«Не могу уважать Вас за Вашу постоянную двуличность…»
Владимир КИРИЛЕНКО
Продолжение. Начало в № 7 (228) за 2022 год
По окончании семинарии Родион Акульшин был призван в действующую армию (с той поры он стал постоянно думать о смерти), но на медкомиссии 25 августа 1915 года из-за близорукости его признали негодным к военной службе, и 4 сентября он начал педагогическую деятельность. Работал учителем, воспитателем в различных детских учреждениях губернии (народных школах, детдомах), в Самаре, Бузулуке, селах Сорочинском и Виловатом. Учительствовать ему нравилось, к детям он относился с искренней добротой.
Так как Акульшин считал царский режим несправедливым, то на революцию 1917 года отреагировал с энтузиазмом, а с властью большевиков связывал надежды на лучшую жизнь. Такие настроения у него сформировались под влиянием отца (он умер в 1923-м), который в 1905 году, примкнув к эсерам, участвовал в революционных событиях, за что подвергался репрессиям.
Период голодомора 1921 года в Поволжье Родион пережил в Крыму, где находился на излечении от неврастении; на сообщения родных о «страшном голоде и людоедстве» реагировал крайне болезненно, а позже стал собирать материалы для книги о голоде.
С осени 1923 года Акульшин жил в Москве, учился в Высшем литературно-художественном институте. Поселился в общежитии вуза. Одновременно, пока учился, какое-то время работал воспитателем в детском доме.
Родион Акульшин (второй справа в первом ряду) среди писателей. 1934
[Spoiler (click to open)]
В Москве в 1924 году впервые напечатался как поэт - в журнале «Делегатка», в 1925-м написал первое прозаическое сочинение.
После того, как в 1925 году в свет вышла его первая книга («О чем шепчет деревня»), Акульшин ушел из института, решив, что хватит учиться и пора заняться серьезной литературной деятельностью. Из общежития переселился в коммунальную квартиру на окраине Москвы, в Покровское-Стрешнево.
К тому времени Акульшин уже успел дважды жениться. С первой женой, некой Мошковой из села Виловатого, Родион расстался еще до переезда в Москву. Со второй, Александрой Любославовой (москвичкой, воспитательницей детского дома), отношения тоже не сложились, она вскоре стала «чужой», семейная обстановка мужа тяготила (из-за этого его «тянуло в трактир, к алкоголю», но этим чувствам он волю не давал), и летом 1926 года ему пришлось с ней расстаться.
Родион был влюблен в Евдокию Сергеевну Галкину (1889-1935), «культурную женщину» из писательского круга. Но та, считая себя «идеальной», а писателя - «недостойным», ограничивалась нравоучительными беседами с поклонником, однако позже позволяла периодически «прикасаться» к ней. Близкие отношения с ней прервались скандально в 1928 году, а враждебно-приятельские сохранялись до последних дней ее жизни на уровне: «Я ненавижу Галкину и желаю ей скорейшей смерти» (1930).
К 1926 году Акульшин зарекомендовал себя подающим надежды писателем и даже вошел в Большую Советскую Энциклопедию как фольклорист, бытописатель деревни, который «работает также в области детской литературы». Сам писатель на этот факт отреагировал довольно болезненно, переживал и «стыдился», так как не считал себя достойным в такой мере.
В том же году на квартиру к Родиону заселилась приехавшая из деревни его старшая сестра Татьяна Полянская со своими дочерьми Клавдией и Евгенией. Это обстоятельство значительно отяготило и без того непростую бытовую и творческую жизнь писателя. Сестра, властная и вздорная женщина, взявшая на себя роль домохозяйки и экономки, поставила брата, содержателя семьи (все женщины находились у него на иждивении), в подчиненное положение. Родственники потребительски относились к писателю и цинично эксплуатировали его финансовые ресурсы, при этом по каждому поводу выказывали свое недовольство, требовали материального благополучия, упрекали в неумении «устраиваться»: «Глянь-ка как другие писатели-то живут и квартиры хорошие имеют, и ковры, и мебель, а уж одеваются-то как».
К тому времени Родион в семье остался единственным из мужчин (его отец и трое старших братьев умерли), поэтому свалившееся на него бремя материальной ответственности за родных нес безропотно: «Я хорошо отношусь к своим близким, а они язвят по моему адресу» (1927). «На моем иждивении десятки людей. Если я опущу руки, всем им грозит смерть. Мне нужно работать с удесятеренной энергией» (1929). «Они высосали у меня всю кровь, вытянули все жилы, и всё недовольны. Что же мне остается сделать для них? Скрежеща зубами, я думаю о том, как хорошо было бы взять всех их по очереди за ногу и, размахнувшись, раздребезжить им черепа, а потом свалить всех в навозную яму» (1934). «Они обвиняют меня во всех грехах, а у меня только одна вина: я не сумел создать счастливой жизни для них. Им наплевать, что моя душа при последнем издыхании» (1936).
Исключением в том ряду стала племянница Клавдия, с которой у Родиона сложились (судя по переписке) трогательные отношения, из-за чего ему приходилось оправдываться, что их связывают только родственные узы.
***Несмотря на семейно-бытовые неурядицы, Родион целиком отдавался писательскому ремеслу. После организации детской секции Госиздата стал ее секретарем и начал путь детского писателя. В 1920-1930-е годы опубликовал около 40 небольших по объему книг, пользовавшихся огромной популярностью. Тематика творчества в те годы - пропаганда достижений СССР и Коммунистической партии.
