Полилогия * - от промышленного к воображаемому
Рубрика: Вот так и живем
Ирина КОЛЯКОВА **
Рисунок Сергея САВИНА
С начала промышленной революции стремительная урбанизация превратила город в основную форму человеческого общежития, вызвала интерес не только к проблеме благоустройства, но и к осмыслению города, пониманию его роли в структурировании жизни человека. Города стали не только видимыми, но и прочувствованными: они вдохновляли, в них творилась история. Но магия города заключалась еще и в том, что для людей, погруженных в городскую жизнь, эта среда неизбежно порождала яркие образы, эмоции и оценки, остро субъективные, но ценные именно этим.
[Spoiler (click to open)]
Самара на рубеже XIX-ХХ веков поражает пестротой и эмоций, и ассоциативного ряда. Максим Горький, который жил и работал в Самаре, отмечал: «Самара более грязна, пыльна и пахуча, чем Казань и Астрахань. <…> Прежде всего, в Самаре бросается в глаза общий характер ее архитектуры. Тяжелые, без каких-либо украшений, тупые и как бы чем-то приплюснутые дома заставляют предположить, что и люди, живущие в них, тоже тупы, тяжелы и приплюснуты жизнью».
Великий классик литературы, знаток русской души Лев Толстой увидел противоположное: «Местность тут живописная, гористая, кроме леса. Особенно соблазняет простота и честность, и наивность и ум здешнего народа».
В дневнике Петра Чайковского в мае 1887 года царит иное настроение: «Город хоть куда. Везде объявления о данном вчера «Онегине». Единоверческая церковь, оригинальное пение очень мне понравилось».
Александр Островский в личной переписке жалуется: «Из Симбирска мы Вам писали, а из Самары и рады бы написать, да нечего, - город большой, купеческий, жизнь благочестивая, семейная, без удовольствия, нравы жестокие, - необразование полное».
В канун революционных потрясений начала ХХ века впечатления о Самаре не стали ни менее образными, ни менее эмоциональными. В 1901 году тогда еще самарский житель Алексей Толстой писал, что «люди спивались и свинели в этом страшном, пыльном, некрасивом городе, окруженном мещанскими слободами». А вот Самара 1916 года вызвала у Бориса Пастернака совершенно иные чувства: «Самара - лучший, греховнейший, выхваченный и пересаженный на берега Волги кусок Москвы. Прямые асфальтированные бесконечные улицы, электричество, трамвай, витрины, кафе, лифты, отели, книжные магазины и так далее. Дороговизна ужасающая».
Конечно, в разное время по разным причинам разные люди, в разных статусах оказавшиеся в Самаре, никак не могли одинаково оценить увиденное. Но, скупо описывая городские объекты и инфраструктуру, все они делали акцент на характеры и модели поведения горожан и главное - на собственные эмоции от увиденного.
***
Благодаря Маргарет Вулф Хангерфорд и вслед за ней Оскару Уайльду мы почти не сомневаемся в том, что «красота в глазах смотрящего». В период расцвета консъюмеризма конца ХХ века афоризм обрел концовку в духе времени с легкой руки Джеймса Хенсона, режиссера и создателя легендарного «Маппет-шоу»: «Красота в глазах смотрящего, и может быть необходимо время от времени давать тупому или дезинформированному наблюдателю черный глаз».
Возможно, что в эпоху метамодерна отправной точкой понимания города, направлений его развития должны стать не логичные конструкции чикагской школы, а субъективные представления людей, так или иначе погруженных в городское пространство?
Сложно не согласиться с урбанистом Кэролин Стил: «Город - это не только кирпич и бетон: он населен живыми людьми… Но города - это не только люди и инфраструктура, это бесчисленное количество образов, окружающих нас ежедневно, ряда элементов, ускользающих от взгляда обычного горожанина».
Социолог Виктор Вахштайн выделяет два противоборствующих языка описания города: город как нарратив «высокого урбанизма», как машина развития, где рост понимается, прежде всего, как экономический рост, развитие предприятий и городской инфраструктуры; и город как сцена, как непрерывная, параллельная череда событий, выхваченных субъективным обывательским взглядом, эмоционально выраженный в оценках людей.
