонт», отдавая в фотосалон для проявки либо цветную обращаемую фотопленку (потом отдельные нарезанные кадрики я вставлял в специальные рамочки для слайдов), либо рулончики кинопленки. Бывало, случались и неприятные казусы. Однажды мне выдали проявленную кинопленку, в которой четкое изображение было только на одной половине каждого кадра, а другая половина кадра зияла досадной чернотой. Налицо явный брак. Видимо, в бачок для проявки пленки налили раствор лишь наполовину. Я помню эти неприятные минуты осознания непоправимости совершенного в фотолаборатории. Извинения сотрудников извинениями, но утрату не восстановишь. Не вернешься в одночасье из Куйбышева в Кисловодск, где велась любительская киносъемка во время отпуска, не вернешь прошедшее лето со всеми его оттенками, звуками, запахами, не вернешь какие-то канувшие в Лету зрительные ощущения, не воскресишь удачные детали, попавшие в объектив кинокамеры.
Для меня вообще всегда одним из самых страшных слов в человеческом лексиконе было вот это простое слово - «непоправимость». Конечно, брак фотолаборатории - всего лишь бытовая мелочь, житейская неприятность, не более того. А если задуматься о тех ситуациях, когда само существование человека балансирует на зыбкой границе между жизнью и смертью? Ведь не отклонишь же на поле боя летящие в тебя пулю или снаряд. Человек никак не отменит свое уже начавшееся падение в горную пропасть, случившееся в результате его необдуманного суицидального решения-импульса. Человек не воспрепятствует обрушению огромного дома, оказавшегося в зоне воздействия страшного землетрясения, не остановит гибельную волну цунами. В военных сводках таким же страшным смыслом наполнено выражение «безвозвратные потери». Оно означает, что время беды идет и оно неотменяемо. Не менее страшна и будничность употребления этого выражения. В силу повторяемости оно становится речевым штампом в текстах военных сводок.
Русский язык, как, наверное, и любой национальный язык, очень чувствителен к этим многосложным отношениям человека с быстротекущим временем. Развернем вербальный ряд: непоправимый, неотвратимость, несвоевременно, запоздало, вдогонку, наверстывать, торопливость, упреждать, предвосхищение… Сколько во всех этих словах хронометрических и темпоральных нюансов! И многие из них связаны с настоящими драмами человеческого бытия. Автор иного романа порой начинает новую главу с, казалось бы, легковесно-небрежной фразы: «Прошло десять (двадцать, тридцать…) лет». Автор - демиург создаваемого им художественного мира, и, конечно, он волен поступать, сообразуясь со своими мотивами. Ну неинтересны ему эти десять (двадцать, тридцать…) лет жизни его персонажа. Неинтересны - и всё тут! А можем ли мы в нашей реальной повседневной жизни так искромсать условными ножницами ленту прожитого?
***
Человеческое сознание субъективно. Субъективно и наше восприятие времени. Порой оно томительно тянется, а в иные часы и минуты скачет, длится, внезапно наступает, ползет.
Все человеческие попытки управлять временем, стремление категорично подчинить его себе неизбежно приводили к весьма зыбким иллюзиям. Так было с вековечными поисками идеального: идеального человека, идеального общества, гармоничного государственного устройства. Рано или поздно все такие рациональные построения, казавшиеся, на первый взгляд, вполне логичными и строго аргументированными, продуманными, сводились всего лишь к утешительному обману, сладостному миражу. Любая утопия неизбежно оборачивалась своей неприглядной изнаночной версией. И человек, жаждущий перемен, обречен в который уже раз сочинять свой виртуальный град Китеж или Город Солнца.
Мишель де Монтень был прав, когда писал в «Опытах»: «Все описания придуманных из головы государств - не более чем смехотворная блажь, непригодная для практического осуществления. Ожесточенные и бесконечные споры о наилучшей форме общественного устройства и о началах, способных нас спаять воедино, являются спорами, полезными только в качестве упражнения нашей мысли; они служат тому же, чему служат многие темы, используемые в различных науках; приобретая существенность и значительность в пылу диспута, они вне него лишаются всякой жизненности. <…> Не только предположительно, но и на деле лучшее государственное устройство для любого народа - это то, которое сохранило его как целое».
Так, собственно, происходит с любыми теориями, к какой бы области человеческого знания они ни относились. Сначала теории обретают множащиеся ряды своих сторонников и апологетов, затем наступает период схематического обескровливания главной идеи, появляется вполне понятное сомнение в широкой применимости новой теории. А затем наступает и пора иронического отторжения. Так, бесконечно пульсируя, сменяются эпохи апологии и эпохи иронии.
Тут важны ментально-эмоциональные маркеры времени. В эпохи патетической апологии доминирует тотализация серьезности; в эпохи иронического мировидения - тотализация несерьезности, смеховой вызов миру. Понятно, что любая тотализация вредна, ибо ведет к упрощающему схематизму. Помогают эффекты ментальной «оптики» (эффект перевернутого бинокля, позволяющий поиграть масштабом). Ирония выступает средством личностного самосохранения, своеобразным противоядием в эпохи тотальной серьезности. Ирония очерчивает границу личного пространства, выступает индикатором неоднозначности и обозначает путь в сторону от плоскостной плакатности к многомерности.