Советская власть каких-либо препятствий его творчеству не чинила. Но в 1926-1927 годах некто мистер Мессер по непонятным нам причинам неоднократно склонял Акульшина к эмиграции в США, для чего настойчиво рекомендовал писателю целенаправленно изучать английский язык. Родион внял советам, но только на уровне мечты о двухгодичном романтично-творческом путешествии по Европе и Америке: «Я люблю Россию, и не променяю ее ни на что» (1929).
К этому времени Акульшин уже во многом разочаровался в советской власти, с которой вначале связывал надежды на лучшую жизнь. Его угнетали бюрократические методы управления, процветавшее в госструктурах кумовство, оторванность элиты от простолюдинов, непонимание их нужд, беспросветная нищета большей части населения, невозможность высказаться на страницах печати о реальном положении дел в стране...
Недовольство он регулярно выплескивал на страницах своих дневников и в кулуарных беседах с единомышленниками. При этом к Сталину и другим советским лидерам писатель относился с пиететом, а на смерть Кирова «отреагировал слезами».
К концу 1920-х годов, когда Акульшин творчески окреп и приобрел авторитет в писательских кругах, он начал позволять некоторые «вольности»: в публикуемых очерках и в кулуарных беседах негативно отзывался о проводимой в стране коллективизации сельского хозяйства и плачевном положении крестьянства. И уже в 1929-1933 годах Родион стал фигурантом оперативного дела ОГПУ «Кулаки» в числе «антисоветски настроенных, являвшихся выразителями кулацкой идеологии в русской литературе группы «крестьянствующих писателей».
«Мелкие деревенские очерки и лирические зарисовки Акульшина, характерные своей конкретностью, отражают теневые стороны советской деревни, отличающиеся глубокой насыщенностью пессимизма… В своем окружении в разговорах был несдержан. Его частые беседы с различными писателями иногда принимали характер контрреволюционной пропаганды».
Отказ сотрудничать с «Сельхозгазетой» Акульшин своим друзьям объяснял сновидением, в котором присутствовали сад, цветы и конь, топтавший эти цветы: «Цветы - то цветы моего творчества. А конь - это советская пресса, социальный заказ. И я решил, нет, не дам я советскому коню топтать цветы моей души, цветы моего творчества. И я отказался на следующий день от работы в сельхозгазете. Хоть жалко было денег, которые они мне обещали платить, но я не мог пойти на сделку с совестью». В связи с осуждением в 1932-1933 годах основных фигурантов (писателей Сергея Клычкова, Николая Клюева, Василия Наседкина, Петра Орешкина), дело «Кулаки» было закрыто. При этом только один Акульшин не пострадал.
Колхозный строй как таковой Акульшину не нравился, он считал, что колхозы приводят крестьян к нищете, порождают нежелание трудиться; партийные руководители не понимают своих задач в этом вопросе и потому ведут государство к разорению. Но позже, побывав в ряде колхозов-миллионеров, писатель уже с восхищением стал отзываться о них, настолько там грамотно и успешно решались хозяйственные задачи.
***1930 год в своей жизни Акульшин определил как «роковой»: с этого периода его стали преследовать неудачи. Он страдал от того, что его «молодость прошла так однотонно - серо». В том году Родион вступил в Общество крестьянских писателей, чем определил направление дальнейшего творчества; но его труды все чаще отказывались публиковать, что приводило к хроническому безденежью («возможностей реализовать свою работу все меньше и меньше, ведь всем нужна только ложь»).
Акульшин увлекся Зинаидой Вениаминовной Гейман, секретаршей одной из столичных организаций; она была привлекательной внешности и хорошо образована, разделяла творческие взгляды писателя, увлекалась литературой, сама писала небольшие очерки. Для Родиона стала роковой женщиной: он не мог ни ужиться, ни расстаться с ней, а общение с пассией из-за ее «злобных эмоций» доводило его до нервного истощения.
Зинаида Вениаминовна Гейман
Так или иначе, но в 1930-1941 годах (с перерывом на 1939-й), проживая порознь, Акульшин фактически состоял с ней в гражданском браке, называл ее женой, одновременно использовал как личного секретаря и редактора. При этом отмечал: «Как был бы я счастлив, если б она смогла найти себе такого друга, которого уважала бы. Я для нее тряпка, дурак, ничтожество».
Разразившийся в 1932-1933 годах голод Акульшин объяснял страшной засухой и «неправильной» политикой властей, в т. ч. коллективизацией. В те годы он сам страдал от недоедания и искренне переживал за родных и близких. На похороны матери (она умерла 21 марта 1934 года в 80-летнем возрасте) приехать не смог из-за хронического безденежья; сильно переживал, что в течение двух лет до этого, несмотря на настойчивые просьбы матери, ее не навещал.
На бытовом уровне Акульшин вел активный и подвижный образ жизни. Регулярно посещал театр, концертные выступления, познавательные лекции. Много читал классической литературы. Часто выезжал в творческие командировки, выступал перед публикой. Занимался в танцевальном кружке, изучал немецкий язык, катался на коньках и лыжах, работал на огороде. Поддерживал общение с широким кругом творческой элиты, в том числе с Сергеем Есениным, Борисом Пастернаком, Осипом Мандельштамом, Демьяном Бедным, Александром Твардовским, Всеволодом Мейерхольдом (тот приглашал Акульшина в свой театр в качестве артиста), Ильей Эренбургом, Максимилианом Волошиным, Константином Паустовским, Павлом Дружининым. Был желанным гостем в семье профессора МГУ Сергея Складовского и семье профессора консерватории Анатолия Доливо.
Акульшин пользовался успехом и в театральной Москве: в Театре юного зрителя шла его пьеса «Пастух Егорка», в Театре детской книги - кукольная пьеса «Толстый и тонкий» (она получила высокую оценку у Горького), в Театре имени Мейерхольда - пьеса «Окно в деревню» (успеха не имела из-за того, что была искромсана цензурой).
