Фальшивка
Рефлексия на тему фильма О. Уэллса «Ф. как фальшивка» *
Рубрика: Всё в этой жизни имеет поддельный оттенок! **
Юрий РАЗИНОВ ***
Слово «фальшивка», образованное от латинского falsum, означает ложную вещь. Однако философ должен заметить, что как вещь сама по себе фальшивка не ложна. Ее ложность заключается в том, что она выдается за другую и занимает ее место в мире вещей. Кроме того, фальшивка обладает двойственным статусом скрывающе-показывающей вещи: она скрывает подлинную вещь, но это сокрытие осуществляется путем замещающего показа. Таким образом, фальшивки организуют повседневный театр вещей.
Такое парадоксальное сокрытие - когда одна вещь выдает себя за другую - становится серьезной проблемой в деле распознания фальсификатов. Прежде всего, это относится к различению оригинала и копии, ставшему проблемой современного искусства. Подчеркну, что речь идет о хорошей копии, почти не отличимой от оригинала.
Вопрос заключается в том, как выделить из состава нашего опыта это самое «почти», если речь идет не о предмете научного анализа, а о произведении искусства, то есть вне рамок объективирующего представления? Само понятие произведения выводит нас далеко за материальные границы искусственной вещи, а именно к событию художественного и эстетического переживания. С помощью научного анализа легко определить фальшивое золото, а как быть в случаях подделки не результата творчества, а самого творчества, например, художественной манеры?
У этой проблемы есть две стороны: первая - это подделка существующего оригинала, вторая - несуществующего «подлинника». О первом аспекте задумываются и говорят чаще, чем о втором.
Элмир де Хори в мастерской
[Spoiler (click to open)]
Хорошая копия
Хорошая копия может полностью вытеснить оригинал, заняв его место в картинной галерее или художественном музее. Как утверждает известный авантюрист и шарлатан Клифорд Ирвинг в художественно-документальном фильме О. Уэллса «Ф. как фальшивка», «когда речь идет о качестве живописного полотна, вопрос не в том, подлинное оно или поддельное, а в том, хороша или плоха подделка».
Сам Ирвинг известен как автор самой скандальной в ХХ веке литературной фальсификации. Воспользовавшись длительной самоизоляцией экзальтированного миллиардера Говарда Хьюза, Ирвинг сочинил его биографию, которую выдал за эксклюзивное откровение своего героя. То обстоятельство, что Хьюз около десяти лет не появлялся на публике, общался лишь с кругом доверенных лиц преимущественно по рации и телефону, позволило Ирвингу водить за нос издателей и получить баснословный гонорар. Писатель настолько глубоко погрузился в образ своего героя и настолько мастерски подделал его манеру письма, общения и речи, что даже наиболее близкие к Хьюзу люди не смогли распознать фальшивки, пока в дело не вмешался сам Хьюз.
Эта история показательна тем, что сфальсифицированные писателем и журналистом «письма Хьюза» прошли проверку в Osborn & Osborn - лучшем графологическом агентстве США, которое сделало вывод об их стопроцентной подлинности, в то время как сам почерк загадочного миллиардера был квалифицирован как «неподделываемый».
***
Имея в виду хорошую фальшивку и роль экспертов в ее легитимации, набросаю возможный сюжет в детективно-криминальном жанре.
Вообразим, что некий частный коллекционер или директор арт-музея заказывает художнику N копию живописного шедевра из коллекции Лувра или Эрмитажа. Цель заказа - завладеть оригиналом с помощью подлога. Художник, в совершенстве овладевший манерой автора, технологией состаривания полотен, устранения запаха свежей краски и т. п., создает копию, ничем не отличимую от оригинала. Эта копия еще не фальшивка, но в ней есть всё, чтобы стать фальшивкой. Остается решающий акт - подлог. Но так как нас интересует не банальная история фальсификации, а драма подлинника, раскрывающая настоящую власть фальшивки, придадим заурядному сюжету некоторую интригу.
Представим, что в решающий момент в процесс подлога вмешивается сам копиист. Узнавший об афере и о своей нечаянной роли в ней, движимый «высокими» помыслами, он решает обмануть обманщика, совершив обратную замену. Ведь в его руках главный козырь: только он знает, где копия, а где оригинал. В итоге заказчик получает в руки в качестве настоящего поддельный шедевр, а подлинник возвращается в музей. Всё в порядке! Всё на своих местах! Мир искусства может быть спокоен!
Но продолжим эту историю. Допустим, что спустя некоторое время художник умирает (либо собственной смертью, либо от рук наемного убийцы с целью убрать свидетеля подлога), а владелец подделки, желая очистить совесть, спустя годы решается на саморазоблачение. В мемуарах, найденных после его смерти, обнаруживается сенсационная новость: висящий в музее шедевр - всего лишь подделка! Общественность взбудоражена, музейщики в шоке. Легко представить, что будет дальше: копия владельца немедленно возвращается на свое законное место в музее, а настоящий подлинник в ранге фальшивки отправляется в хранилище. Там он некоторое время пылится, а затем неизвестным образом исчезает. Провисев несколько лет в музее, поддельная картина становится «подлинным произведением». С нее пишут копии, она зафиксирована в каталогах и размножена в виде полиграфической продукции.
Впоследствии может появиться некий тайный свидетель всего этого странного дела, который, наконец, прольет свет на истинное происхождение висящего в музее «шедевра». Но в глазах общественности он легко сойдет за сумасброда, ибо такое заявление выставит в нелепом свете экспертов и музейных работников - всю ту искусствоведческую и чиновничью братию, которая собственноручно отправила подлинник в небытие. Такого свидетеля, скорее, объявят очередным обманщиком, каковым может оказаться и мнимый автор «вымышленных» мемуаров (типа Клифа Ирвинга), так как «подлинность» картины на тот момент уже установлена и подтверждена многочисленными экспертами, а вот вопрос о подлинности самих мемуаров вызывает сомнения.