Привычный взгляд на город как промышленный и торговый центр, город как логистический клубок путей, дорог и троп, город как текст, написанный знаками улиц, домов, вывесок, рекламных баннеров, уступает место чувственному пониманию города через эмоции и субъективные оценки людей, погруженных в городское пространство. Люди, образы города, порожденные их субъективными ощущениями, как основа понимания города.
Взгляд на город как на сложную систему взаимодействий отдельных людей, формальных и стихийных сообществ, совместностей представляется более объективным, так как материальные и событийные объекты города - результат деятельности городских сообществ. Смысл понятия «городское сообщество» постоянно менялся как в историческом, так и в научном поле.
Термин community («сообщество») в научной традиции имеет несколько значений. Обычно сообщество связывают с местом проживания (микрорайон, деревня), группами населения со сходными характеристиками (сельские жители или пожилые люди) или общим интересом, объединяющим людей (свобода вероисповедания, социальный статус женщин).
Для сообщества характерны социальные отношения, отмеченные тесными личными связями, эмоциональной глубиной, продолжительностью во времени. В рамках социологической традиции выделяют два типа местных сообществ. Первый тип - сообщество интересов, которое определяется личными отношениями в рамках круга друзей и родственников, профессиональных ассоциаций, объединений по общим интересам. Второй тип - сообщество места, определяемое отношениями соседства, обычно ограниченными конкретной территорией.
Что касается понятия «местные сообщества», то официальная традиция еще советской социологии понимает под местными сообществами совокупность людей, живущих на одной территории, имеющих общие традиции, общую систему ценностей, а также механизмы воспроизводства этих традиций.
Федеральный закон «Об основных принципах местного самоуправления в Российской Федерации» определяет соотношение терминов «муниципальное образование» и «местное сообщество», но не указывает сферу применения такой терминологии.
Неразбериху официальных, нормативно-правовых подходов проясняет научная традиция. Исторически первую попытку внести ясность в понимание социальной ткани города предприняли представители Чикагской социологической школы. Ее основатель Роберт Парк полагал, что «не люди, но институты являются конечным и решающим фактором, занимающим более или менее четкую область и отличающим сообщество от других социальных констелляций».
Взгляд Р. Парка лежит в основе более привычного представления о формализованных сообществах: администрации города, региональных министерствах, общественной палаты, членов ТСЖ и даже ответственных квартиросъемщиков. Парк разделяет два уровня городской жизни: экологический с одной стороны и моральный, или культурный, - с другой. Экологический связан с необходимостью проживания живых единиц на одной территории, где между ними естественно возникает конкуренция, необходимость бороться за ресурсы, рабочие места, необходимость делить жизненное пространство. Но при этом существует и моральный (или культурный) уровень: люди неизбежно изменяют ту среду, в которой живут, в соответствии с теми ценностями и представлениями, которые существуют в человеческих сообществах.
Подобный взгляд объясняет неизбежную конфликтность и споры между городскими сообществами. С этой позиции проблемная повестка городской жизни выглядит как показатель динамичного развития города, а не вечный конфликт власти и общества. Но как соотносятся эти противоположные уровни городской жизни? Современные исследователи полагают, что между городскими сообществами существуют три вида отношений, которые позволяют соединить прагматизм экологического и иррациональность культурного уровня городской жизни: доверие, чувство безопасности и социальный капитал.
Социологи выделяют три типа доверия. Первый - это доверие институциональное, то есть доверие социальным, экономическим и другим институтам. Оно - результат взаимодействия власти и общества: оценка жителями качества городской инфраструктуры, городских социальных программ, культурных событий. Именно поэтому на уровне различных городских сообществ - неформальных, сетевых, стихийных - одинаково эмоционально обсуждаются, например, проблема отключения горячего водоснабжения в отдельных районах города и программа «ВолгаФеста 2022».