В 1938 году на его стихи «Песня радости» композитор Константин Масалитинов написал музыку для хора в сопровождении фортепьяно. Увлекшись народными песнями, Акульшин записывал их во время фольклорных командировок, в т. ч. по районам Куйбышевской области, а потом передавал для исполнения Лидии Руслановой, Ольге Ковалевой и Анне Третьяковой, с которыми поддерживал дружеские отношения.
***
На родине в числе его друзей значились архитектор Георгий Мошков, писатели Николай Жоголев, Михаил Юрин, Николай Тиханов и Александр Савватеев. В куйбышевском сборнике «По сталинскому пути к колхозному изобилию», в литературно-художественном журнале-альманахе «Волжская новь», в газете «Волжский комсомолец» был опубликован ряд его очерков. В 1940 году Куйбышевское издательство выпустило его автобиографическую книгу «Клоун».
К представителям творческого сообщества Акульшин порою относился крайне негативно, о чем регулярно высказывался на страницах своих дневников. «А завтра в цирке смотр всей поэтической Москвы. Аудитория будет многочисленная. Соберутся звери всех поэтических мастей. Публика на каждого выступающего будет смотреть именно как на зверя. Недаром это будет в цирке. Зрители подразделят выступающих на тигров, шавок, слонов, мышей и прочих представителей животного царства. Мне смертельно не хочется своим присутствием увеличивать зверинец, но устроители убедительно просят… Среди бумагомарателей только один друг - Джек Алтаузен. Все остальные - корыстные, мелочные, каверзные люди, ненавистники, завистники, сплетники, малоумные» (1927).
«Писатели нашего времени предают свой народ вместо того, чтобы его спасать. Подличают, лижут задницу власть имущим, да еще приговаривают: «Как сладко». История заклеймит их небывалым позором… Неужели я хуже таких бездарей как Дорогойченко, Замойский и прочая шваль из Общества крестьянских писателей… А ведь Мейерхольд - это матерый крепостник, клыкастый волкодав, гаситель искусства, он превратил театр в бардак» (1929).
«О, как я желаю своим недругам несчастья. У меня большое желание научиться гипнозу и всем своим злейшим врагам мстить беспощадно, накликая на них всякие неприятности» (1933).
«Субъекты, которым я должен когда-нибудь жестоко отомстить: Острогорскому Н. И. (испортил мою книгу «Повесть о колхозе», все время вредил мне всяческими способами), Тарпану Г. А. (не считал меня писателем, способствовал задержке моей книги «Первая радость»), Замойскому П. И. (провалил меня в члены Союза писателей, считает меня ничтожеством), Наседкину В. Ф. (Вечный мой враг, хотя, как будто бы друг. Берет деньги за читку моих рукописей. В первые годы нашей «дружбы» брал с меня деньги за каждый стакан чая. Повинен в том, что меня исключили из Союза писателей)» (1934).
«На литературном вечере в «Колхознике» было обильное угощение: фрукты, конфеты, бутерброды, пиво, лимонад. К концу вечера все это не было съедено и выпито. И вот один из писателей крикнул: «Товарищи, это же для нас приготовлено! Берите с собой для детей и жен! Писатели ринулись к столам. Началось соревнование по набивке карманов казенными угощениями. «Инженеры душ» не брезговали ни чем. В одну минуту столы опустели. Инициатор погрома нахапал больше всех. Как это мерзко! «Хватай, что плохо лежит», ведь этот лозунг проводят в жизнь только бандиты, головорезы, негодяи. Неужели писатели ничем не отличаются от них?.. О состоянии современной литературы можно судить по царящим в писательской среде нравам: грубости, высокомерию, зазнайству, отсутствию малейшего такта и вопиющей безграмотности» (1936).
В составе творческих бригад группкома издательства «Советский писатель» Акульшин побывал во многих коллективах столицы и городов СССР. Его литературно-эстрадные выступления развлекательного характера (вел конферанс, читал рассказы и стихи, исполнял народные песни и частушки, играл на балалайке, плясал) пользовались большим успехом, сам он как личность вызывал симпатию у слушателей.
Родион Акульшин (справа) в компании отдыхающих санатория «Красная звезда». Кисловодск. 1934
Так, по результатам одной из таких командировок летом 1934 года в Сочи и на курорты Крыма он получил характеристику от администратора принимающей стороны: «В общей сложности т. Акульшин проработал у нас около трех месяцев. Работал он больше всех и имел вполне заслуженный успех. Он очень эстраден. Из всех выступавших у нас писателей до сего времени, он, несомненно, занял первое место».
Периодически Акульшин получал и хвалебные письма от читателей своих произведений. В одном из писем, в частности, сообщалось: «Я прочитал Вашу книгу «Наше будущее». Рассказы мне очень понравились. Они написаны просто и понятно, а главное в них чувствуется правда, которая так дорога каждому человеку. Кроме того, Вы заставили меня плакать и смеяться... Я чувствую, как Вы заставляете быть честным, любить Родину, а главное любить людей… Вы умеете разбудить уснувшую совесть, Вы облагораживаете душу. Если бы в Москве было побольше таких как Вы и жизнь была бы совершенно иной. Но, к сожалению, таких немного... Я чувствую, что Вы истинный борец за угнетенных. С уважением Н. Кузнецов. 13.01.1935 г.».
