«Всевластна смерть…»
Дмитрий ДЯТЛОВ *
Фото Юрия СТРЕЛЬЦА
Она на страже и в счастья час.
В миг высшей жизни она в нас страждет,
Живет и жаждет - и плачет в нас…
Р. М. Рильке
30 мая 2022 года в концертном зале Самарской филармонии состоялся концерт оркестра MusicAeterna под управлением Теодора Курентзиса. Солистами выступили Надежда Павлова (сопрано) и Дмитрий Ульянов (бас).
Теодор Курентзис
[Spoiler (click to open)]
На подходе к филармонии нас встречала оживленная и празднично настроенная публика, большей частью не филармоническая. Казалось, мы попали на светский раут, где дамы конкурируют за первенство красавицы или умницы. Мужчины, не в пример спутницам, не блистали, во всяком случае, не выказывали ни того, ни другого. Много восклицаний узнавания, непритворной радости или даже восторга от долгожданной встречи. Помните у классика? «Князь Н. говорил с той искренностью, которая выдавала в нем человека самого высшего света»…
Губернское сословие госслужащих (концерт проходил при поддержке ПАО «Газпром») источало радость причастности знаковому событию. Шутка ли! Теодор Курентзис! Да и цена на билеты статусная, стало быть, будут важные люди. Ожидания оправдались: множество чиновной рати в традиционной униформе заполнило собой почти весь партер.
***
Подавляющее большинство слушателей было не готово к траурной музыке (некстати вспомнилось, как много хорошей музыки звучало по обоим каналам советского телевидения, когда происходило очередное событие пятилетки пышных похорон). Ожидания же бриллиантов сладостных созвучий не обманули слушателей VIP-класса. Именно так воспринималось звучание струнного ансамбля, тон за тоном разворачивавшего драгоценную ткань одного из лучших произведений Рихарда Штрауса - симфонического этюда «Метаморфозы». Осведомленные дамы с придыханием ждали волшебного кружения венского вальса, созданного знаменитым однофамильцем великого Рихарда (в антракте светские львицы недоумевали, до чего не похожа оказалась музыка Штрауса на знакомую им).
Радостному слушателю предложили произведение, в котором, по мнению одного из критиков, Рихард Штраус применяет «все риторические средства, разработанные на протяжении веков, чтобы выразить боль». Можно было не знать года, обстоятельств или повода написания произведения. Но музыка говорила абсолютно понятным языком, языком глубокой печали или скорби, просветленного воспоминания об утраченном и тягостного осознания невосполнимости потерь.
Не у всякого сегодня вызовут острую реакцию слова композитора, оставленные в дневнике сразу после окончания сочинения в апреле 1945 года: «Самый ужасный период человеческой истории подошел к концу, двенадцатилетнее царство скотства, невежества и антикультуры под руководством величайших преступников, в течение которого 2000-летняя культурная эволюция Германии встретила свою гибель».
Метаморфозы в музыке симфонического этюда не происходят, наименование произведения обманывает слушателя. Главная действующая сила здесь - сквозное симфоническое развитие, в котором логика построения позволяет вместить множество тонких аллюзий на музыку Баха и Моцарта, Вагнера и Бетховена. Почти точная цитата Траурного марша из «Героической» симфонии Бетховена становится смысловой кульминацией произведения Рихарда Штрауса.
Сложноподчиненное предложение, наполненное таким весомым объемом содержания, трудно воспринимается даже подготовленным слушателем. Однако малейшие подробности музыкальной ткани были так ясны, выразительность музыкального исполнения оказалась так сильна, самоотверженность музыкантов так очевидна, что впечатление от музыки оказалось неотразимым. Самое начало «Метаморфоз» обнаружило абсолютно уникальное звучание оркестра под руками Теодора Курентзиса. Первые мрачные аккорды струнного ансамбля буквально заворожили своим проникновенным таинственным звучанием. Последние звуки pianissimo долго исчезали, пока не превратились в еле ощутимый шорох. Затем всё погрузилось в тишину, чуть не буквально во мрак…
Дирижер готов был длить фермату еще долго, и это было важно. Но нашелся умник, знаток. И решил обнаружить себя смелыми аплодисментами и криками «браво». Какая реакция может быть на это? Только досада! Именно это чувство отразилось на лице дирижера, как бы с трудом выходящего из состояния некоего транса, в которое погрузила музыка.