Второй тип отношений доверия - межличностное доверие. Это доверие конкретным людям, которых вы знаете, с которыми вы состоите в каких-то отношениях. Это могут быть официальные лица, облеченные властью; лидеры мнений; признанные в сети эксперты, чей статус не интересует обывателя; или друзья и знакомые, «кто точно знает».
Если с официальными лицами и доверием к ним все более или менее ясно, то роль «неформальных лидеров мнений» вызывает вопросы и в отношении их статуса, и в понимании механизма воздействия на обывателя. Ну и с тем, как их называть, тоже ясности нет. «Блогер» - слишком широко как по формам деятельности, так и по проблематике текстов. Часто используют модное слово «урбанист», но и здесь есть вопросы.
Говорить о городе стало легким и ни к чему не обязывающим занятием, что позволяет любому называть себя так. Сразу вспоминается уже почти афоризм Виктора Вахштайна: «Если быть социологом в России означает «думать об обществе», то быть урбанистом - значит «говорить о городе».
Но есть еще один неоднозначный термин - «культуртрегер». Существует несколько подходов и интерпретаций. Архаичное, возникшее в середине ХХ века значение - «империалист-колонизатор, участвующий в эксплуатации населения порабощенных стран, колоний под предлогом насаждения культуры» (так в академическом словаре русского языка).
Литературное, часто употребляемое в ироничном ключе, - «носитель культуры, распространитель просвещения». В начале ХХ века парижские газеты культуртрегерами называли всех, кто в парижском метро развешивал плакаты со стихами, - от декадентов вплоть до поэтов Плеяды.
Часто культуртрегерами называют тех, кто организует процесс или, в крайнем случае, его видимость. Виталий Кальпиди - поэт, критик, издатель - одним из первых в начале 2000-х сформулировал и практически реализовал стратегию регионального культуртрегерского движения: «Культуртрегер - это не менеджер, не продюсер, не спонсор. Это частный человек, который на безвозмездной основе занимается тем, чем должна заниматься антропологическая реальность - формировать, созидать, контролировать, сохранять. Культуртрегеры противостоят реальности, они являются созидателями пространств; человек, имеющий свою стратегию, свою тактику, как культуротворческую, так и экономическую».
В научной публицистике выделяют признаки культуртрегерской деятельности: желание изменений в локальной культурной среде; отсутствие коммерческой заинтересованности; деятельностная актуализация - создание проекта или события в пространстве города; погружение в такую общественную деятельность, как правило, не связанную с профессиональной. Объективность деятельности культуртрегера основана на общественном признании.
Третий тип доверия - обобщенное. Обобщенное доверие в наибольшей степени относится к городской среде. Поскольку это доверие не к конкретному человеку, а к «обобщенному Другому», стереотипному представлению о горожанине, которого вы можете встретить на некоторой территории. Примером этого могут быть стереотипные образы жителей отдельных городских районов, которые складываются исторически и отражают опыт общения с ними - конечно, всегда преувеличенный и часто предвзятый.
Случалось испытывать это на себе, когда узнавали, что я с недавнего времени житель Металлурга. А на жителя Запанского или Зубчаниновки не у каждого самарца - обитателя городского центра или обладателя «вида на Волгу» найдется достаточно обобщенного доверия. Но и эти стереотипы достаточно условны, хотя эмоционально-образны и мифологичны.
Важнее, что вся эта сложная паутина доверительных отношений внутри города определяет и характер потребления его территории, выбор места жительства, работы или проведения досуга. А в конечном счете - и приоритет развития инфраструктуры. Собственно, отношения доверия, отношения безопасности формирует социальный капитал, связи между людьми.
Социальный капитал позволяет нам увидеть, каким образом на разных территориях города будут востребованы те или иные меры, которые связаны с формированием и изменением городской среды. Ханне Арендт одной из первых удалось соединить чувственное и прагматичное в понимании городского пространства. Для нее город - это «любое пространство, в котором сообщество дано самому себе»: члены сообщества собираются там для обсуждения вопросов общей судьбы, в нем принимаются решения, формируется общая идентичность и как следствие - идентичность с самим местом.
