Подарок судьбы
Михаил ФАЕРМАН
45 лет тому назад в Доме учителя по адресу: ул. Куйбышева, 68, получил прописку театр-студия.
На сегодняшний день, 10 июля 2020 года, я прожил на этом свете 25 796 дней. Для меня ничтожно мало, если подумать о том, что хотел совершить и не совершил, сколько истратил на пустые ненужные поступки, споры, скандалы, унижения. Страхи. Сколько не успел узнать, скольким не успел насладиться: существованием, встречами, радостями, счастьем открытия и постижения…
Ничтожные цифры, и если вычесть из этих дней лень, потери, сон, болезни, просто жизнь с закрытыми глазами - ужас.
Почему 1975 год. Мне почти 26, то есть 9 250 дней я уже существую: младенчество, школа, техникум связи, поиск себя в пространстве кабельного колодца, первая в жизни стройка 63 АТС на Аэродромной, институт и, как выяснилось позднее, Единственная и вечная Любовь на этом свете. Две самостоятельные режиссерские постановки в Камерном театре в Тольятти - «Остров Сокровищ» Михаила Рощина и «Мораль Пани Дульской» Габриэли Запольской. «Мастер» уже.
Окончание института, распределение в Тольятти - понятно, что липовое: не поеду же я на место живого работающего человека. Олю Кондрашову, мою будущую жену, одногруппницу по институту, самого главного для меня человека, распределяют в Ульяновскую область - город Барыш, народный театр. Мы подаем заявление в ЗАГС, едем открепляться в Барыш.
[Spoiler (click to open)]
Ах, этот город, этот город: ресторан станции Барыш, пиво в графинах, раки, официантки в наколках и чепчиках, крестьяне в сапогах, томик Вампилова в местном магазине. Эдем.
Встречаемся с руководством культуры и местного народного театра с большой историей. Они играли «Человека с ружьем». Вообще Ульяновск - это Ленин, здесь он везде: целых три памятника на город Барыш! Оля, нарочно пришепетывая, рассказывает о той художественной революции, которую она замыслила в Барыше, - отпустили, не раздумывая. «Если область будет не против».
Мы на аэродроме. Отсюда один раз в день летает кукурузник в Ульяновск. Два часа на летном поле собираем грибы, спасаем ежика, упавшего в ямку, отдаем урожай диспетчеру и летим. Ульяновск, управление культуры. Открепляемся, ищем такси в Самару за 5 рублей. Все свободны!
Ищем работу в Самаре, уже почти отчаялись. Олю приглашают на работу в Сызранский театр драмы артисткой, я отговариваю, собственник несчастный, - сломал мечту талантливого человека. Ее берут директором клуба в политех, спасибо другу Валере Ерицеву, на тот момент - профоргу института.
***
Мне предлагают сделать коллектив в Доме учителя на улице Куйбышева, 68. Правда, ничего нет: ни помещения, ни средств, ни зарплаты. Но есть карт-бланш от руководства: твори и вытворяй! Мы строим планы создания нашего театра. Не знаем, каким он будет, но свой, не похожий на других.
Есть Мы: Она, Я и друзья, нас поддерживающие. Мы пишем Манифест и объявление о наборе в студию - наивное, претенциозное, но по-нашему очень призывное объявление, которое мы набираем самостоятельно в полиграфическом техникуме деревянным, дореволюционным, только там сохранившимся шрифтом с виньетками, цветочками, звездочками: «Друзья! Тем из Вас кто любит Театр, и все что стоит за этим словом Повезло! Открывается Театр-Студия, члены которой будут иметь возможность (да просто обязаны) преумножить достигнутое Мировым театром. Нет и не может быть больших и малых искусств, есть только Искусство и Вас ждут Единомышленники. Наш адрес: ул. Куйбышева, 68, второй этаж, понедельник, среда в 18 ч.».
Двести экземпляров афиши формата А2 мы клеили везде, где только возможно, как подпольщики - без всяких разрешений: в институтах, на остановках, в автобусах 34, 2, 24 маршрутов, на различные рабочие машины, передвигающиеся по городу, в кинотеатрах, на стенах домов. В общем, куда доставали.
