По Франции гробы возили, как видно, напоказ
В юбилейный сезон Самарского театра юного зрителя в этой рубрике мы рассматриваем снимки из архивов театра и его работников, вспоминаем яркие события и спектакли, которых за 90 лет было немало. Сегодня вместе с нами делает это заслуженная артистка РФ, народная артистка Самарской области Ольга АГАПОВА (в Самарском/Куйбышевском ТЮЗе с 1990 года).
Поехали мы в 1998 году на Авиньонский фестиваль. Со всего мира театры привозят туда лучшие спектакли, Самарский ТЮЗ представлял постановку «БИЕНИЕ СЕРДЦА». На тот момент это был мой любимейший спектакль: он создавался необыкновенным образом - первый опыт очень интересного этюдного метода работы. Голландский режиссер Рул Твейнстра давал нам разные задания, например, принести свою любимую игрушку, рассказать про нее историю. Мы много говорили о нашем детстве. Рул разбивал нас на группки по два человека и просил представить, что мы находимся на железнодорожном вокзале и нам надо привлечь к своей паре внимание. Такие тренинги были очень любопытны и полезны.
Елена Захарова, Ольга Агапова, Сергей Захаров, Александр Марушев (слева направо) в Авиньоне
[Spoiler (click to open)]
Рул и его команда - помощник по литературной части Йохан и художник по свету Хенк - были для нас такими инопланетянами. Рул живо интересовался, как мы живем, какие у нас дома. Он попросил сводить его на кладбище. В то время мой муж Костя загремел в больницу, мы с Рулом ходили туда к нему. Твейнстра говорил, что показатель уровня страны - это то, как живут старики и дети. Можно было ему больше ничего не рассказывать, у голландца уже сложилась картина нашей жизни. Мы репетировали в старом здании театра, там не было буфета, и голландская команда приносила с собой бутерброды, конфеты. Они стали замечать, что мы ничего из дома не берем и пьем только чаек пустой. Рул спрашивал, почему, а нам просто есть было нечего: Союз развалился, на дворе - страшное безденежное время. Потом голландцы стали на репетициях нас подкармливать. Однажды мы решили сделать совместный обед у Юры и Любы Долгих. Навсегда нам запомнился голландский суп, который приготовил режиссер, - из огромного куска телятины, коньяка, дыни и винограда.
Спектакль, над которым работал в Самаре Рул Твейнстра, был удивительным, во многих он попадал. Рул сам создал инсценировку на основе реального случая. В Колумбии сошел сель на деревню, погибло более 20 000 человек. Фотограф, первым оказавшийся на том месте, нашел девочку Омайру. Ее нельзя было вытащить из завалов, и Капа проводит около Омайры три ее последних дня.
На афише у нас как раз была фотография реальной девочки. Колумбийцы иначе, чем мы, относятся к смерти. У них есть День смерти, когда они приходят на кладбище, приносят туда сахарные головы, другие сладости, они там пляшут, поют - смеются над Косой. И еще одна традиция: если человек чувствует, что умирает, он должен рассказать все истории, значимые для своего рода. Омайра как раз рассказывает фотографу такие истории.
Кроме нас с Сашей Марушевым (я - Омайра, Саша - Капа) все актеры играли по многу ролей. Было безумно интересно работать над «Биением сердца». Для нас тогда было в новинку сочинять и текст спектакля, и сценографию по ходу. Я помню, мы придумали где-то полспектакля, и Рул пригласил к нам детей возраста Омайры, мы сделали пробный показ, затем - обсуждение со зрителями. Режиссер был в восторге от того, какие вопросы ему задавали ребята. Он говорил: «Боже мой, какие у вас умные дети, как они тонко чувствуют!»
Премьеру принимали очень хорошо. Была даже такая история, но вы, наверное, ее не опубликуете. В те голодные времена я, помню, месяца два подряд не ела ничего мясного. Как-то перед спектаклем зашла в наш звукоцех, и Галюша Заруднева, увидев мой, мягко говоря, голодный взгляд, угостила бутербродом с колбасой. Через 15 минут мне стало очень плохо, скакнуло давление. Мы идем заряжаться на спектакль, я должна садиться в яму на сцене, но чувствую, что теряю сознание. Мне вызывают скорую помощь, а в это время в театре - полное фойе зрителей. Пока меня осматривали, делали уколы (это продолжалось где-то полчаса), ни один зритель не ушел, они сказали, что будут ждать.
Рул приходил в восторг от русских артистов, очень трепетно к нам относился. Может быть, мы были не такие быстрые, понятливые, но он говорил, что мы отличаемся глубиной прочувствования, и это открытие для него. Он отмечал, какой великолепный актер Сережа Захаров (тот играл в «Биении сердца» шамана, насильника, спасателя).