Жизнь в городе предполагает постоянные перемещения. Это могут быть поездки на работу, с работы домой, к друзьям, к врачу, в налоговую, в театр, на выставку. В любом случае ритм городской жизни предполагает постоянное перемещение людей из одной точки в другую. Антрополог А. Р. Рэдклифф-Браун объяснял суть понятия через совместную деятельность: «С ежедневными проявлениями сплоченности и взаимопомощи постоянно происходят те взаимопересечения интересов, которые объединяют индивидов в сообщество». Деятельность эта всегда основана на значительной эмоциональной компоненте, связана с переживаниями и рефлексией. И логика, по которой мы сначала переживаем, оцениваем, воображаем город и только потом, на основании чувственного опыта, потребляем тот или иной его контекст, интересна.
В XXI веке industriae civitatem (промышленный город) уступает место imaginariam civitatem, городу воображаемому, прочувствованному. Эту тенденцию интересно отразил датский архитектор Ян Гейл: «Не спрашивайте меня, сколько людей живет в городе, спросите, сколько получает от этого удовольствие».
Мысль Гейла - совершенно в духе общества «развитого потребления» отражающая обывательскую уверенность в правильности собственной оценки, безапелляционности диванного эксперта. «Черный глаз дезинформированного наблюдателя» всегда будет видеть прежде всего недостатки, без которых, как известно, не видны и достоинства. Но в его же взгляде неизбежно отразится и красота места. Именно поэтому, например, дороги в Самаре, полные пробок, океанов луж после дождя, ям, несмотря на постоянный ремонт, несомненно, находятся в «городе-курорте». Его нежно любят, посещают знаковые (для каждого свои) события, комментируют в Сети, документируют сотнями фотографий в смартфонах как самарцы, так и гости города. Все они воображают город, делают его живым и видимым.
* Полилогия (от греч. πό-λη - город; горожане и λόγος - наука) - теория многомерных композиций отношений в основаниях общественной жизни человечества.
**Культуролог, кандидат исторических наук, доцент кафедры социологии и культурологии Самарского университета
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 31 августа 2022 года, № 15-16 (236-237)
Ирина КОЛЯКОВА **
Рисунок Сергея САВИНА
С начала промышленной революции стремительная урбанизация превратила город в основную форму человеческого общежития, вызвала интерес не только к проблеме благоустройства, но и к осмыслению города, пониманию его роли в структурировании жизни человека. Города стали не только видимыми, но и прочувствованными: они вдохновляли, в них творилась история. Но магия города заключалась еще и в том, что для людей, погруженных в городскую жизнь, эта среда неизбежно порождала яркие образы, эмоции и оценки, остро субъективные, но ценные именно этим.
[Spoiler (click to open)]
Самара на рубеже XIX-ХХ веков поражает пестротой и эмоций, и ассоциативного ряда. Максим Горький, который жил и работал в Самаре, отмечал: «Самара более грязна, пыльна и пахуча, чем Казань и Астрахань. <…> Прежде всего, в Самаре бросается в глаза общий характер ее архитектуры. Тяжелые, без каких-либо украшений, тупые и как бы чем-то приплюснутые дома заставляют предположить, что и люди, живущие в них, тоже тупы, тяжелы и приплюснуты жизнью».
Великий классик литературы, знаток русской души Лев Толстой увидел противоположное: «Местность тут живописная, гористая, кроме леса. Особенно соблазняет простота и честность, и наивность и ум здешнего народа».
В дневнике Петра Чайковского в мае 1887 года царит иное настроение: «Город хоть куда. Везде объявления о данном вчера «Онегине». Единоверческая церковь, оригинальное пение очень мне понравилось».
Александр Островский в личной переписке жалуется: «Из Симбирска мы Вам писали, а из Самары и рады бы написать, да нечего, - город большой, купеческий, жизнь благочестивая, семейная, без удовольствия, нравы жестокие, - необразование полное».