***
Однако близким окружением Акульшин характеризовался крайне противоречиво. Большинство поклонников его творчества и представителей профессиональной среды относились к писателю положительно. Они считали Акульшина одаренной творческой и харизматичной личностью, человеком высокой культуры с обостренным чувством справедливости, обладающим жизнерадостным и простодушным характером, талантом покорять аудиторию; отмечали в нем гостеприимность, хлебосольство. Многим Родион помогал бескорыстно, к недолюбливающим относился с особой учтивостью, был способен к состраданию и прощению. Из всех вещей он больше всего ценил книги и сформировал внушительную библиотеку.
Вместе с тем, было немало и тех, кто считал Акульшина человеком эгоистичным, конфликтным, завистливым, слабохарактерным и трусливым, нетерпимым к недостаткам других, страдающим предрассудками и неуверенностью в своих творческих способностях.
Но были и более резкие суждения. Одна из близких подруг Акульшина по творческому цеху в письме к нему употребляла такие выражения: «Я не могу уважать Вас за Вашу беспринципность, за Вашу полную развинченность, полную неустойчивость воли, за Вашу постоянную двуличность, неискренность и прочее… Вы аморальная безличность, для которой нет ничего святого».
Свое порою неадекватное поведение Акульшин оправдывал напряженной творческой атмосферой, неблагополучием советского общества и домашнего быта, негативным влиянием эксплуатирующих его родственников и противоречивостью своей натуры: «Мое поведение - результат не злой воли, а величайшего нервного переутомления. Нужно удивляться, как я уцелел, и не попал в психиатрическую лечебницу… Душа моя гибнет в тисках противоречий, в ней живут чистые ангелы и самые мрачные демоны. Иногда демоны берут перевес и как тогда безуспешно страдают ангелы… Я согласен с теми, кто меня превращает в чудовище, что я действительно мразь, которой не нужно жить… Как хочется мне в такие моменты покончить с собой. Но тут же стыд горячим шилом начинает колоть сердце, стыд перед своими родными, для которых я должен жить… Мое сердце сжимается от человеческого горя, нужды, страданий. Меня терзает российское нищенство, беспризорные, безработные, изможденные физически люди» (1927).
Будучи по природе своей человеком в целом порядочным, открытым, искренним и с обостренным чувством справедливости, Акульшин по наивности ожидал к себе равноценного отношения: «От бесчувственности людей я страдаю с детства… Страдаю от презрения маститых людей, сжимаюсь от их взглядов - молчаливых, язвительных…»
Более 70 % заработанных им средств писатель тратил на своих многочисленных родственников, а также раздавал в долг близким, которые зачастую их не возвращали. При этом сам испытывал нужду, первое пальто в своей жизни он купил в 31-летнем возрасте, а до этого во все сезоны носил пиджаки.
Не складывались взаимоотношения и с женщинами, которые от него требовали повышенного внимания и материального содержания: «Я не умею быть с дамами занимательным, я не свободен с ними от робости, и от этого страшно страдаю».
Всё это в совокупности вызывало у писателя высочайшее нервное напряжение: он постоянно испытывал сильные головные боли и мигрени, часто болел невралгическими и простудными заболеваниями, бессонница стала нормой его жизни, появлялись навязчивые суицидальные мысли, что в итоге выплескивалось в неоправданную раздражительность и неадекватность в поведении.
Особенно болезненно писатель реагировал на творческие неудачи. Он сильно расстроился, когда уже одобренные Максимом Горьким для публикации в одном из московских журналов очерки после смерти писателя в 1936 году были в категорической форме отвергнуты редактором: «Мало ли что хвалил Горький, выживший из ума старик».
Был обескуражен и подавлен, узнав, что его не включили в состав Союза писателей (1934). Из-за регулярных творческих неудач (в 1930-е ему редко удавалось публиковать свои труды) и связанного с ними хронического безденежья (он вынужден был продавать носильные вещи и книги, питался хлебом и водой) Акульшин в отчаянии запишет: «Я не знаю, как свести концы с концами. Я чувствую бесполезность попыток - отвоевать себе место в жизни, я знаю, что вся моя мазня никому не нужна» (1938).
***
Несмотря на кулуарную критику советской действительности, Акульшин с середины 1930-х годов одновременно стал на страницах дневника хвалебно отзываться о верховной власти страны. «Благодаря великому Сталину Советский Союз лет через десять будет культурной и благоустроенной страной» (1934). «В политическом отношении я сейчас совсем не такой, каким я был лет шесть тому назад. Я вырос и прозрел. Я преклоняюсь перед гением Сталина, перед мудрой политикой Коммунистической партии… Политика Сталина удивительно проста. Счастье трудящихся - фундамент этой политики… О, как велик гений Сталина! О как человечен этот Гений!» (1936).
В 1937 году на судебные преследования «вредителей-троцкистов» писатель отреагировал с одобрением и энтузиазмом. «В последний год раскрыто много вредительских контрреволюционных организаций. Я уверен, что колхозники некоторых областей голодают из-за этих врагов народа». А вскоре сам инициативно направил в ЦК ВКП(б) «разоблачительное» письмо о «вредительстве в Богатовском районе Куйбышевской области», где до этого по приказу районных властей были сожжены собранные в предыдущие годы корма, что привело к массовой гибели скота и дефициту продовольствия.
В 1939 году, реагируя на очередной съезд ВКП(б), он запишет: «Страна под руководством Сталина добьется дальнейших побед во всех областях жизни. Эти победы будут одержаны потому, что народ идет на завоевание своего счастья не из-под палки, а по зову своей души». Несовершенство советского строя писатель оправдывал безответственностью, неорганизованностью, ленью, пьянством, хамством, безнравственностью, тотальным бытовым воровством.