И этот день настал. Мы ждали первых желающих приумножить достигнутое мировым театром на Куйбышева, 68, втроем: Оля, я и Слава Зайкин. И Они пришли.
Если попытаться сегодня вспомнить, кто они - самые первые, я, наверное, не смогу, но я помню колоссальное впечатление о встречах с огромным количеством людей, желающих реализовать свои мысли и желания, увидевших на заборе наш призыв, пришедших посмотреть на нас, этаких гуру, и попробовать себя. Мы договорились на переправе, что ищем не актерские способности, а скорее искренность в поступке, интеллект по возможности, эмоциональную отзывчивость и склонность к коллективному существованию. Мы искали единомышленников среди тех, кто еще не заболел, не зазвездил, не испортился, но в ком горит огонь желанья созиданья…
Они пришли. Около 200 человек - и совсем молодых, 14-16-летних, и наших ровесников, и желающих сразу играть кого-то, и абсолютно не понимающих, что такое театр, спектакль, артист. Мы начали отбор из этих ребят тех, кто, по нашему впечатлению, дышал с нами одинаково.
Юрий ПЕРМЯКОВ, в студии с 1975 по 1977:
Осень 1975 года. Набор в театр-студию уже был произведен, где-то за стеной в соседнем зале шла репетиция, но нас - с Игорем Саморуковым и Радиком Ихсановым - всё же пригласили в кабинет для собеседования. Заходили по одному. В кабинете сидели привлекательная девушка чуть старше нас - Ольга Михайловна Кондрашова и черноволосый красивый парень - Игорь Гибш. Они мне понравились сразу, было понятно, что это не райкомовская инициатива. Мне задавали вопросы, я отвечал. Помню, спросили, зачем я пришел. Ответил: мне нужен микрофон. - А тебе есть что сказать? - Да. - А может ли человек выйти на сцену, не будучи актером? - Может, если будет играть себя самого.
Словом, пригласили всех троих на следующие занятия. Приветливый, с умными глазами и располагающими к общению манерами Михаил Матвеевич Фаерман создал без особого труда атмосферу взаимного доверия, в которой мы все могли высказываться обо всем, что нас тогда интересовало. Юра Панюшкин пел смешные и озорные песни. Ира Блинова просвещала относительно концепции карнавальной культуры в творчестве Бахтина. Были и те, кто был сведущ в области современной театральной жизни, но о сценическом воплощении всего этого веселого шума разговор не шел. Надо было сначала попытаться понять, кто здесь и что мы хотим. А хотели все разного. И народу было многовато, человек 25-30, наверное. Были уже зрелые люди под тридцатник, знающие, чего им надо, а были и совсем молоденькие 14-летние девочки, которые просто пришли влюбиться. Говорю без иронии, я и сам не был театралом, имел о театре смутное представление. Незадолго до этого побывал в драматическом театре, там ставили «Гамлета». Мне не понравилось, все было провинциально скучно, кроме текста. Но в театре-студии дух провинциализма отсутствовал: ни умилять публику остроумными пьесами, ни готовить студийцев к актерской профессии здесь никто не собирался. Напротив, все внешние критерии успеха отбрасывались напрочь. Первое, чему МихМат вместе с Ольгой Михайловной пытались научить всех нас - это умению быть внимательным к себе и другому, умению слышать и понимать того, кто с тобой рядом на сцене. Затем - умению придать форму тому, что ощущаешь и понимаешь сам. Ставили этюды, экспериментировали с ритмом, движением, интонациями и выразительностью человеческой речи и тела. Меня до сих пор шокирует, с каким грохотом рассаживаются по скамьям студенты в аудитории перед занятиями, и неумение участников какой угодно дискуссии слышать друг друга. Границ в общении не было, идешь в студию и не знаешь, кого там встретишь и что увидишь. Это был очевидный восторг. Был еще один урок, важный для меня. Как-то пришел Саша Пружинин и стал играть на пианино какие-то импровизации. Нам было предложено делать все то, что мы почувствуем и узнаем в его музыке.