Маятник нашего переменчивого сознания качается между очевидной мимолетностью и труднопостижимой вечностью.
Конечно, о связях человека с временем, с контекстом эпохи размышляют многие ученые-гуманитарии, поскольку в этом узле проблем есть философские, психологические, этические, исторические, эстетические аспекты, позволяющие взглянуть на любое явление с разных точек зрения. Безусловно, справедливы суждения литературоведа Александра Чудакова об особой роли литературы как вербально-образного инструмента познания данной многомерной проблемы: «Историческое бытие человека - жизнь во всем ее охвате, историческая же наука давно разбилась на истории царствований, формаций, революций, философских учений, историю материальной культуры. Ни в одном научном сочинении человек не дан в скрещении всего этого - а ведь именно в таком перекрестье он пребывает в каждый момент своего существования. И сквозь этот прицел его видит только писатель».
В этой апелляции к целостному человеку и заключена особая ценность искусства слова. Известная строчка «поэты собирают человека» не утрачивает своего смысла и ныне.
* Доктор филологических наук, профессор Самарского университета
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 31 августа 2022 года, № 15-16 (236-237)
Все в нашей реальности подчинено волновым процессам. Вселенную пронизывают электромагнитные, гравитационные, звуковые волны. Этим колебаниям подчинено и все живое. Подобные ритмические процессы наблюдаются и в социальной истории, и в ее восприятии человеческим сознанием. Мы видим, как сменяют друг друга волны переменных общественных умонастроений, эпохи апологетики, пафосной патетики, с одной стороны, и эпохи иронические, саркастические - с другой.
Первые связаны с утверждением некоего порядка, космоса, устойчивых конструкций бытия. Вторые открывают в сущем намечающиеся приметы хаоса, первые трещинки. Многие ученые интересовались проблемами ритма в окружающей действительности. Так, экономисты устанавливали свои закономерности, свои ритмические определители. Известны циклы Николая Кондратьева - периодические циклы сменяющихся подъемов и спадов современной мировой экономики продолжительностью 45-60 лет, описанные в 1920-е годы. Интерес к ритмическим процессам мы находим в самых разных областях человеческого знания. Основатель теории этногенеза Лев Гумилев писал о ритмах Евразии (одна из его книг так и называлась).
[Spoiler (click to open)]
Так устроено человеческое сознание: чередующиеся элементы приятия и неприятия входят в ментально-эмоциональные структуры нашего духовного мира по принципу дополнительности. Общеизвестно, что российский человек любит шарахаться из одной крайности в другую, словно подчиняясь некоему неписаному «закону маятника». Полюса, между которыми этот условный маятник раскачивается, можно описать языком бинарных оппозиций: распахнутость, открытость миру // герметизм, уход в себя, самоизоляция; сознание гражданина // сознание обывателя; внешнее // внутреннее (как разные системы сопоставительных координат); схематизм // многомерность.
Человек, в известном смысле, - заложник времени. Он постоянно пребывает в стремительном потоке секунд, минут, часов. Он не может прокрутить ленту времени назад и что-то поправить в уже случившемся. Это только в старом ленточном магнитофоне можно было, не задумываясь, включить обратную перемотку и потом еще раз прослушать полюбившуюся мелодию. Или же, предаваясь далеким воспоминаниям, попробовать переиграть давние события по принципу альтернативной истории («что было бы, если бы…»). В реальной же жизни время неуклонно движется вперед и только вперед.
***
Я помню, как в 80-е часто пользовался услугами дома быта «Горизонт», отдавая в фотосалон для проявки либо цветную обращаемую фотопленку (потом отдельные нарезанные кадрики я вставлял в специальные рамочки для слайдов), либо рулончики кинопленки. Бывало, случались и неприятные казусы. Однажды мне выдали проявленную кинопленку, в которой четкое изображение было только на одной половине каждого кадра, а другая половина кадра зияла досадной чернотой. Налицо явный брак. Видимо, в бачок для проявки пленки налили раствор лишь наполовину. Я помню эти неприятные минуты осознания непоправимости совершенного в фотолаборатории. Извинения сотрудников извинениями, но утрату не восстановишь. Не вернешься в одночасье из Куйбышева в Кисловодск, где велась любительская киносъемка во время отпуска, не вернешь прошедшее лето со всеми его оттенками, звуками, запахами, не вернешь какие-то канувшие в Лету зрительные ощущения, не воскресишь удачные детали, попавшие в объектив кинокамеры.