В канун революционных потрясений начала ХХ века впечатления о Самаре не стали ни менее образными, ни менее эмоциональными. В 1901 году тогда еще самарский житель Алексей Толстой писал, что «люди спивались и свинели в этом страшном, пыльном, некрасивом городе, окруженном мещанскими слободами». А вот Самара 1916 года вызвала у Бориса Пастернака совершенно иные чувства: «Самара - лучший, греховнейший, выхваченный и пересаженный на берега Волги кусок Москвы. Прямые асфальтированные бесконечные улицы, электричество, трамвай, витрины, кафе, лифты, отели, книжные магазины и так далее. Дороговизна ужасающая».
Конечно, в разное время по разным причинам разные люди, в разных статусах оказавшиеся в Самаре, никак не могли одинаково оценить увиденное. Но, скупо описывая городские объекты и инфраструктуру, все они делали акцент на характеры и модели поведения горожан и главное - на собственные эмоции от увиденного.
***
Благодаря Маргарет Вулф Хангерфорд и вслед за ней Оскару Уайльду мы почти не сомневаемся в том, что «красота в глазах смотрящего». В период расцвета консъюмеризма конца ХХ века афоризм обрел концовку в духе времени с легкой руки Джеймса Хенсона, режиссера и создателя легендарного «Маппет-шоу»: «Красота в глазах смотрящего, и может быть необходимо время от времени давать тупому или дезинформированному наблюдателю черный глаз».
Возможно, что в эпоху метамодерна отправной точкой понимания города, направлений его развития должны стать не логичные конструкции чикагской школы, а субъективные представления людей, так или иначе погруженных в городское пространство?
Сложно не согласиться с урбанистом Кэролин Стил: «Город - это не только кирпич и бетон: он населен живыми людьми… Но города - это не только люди и инфраструктура, это бесчисленное количество образов, окружающих нас ежедневно, ряда элементов, ускользающих от взгляда обычного горожанина».
Социолог Виктор Вахштайн выделяет два противоборствующих языка описания города: город как нарратив «высокого урбанизма», как машина развития, где рост понимается, прежде всего, как экономический рост, развитие предприятий и городской инфраструктуры; и город как сцена, как непрерывная, параллельная череда событий, выхваченных субъективным обывательским взглядом, эмоционально выраженный в оценках людей.
Привычный взгляд на город как промышленный и торговый центр, город как логистический клубок путей, дорог и троп, город как текст, написанный знаками улиц, домов, вывесок, рекламных баннеров, уступает место чувственному пониманию города через эмоции и субъективные оценки людей, погруженных в городское пространство. Люди, образы города, порожденные их субъективными ощущениями, как основа понимания города.
Взгляд на город как на сложную систему взаимодействий отдельных людей, формальных и стихийных сообществ, совместностей представляется более объективным, так как материальные и событийные объекты города - результат деятельности городских сообществ. Смысл понятия «городское сообщество» постоянно менялся как в историческом, так и в научном поле.
Термин community («сообщество») в научной традиции имеет несколько значений. Обычно сообщество связывают с местом проживания (микрорайон, деревня), группами населения со сходными характеристиками (сельские жители или пожилые люди) или общим интересом, объединяющим людей (свобода вероисповедания, социальный статус женщин).
Для сообщества характерны социальные отношения, отмеченные тесными личными связями, эмоциональной глубиной, продолжительностью во времени. В рамках социологической традиции выделяют два типа местных сообществ. Первый тип - сообщество интересов, которое определяется личными отношениями в рамках круга друзей и родственников, профессиональных ассоциаций, объединений по общим интересам. Второй тип - сообщество места, определяемое отношениями соседства, обычно ограниченными конкретной территорией.
Что касается понятия «местные сообщества», то официальная традиция еще советской социологии понимает под местными сообществами совокупность людей, живущих на одной территории, имеющих общие традиции, общую систему ценностей, а также механизмы воспроизводства этих традиций.
Федеральный закон «Об основных принципах местного самоуправления в Российской Федерации» определяет соотношение терминов «муниципальное образование» и «местное сообщество», но не указывает сферу применения такой терминологии.