***
Шумный антракт разрядил долго копившееся напряжение. Слушатели с преувеличенной радостью делились впечатлениями, обсуждали то и это, друзей и знакомых, не предчувствуя испытания, ожидающего их во втором отделении концерта. Если тема «Метаморфоз» Рихарда Штрауса - гибель цивилизации от рук оскотинившегося человека, то тема Четырнадцатой симфонии (1969) Дмитрия Шостаковича - Смерть.
Прослушивание одиннадцати номеров симфонии для некоторых представлялось нерешаемой задачей. Сосед успокаивал: «Так ведь будут же петь!» И не ошибся…
Симфония Шостаковича написана для камерного оркестра, ударных, сопрано и баса. Вряд ли участие солистов-певцов облегчило задачу неприученному слуху. Да и сама тема, посвященная главному событию в жизни всякого человека, более чем непривычна. Не всем известно, что в музыке есть уходящая в глубь веков традиция - заклинать смерть, сочиняя для нее танец или иную форму воплощения.
Шостакович, размышляя об известном опусе Модеста Мусоргского, решил продолжить эту традицию. «Только четыре номера - маловато», - приговаривал Дмитрий Дмитриевич. В своем Totentanz - Четырнадцатой симфонии он широко развернул панораму картин-действий на основе поэтических текстов Ф. Г. Лорки, Г. Аполлинера, В. Кюхельбекера, Р. М. Рильке. Все они посвящены смерти, причем несправедливой, преждевременной и трагической.
Шостаковича не устраивало просветление, приходящее в музыке после кончины царя Бориса у Мусоргского, после смерти Отелло или Аиды у Верди: «Я отчасти пытаюсь полемизировать с великими классиками, которые затрагивали тему смерти в своем творчестве».
Перед премьерой он объяснял свою цель, начиная с известной цитаты из популярного в то время (1969) романа Николая Островского: «Самое дорогое у человека - это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». И далее пояснял: «Мне хотелось, чтобы слушатель, размышляя над моей симфонией… думал и о том, что обязывает его жить честно и плодотворно, во славу своего народа, Отечества, во славу самых лучших прогрессивных идей, которые двигают вперед все наше социалистическое общество. Такая была у меня мысль, когда я работал над новым произведением».
Некоторые исследователи говорят, что композитор был абсолютно искренен в своей общественный позиции, кто-то считает, что личность и внутренний мир Шостаковича были многослойны, что он обладал не только двойным, но даже тройным дном. Сегодня его слова кажутся архаичными и даже лишенными смысла. Но симфония отнюдь не архаична и вряд ли будет такой когда-нибудь. Ее образы чудовищно достоверны, магически пронзают чуткого слушателя, мощно резонируют с настоящим.
Одиннадцать картин, чередуя образы танца и песни, развернутого рассказа и экспрессивного краткого высказывания, образуют стройную симфоническую форму, центром которой становится девятый номер «О Дельвиг, Дельвиг!» на стихи В. Кюхельбекера. Это услышано было музыкантами уже на первых репетициях. Композитор соглашался тогда: «Я думаю, правильное впечатление получается, если это стихотворение считать центром. Оно о бессмертии человеческого духа, красоте человеческой мысли и дружбы. В немногих словах это выражено с удивительной силой».
Если бы не было этого «гимна», этого образа светлой надежды и обретенного смысла существования, череда скорбных и устрашающих, тоскливых и мрачных образов не приобрела бы такого глубокого трагедийного звучания… Звенящую тишину, куда, будто в бездну, сорвались ускоряющиеся аккорды, завершающие симфонию, прервали хлопки «знатоков». Впрочем, у каждого было свое потрясение: кто-то был покорен исполнением, кто-то потрясен музыкой, кто-то был счастлив, что всё, наконец, кончилось.