Мы отобрали блестящих, без всякого сомнения, ребят. Выразиться с ними через театральное высказывание, спектакль было невозможно, исполнительского мастерства, иногда и дарования актерского не было у многих из нами отобранных, зато все без исключения были интересными и во многом уникальными личностями.
Мы жили в студии, мы искали пути, мы занимались с ребятами школой, речью, этюдами, движением и судорожно искали пьесу, материал для композиции, с которыми можно заявить о себе Городу и Миру.
Память стирает подробности и оставляет эмоции, наши девочки были самыми красивыми на свете, наши парни - самыми брутальными и интеллектуальными. Мало что умели, но многому хотели научиться, и мы учились, разговаривали, всматривались друг в друга и мечтали, мечтали. Не расставались надолго.
От первой студийной работы (осуществленной с участием Славы Зайкина и Игоря Гибша), название для которой подарил мой товарищ режиссер Нацкий - «Мой закадычный Враг», осталась музыка Pink Floyd. Ее принесли Юра Пермяков и Игорь Саморуков, Володя Дымшиц и его младшие братья-близнецы Олег и Игорь. Не помню, о чем играли, но помню, с каким подъемом и жаждой совершения мы это делали.
Дом учителя в лице директора, осознав, «кого» он приютил, потихонечку начал нас выдавливать. По форме первые полгода существования студии можно определить как театр-клуб, этакое в английском понимании закрытое сообщество по интересам, где толпа молодежи ежедневно, вернее ежевечерне, встречается, пьет чай, разговаривает, смеется, шумит, а в систему работы культурного учреждения не вносит ничего. Нет поэтических композиций к датам, нет отдельных номеров к «датским» концертам. Нахлебники.
Трещины разрастались и разрастались, и тут случилась моя армия. Мы успели сыграть наш премьерный спектакль не более двух-трех раз для друзей.
***
На целый год деятельность студии остановилась. Из Дома учителя студию попросили, все на время разошлись, но не потерялись: обрели друзей, без которых не представляли своей жизни.
Из армии я пришел в мае 1977-го, на работу в Дом учителя меня не взяли. По закону права, конечно, не имели, но по совести назад брать не хотели.
Но я же не один, у меня семья, жена, ребенок и еще один ребенок, отказываться от которого не хотел, - студия. В Советском Союзе было на тот момент две культуры: государственная и профсоюзная, в первой вакансий в городе, как правило, не было, профсоюзные клубы иногда искали сотрудников. Так я нашел место режиссера народного театра клуба «Мир», когда-то известного в городе своими монументальными постановками режиссера Юрьяна, который к тому времени ушел на работу в клуб «Звезда» и увел за собой всю труппу.
За два месяца этой деятельности я с двумя актерами - Кострыгиным и Шишловой - сделал пьесу Ставинского «Развод» и даже с успехом показывал на разных площадках. Но собрать на этой базе студию и наладить ежедневную работу не удалось.
В конце концов нашелся пустующий клуб завода КИНАП. Очередное временное жилье, но как мы были этому рады! Здесь и развернули студийную работу с основным составом.
Пьесу молодого петербургского драматурга Сергеева «Двое за дубовой дверью» блестяще сыграли Володя Черняев и Ирина Блинова. Первая студийная семья, к нашей общей радости. Играли мы на разных городских площадках: в ДК «Родина», Доме актера... Некоторые зрители путешествовали за нами по городу. Дело в том, что каждый раз мы играли эту пьесу по-новому. Перед спектаклем я ставил новые задачи перед ребятами, те, о которых партнер не знал, иногда играли несколько финалов, даже таких, о которых нас просил зритель.
Сцена из спектакля «Двое за дубовой дверью» по пьесе А. Сергеева. Она - Ирина Блинова, Он - Владимир Черняев
Куйбышевский ТЮЗ тоже поставил эту пьесу, и мы со своей наглостью устроили для зрителя этакий просмотр-конференцию: кто выиграет - мы или они. Зрители отдали предпочтение нам, мы были счастливы.
Я понимал, пьеса на двоих (пусть двумя составами) не спасет от скуки, нужна была работа для всех. И она нашлась - поэма Андрея Вознесенского «Лонжюмо». У нас это поэтическо-пластическая поэма «Мастера». Наше высказывание 1978 года: «Уберите Ленина с денег, // Он для сердца и для знамен».