Неразбериху официальных, нормативно-правовых подходов проясняет научная традиция. Исторически первую попытку внести ясность в понимание социальной ткани города предприняли представители Чикагской социологической школы. Ее основатель Роберт Парк полагал, что «не люди, но институты являются конечным и решающим фактором, занимающим более или менее четкую область и отличающим сообщество от других социальных констелляций».
Взгляд Р. Парка лежит в основе более привычного представления о формализованных сообществах: администрации города, региональных министерствах, общественной палаты, членов ТСЖ и даже ответственных квартиросъемщиков. Парк разделяет два уровня городской жизни: экологический с одной стороны и моральный, или культурный, - с другой. Экологический связан с необходимостью проживания живых единиц на одной территории, где между ними естественно возникает конкуренция, необходимость бороться за ресурсы, рабочие места, необходимость делить жизненное пространство. Но при этом существует и моральный (или культурный) уровень: люди неизбежно изменяют ту среду, в которой живут, в соответствии с теми ценностями и представлениями, которые существуют в человеческих сообществах.
Подобный взгляд объясняет неизбежную конфликтность и споры между городскими сообществами. С этой позиции проблемная повестка городской жизни выглядит как показатель динамичного развития города, а не вечный конфликт власти и общества. Но как соотносятся эти противоположные уровни городской жизни? Современные исследователи полагают, что между городскими сообществами существуют три вида отношений, которые позволяют соединить прагматизм экологического и иррациональность культурного уровня городской жизни: доверие, чувство безопасности и социальный капитал.
Социологи выделяют три типа доверия. Первый - это доверие институциональное, то есть доверие социальным, экономическим и другим институтам. Оно - результат взаимодействия власти и общества: оценка жителями качества городской инфраструктуры, городских социальных программ, культурных событий. Именно поэтому на уровне различных городских сообществ - неформальных, сетевых, стихийных - одинаково эмоционально обсуждаются, например, проблема отключения горячего водоснабжения в отдельных районах города и программа «ВолгаФеста 2022».
Второй тип отношений доверия - межличностное доверие. Это доверие конкретным людям, которых вы знаете, с которыми вы состоите в каких-то отношениях. Это могут быть официальные лица, облеченные властью; лидеры мнений; признанные в сети эксперты, чей статус не интересует обывателя; или друзья и знакомые, «кто точно знает».
Если с официальными лицами и доверием к ним все более или менее ясно, то роль «неформальных лидеров мнений» вызывает вопросы и в отношении их статуса, и в понимании механизма воздействия на обывателя. Ну и с тем, как их называть, тоже ясности нет. «Блогер» - слишком широко как по формам деятельности, так и по проблематике текстов. Часто используют модное слово «урбанист», но и здесь есть вопросы.
Говорить о городе стало легким и ни к чему не обязывающим занятием, что позволяет любому называть себя так. Сразу вспоминается уже почти афоризм Виктора Вахштайна: «Если быть социологом в России означает «думать об обществе», то быть урбанистом - значит «говорить о городе».
Но есть еще один неоднозначный термин - «культуртрегер». Существует несколько подходов и интерпретаций. Архаичное, возникшее в середине ХХ века значение - «империалист-колонизатор, участвующий в эксплуатации населения порабощенных стран, колоний под предлогом насаждения культуры» (так в академическом словаре русского языка).
Литературное, часто употребляемое в ироничном ключе, - «носитель культуры, распространитель просвещения». В начале ХХ века парижские газеты культуртрегерами называли всех, кто в парижском метро развешивал плакаты со стихами, - от декадентов вплоть до поэтов Плеяды.
Часто культуртрегерами называют тех, кто организует процесс или, в крайнем случае, его видимость. Виталий Кальпиди - поэт, критик, издатель - одним из первых в начале 2000-х сформулировал и практически реализовал стратегию регионального культуртрегерского движения: «Культуртрегер - это не менеджер, не продюсер, не спонсор. Это частный человек, который на безвозмездной основе занимается тем, чем должна заниматься антропологическая реальность - формировать, созидать, контролировать, сохранять. Культуртрегеры противостоят реальности, они являются созидателями пространств; человек, имеющий свою стратегию, свою тактику, как культуротворческую, так и экономическую».