***
Теодор Курентзис, несомненно, уникальный музыкант. Его способность собрать «музыкантов-демонов», волшебством и неистовой энергией звучания повергающих в экстатическое состояние слушателя, удивительна. Но ведь собрать в один коллектив - лишь одна задача, другая - создать ансамбль. Ансамбль звучит везде: и там, где оркестр играет тутти, и там, где работают солисты-инструменталисты, и там, где звучат певцы. Всегда это ансамбль солистов, всякий раз музыкальная ткань бывает пронизана токами и энергиями, идущими не только от дирижера, но и от каждого музыканта.
Облучению личности дирижера подвергаются и солисты-певцы, при этом каждый максимально проявляет свое понимание, проживает музыкальную историю от первого лица. Дирижер мощно и непреклонно проявляет императив руководителя. Иногда кажется даже, что он действует в театре марионеток, заставляя всякого двигаться по своей воле. Кто-то скажет: всё это шоу!.. Не без этого. Однако органичность и полное соответствие видимого и слышимого очевидны. Можно не соглашаться с частностями, но устоять перед обаянием и достоверной силой исполняемой музыки невозможно.
Концерт прошел в рамках очередного фестиваля «Шостакович. XX век». И сегодня хочется задать риторический (вряд ли кто-то ответит) вопрос: кому адресован концерт? Сама тема концерта понятна, ее уместность и актуальность неоспоримы. Стоимость билетов не позволила услышать уникальное исполнение редко звучащих у нас сочинений тем, кому это было интересно, более того, жизненно и профессионально необходимо - учащимся музыкантам, студентам творческих специальностей. Да и постоянным слушателям филармонии такой концерт не по карману. Какой смысл в светской тусовке, во встрече людей, собравшихся по формальному признаку, чтобы отметиться на модном мероприятии? Думается, что тема, которой посвящены произведения Рихарда Штрауса и Дмитрия Шостаковича, для людей, чья жизненная цель - достижение успеха, достатка или определенного веса, абсолютно чужда. Хорошо, если я ошибаюсь…
* Пианист, музыковед. Доктор искусствоведения, профессор СГИК. Член Союза композиторов и Союза журналистов России, «Золотое перо губернии».
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 9 июня 2022 года, № 12 (233)
Фото Юрия СТРЕЛЬЦА
Она на страже и в счастья час.
В миг высшей жизни она в нас страждет,
Живет и жаждет - и плачет в нас…
Р. М. Рильке
30 мая 2022 года в концертном зале Самарской филармонии состоялся концерт оркестра MusicAeterna под управлением Теодора Курентзиса. Солистами выступили Надежда Павлова (сопрано) и Дмитрий Ульянов (бас).
Теодор Курентзис
[Spoiler (click to open)]
На подходе к филармонии нас встречала оживленная и празднично настроенная публика, большей частью не филармоническая. Казалось, мы попали на светский раут, где дамы конкурируют за первенство красавицы или умницы. Мужчины, не в пример спутницам, не блистали, во всяком случае, не выказывали ни того, ни другого. Много восклицаний узнавания, непритворной радости или даже восторга от долгожданной встречи. Помните у классика? «Князь Н. говорил с той искренностью, которая выдавала в нем человека самого высшего света»…
Губернское сословие госслужащих (концерт проходил при поддержке ПАО «Газпром») источало радость причастности знаковому событию. Шутка ли! Теодор Курентзис! Да и цена на билеты статусная, стало быть, будут важные люди. Ожидания оправдались: множество чиновной рати в традиционной униформе заполнило собой почти весь партер.
***
Подавляющее большинство слушателей было не готово к траурной музыке (некстати вспомнилось, как много хорошей музыки звучало по обоим каналам советского телевидения, когда происходило очередное событие пятилетки пышных похорон). Ожидания же бриллиантов сладостных созвучий не обманули слушателей VIP-класса. Именно так воспринималось звучание струнного ансамбля, тон за тоном разворачивавшего драгоценную ткань одного из лучших произведений Рихарда Штрауса - симфонического этюда «Метаморфозы». Осведомленные дамы с придыханием ждали волшебного кружения венского вальса, созданного знаменитым однофамильцем великого Рихарда (в антракте светские львицы недоумевали, до чего не похожа оказалась музыка Штрауса на знакомую им).