***
Что за фантазия, скажете вы: допустимое в сфере вымысла маловероятно в действительности! Но жизнь показывает, что она бывает богаче самых изощренных литературных и кинематографических фантазий.
Наиболее яркое тому подтверждение - реальная история Элмира де Хори. Благодаря уникальному таланту этот поддельных дел мастер безукоризненно схватывал не только стиль, но даже «энергетическую вибрацию» известных мастеров. Небезосновательно полагая, что некоторые его работы в техническом и художественном отношении превосходят признанные шедевры, де Хори беззастенчиво подделывал манеру Матисса, Пикассо, Модильяни, Шагала, Мунка... С помощью своего напарника Фернана Легро он легко заручался экспертными заключениями, легально получая сертификаты подлинности.
Азарт его подельника превосходил мыслимые границы. Перевозя фальшивки в Америку, где он сбывал их богатым коллекционерам, Легро играл в открытую. На вопрос таможенников, что в чемодане, он неизменно отвечал: «Копии». Усматривая в этом подвох, секьюрити приглашали экспертов, которые вскоре выносили заключение о подлинности картин. Авантюрист платил штрафы, но взамен получал более ценное - экспертные заключения. Сотни рисунков и картин Элмира - этого «истинного Паганини палитры» (О. Уэллс) - вскоре наводнили арт-рынок, оседая в частных собраниях, галереях и даже крупных музеях. «Покажите мне эксперта или директора галереи, или торговца, который отличил бы Матисса от Элмира. Я готов принять этот вызов», - говорил Элмир.
Сколько его фальшивок сегодня гуляет по миру, в точности никто не знает, ибо многие арт-дилеры и коллекционеры, будучи обманутыми, скрыли факт мошенничества. Когда де Хори был разоблачен, многие попросту отказались от исков, так как предпочли сохранить репутацию и иметь в своей коллекции «подлинного» Модильяни (хотя бы и кисти Элмира). Впоследствии барон де Хори с гордостью заявлял, что он «посрамил мир искусства, как мир мошенничества и коррупции».
Проблема усугубляется тем, что «хорошая» копия может сбить с толку не только экспертов в последней инстанции, но и самих творцов оригинала. Бывали удивительные случаи, когда сами авторы, выступая в роли экспертов, признавали фальшивку за собственное творение. «Вот, к примеру, ван Донгинг кисти Элмира: ван Донгинг внимательно изучил полотно и поклялся, что сам его написал».
Подлинная фальшивка
Элмир де Хори был бы заурядным художником, если бы просто подделывал известные шедевры. Его профиль - «неизвестные» картины признанных гениев, то есть «подлинные» фальшивки. Как сообщает К. Ирвинг, «чтобы приобрести виллу за 60 тысяч долларов на средиземноморском острове Ибица, Элмир де Хори за час написал подлинник Модильяни». Речь, заметим, идет не о подделке артефакта, а об имитации манеры и фальсификации авторства. Для этого необходимо произвести нечто новое, но вполне себя зарекомендовавшее. После чего остается приложить к этому громкое имя и привлечь на свою сторону экспертное сообщество.
В этом отношении барон де Хори был человеком своего времени. Пока США превращались в мировой центр денежной эмиссии, маленький остров Ибица становился эмиссионным центром высокого искусства. Тотальная конвертация произведений искусства в рыночный актив, используемый для парковки избыточной денежной массы, поставила художника в новые условия. Покупатель стал ориентироваться не столько на художественные достоинства произведения, сколько на рекомендации рейтинговых агентств, в роли которых сегодня выступают всевозможные арт-дилеры, привлекающие клиентов на аукционы типа «Сотбис». Впечатляющий рост котировок художественных «активов» в 70-80-е годы окончательно превратил произведения признанных мастеров в спекулятивный товар, в инструмент генерации добавленной стоимости. Художник стал агентом мировой эмиссионной системы.
Имитация и эмиссия художественных ценностей привели к тому, что на первое место вышло не само произведение, а его отношение к тому или иному «бренду», котируемому в мире искусства. В этом плане подделки де Хори мало отличаются от промышленных контрафактов, наводнивших рынок в процессе эскалации идеологии и практики потребления. Когда интерес покупателя смещается от потребительских свойств товара в сторону его символических качеств (о чем примерно в то же время размышлял Ж. Бодрийяр), когда потребителя интересует не столько товар, сколько его символическая упаковка - товарный знак, то с этого момента процесс фальсификации приобретает безудержный и неконтролируемый характер.
Шарлатаны от искусства быстро сообразили, что важны не «художества» Модильяни, а бренд «Модильяни». Это оценили и сами художники, начиная с Дали и Пикассо. По их собственному признанию, с определенного момента в своей творческой биографии они начали заниматься самобрендированием и «рисованием денег». Вопреки общепринятому мнению, голуби Пикассо - это не рисунки, а росписи маэстро на условных банкнотах - гениальный маркетинговый ход. Массовые подделки рисунков именно этого художника стали следствием того, что сам Пикассо пошел навстречу растущему спросу. Он штамповал своих голубей, как копировальный принтер. Можно сказать, что он подделывал сам себя. «Я умею рисовать фальшивых Пикассо не хуже других», - говорил он то ли с самоиронией, то ли с сарказмом.
В некотором смысле Элмир де Хори с его бережным и проникновенным отношением к манере Модильяни был честнее того же Энди Уорхола с его поточным производством картин-клонов. В то время как Элмир писал фальшивого Модильяни в качестве подлинника, Уорхол тиражировал самого себя как фальшивку. Как тут не поверить мошеннику Ирвингу, говорящему о другом мошеннике - бароне де Хори: «Он ничего не подделывает. Элмир - подлинная фальшивка».