* Краевед, полковник ФСБ в отставке
Окончание следует
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 14 апреля 2022 года, № 8 (229)
Продолжение. Начало в № 7 (228) за 2022 год
По окончании семинарии Родион Акульшин был призван в действующую армию (с той поры он стал постоянно думать о смерти), но на медкомиссии 25 августа 1915 года из-за близорукости его признали негодным к военной службе, и 4 сентября он начал педагогическую деятельность. Работал учителем, воспитателем в различных детских учреждениях губернии (народных школах, детдомах), в Самаре, Бузулуке, селах Сорочинском и Виловатом. Учительствовать ему нравилось, к детям он относился с искренней добротой.
Так как Акульшин считал царский режим несправедливым, то на революцию 1917 года отреагировал с энтузиазмом, а с властью большевиков связывал надежды на лучшую жизнь. Такие настроения у него сформировались под влиянием отца (он умер в 1923-м), который в 1905 году, примкнув к эсерам, участвовал в революционных событиях, за что подвергался репрессиям.
Период голодомора 1921 года в Поволжье Родион пережил в Крыму, где находился на излечении от неврастении; на сообщения родных о «страшном голоде и людоедстве» реагировал крайне болезненно, а позже стал собирать материалы для книги о голоде.
С осени 1923 года Акульшин жил в Москве, учился в Высшем литературно-художественном институте. Поселился в общежитии вуза. Одновременно, пока учился, какое-то время работал воспитателем в детском доме.
Родион Акульшин (второй справа в первом ряду) среди писателей. 1934
[Spoiler (click to open)]
В Москве в 1924 году впервые напечатался как поэт - в журнале «Делегатка», в 1925-м написал первое прозаическое сочинение.
После того, как в 1925 году в свет вышла его первая книга («О чем шепчет деревня»), Акульшин ушел из института, решив, что хватит учиться и пора заняться серьезной литературной деятельностью. Из общежития переселился в коммунальную квартиру на окраине Москвы, в Покровское-Стрешнево.
К тому времени Акульшин уже успел дважды жениться. С первой женой, некой Мошковой из села Виловатого, Родион расстался еще до переезда в Москву. Со второй, Александрой Любославовой (москвичкой, воспитательницей детского дома), отношения тоже не сложились, она вскоре стала «чужой», семейная обстановка мужа тяготила (из-за этого его «тянуло в трактир, к алкоголю», но этим чувствам он волю не давал), и летом 1926 года ему пришлось с ней расстаться.
Родион был влюблен в Евдокию Сергеевну Галкину (1889-1935), «культурную женщину» из писательского круга. Но та, считая себя «идеальной», а писателя - «недостойным», ограничивалась нравоучительными беседами с поклонником, однако позже позволяла периодически «прикасаться» к ней. Близкие отношения с ней прервались скандально в 1928 году, а враждебно-приятельские сохранялись до последних дней ее жизни на уровне: «Я ненавижу Галкину и желаю ей скорейшей смерти» (1930).
К 1926 году Акульшин зарекомендовал себя подающим надежды писателем и даже вошел в Большую Советскую Энциклопедию как фольклорист, бытописатель деревни, который «работает также в области детской литературы». Сам писатель на этот факт отреагировал довольно болезненно, переживал и «стыдился», так как не считал себя достойным в такой мере.
В том же году на квартиру к Родиону заселилась приехавшая из деревни его старшая сестра Татьяна Полянская со своими дочерьми Клавдией и Евгенией. Это обстоятельство значительно отяготило и без того непростую бытовую и творческую жизнь писателя. Сестра, властная и вздорная женщина, взявшая на себя роль домохозяйки и экономки, поставила брата, содержателя семьи (все женщины находились у него на иждивении), в подчиненное положение. Родственники потребительски относились к писателю и цинично эксплуатировали его финансовые ресурсы, при этом по каждому поводу выказывали свое недовольство, требовали материального благополучия, упрекали в неумении «устраиваться»: «Глянь-ка как другие писатели-то живут и квартиры хорошие имеют, и ковры, и мебель, а уж одеваются-то как».
К тому времени Родион в семье остался единственным из мужчин (его отец и трое старших братьев умерли), поэтому свалившееся на него бремя материальной ответственности за родных нес безропотно: «Я хорошо отношусь к своим близким, а они язвят по моему адресу» (1927). «На моем иждивении десятки людей. Если я опущу руки, всем им грозит смерть. Мне нужно работать с удесятеренной энергией» (1929). «Они высосали у меня всю кровь, вытянули все жилы, и всё недовольны. Что же мне остается сделать для них? Скрежеща зубами, я думаю о том, как хорошо было бы взять всех их по очереди за ногу и, размахнувшись, раздребезжить им черепа, а потом свалить всех в навозную яму» (1934). «Они обвиняют меня во всех грехах, а у меня только одна вина: я не сумел создать счастливой жизни для них. Им наплевать, что моя душа при последнем издыхании» (1936).
Исключением в том ряду стала племянница Клавдия, с которой у Родиона сложились (судя по переписке) трогательные отношения, из-за чего ему приходилось оправдываться, что их связывают только родственные узы.
***Несмотря на семейно-бытовые неурядицы, Родион целиком отдавался писательскому ремеслу. После организации детской секции Госиздата стал ее секретарем и начал путь детского писателя. В 1920-1930-е годы опубликовал около 40 небольших по объему книг, пользовавшихся огромной популярностью. Тематика творчества в те годы - пропаганда достижений СССР и Коммунистической партии.