Радостному слушателю предложили произведение, в котором, по мнению одного из критиков, Рихард Штраус применяет «все риторические средства, разработанные на протяжении веков, чтобы выразить боль». Можно было не знать года, обстоятельств или повода написания произведения. Но музыка говорила абсолютно понятным языком, языком глубокой печали или скорби, просветленного воспоминания об утраченном и тягостного осознания невосполнимости потерь.
Не у всякого сегодня вызовут острую реакцию слова композитора, оставленные в дневнике сразу после окончания сочинения в апреле 1945 года: «Самый ужасный период человеческой истории подошел к концу, двенадцатилетнее царство скотства, невежества и антикультуры под руководством величайших преступников, в течение которого 2000-летняя культурная эволюция Германии встретила свою гибель».
Метаморфозы в музыке симфонического этюда не происходят, наименование произведения обманывает слушателя. Главная действующая сила здесь - сквозное симфоническое развитие, в котором логика построения позволяет вместить множество тонких аллюзий на музыку Баха и Моцарта, Вагнера и Бетховена. Почти точная цитата Траурного марша из «Героической» симфонии Бетховена становится смысловой кульминацией произведения Рихарда Штрауса.
Сложноподчиненное предложение, наполненное таким весомым объемом содержания, трудно воспринимается даже подготовленным слушателем. Однако малейшие подробности музыкальной ткани были так ясны, выразительность музыкального исполнения оказалась так сильна, самоотверженность музыкантов так очевидна, что впечатление от музыки оказалось неотразимым. Самое начало «Метаморфоз» обнаружило абсолютно уникальное звучание оркестра под руками Теодора Курентзиса. Первые мрачные аккорды струнного ансамбля буквально заворожили своим проникновенным таинственным звучанием. Последние звуки pianissimo долго исчезали, пока не превратились в еле ощутимый шорох. Затем всё погрузилось в тишину, чуть не буквально во мрак…
Дирижер готов был длить фермату еще долго, и это было важно. Но нашелся умник, знаток. И решил обнаружить себя смелыми аплодисментами и криками «браво». Какая реакция может быть на это? Только досада! Именно это чувство отразилось на лице дирижера, как бы с трудом выходящего из состояния некоего транса, в которое погрузила музыка.
***
Шумный антракт разрядил долго копившееся напряжение. Слушатели с преувеличенной радостью делились впечатлениями, обсуждали то и это, друзей и знакомых, не предчувствуя испытания, ожидающего их во втором отделении концерта. Если тема «Метаморфоз» Рихарда Штрауса - гибель цивилизации от рук оскотинившегося человека, то тема Четырнадцатой симфонии (1969) Дмитрия Шостаковича - Смерть.
Прослушивание одиннадцати номеров симфонии для некоторых представлялось нерешаемой задачей. Сосед успокаивал: «Так ведь будут же петь!» И не ошибся…
Симфония Шостаковича написана для камерного оркестра, ударных, сопрано и баса. Вряд ли участие солистов-певцов облегчило задачу неприученному слуху. Да и сама тема, посвященная главному событию в жизни всякого человека, более чем непривычна. Не всем известно, что в музыке есть уходящая в глубь веков традиция - заклинать смерть, сочиняя для нее танец или иную форму воплощения.
Шостакович, размышляя об известном опусе Модеста Мусоргского, решил продолжить эту традицию. «Только четыре номера - маловато», - приговаривал Дмитрий Дмитриевич. В своем Totentanz - Четырнадцатой симфонии он широко развернул панораму картин-действий на основе поэтических текстов Ф. Г. Лорки, Г. Аполлинера, В. Кюхельбекера, Р. М. Рильке. Все они посвящены смерти, причем несправедливой, преждевременной и трагической.
Шостаковича не устраивало просветление, приходящее в музыке после кончины царя Бориса у Мусоргского, после смерти Отелло или Аиды у Верди: «Я отчасти пытаюсь полемизировать с великими классиками, которые затрагивали тему смерти в своем творчестве».