***
Выражение «подлинная фальшивка» - чистейший оксюморон, выворачивающий наизнанку привычный строй представлений. Но вместе с тем - это и тревожный предвестник вопроса о фальшивой подлинности. Сознание того, что «раньше казалось подлинным, а теперь стало фальшивым» - обычный симптом творческого кризиса выдохшегося гения. Стало быть, проблема не только в авторстве и квазиавторстве. Проблема в подлинности самого авторствования. Аутентичность самому себе, служение тому подлинному в себе, которое однажды высветилось и окрылило художника, поставив его на новый уровень, - серьезный вызов дальнейшему творчеству. Достаточно представить себе потерявшего дар Пикассо, завидующего его более даровитому фальсификатору, тому же де Хори: «Эх, мне бы так!»
В случае подлинной фальшивки речь идет не о замещении сущего, а о замещении несущего. Некоторые виды отсутствия вызывают неодолимое желание его восполнить. Симптоматично, что именно на примере Модильяни Элмир де Хори сформулировал свое оправдательное кредо: «Он работал мало, умер очень рано, и если я добавил ему несколько картин и рисунков, его творчество от этого нисколько не пострадало» ****.
Скорее всего, барон считал, что творчество знаменитого итальянца от этого только выиграло, поскольку вполне вероятно, что многое из того, что сегодня входит в наследие Модильяни и носит имя «Модильяни», совсем не Модильяни.
Если замещение существующего или существовавшего ранее является, соответственно, продуктивным и репродуктивным, то замещение никогда не существовавшего является творческим замещением. При этом всякое замещение руководствуется тезисом: «Пусть будет нечто вместо ничто»!
Легитимная фальшивка
Обе истории - одна с бароном де Хори, другая с журналистом Ирвингом - подводят нас к важной теме легитимации подделок.
Обе истории красноречиво говорят о том, что подделки приобретают статус подлинников благодаря экспертизе. Имея в виду эту ловушку, О. Уэллс говорит в своем фильме: «Эксперты - божий дар для мошенника». Без эксперта мошенник так и останется мошенником. Экспертиза - пропуск в легальный мир подлинников.
Барона де Хори отчасти оправдывает то обстоятельство, что многие признанные ныне художники в свое время сами подделывали манеру друг друга. Рафаэль подделывал Перуджино, ван Дейк работал «под Рубенса», Делакруа - «под Веласкеса». Такие картины сегодня считаются подлинниками, поскольку их настоящая принадлежность установлена экспертами, но точно такими же подлинниками являются работы «под Пикассо» кисти Элмира. Именно поэтому его картины (хотя и после смерти автора) выставляются в галереях наряду с полотнами признанных мастеров в качестве своеобразных живописных шедевров.
Иногда пропуск подделкам в легальный мир выдавали и сами живописцы - эксперты среди экспертов. Это происходило, когда они сами прилагали руку к имитациям своих работ, а иногда просто подписывали подделки своим именем. Этим грешил французский художник Жан-Батист Камиль Коро, благодаря чему сегодня почти невозможно разобраться в том, что из его наследия является подлинным.
Но не все дело в экспертах. Эксперты - лишь обслуживающий персонал в индустрии производства и потребления искусства. В основе легитимации фальшивок лежит, помимо прочего, «общественный заказ», «неудовлетворенный спрос», «общественное ожидание». «Повесьте их в музей среди великих полотен. Если мои картины провисят достаточно долго, они станут подлинными», - говорил де Хори. Подлинными их сделает неудовлетворенный и растущий спрос. Спрос на большого художника в мире искусства сродни спросу на сенсацию в мире информации.
Это хорошо понял Клиф Ирвинг, находящийся в авангарде журналистов, зарабатывающих на хлеб погоней за сенсациями. Он сделал выверенный ход: по примеру де Хори он подобрал отмычку к неудовлетворенному спросу на яркие образцы чужой успешной жизни.
В одном из интервью он так говорит о биографии Хьюза: «Даже если это и вымысел, то не более, чем любая другая биография. Вы ведь имеете дело с людьми, то есть с интерпретациями, а не с событиями. Даже вся история в целом - в лучшем случае компиляция полуправды и самооправданий. Моей целью была психологическая правда, а не плен сомнительных фактов».
В некоторых принципиальных моментах биография, выдуманная Ирвингом, могла оказаться даже более правдивой, нежели «настоящая» биография Хьюза, если бы тот, конечно, решил ее написать или продиктовать. Причина проста: человек зачастую видит в своей жизни только то, что он желает видеть.
***
Неудовлетворенное желание играет решающую роль в легитимации мира фальшивок. Пребывая в позе «метафизического ворчания» (А. Секацкий), легко говорить о фальшивках, что это незаконные или не вполне законные вещи, как незаконны контрафакты и фальсификаты. Однако это был бы упрощенный и скороспелый вывод. Мир повседневности наполнен всевозможными имитаторами и муляжами, субститутами и суррогатами, имеющими вполне легальный статус. Здесь работает другое правило: «Если нет, а очень хочется, то можно». На основе него фальшивое неприметным образом встраивается в нашу обыденную жизнь, где многие фальшивки обретают свое законное место, будь то корабельный «фальшборт», «ложный карман» или имитация окна в интерьере.
При этом следует различать как явно фальшивую, так и неявно фальшивую стороны действительности.