Советская власть каких-либо препятствий его творчеству не чинила. Но в 1926-1927 годах некто мистер Мессер по непонятным нам причинам неоднократно склонял Акульшина к эмиграции в США, для чего настойчиво рекомендовал писателю целенаправленно изучать английский язык. Родион внял советам, но только на уровне мечты о двухгодичном романтично-творческом путешествии по Европе и Америке: «Я люблю Россию, и не променяю ее ни на что» (1929).
К этому времени Акульшин уже во многом разочаровался в советской власти, с которой вначале связывал надежды на лучшую жизнь. Его угнетали бюрократические методы управления, процветавшее в госструктурах кумовство, оторванность элиты от простолюдинов, непонимание их нужд, беспросветная нищета большей части населения, невозможность высказаться на страницах печати о реальном положении дел в стране...
Недовольство он регулярно выплескивал на страницах своих дневников и в кулуарных беседах с единомышленниками. При этом к Сталину и другим советским лидерам писатель относился с пиететом, а на смерть Кирова «отреагировал слезами».
К концу 1920-х годов, когда Акульшин творчески окреп и приобрел авторитет в писательских кругах, он начал позволять некоторые «вольности»: в публикуемых очерках и в кулуарных беседах негативно отзывался о проводимой в стране коллективизации сельского хозяйства и плачевном положении крестьянства. И уже в 1929-1933 годах Родион стал фигурантом оперативного дела ОГПУ «Кулаки» в числе «антисоветски настроенных, являвшихся выразителями кулацкой идеологии в русской литературе группы «крестьянствующих писателей».
«Мелкие деревенские очерки и лирические зарисовки Акульшина, характерные своей конкретностью, отражают теневые стороны советской деревни, отличающиеся глубокой насыщенностью пессимизма… В своем окружении в разговорах был несдержан. Его частые беседы с различными писателями иногда принимали характер контрреволюционной пропаганды».
Отказ сотрудничать с «Сельхозгазетой» Акульшин своим друзьям объяснял сновидением, в котором присутствовали сад, цветы и конь, топтавший эти цветы: «Цветы - то цветы моего творчества. А конь - это советская пресса, социальный заказ. И я решил, нет, не дам я советскому коню топтать цветы моей души, цветы моего творчества. И я отказался на следующий день от работы в сельхозгазете. Хоть жалко было денег, которые они мне обещали платить, но я не мог пойти на сделку с совестью». В связи с осуждением в 1932-1933 годах основных фигурантов (писателей Сергея Клычкова, Николая Клюева, Василия Наседкина, Петра Орешкина), дело «Кулаки» было закрыто. При этом только один Акульшин не пострадал.
Колхозный строй как таковой Акульшину не нравился, он считал, что колхозы приводят крестьян к нищете, порождают нежелание трудиться; партийные руководители не понимают своих задач в этом вопросе и потому ведут государство к разорению. Но позже, побывав в ряде колхозов-миллионеров, писатель уже с восхищением стал отзываться о них, настолько там грамотно и успешно решались хозяйственные задачи.
***1930 год в своей жизни Акульшин определил как «роковой»: с этого периода его стали преследовать неудачи. Он страдал от того, что его «молодость прошла так однотонно - серо». В том году Родион вступил в Общество крестьянских писателей, чем определил направление дальнейшего творчества; но его труды все чаще отказывались публиковать, что приводило к хроническому безденежью («возможностей реализовать свою работу все меньше и меньше, ведь всем нужна только ложь»).
Акульшин увлекся Зинаидой Вениаминовной Гейман, секретаршей одной из столичных организаций; она была привлекательной внешности и хорошо образована, разделяла творческие взгляды писателя, увлекалась литературой, сама писала небольшие очерки. Для Родиона стала роковой женщиной: он не мог ни ужиться, ни расстаться с ней, а общение с пассией из-за ее «злобных эмоций» доводило его до нервного истощения.
Зинаида Вениаминовна Гейман
Так или иначе, но в 1930-1941 годах (с перерывом на 1939-й), проживая порознь, Акульшин фактически состоял с ней в гражданском браке, называл ее женой, одновременно использовал как личного секретаря и редактора. При этом отмечал: «Как был бы я счастлив, если б она смогла найти себе такого друга, которого уважала бы. Я для нее тряпка, дурак, ничтожество».
Разразившийся в 1932-1933 годах голод Акульшин объяснял страшной засухой и «неправильной» политикой властей, в т. ч. коллективизацией. В те годы он сам страдал от недоедания и искренне переживал за родных и близких. На похороны матери (она умерла 21 марта 1934 года в 80-летнем возрасте) приехать не смог из-за хронического безденежья; сильно переживал, что в течение двух лет до этого, несмотря на настойчивые просьбы матери, ее не навещал.
На бытовом уровне Акульшин вел активный и подвижный образ жизни. Регулярно посещал театр, концертные выступления, познавательные лекции. Много читал классической литературы. Часто выезжал в творческие командировки, выступал перед публикой. Занимался в танцевальном кружке, изучал немецкий язык, катался на коньках и лыжах, работал на огороде. Поддерживал общение с широким кругом творческой элиты, в том числе с Сергеем Есениным, Борисом Пастернаком, Осипом Мандельштамом, Демьяном Бедным, Александром Твардовским, Всеволодом Мейерхольдом (тот приглашал Акульшина в свой театр в качестве артиста), Ильей Эренбургом, Максимилианом Волошиным, Константином Паустовским, Павлом Дружининым. Был желанным гостем в семье профессора МГУ Сергея Складовского и семье профессора консерватории Анатолия Доливо.
Акульшин пользовался успехом и в театральной Москве: в Театре юного зрителя шла его пьеса «Пастух Егорка», в Театре детской книги - кукольная пьеса «Толстый и тонкий» (она получила высокую оценку у Горького), в Театре имени Мейерхольда - пьеса «Окно в деревню» (успеха не имела из-за того, что была искромсана цензурой).