Перед премьерой он объяснял свою цель, начиная с известной цитаты из популярного в то время (1969) романа Николая Островского: «Самое дорогое у человека - это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». И далее пояснял: «Мне хотелось, чтобы слушатель, размышляя над моей симфонией… думал и о том, что обязывает его жить честно и плодотворно, во славу своего народа, Отечества, во славу самых лучших прогрессивных идей, которые двигают вперед все наше социалистическое общество. Такая была у меня мысль, когда я работал над новым произведением».
Некоторые исследователи говорят, что композитор был абсолютно искренен в своей общественный позиции, кто-то считает, что личность и внутренний мир Шостаковича были многослойны, что он обладал не только двойным, но даже тройным дном. Сегодня его слова кажутся архаичными и даже лишенными смысла. Но симфония отнюдь не архаична и вряд ли будет такой когда-нибудь. Ее образы чудовищно достоверны, магически пронзают чуткого слушателя, мощно резонируют с настоящим.
Одиннадцать картин, чередуя образы танца и песни, развернутого рассказа и экспрессивного краткого высказывания, образуют стройную симфоническую форму, центром которой становится девятый номер «О Дельвиг, Дельвиг!» на стихи В. Кюхельбекера. Это услышано было музыкантами уже на первых репетициях. Композитор соглашался тогда: «Я думаю, правильное впечатление получается, если это стихотворение считать центром. Оно о бессмертии человеческого духа, красоте человеческой мысли и дружбы. В немногих словах это выражено с удивительной силой».
Если бы не было этого «гимна», этого образа светлой надежды и обретенного смысла существования, череда скорбных и устрашающих, тоскливых и мрачных образов не приобрела бы такого глубокого трагедийного звучания… Звенящую тишину, куда, будто в бездну, сорвались ускоряющиеся аккорды, завершающие симфонию, прервали хлопки «знатоков». Впрочем, у каждого было свое потрясение: кто-то был покорен исполнением, кто-то потрясен музыкой, кто-то был счастлив, что всё, наконец, кончилось.
***
Теодор Курентзис, несомненно, уникальный музыкант. Его способность собрать «музыкантов-демонов», волшебством и неистовой энергией звучания повергающих в экстатическое состояние слушателя, удивительна. Но ведь собрать в один коллектив - лишь одна задача, другая - создать ансамбль. Ансамбль звучит везде: и там, где оркестр играет тутти, и там, где работают солисты-инструменталисты, и там, где звучат певцы. Всегда это ансамбль солистов, всякий раз музыкальная ткань бывает пронизана токами и энергиями, идущими не только от дирижера, но и от каждого музыканта.
Облучению личности дирижера подвергаются и солисты-певцы, при этом каждый максимально проявляет свое понимание, проживает музыкальную историю от первого лица. Дирижер мощно и непреклонно проявляет императив руководителя. Иногда кажется даже, что он действует в театре марионеток, заставляя всякого двигаться по своей воле. Кто-то скажет: всё это шоу!.. Не без этого. Однако органичность и полное соответствие видимого и слышимого очевидны. Можно не соглашаться с частностями, но устоять перед обаянием и достоверной силой исполняемой музыки невозможно.
Концерт прошел в рамках очередного фестиваля «Шостакович. XX век». И сегодня хочется задать риторический (вряд ли кто-то ответит) вопрос: кому адресован концерт? Сама тема концерта понятна, ее уместность и актуальность неоспоримы. Стоимость билетов не позволила услышать уникальное исполнение редко звучащих у нас сочинений тем, кому это было интересно, более того, жизненно и профессионально необходимо - учащимся музыкантам, студентам творческих специальностей. Да и постоянным слушателям филармонии такой концерт не по карману. Какой смысл в светской тусовке, во встрече людей, собравшихся по формальному признаку, чтобы отметиться на модном мероприятии? Думается, что тема, которой посвящены произведения Рихарда Штрауса и Дмитрия Шостаковича, для людей, чья жизненная цель - достижение успеха, достатка или определенного веса, абсолютно чужда. Хорошо, если я ошибаюсь…
* Пианист, музыковед. Доктор искусствоведения, профессор СГИК. Член Союза композиторов и Союза журналистов России, «Золотое перо губернии».
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 9 июня 2022 года, № 12 (233)