В случае явных фальшивок речь идет о ложных вещах, которые легитимируются на основе особых социальных конвенций. Любая подделка - следствие вовлеченности человека в производство «второй природы». К числу явных подделок относятся: искусственный мрамор, древесный ламинат, ненатуральные меха и кожи, синтетические газоны, муляжные растения и т. п. Неподлинность (ненатуральность) этих вещей, даже оставаясь неким «секретом», ни для кого не является проблемой. Поддельность здесь лежит открыто, у всех на виду.
Имитация «природности» приемлема и условно легитимна, поскольку основана на общественном признании нехватки природных ресурсов или дороговизны редких материалов. Она может быть санкционирована охраной окружающей среды и бережным отношением к природе. При этом общество может хорошо воспринимать одни заменители, но негативно реагировать на другие «фальсификаты». Покупатели согласны покупать изделия из искусственной кожи только по соответствующей цене и в соответствии с номенклатурой товара. В противном случае они не согласны, ибо их обманывают, в то время как большинство из них предпочитают обманывать себя и других сами. А для этого все средства хороши, будь то кожа «под крокодила» или искусственные жемчуга. Репродукции картин, легально продающиеся в магазинах, так же, как муляжи и копии, выставленные в музее, содержат признание того, что они - явные заместители вещей. Они хотя и ложные вещи, но «без обмана».
***
Вместе с тем в случаях неявно фальшивых вещей обман все же имеет место. Искусственный мрамор или янтарь должны обманывать глаз, создавая видимость настоящего камня. Неживые цветы или фрукты в интерьере комнат, офисов и магазинов призваны производить иллюзию живости. Суррогатный кофе должен деликатно обманывать вкус и обоняние. Электронные сигареты - внушить иллюзию присутствия никотина, а безалкогольное пиво - соответствовать натурально сваренному продукту. К скрыто фальшивым и в то же время легитимным вещам относятся всевозможные усилители и заменители вкуса, цвета и запаха, повсеместно используемые в современной пищевой и парфюмерной промышленности.
К данному роду фальшивок также относятся многообразные усилители образа или элементы, восполняющие этот образ. Визуальные обманки сегодня объявлены «незаменимыми» аксессуарами имиджа и моды: накладные плечи, корректирующее белье, акцентирующие аксессуары, подчеркивающий макияж и прочие ухищрения фальсифицирующего разума доводят внешний облик до воображаемой полноты. Задача всей системы поддельных вещей - окружить нас видимостью реального, играть роль повседневных ловушек внимания, привычных, а потому неприметно встроенных в наши бытие и сознание. Включая зимним вечером электрический камин, приятно вытягивая возле него озябшие ноги, наблюдая плазмоподобное движение искусственного огня, мы постепенно забываем о чем-то реальном, например, о том, что нет дыма без огня, как огня без дыма.
***
В судьбе неявных фальшивок играют свою роль гласные и негласные конвенции. Они регулируют меру присутствия лжи в каждом конкретном случае. В отличие от золотой коронки современный зубной протез должен быть не явно, а скрыто фальшивым. От косметического грима требуется лишь подчеркивать, но не закрывать настоящее лицо. Силиконовые имплантаты, скрытые в телесной массе, должны естественным образом проступать на поверхности тела, создавая ложный образ натурального и именно этим обманывая прихотливость восприятия.
И дело здесь не только в нашей склонности впадать в иллюзию. Главная интрига заключается в том, что способность представляться подлинной вещью и в «полной мере» ее замещать во многом определяется собственными свойствами фальшивки. Еще раз приведем формулу Ирвинга: когда речь идет о фальшивке, важно не то, что это фальшивка, а то, хороша она или нет.
***
Научно-технический прогресс создал небывалые возможности в деле фальсификации реальности. Он существенным образом видоизменил не только мир вещей, но и самого человека, его сознание. Фальсификация приобрела форму массового самообмана человечества, одержимого манией обладания знаковой реальностью. Субституты, суррогаты, имитаторы и подделки сегодня успешно обслуживают общество потребления. Они с каждым годом все активнее прорастают в наши тела и завладевают нашим сознанием. В эпоху демократизации потребления важен не бриллиант, а видимость бриллианта (находка Сваровски), не крепкое тело, а его знаки (бодибилдинг), не событие, а факт его регистрации - «лук», как говорят современные хипстеры.
Данное течение молодежной субкультуры - особая тема. Знаки события, материализованные в виде фотографии, которые на самом деле являются знаками «собственного я», непосредственно инкорпорируют фальшь (фейк) в образ хипстера. Регистрация присутствия совершает подмену и замещение самого присутствия. Хипстер в своем образе осуществляется не сам по себе, а лишь как знак чего-то. Его образ - оживший симулякр, срисованный инфантильным молодым горожанином со страниц глянцевых журналов. «Купи гугл-очки - за умного сойдешь»! Здесь следовало бы поставить значок копирайта © и продать это корпорации Google как рекламный слоган.
В современном театре вещей фальшивки начинают занимать едва ли не равное место с подлинными вещами. Забвение «самих вещей» в итоге может оказаться настолько глубоким, а приближение подделки к изначальному образу настолько радикальным, что на каком-то этапе исторического пути мы можем утратить внятность дистанции между подлинной и мнимой вещью, между образом и копией, между эйдосом и идолом.
Ну и что? «Природа любит прятаться», - учил Гераклит. И, тем не менее, отдавая дань искусству подделки и заполняя жизнь новыми клонами, не стоит забывать о первородной вещи. Человек, вечно подделывающий творение Бога, должен проникнуться сознанием аскезы хотя бы для того, чтобы не захламлять мир совсем уж ничтожными фальсификатами. Как говорится, если уж подделывать, то по-большому!
* Оригинальное название - F. for Fake (1974).