В 1938 году на его стихи «Песня радости» композитор Константин Масалитинов написал музыку для хора в сопровождении фортепьяно. Увлекшись народными песнями, Акульшин записывал их во время фольклорных командировок, в т. ч. по районам Куйбышевской области, а потом передавал для исполнения Лидии Руслановой, Ольге Ковалевой и Анне Третьяковой, с которыми поддерживал дружеские отношения.
***
На родине в числе его друзей значились архитектор Георгий Мошков, писатели Николай Жоголев, Михаил Юрин, Николай Тиханов и Александр Савватеев. В куйбышевском сборнике «По сталинскому пути к колхозному изобилию», в литературно-художественном журнале-альманахе «Волжская новь», в газете «Волжский комсомолец» был опубликован ряд его очерков. В 1940 году Куйбышевское издательство выпустило его автобиографическую книгу «Клоун».
К представителям творческого сообщества Акульшин порою относился крайне негативно, о чем регулярно высказывался на страницах своих дневников. «А завтра в цирке смотр всей поэтической Москвы. Аудитория будет многочисленная. Соберутся звери всех поэтических мастей. Публика на каждого выступающего будет смотреть именно как на зверя. Недаром это будет в цирке. Зрители подразделят выступающих на тигров, шавок, слонов, мышей и прочих представителей животного царства. Мне смертельно не хочется своим присутствием увеличивать зверинец, но устроители убедительно просят… Среди бумагомарателей только один друг - Джек Алтаузен. Все остальные - корыстные, мелочные, каверзные люди, ненавистники, завистники, сплетники, малоумные» (1927).
«Писатели нашего времени предают свой народ вместо того, чтобы его спасать. Подличают, лижут задницу власть имущим, да еще приговаривают: «Как сладко». История заклеймит их небывалым позором… Неужели я хуже таких бездарей как Дорогойченко, Замойский и прочая шваль из Общества крестьянских писателей… А ведь Мейерхольд - это матерый крепостник, клыкастый волкодав, гаситель искусства, он превратил театр в бардак» (1929).
«О, как я желаю своим недругам несчастья. У меня большое желание научиться гипнозу и всем своим злейшим врагам мстить беспощадно, накликая на них всякие неприятности» (1933).
«Субъекты, которым я должен когда-нибудь жестоко отомстить: Острогорскому Н. И. (испортил мою книгу «Повесть о колхозе», все время вредил мне всяческими способами), Тарпану Г. А. (не считал меня писателем, способствовал задержке моей книги «Первая радость»), Замойскому П. И. (провалил меня в члены Союза писателей, считает меня ничтожеством), Наседкину В. Ф. (Вечный мой враг, хотя, как будто бы друг. Берет деньги за читку моих рукописей. В первые годы нашей «дружбы» брал с меня деньги за каждый стакан чая. Повинен в том, что меня исключили из Союза писателей)» (1934).
«На литературном вечере в «Колхознике» было обильное угощение: фрукты, конфеты, бутерброды, пиво, лимонад. К концу вечера все это не было съедено и выпито. И вот один из писателей крикнул: «Товарищи, это же для нас приготовлено! Берите с собой для детей и жен! Писатели ринулись к столам. Началось соревнование по набивке карманов казенными угощениями. «Инженеры душ» не брезговали ни чем. В одну минуту столы опустели. Инициатор погрома нахапал больше всех. Как это мерзко! «Хватай, что плохо лежит», ведь этот лозунг проводят в жизнь только бандиты, головорезы, негодяи. Неужели писатели ничем не отличаются от них?.. О состоянии современной литературы можно судить по царящим в писательской среде нравам: грубости, высокомерию, зазнайству, отсутствию малейшего такта и вопиющей безграмотности» (1936).
В составе творческих бригад группкома издательства «Советский писатель» Акульшин побывал во многих коллективах столицы и городов СССР. Его литературно-эстрадные выступления развлекательного характера (вел конферанс, читал рассказы и стихи, исполнял народные песни и частушки, играл на балалайке, плясал) пользовались большим успехом, сам он как личность вызывал симпатию у слушателей.
Родион Акульшин (справа) в компании отдыхающих санатория «Красная звезда». Кисловодск. 1934
Так, по результатам одной из таких командировок летом 1934 года в Сочи и на курорты Крыма он получил характеристику от администратора принимающей стороны: «В общей сложности т. Акульшин проработал у нас около трех месяцев. Работал он больше всех и имел вполне заслуженный успех. Он очень эстраден. Из всех выступавших у нас писателей до сего времени, он, несомненно, занял первое место».
Периодически Акульшин получал и хвалебные письма от читателей своих произведений. В одном из писем, в частности, сообщалось: «Я прочитал Вашу книгу «Наше будущее». Рассказы мне очень понравились. Они написаны просто и понятно, а главное в них чувствуется правда, которая так дорога каждому человеку. Кроме того, Вы заставили меня плакать и смеяться... Я чувствую, как Вы заставляете быть честным, любить Родину, а главное любить людей… Вы умеете разбудить уснувшую совесть, Вы облагораживаете душу. Если бы в Москве было побольше таких как Вы и жизнь была бы совершенно иной. Но, к сожалению, таких немного... Я чувствую, что Вы истинный борец за угнетенных. С уважением Н. Кузнецов. 13.01.1935 г.».