Для меня вообще всегда одним из самых страшных слов в человеческом лексиконе было вот это простое слово - «непоправимость». Конечно, брак фотолаборатории - всего лишь бытовая мелочь, житейская неприятность, не более того. А если задуматься о тех ситуациях, когда само существование человека балансирует на зыбкой границе между жизнью и смертью? Ведь не отклонишь же на поле боя летящие в тебя пулю или снаряд. Человек никак не отменит свое уже начавшееся падение в горную пропасть, случившееся в результате его необдуманного суицидального решения-импульса. Человек не воспрепятствует обрушению огромного дома, оказавшегося в зоне воздействия страшного землетрясения, не остановит гибельную волну цунами. В военных сводках таким же страшным смыслом наполнено выражение «безвозвратные потери». Оно означает, что время беды идет и оно неотменяемо. Не менее страшна и будничность употребления этого выражения. В силу повторяемости оно становится речевым штампом в текстах военных сводок.
Русский язык, как, наверное, и любой национальный язык, очень чувствителен к этим многосложным отношениям человека с быстротекущим временем. Развернем вербальный ряд: непоправимый, неотвратимость, несвоевременно, запоздало, вдогонку, наверстывать, торопливость, упреждать, предвосхищение… Сколько во всех этих словах хронометрических и темпоральных нюансов! И многие из них связаны с настоящими драмами человеческого бытия. Автор иного романа порой начинает новую главу с, казалось бы, легковесно-небрежной фразы: «Прошло десять (двадцать, тридцать…) лет». Автор - демиург создаваемого им художественного мира, и, конечно, он волен поступать, сообразуясь со своими мотивами. Ну неинтересны ему эти десять (двадцать, тридцать…) лет жизни его персонажа. Неинтересны - и всё тут! А можем ли мы в нашей реальной повседневной жизни так искромсать условными ножницами ленту прожитого?
***
Человеческое сознание субъективно. Субъективно и наше восприятие времени. Порой оно томительно тянется, а в иные часы и минуты скачет, длится, внезапно наступает, ползет.
Все человеческие попытки управлять временем, стремление категорично подчинить его себе неизбежно приводили к весьма зыбким иллюзиям. Так было с вековечными поисками идеального: идеального человека, идеального общества, гармоничного государственного устройства. Рано или поздно все такие рациональные построения, казавшиеся, на первый взгляд, вполне логичными и строго аргументированными, продуманными, сводились всего лишь к утешительному обману, сладостному миражу. Любая утопия неизбежно оборачивалась своей неприглядной изнаночной версией. И человек, жаждущий перемен, обречен в который уже раз сочинять свой виртуальный град Китеж или Город Солнца.
Мишель де Монтень был прав, когда писал в «Опытах»: «Все описания придуманных из головы государств - не более чем смехотворная блажь, непригодная для практического осуществления. Ожесточенные и бесконечные споры о наилучшей форме общественного устройства и о началах, способных нас спаять воедино, являются спорами, полезными только в качестве упражнения нашей мысли; они служат тому же, чему служат многие темы, используемые в различных науках; приобретая существенность и значительность в пылу диспута, они вне него лишаются всякой жизненности. <…> Не только предположительно, но и на деле лучшее государственное устройство для любого народа - это то, которое сохранило его как целое».
Так, собственно, происходит с любыми теориями, к какой бы области человеческого знания они ни относились. Сначала теории обретают множащиеся ряды своих сторонников и апологетов, затем наступает период схематического обескровливания главной идеи, появляется вполне понятное сомнение в широкой применимости новой теории. А затем наступает и пора иронического отторжения. Так, бесконечно пульсируя, сменяются эпохи апологии и эпохи иронии.
Тут важны ментально-эмоциональные маркеры времени. В эпохи патетической апологии доминирует тотализация серьезности; в эпохи иронического мировидения - тотализация несерьезности, смеховой вызов миру. Понятно, что любая тотализация вредна, ибо ведет к упрощающему схематизму. Помогают эффекты ментальной «оптики» (эффект перевернутого бинокля, позволяющий поиграть масштабом). Ирония выступает средством личностного самосохранения, своеобразным противоядием в эпохи тотальной серьезности. Ирония очерчивает границу личного пространства, выступает индикатором неоднозначности и обозначает путь в сторону от плоскостной плакатности к многомерности.
Маятник нашего переменчивого сознания качается между очевидной мимолетностью и труднопостижимой вечностью.
Конечно, о связях человека с временем, с контекстом эпохи размышляют многие ученые-гуманитарии, поскольку в этом узле проблем есть философские, психологические, этические, исторические, эстетические аспекты, позволяющие взглянуть на любое явление с разных точек зрения. Безусловно, справедливы суждения литературоведа Александра Чудакова об особой роли литературы как вербально-образного инструмента познания данной многомерной проблемы: «Историческое бытие человека - жизнь во всем ее охвате, историческая же наука давно разбилась на истории царствований, формаций, революций, философских учений, историю материальной культуры. Ни в одном научном сочинении человек не дан в скрещении всего этого - а ведь именно в таком перекрестье он пребывает в каждый момент своего существования. И сквозь этот прицел его видит только писатель».
В этой апелляции к целостному человеку и заключена особая ценность искусства слова. Известная строчка «поэты собирают человека» не утрачивает своего смысла и ныне.
* Доктор филологических наук, профессор Самарского университета
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 31 августа 2022 года, № 15-16 (236-237)