** Петр Квятковский
*** Доктор философских наук, профессор Самарского университета
*** «Ф. как фальшивка».
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 7 июля 2022 года, № 14 (235)
Рубрика: Всё в этой жизни имеет поддельный оттенок! **
Юрий РАЗИНОВ ***
Слово «фальшивка», образованное от латинского falsum, означает ложную вещь. Однако философ должен заметить, что как вещь сама по себе фальшивка не ложна. Ее ложность заключается в том, что она выдается за другую и занимает ее место в мире вещей. Кроме того, фальшивка обладает двойственным статусом скрывающе-показывающей вещи: она скрывает подлинную вещь, но это сокрытие осуществляется путем замещающего показа. Таким образом, фальшивки организуют повседневный театр вещей.
Такое парадоксальное сокрытие - когда одна вещь выдает себя за другую - становится серьезной проблемой в деле распознания фальсификатов. Прежде всего, это относится к различению оригинала и копии, ставшему проблемой современного искусства. Подчеркну, что речь идет о хорошей копии, почти не отличимой от оригинала.
Вопрос заключается в том, как выделить из состава нашего опыта это самое «почти», если речь идет не о предмете научного анализа, а о произведении искусства, то есть вне рамок объективирующего представления? Само понятие произведения выводит нас далеко за материальные границы искусственной вещи, а именно к событию художественного и эстетического переживания. С помощью научного анализа легко определить фальшивое золото, а как быть в случаях подделки не результата творчества, а самого творчества, например, художественной манеры?
У этой проблемы есть две стороны: первая - это подделка существующего оригинала, вторая - несуществующего «подлинника». О первом аспекте задумываются и говорят чаще, чем о втором.
Элмир де Хори в мастерской
[Spoiler (click to open)]
Хорошая копия
Хорошая копия может полностью вытеснить оригинал, заняв его место в картинной галерее или художественном музее. Как утверждает известный авантюрист и шарлатан Клифорд Ирвинг в художественно-документальном фильме О. Уэллса «Ф. как фальшивка», «когда речь идет о качестве живописного полотна, вопрос не в том, подлинное оно или поддельное, а в том, хороша или плоха подделка».
Сам Ирвинг известен как автор самой скандальной в ХХ веке литературной фальсификации. Воспользовавшись длительной самоизоляцией экзальтированного миллиардера Говарда Хьюза, Ирвинг сочинил его биографию, которую выдал за эксклюзивное откровение своего героя. То обстоятельство, что Хьюз около десяти лет не появлялся на публике, общался лишь с кругом доверенных лиц преимущественно по рации и телефону, позволило Ирвингу водить за нос издателей и получить баснословный гонорар. Писатель настолько глубоко погрузился в образ своего героя и настолько мастерски подделал его манеру письма, общения и речи, что даже наиболее близкие к Хьюзу люди не смогли распознать фальшивки, пока в дело не вмешался сам Хьюз.
Эта история показательна тем, что сфальсифицированные писателем и журналистом «письма Хьюза» прошли проверку в Osborn & Osborn - лучшем графологическом агентстве США, которое сделало вывод об их стопроцентной подлинности, в то время как сам почерк загадочного миллиардера был квалифицирован как «неподделываемый».
***
Имея в виду хорошую фальшивку и роль экспертов в ее легитимации, набросаю возможный сюжет в детективно-криминальном жанре.
Вообразим, что некий частный коллекционер или директор арт-музея заказывает художнику N копию живописного шедевра из коллекции Лувра или Эрмитажа. Цель заказа - завладеть оригиналом с помощью подлога. Художник, в совершенстве овладевший манерой автора, технологией состаривания полотен, устранения запаха свежей краски и т. п., создает копию, ничем не отличимую от оригинала. Эта копия еще не фальшивка, но в ней есть всё, чтобы стать фальшивкой. Остается решающий акт - подлог. Но так как нас интересует не банальная история фальсификации, а драма подлинника, раскрывающая настоящую власть фальшивки, придадим заурядному сюжету некоторую интригу.
Представим, что в решающий момент в процесс подлога вмешивается сам копиист. Узнавший об афере и о своей нечаянной роли в ней, движимый «высокими» помыслами, он решает обмануть обманщика, совершив обратную замену. Ведь в его руках главный козырь: только он знает, где копия, а где оригинал. В итоге заказчик получает в руки в качестве настоящего поддельный шедевр, а подлинник возвращается в музей. Всё в порядке! Всё на своих местах! Мир искусства может быть спокоен!
Но продолжим эту историю. Допустим, что спустя некоторое время художник умирает (либо собственной смертью, либо от рук наемного убийцы с целью убрать свидетеля подлога), а владелец подделки, желая очистить совесть, спустя годы решается на саморазоблачение. В мемуарах, найденных после его смерти, обнаруживается сенсационная новость: висящий в музее шедевр - всего лишь подделка! Общественность взбудоражена, музейщики в шоке. Легко представить, что будет дальше: копия владельца немедленно возвращается на свое законное место в музее, а настоящий подлинник в ранге фальшивки отправляется в хранилище. Там он некоторое время пылится, а затем неизвестным образом исчезает. Провисев несколько лет в музее, поддельная картина становится «подлинным произведением». С нее пишут копии, она зафиксирована в каталогах и размножена в виде полиграфической продукции.
Впоследствии может появиться некий тайный свидетель всего этого странного дела, который, наконец, прольет свет на истинное происхождение висящего в музее «шедевра». Но в глазах общественности он легко сойдет за сумасброда, ибо такое заявление выставит в нелепом свете экспертов и музейных работников - всю ту искусствоведческую и чиновничью братию, которая собственноручно отправила подлинник в небытие. Такого свидетеля, скорее, объявят очередным обманщиком, каковым может оказаться и мнимый автор «вымышленных» мемуаров (типа Клифа Ирвинга), так как «подлинность» картины на тот момент уже установлена и подтверждена многочисленными экспертами, а вот вопрос о подлинности самих мемуаров вызывает сомнения.