***
Однако близким окружением Акульшин характеризовался крайне противоречиво. Большинство поклонников его творчества и представителей профессиональной среды относились к писателю положительно. Они считали Акульшина одаренной творческой и харизматичной личностью, человеком высокой культуры с обостренным чувством справедливости, обладающим жизнерадостным и простодушным характером, талантом покорять аудиторию; отмечали в нем гостеприимность, хлебосольство. Многим Родион помогал бескорыстно, к недолюбливающим относился с особой учтивостью, был способен к состраданию и прощению. Из всех вещей он больше всего ценил книги и сформировал внушительную библиотеку.
Вместе с тем, было немало и тех, кто считал Акульшина человеком эгоистичным, конфликтным, завистливым, слабохарактерным и трусливым, нетерпимым к недостаткам других, страдающим предрассудками и неуверенностью в своих творческих способностях.
Но были и более резкие суждения. Одна из близких подруг Акульшина по творческому цеху в письме к нему употребляла такие выражения: «Я не могу уважать Вас за Вашу беспринципность, за Вашу полную развинченность, полную неустойчивость воли, за Вашу постоянную двуличность, неискренность и прочее… Вы аморальная безличность, для которой нет ничего святого».
Свое порою неадекватное поведение Акульшин оправдывал напряженной творческой атмосферой, неблагополучием советского общества и домашнего быта, негативным влиянием эксплуатирующих его родственников и противоречивостью своей натуры: «Мое поведение - результат не злой воли, а величайшего нервного переутомления. Нужно удивляться, как я уцелел, и не попал в психиатрическую лечебницу… Душа моя гибнет в тисках противоречий, в ней живут чистые ангелы и самые мрачные демоны. Иногда демоны берут перевес и как тогда безуспешно страдают ангелы… Я согласен с теми, кто меня превращает в чудовище, что я действительно мразь, которой не нужно жить… Как хочется мне в такие моменты покончить с собой. Но тут же стыд горячим шилом начинает колоть сердце, стыд перед своими родными, для которых я должен жить… Мое сердце сжимается от человеческого горя, нужды, страданий. Меня терзает российское нищенство, беспризорные, безработные, изможденные физически люди» (1927).
Будучи по природе своей человеком в целом порядочным, открытым, искренним и с обостренным чувством справедливости, Акульшин по наивности ожидал к себе равноценного отношения: «От бесчувственности людей я страдаю с детства… Страдаю от презрения маститых людей, сжимаюсь от их взглядов - молчаливых, язвительных…»
Более 70 % заработанных им средств писатель тратил на своих многочисленных родственников, а также раздавал в долг близким, которые зачастую их не возвращали. При этом сам испытывал нужду, первое пальто в своей жизни он купил в 31-летнем возрасте, а до этого во все сезоны носил пиджаки.
Не складывались взаимоотношения и с женщинами, которые от него требовали повышенного внимания и материального содержания: «Я не умею быть с дамами занимательным, я не свободен с ними от робости, и от этого страшно страдаю».
Всё это в совокупности вызывало у писателя высочайшее нервное напряжение: он постоянно испытывал сильные головные боли и мигрени, часто болел невралгическими и простудными заболеваниями, бессонница стала нормой его жизни, появлялись навязчивые суицидальные мысли, что в итоге выплескивалось в неоправданную раздражительность и неадекватность в поведении.
Особенно болезненно писатель реагировал на творческие неудачи. Он сильно расстроился, когда уже одобренные Максимом Горьким для публикации в одном из московских журналов очерки после смерти писателя в 1936 году были в категорической форме отвергнуты редактором: «Мало ли что хвалил Горький, выживший из ума старик».
Был обескуражен и подавлен, узнав, что его не включили в состав Союза писателей (1934). Из-за регулярных творческих неудач (в 1930-е ему редко удавалось публиковать свои труды) и связанного с ними хронического безденежья (он вынужден был продавать носильные вещи и книги, питался хлебом и водой) Акульшин в отчаянии запишет: «Я не знаю, как свести концы с концами. Я чувствую бесполезность попыток - отвоевать себе место в жизни, я знаю, что вся моя мазня никому не нужна» (1938).
***
Несмотря на кулуарную критику советской действительности, Акульшин с середины 1930-х годов одновременно стал на страницах дневника хвалебно отзываться о верховной власти страны. «Благодаря великому Сталину Советский Союз лет через десять будет культурной и благоустроенной страной» (1934). «В политическом отношении я сейчас совсем не такой, каким я был лет шесть тому назад. Я вырос и прозрел. Я преклоняюсь перед гением Сталина, перед мудрой политикой Коммунистической партии… Политика Сталина удивительно проста. Счастье трудящихся - фундамент этой политики… О, как велик гений Сталина! О как человечен этот Гений!» (1936).
В 1937 году на судебные преследования «вредителей-троцкистов» писатель отреагировал с одобрением и энтузиазмом. «В последний год раскрыто много вредительских контрреволюционных организаций. Я уверен, что колхозники некоторых областей голодают из-за этих врагов народа». А вскоре сам инициативно направил в ЦК ВКП(б) «разоблачительное» письмо о «вредительстве в Богатовском районе Куйбышевской области», где до этого по приказу районных властей были сожжены собранные в предыдущие годы корма, что привело к массовой гибели скота и дефициту продовольствия.
В 1939 году, реагируя на очередной съезд ВКП(б), он запишет: «Страна под руководством Сталина добьется дальнейших побед во всех областях жизни. Эти победы будут одержаны потому, что народ идет на завоевание своего счастья не из-под палки, а по зову своей души». Несовершенство советского строя писатель оправдывал безответственностью, неорганизованностью, ленью, пьянством, хамством, безнравственностью, тотальным бытовым воровством.
* Краевед, полковник ФСБ в отставке
Окончание следует
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 14 апреля 2022 года, № 8 (229)