Переживать эту историю было, конечно, тяжело. Мне часто задавали вопрос - и после «Мамаши Кураж», и после «Жизни артиста», - как можно не свихнуться после таких ролей. Но это же моя профессия. В магазине ты находишь какую-то вещь, ее примеряешь, но потом снимаешь, она не должна к тебе прилипнуть навсегда. Если переносить это на театральную почву, можно сказать, что тогда ты будешь актером одной роли. А надо по-другому. Просто ты существуешь здесь и сейчас в этих обстоятельствах, ты посвящен сегодня только этой роли, ты в ней растворяешься на какой-то момент. Но как только спектакль заканчивается, ты приходишь в гримерку, надеваешь свою обычную одежду, выпиваешь чашечку чая и идешь домой. Иначе - «Кащенко».
Со слабой психикой в актерстве делать нечего. Это эмоционально тяжело. Допустим, когда мы репетировали «Жизнь артиста» по Достоевскому, у меня был нервный срыв. Я полгода пила успокоительные, потому что, когда изо дня в день ты рыдаешь-умираешь на репетициях, это подрывает. Меня это сломило. Встречаются тяжелые роли, непростые темы, но надо уметь переключаться.
Но вернемся к Авиньонскому фестивалю и нашей фотографии. Здесь мы видим крепостные стены, за которыми очень много театральных площадок. Авиньон - это город-театр, туда съезжаются сотни театральных компаний и трупп, и всем приходилось рекламировать свой спектакль, бороться за зрителя. Мы ходили этакими зазывалами, с гробиками, скелетиками, а Юрий Иванович Долгих еще и раздавал листовки.
В Авиньоне мы играли «Биение сердца» на французском языке. У Саши Марушева больше всего проблем было с французским. Свой текст он писал где только мог: на руках, на реквизите. Я никогда до этого французский язык не учила, но у меня вроде бы всё получалось. И в Авиньоне, и на фестивале во Фрайбурге, куда мы тоже возили «Биение сердца». Там ко мне подошел один американец и сказал: «Если бы вы жили в Америке, вы бы точно стали голливудской звездой…»
Оглядываясь назад, на свою театральную жизнь, я понимаю, что 90-е - очень тяжелые годы в материальном плане, но они были богаты на гастроли, ярчайшие работы с разными режиссерами. Это же мечта - играть на Авиньонском фестивале! Первая моя страна, где я оказалась с гастролями, - Япония, потом сразу были Куба, Германия, Франция, Великобритания, Голландия. Парадокс: в тяжелейшие времена мы объездили полмира.
Опубликовано в «Свежей газеты. Культуре» от 18 марта 2021 года, № 6 (203)
Поехали мы в 1998 году на Авиньонский фестиваль. Со всего мира театры привозят туда лучшие спектакли, Самарский ТЮЗ представлял постановку «БИЕНИЕ СЕРДЦА». На тот момент это был мой любимейший спектакль: он создавался необыкновенным образом - первый опыт очень интересного этюдного метода работы. Голландский режиссер Рул Твейнстра давал нам разные задания, например, принести свою любимую игрушку, рассказать про нее историю. Мы много говорили о нашем детстве. Рул разбивал нас на группки по два человека и просил представить, что мы находимся на железнодорожном вокзале и нам надо привлечь к своей паре внимание. Такие тренинги были очень любопытны и полезны.
Елена Захарова, Ольга Агапова, Сергей Захаров, Александр Марушев (слева направо) в Авиньоне
[Spoiler (click to open)]
Рул и его команда - помощник по литературной части Йохан и художник по свету Хенк - были для нас такими инопланетянами. Рул живо интересовался, как мы живем, какие у нас дома. Он попросил сводить его на кладбище. В то время мой муж Костя загремел в больницу, мы с Рулом ходили туда к нему. Твейнстра говорил, что показатель уровня страны - это то, как живут старики и дети. Можно было ему больше ничего не рассказывать, у голландца уже сложилась картина нашей жизни. Мы репетировали в старом здании театра, там не было буфета, и голландская команда приносила с собой бутерброды, конфеты. Они стали замечать, что мы ничего из дома не берем и пьем только чаек пустой. Рул спрашивал, почему, а нам просто есть было нечего: Союз развалился, на дворе - страшное безденежное время. Потом голландцы стали на репетициях нас подкармливать. Однажды мы решили сделать совместный обед у Юры и Любы Долгих. Навсегда нам запомнился голландский суп, который приготовил режиссер, - из огромного куска телятины, коньяка, дыни и винограда.
Спектакль, над которым работал в Самаре Рул Твейнстра, был удивительным, во многих он попадал. Рул сам создал инсценировку на основе реального случая. В Колумбии сошел сель на деревню, погибло более 20 000 человек. Фотограф, первым оказавшийся на том месте, нашел девочку Омайру. Ее нельзя было вытащить из завалов, и Капа проводит около Омайры три ее последних дня.