***
Что за фантазия, скажете вы: допустимое в сфере вымысла маловероятно в действительности! Но жизнь показывает, что она бывает богаче самых изощренных литературных и кинематографических фантазий.
Наиболее яркое тому подтверждение - реальная история Элмира де Хори. Благодаря уникальному таланту этот поддельных дел мастер безукоризненно схватывал не только стиль, но даже «энергетическую вибрацию» известных мастеров. Небезосновательно полагая, что некоторые его работы в техническом и художественном отношении превосходят признанные шедевры, де Хори беззастенчиво подделывал манеру Матисса, Пикассо, Модильяни, Шагала, Мунка... С помощью своего напарника Фернана Легро он легко заручался экспертными заключениями, легально получая сертификаты подлинности.
Азарт его подельника превосходил мыслимые границы. Перевозя фальшивки в Америку, где он сбывал их богатым коллекционерам, Легро играл в открытую. На вопрос таможенников, что в чемодане, он неизменно отвечал: «Копии». Усматривая в этом подвох, секьюрити приглашали экспертов, которые вскоре выносили заключение о подлинности картин. Авантюрист платил штрафы, но взамен получал более ценное - экспертные заключения. Сотни рисунков и картин Элмира - этого «истинного Паганини палитры» (О. Уэллс) - вскоре наводнили арт-рынок, оседая в частных собраниях, галереях и даже крупных музеях. «Покажите мне эксперта или директора галереи, или торговца, который отличил бы Матисса от Элмира. Я готов принять этот вызов», - говорил Элмир.
Сколько его фальшивок сегодня гуляет по миру, в точности никто не знает, ибо многие арт-дилеры и коллекционеры, будучи обманутыми, скрыли факт мошенничества. Когда де Хори был разоблачен, многие попросту отказались от исков, так как предпочли сохранить репутацию и иметь в своей коллекции «подлинного» Модильяни (хотя бы и кисти Элмира). Впоследствии барон де Хори с гордостью заявлял, что он «посрамил мир искусства, как мир мошенничества и коррупции».
Проблема усугубляется тем, что «хорошая» копия может сбить с толку не только экспертов в последней инстанции, но и самих творцов оригинала. Бывали удивительные случаи, когда сами авторы, выступая в роли экспертов, признавали фальшивку за собственное творение. «Вот, к примеру, ван Донгинг кисти Элмира: ван Донгинг внимательно изучил полотно и поклялся, что сам его написал».
Подлинная фальшивка
Элмир де Хори был бы заурядным художником, если бы просто подделывал известные шедевры. Его профиль - «неизвестные» картины признанных гениев, то есть «подлинные» фальшивки. Как сообщает К. Ирвинг, «чтобы приобрести виллу за 60 тысяч долларов на средиземноморском острове Ибица, Элмир де Хори за час написал подлинник Модильяни». Речь, заметим, идет не о подделке артефакта, а об имитации манеры и фальсификации авторства. Для этого необходимо произвести нечто новое, но вполне себя зарекомендовавшее. После чего остается приложить к этому громкое имя и привлечь на свою сторону экспертное сообщество.
В этом отношении барон де Хори был человеком своего времени. Пока США превращались в мировой центр денежной эмиссии, маленький остров Ибица становился эмиссионным центром высокого искусства. Тотальная конвертация произведений искусства в рыночный актив, используемый для парковки избыточной денежной массы, поставила художника в новые условия. Покупатель стал ориентироваться не столько на художественные достоинства произведения, сколько на рекомендации рейтинговых агентств, в роли которых сегодня выступают всевозможные арт-дилеры, привлекающие клиентов на аукционы типа «Сотбис». Впечатляющий рост котировок художественных «активов» в 70-80-е годы окончательно превратил произведения признанных мастеров в спекулятивный товар, в инструмент генерации добавленной стоимости. Художник стал агентом мировой эмиссионной системы.
Имитация и эмиссия художественных ценностей привели к тому, что на первое место вышло не само произведение, а его отношение к тому или иному «бренду», котируемому в мире искусства. В этом плане подделки де Хори мало отличаются от промышленных контрафактов, наводнивших рынок в процессе эскалации идеологии и практики потребления. Когда интерес покупателя смещается от потребительских свойств товара в сторону его символических качеств (о чем примерно в то же время размышлял Ж. Бодрийяр), когда потребителя интересует не столько товар, сколько его символическая упаковка - товарный знак, то с этого момента процесс фальсификации приобретает безудержный и неконтролируемый характер.
Шарлатаны от искусства быстро сообразили, что важны не «художества» Модильяни, а бренд «Модильяни». Это оценили и сами художники, начиная с Дали и Пикассо. По их собственному признанию, с определенного момента в своей творческой биографии они начали заниматься самобрендированием и «рисованием денег». Вопреки общепринятому мнению, голуби Пикассо - это не рисунки, а росписи маэстро на условных банкнотах - гениальный маркетинговый ход. Массовые подделки рисунков именно этого художника стали следствием того, что сам Пикассо пошел навстречу растущему спросу. Он штамповал своих голубей, как копировальный принтер. Можно сказать, что он подделывал сам себя. «Я умею рисовать фальшивых Пикассо не хуже других», - говорил он то ли с самоиронией, то ли с сарказмом.
В некотором смысле Элмир де Хори с его бережным и проникновенным отношением к манере Модильяни был честнее того же Энди Уорхола с его поточным производством картин-клонов. В то время как Элмир писал фальшивого Модильяни в качестве подлинника, Уорхол тиражировал самого себя как фальшивку. Как тут не поверить мошеннику Ирвингу, говорящему о другом мошеннике - бароне де Хори: «Он ничего не подделывает. Элмир - подлинная фальшивка».