В научной публицистике выделяют признаки культуртрегерской деятельности: желание изменений в локальной культурной среде; отсутствие коммерческой заинтересованности; деятельностная актуализация - создание проекта или события в пространстве города; погружение в такую общественную деятельность, как правило, не связанную с профессиональной. Объективность деятельности культуртрегера основана на общественном признании.
Третий тип доверия - обобщенное. Обобщенное доверие в наибольшей степени относится к городской среде. Поскольку это доверие не к конкретному человеку, а к «обобщенному Другому», стереотипному представлению о горожанине, которого вы можете встретить на некоторой территории. Примером этого могут быть стереотипные образы жителей отдельных городских районов, которые складываются исторически и отражают опыт общения с ними - конечно, всегда преувеличенный и часто предвзятый.
Случалось испытывать это на себе, когда узнавали, что я с недавнего времени житель Металлурга. А на жителя Запанского или Зубчаниновки не у каждого самарца - обитателя городского центра или обладателя «вида на Волгу» найдется достаточно обобщенного доверия. Но и эти стереотипы достаточно условны, хотя эмоционально-образны и мифологичны.
Важнее, что вся эта сложная паутина доверительных отношений внутри города определяет и характер потребления его территории, выбор места жительства, работы или проведения досуга. А в конечном счете - и приоритет развития инфраструктуры. Собственно, отношения доверия, отношения безопасности формирует социальный капитал, связи между людьми.
Социальный капитал позволяет нам увидеть, каким образом на разных территориях города будут востребованы те или иные меры, которые связаны с формированием и изменением городской среды. Ханне Арендт одной из первых удалось соединить чувственное и прагматичное в понимании городского пространства. Для нее город - это «любое пространство, в котором сообщество дано самому себе»: члены сообщества собираются там для обсуждения вопросов общей судьбы, в нем принимаются решения, формируется общая идентичность и как следствие - идентичность с самим местом.
Жизнь в городе предполагает постоянные перемещения. Это могут быть поездки на работу, с работы домой, к друзьям, к врачу, в налоговую, в театр, на выставку. В любом случае ритм городской жизни предполагает постоянное перемещение людей из одной точки в другую. Антрополог А. Р. Рэдклифф-Браун объяснял суть понятия через совместную деятельность: «С ежедневными проявлениями сплоченности и взаимопомощи постоянно происходят те взаимопересечения интересов, которые объединяют индивидов в сообщество». Деятельность эта всегда основана на значительной эмоциональной компоненте, связана с переживаниями и рефлексией. И логика, по которой мы сначала переживаем, оцениваем, воображаем город и только потом, на основании чувственного опыта, потребляем тот или иной его контекст, интересна.
В XXI веке industriae civitatem (промышленный город) уступает место imaginariam civitatem, городу воображаемому, прочувствованному. Эту тенденцию интересно отразил датский архитектор Ян Гейл: «Не спрашивайте меня, сколько людей живет в городе, спросите, сколько получает от этого удовольствие».
Мысль Гейла - совершенно в духе общества «развитого потребления» отражающая обывательскую уверенность в правильности собственной оценки, безапелляционности диванного эксперта. «Черный глаз дезинформированного наблюдателя» всегда будет видеть прежде всего недостатки, без которых, как известно, не видны и достоинства. Но в его же взгляде неизбежно отразится и красота места. Именно поэтому, например, дороги в Самаре, полные пробок, океанов луж после дождя, ям, несмотря на постоянный ремонт, несомненно, находятся в «городе-курорте». Его нежно любят, посещают знаковые (для каждого свои) события, комментируют в Сети, документируют сотнями фотографий в смартфонах как самарцы, так и гости города. Все они воображают город, делают его живым и видимым.
* Полилогия (от греч. πό-λη - город; горожане и λόγος - наука) - теория многомерных композиций отношений в основаниях общественной жизни человечества.
**Культуролог, кандидат исторических наук, доцент кафедры социологии и культурологии Самарского университета
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 31 августа 2022 года, № 15-16 (236-237)