На афише у нас как раз была фотография реальной девочки. Колумбийцы иначе, чем мы, относятся к смерти. У них есть День смерти, когда они приходят на кладбище, приносят туда сахарные головы, другие сладости, они там пляшут, поют - смеются над Косой. И еще одна традиция: если человек чувствует, что умирает, он должен рассказать все истории, значимые для своего рода. Омайра как раз рассказывает фотографу такие истории.
Кроме нас с Сашей Марушевым (я - Омайра, Саша - Капа) все актеры играли по многу ролей. Было безумно интересно работать над «Биением сердца». Для нас тогда было в новинку сочинять и текст спектакля, и сценографию по ходу. Я помню, мы придумали где-то полспектакля, и Рул пригласил к нам детей возраста Омайры, мы сделали пробный показ, затем - обсуждение со зрителями. Режиссер был в восторге от того, какие вопросы ему задавали ребята. Он говорил: «Боже мой, какие у вас умные дети, как они тонко чувствуют!»
Премьеру принимали очень хорошо. Была даже такая история, но вы, наверное, ее не опубликуете. В те голодные времена я, помню, месяца два подряд не ела ничего мясного. Как-то перед спектаклем зашла в наш звукоцех, и Галюша Заруднева, увидев мой, мягко говоря, голодный взгляд, угостила бутербродом с колбасой. Через 15 минут мне стало очень плохо, скакнуло давление. Мы идем заряжаться на спектакль, я должна садиться в яму на сцене, но чувствую, что теряю сознание. Мне вызывают скорую помощь, а в это время в театре - полное фойе зрителей. Пока меня осматривали, делали уколы (это продолжалось где-то полчаса), ни один зритель не ушел, они сказали, что будут ждать.
Рул приходил в восторг от русских артистов, очень трепетно к нам относился. Может быть, мы были не такие быстрые, понятливые, но он говорил, что мы отличаемся глубиной прочувствования, и это открытие для него. Он отмечал, какой великолепный актер Сережа Захаров (тот играл в «Биении сердца» шамана, насильника, спасателя).
Переживать эту историю было, конечно, тяжело. Мне часто задавали вопрос - и после «Мамаши Кураж», и после «Жизни артиста», - как можно не свихнуться после таких ролей. Но это же моя профессия. В магазине ты находишь какую-то вещь, ее примеряешь, но потом снимаешь, она не должна к тебе прилипнуть навсегда. Если переносить это на театральную почву, можно сказать, что тогда ты будешь актером одной роли. А надо по-другому. Просто ты существуешь здесь и сейчас в этих обстоятельствах, ты посвящен сегодня только этой роли, ты в ней растворяешься на какой-то момент. Но как только спектакль заканчивается, ты приходишь в гримерку, надеваешь свою обычную одежду, выпиваешь чашечку чая и идешь домой. Иначе - «Кащенко».
Со слабой психикой в актерстве делать нечего. Это эмоционально тяжело. Допустим, когда мы репетировали «Жизнь артиста» по Достоевскому, у меня был нервный срыв. Я полгода пила успокоительные, потому что, когда изо дня в день ты рыдаешь-умираешь на репетициях, это подрывает. Меня это сломило. Встречаются тяжелые роли, непростые темы, но надо уметь переключаться.
Но вернемся к Авиньонскому фестивалю и нашей фотографии. Здесь мы видим крепостные стены, за которыми очень много театральных площадок. Авиньон - это город-театр, туда съезжаются сотни театральных компаний и трупп, и всем приходилось рекламировать свой спектакль, бороться за зрителя. Мы ходили этакими зазывалами, с гробиками, скелетиками, а Юрий Иванович Долгих еще и раздавал листовки.
В Авиньоне мы играли «Биение сердца» на французском языке. У Саши Марушева больше всего проблем было с французским. Свой текст он писал где только мог: на руках, на реквизите. Я никогда до этого французский язык не учила, но у меня вроде бы всё получалось. И в Авиньоне, и на фестивале во Фрайбурге, куда мы тоже возили «Биение сердца». Там ко мне подошел один американец и сказал: «Если бы вы жили в Америке, вы бы точно стали голливудской звездой…»
Оглядываясь назад, на свою театральную жизнь, я понимаю, что 90-е - очень тяжелые годы в материальном плане, но они были богаты на гастроли, ярчайшие работы с разными режиссерами. Это же мечта - играть на Авиньонском фестивале! Первая моя страна, где я оказалась с гастролями, - Япония, потом сразу были Куба, Германия, Франция, Великобритания, Голландия. Парадокс: в тяжелейшие времена мы объездили полмира.
Опубликовано в «Свежей газеты. Культуре» от 18 марта 2021 года, № 6 (203)