***
Выражение «подлинная фальшивка» - чистейший оксюморон, выворачивающий наизнанку привычный строй представлений. Но вместе с тем - это и тревожный предвестник вопроса о фальшивой подлинности. Сознание того, что «раньше казалось подлинным, а теперь стало фальшивым» - обычный симптом творческого кризиса выдохшегося гения. Стало быть, проблема не только в авторстве и квазиавторстве. Проблема в подлинности самого авторствования. Аутентичность самому себе, служение тому подлинному в себе, которое однажды высветилось и окрылило художника, поставив его на новый уровень, - серьезный вызов дальнейшему творчеству. Достаточно представить себе потерявшего дар Пикассо, завидующего его более даровитому фальсификатору, тому же де Хори: «Эх, мне бы так!»
В случае подлинной фальшивки речь идет не о замещении сущего, а о замещении несущего. Некоторые виды отсутствия вызывают неодолимое желание его восполнить. Симптоматично, что именно на примере Модильяни Элмир де Хори сформулировал свое оправдательное кредо: «Он работал мало, умер очень рано, и если я добавил ему несколько картин и рисунков, его творчество от этого нисколько не пострадало» ****.
Скорее всего, барон считал, что творчество знаменитого итальянца от этого только выиграло, поскольку вполне вероятно, что многое из того, что сегодня входит в наследие Модильяни и носит имя «Модильяни», совсем не Модильяни.
Если замещение существующего или существовавшего ранее является, соответственно, продуктивным и репродуктивным, то замещение никогда не существовавшего является творческим замещением. При этом всякое замещение руководствуется тезисом: «Пусть будет нечто вместо ничто»!
Легитимная фальшивка
Обе истории - одна с бароном де Хори, другая с журналистом Ирвингом - подводят нас к важной теме легитимации подделок.
Обе истории красноречиво говорят о том, что подделки приобретают статус подлинников благодаря экспертизе. Имея в виду эту ловушку, О. Уэллс говорит в своем фильме: «Эксперты - божий дар для мошенника». Без эксперта мошенник так и останется мошенником. Экспертиза - пропуск в легальный мир подлинников.
Барона де Хори отчасти оправдывает то обстоятельство, что многие признанные ныне художники в свое время сами подделывали манеру друг друга. Рафаэль подделывал Перуджино, ван Дейк работал «под Рубенса», Делакруа - «под Веласкеса». Такие картины сегодня считаются подлинниками, поскольку их настоящая принадлежность установлена экспертами, но точно такими же подлинниками являются работы «под Пикассо» кисти Элмира. Именно поэтому его картины (хотя и после смерти автора) выставляются в галереях наряду с полотнами признанных мастеров в качестве своеобразных живописных шедевров.
Иногда пропуск подделкам в легальный мир выдавали и сами живописцы - эксперты среди экспертов. Это происходило, когда они сами прилагали руку к имитациям своих работ, а иногда просто подписывали подделки своим именем. Этим грешил французский художник Жан-Батист Камиль Коро, благодаря чему сегодня почти невозможно разобраться в том, что из его наследия является подлинным.
Но не все дело в экспертах. Эксперты - лишь обслуживающий персонал в индустрии производства и потребления искусства. В основе легитимации фальшивок лежит, помимо прочего, «общественный заказ», «неудовлетворенный спрос», «общественное ожидание». «Повесьте их в музей среди великих полотен. Если мои картины провисят достаточно долго, они станут подлинными», - говорил де Хори. Подлинными их сделает неудовлетворенный и растущий спрос. Спрос на большого художника в мире искусства сродни спросу на сенсацию в мире информации.
Это хорошо понял Клиф Ирвинг, находящийся в авангарде журналистов, зарабатывающих на хлеб погоней за сенсациями. Он сделал выверенный ход: по примеру де Хори он подобрал отмычку к неудовлетворенному спросу на яркие образцы чужой успешной жизни.
В одном из интервью он так говорит о биографии Хьюза: «Даже если это и вымысел, то не более, чем любая другая биография. Вы ведь имеете дело с людьми, то есть с интерпретациями, а не с событиями. Даже вся история в целом - в лучшем случае компиляция полуправды и самооправданий. Моей целью была психологическая правда, а не плен сомнительных фактов».
В некоторых принципиальных моментах биография, выдуманная Ирвингом, могла оказаться даже более правдивой, нежели «настоящая» биография Хьюза, если бы тот, конечно, решил ее написать или продиктовать. Причина проста: человек зачастую видит в своей жизни только то, что он желает видеть.
***
Неудовлетворенное желание играет решающую роль в легитимации мира фальшивок. Пребывая в позе «метафизического ворчания» (А. Секацкий), легко говорить о фальшивках, что это незаконные или не вполне законные вещи, как незаконны контрафакты и фальсификаты. Однако это был бы упрощенный и скороспелый вывод. Мир повседневности наполнен всевозможными имитаторами и муляжами, субститутами и суррогатами, имеющими вполне легальный статус. Здесь работает другое правило: «Если нет, а очень хочется, то можно». На основе него фальшивое неприметным образом встраивается в нашу обыденную жизнь, где многие фальшивки обретают свое законное место, будь то корабельный «фальшборт», «ложный карман» или имитация окна в интерьере.
При этом следует различать как явно фальшивую, так и неявно фальшивую стороны действительности.
В случае явных фальшивок речь идет о ложных вещах, которые легитимируются на основе особых социальных конвенций. Любая подделка - следствие вовлеченности человека в производство «второй природы». К числу явных подделок относятся: искусственный мрамор, древесный ламинат, ненатуральные меха и кожи, синтетические газоны, муляжные растения и т. п. Неподлинность (ненатуральность) этих вещей, даже оставаясь неким «секретом», ни для кого не является проблемой. Поддельность здесь лежит открыто, у всех на виду.
Имитация «природности» приемлема и условно легитимна, поскольку основана на общественном признании нехватки природных ресурсов или дороговизны редких материалов. Она может быть санкционирована охраной окружающей среды и бережным отношением к природе. При этом общество может хорошо воспринимать одни заменители, но негативно реагировать на другие «фальсификаты». Покупатели согласны покупать изделия из искусственной кожи только по соответствующей цене и в соответствии с номенклатурой товара. В противном случае они не согласны, ибо их обманывают, в то время как большинство из них предпочитают обманывать себя и других сами. А для этого все средства хороши, будь то кожа «под крокодила» или искусственные жемчуга. Репродукции картин, легально продающиеся в магазинах, так же, как муляжи и копии, выставленные в музее, содержат признание того, что они - явные заместители вещей. Они хотя и ложные вещи, но «без обмана».
***
Вместе с тем в случаях неявно фальшивых вещей обман все же имеет место. Искусственный мрамор или янтарь должны обманывать глаз, создавая видимость настоящего камня. Неживые цветы или фрукты в интерьере комнат, офисов и магазинов призваны производить иллюзию живости. Суррогатный кофе должен деликатно обманывать вкус и обоняние. Электронные сигареты - внушить иллюзию присутствия никотина, а безалкогольное пиво - соответствовать натурально сваренному продукту. К скрыто фальшивым и в то же время легитимным вещам относятся всевозможные усилители и заменители вкуса, цвета и запаха, повсеместно используемые в современной пищевой и парфюмерной промышленности.
К данному роду фальшивок также относятся многообразные усилители образа или элементы, восполняющие этот образ. Визуальные обманки сегодня объявлены «незаменимыми» аксессуарами имиджа и моды: накладные плечи, корректирующее белье, акцентирующие аксессуары, подчеркивающий макияж и прочие ухищрения фальсифицирующего разума доводят внешний облик до воображаемой полноты. Задача всей системы поддельных вещей - окружить нас видимостью реального, играть роль повседневных ловушек внимания, привычных, а потому неприметно встроенных в наши бытие и сознание. Включая зимним вечером электрический камин, приятно вытягивая возле него озябшие ноги, наблюдая плазмоподобное движение искусственного огня, мы постепенно забываем о чем-то реальном, например, о том, что нет дыма без огня, как огня без дыма.
***
В судьбе неявных фальшивок играют свою роль гласные и негласные конвенции. Они регулируют меру присутствия лжи в каждом конкретном случае. В отличие от золотой коронки современный зубной протез должен быть не явно, а скрыто фальшивым. От косметического грима требуется лишь подчеркивать, но не закрывать настоящее лицо. Силиконовые имплантаты, скрытые в телесной массе, должны естественным образом проступать на поверхности тела, создавая ложный образ натурального и именно этим обманывая прихотливость восприятия.
И дело здесь не только в нашей склонности впадать в иллюзию. Главная интрига заключается в том, что способность представляться подлинной вещью и в «полной мере» ее замещать во многом определяется собственными свойствами фальшивки. Еще раз приведем формулу Ирвинга: когда речь идет о фальшивке, важно не то, что это фальшивка, а то, хороша она или нет.
***
Научно-технический прогресс создал небывалые возможности в деле фальсификации реальности. Он существенным образом видоизменил не только мир вещей, но и самого человека, его сознание. Фальсификация приобрела форму массового самообмана человечества, одержимого манией обладания знаковой реальностью. Субституты, суррогаты, имитаторы и подделки сегодня успешно обслуживают общество потребления. Они с каждым годом все активнее прорастают в наши тела и завладевают нашим сознанием. В эпоху демократизации потребления важен не бриллиант, а видимость бриллианта (находка Сваровски), не крепкое тело, а его знаки (бодибилдинг), не событие, а факт его регистрации - «лук», как говорят современные хипстеры.
Данное течение молодежной субкультуры - особая тема. Знаки события, материализованные в виде фотографии, которые на самом деле являются знаками «собственного я», непосредственно инкорпорируют фальшь (фейк) в образ хипстера. Регистрация присутствия совершает подмену и замещение самого присутствия. Хипстер в своем образе осуществляется не сам по себе, а лишь как знак чего-то. Его образ - оживший симулякр, срисованный инфантильным молодым горожанином со страниц глянцевых журналов. «Купи гугл-очки - за умного сойдешь»! Здесь следовало бы поставить значок копирайта © и продать это корпорации Google как рекламный слоган.
В современном театре вещей фальшивки начинают занимать едва ли не равное место с подлинными вещами. Забвение «самих вещей» в итоге может оказаться настолько глубоким, а приближение подделки к изначальному образу настолько радикальным, что на каком-то этапе исторического пути мы можем утратить внятность дистанции между подлинной и мнимой вещью, между образом и копией, между эйдосом и идолом.
Ну и что? «Природа любит прятаться», - учил Гераклит. И, тем не менее, отдавая дань искусству подделки и заполняя жизнь новыми клонами, не стоит забывать о первородной вещи. Человек, вечно подделывающий творение Бога, должен проникнуться сознанием аскезы хотя бы для того, чтобы не захламлять мир совсем уж ничтожными фальсификатами. Как говорится, если уж подделывать, то по-большому!
* Оригинальное название - F. for Fake (1974).
** Петр Квятковский
*** Доктор философских наук, профессор Самарского университета
*** «Ф. как фальшивка».
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 7 июля 2022 года, № 14 (235)