Боже, какими наивными, непоправимыми романтиками мы были тогда. Наверное, только благодаря этой работе мы превратились в театральный коллектив, в единую команду тех самых единомышленников.
Мы исповедовали принцип «бедного театра». От собственной нищеты. Никто нас не финансировал и не спонсировал, билеты мы не распространяли, сарафанное радио - вот главный принцип организации зрителя на наши работы.
Для «Мастеров» я купил 200 метров толстой веревки, для «Собак» - пять брезентовых раскладных стульчиков, и Ольга сшила лоскутное большое одеяло-ширму. Для «Двоих» - ничего, совсем ничего. Играли там, где было рабочее фортепиано и два стула.
Вот случай. Нас зовут играть «Мастеров» на какой то молодежный праздник в клуб 4-го ГПЗ. Полный зал полупьяной молодежи, кто-то из исполнителей не пришел, я вместе с ребятами вышел на сцену на замену. Стоим, читаем поэму о Ленинской школе подготовки боевиков революции. Первые минуты безумно трудные, зал нас не слушает, живет своей жизнью, но вот первая групповая мизансцена, все 12 человек на сцене, все взялись за руки. Я где-то в середине, чувствую - ребята дрожат и еще крепче сжимают ладони, крепче звук в гудящий зал, крепче посыл стиха в лицо этому залу. И вдруг зал затих и начал понимать, что же происходит на сцене. Следующие 40 минут тишина и глаза-прожектора из зала, волны совместного дыхания нас и зала. И овации, каких мы никогда, наверное, больше не знали в своей жизни.
Это дало колоссальный эмоциональный подъем ребятам. В конце концов, это было оценено разного рода организациями, которые должны были заниматься идеологической работой с молодежью. Октябрьский райком ВЛКСМ в лице инструктора Сергея Кузнецова не без активного участия наших ребят нашел нам место жизни. Первое почти свое помещение в прекрасном историческом, правда, почти разбитом Доме со слонами - даче Головкина на высоком берегу Волги.
***
Это было счастье. Репетиции начинали с медитаций на солнечном закате у большого, во всю сцену, окна - этюды, пластика, танцы, а сколько было творческих съедобных (например, на лучший бутерброд дня) и несъедобных конкурсов! Здесь начались наши главные работы. Леша Кузнецов, наш артист и главный технический директор, принес детскую книжку Константина Сергиенко «До свидания, Овраг». Так у нас появились «Собаки» - один из самых удачных, на мой взгляд, спектаклей. Здесь впервые со студией стали работать блестящие педагоги, например, Виктор Брыкин. Его пластические образы, его танцевальный язык модерна внесли громадный вклад в наше дело.
Сцена из спектакля «До свидания, Овраг» по книге К. Сергиенко
Оля начала работать над пьесой Александра Володина «Кастручча (Дневник королевы Оливии)» 1966 года, не литованной (т. е. не цензурованной) на тот момент.
В момент уничтожения студии, «профилактики антисоветской деятельности», я утверждал, что пьесу получил от автора в Ленинграде в 1978 году во время моей стажировки в ЛГИТМиКе. Сегодня можно открыть секрет: пьесу мне дала «почитать» Эдит Львовна Финк, на тот момент - завлит театра драмы и верный зритель наших работ, удивительно красивый, образованный, эрудированный и честный человек. Естественно, ни в одном со мной «разговоре» я ее не назвал. Время было такое - тухлое, время разлитого социализма, но из-под катка выбивались какие-то ростки жизни.
В тот момент в Куйбышеве было два молодежных коллектива: наша студия и театр в политехническом, руководимый Владимиром Даниловичем Муравцом. Наше соперничество с Муравцом, во многом художественное, впоследствии вылилось в неприятности. Во времена закрытия студии экспертное мнение о художественных достоинствах и недостатках, идеологической чистоте нравов давал в том числе и Владимир Данилович, чьи или приписываемые ему записки по этому поводу мне зачитывались. Я мог этому верить или не верить, но спустя много лет Муравец сам рассказал мне подробно, как и зачем он давал на нас нужные показания и какие.
Володи уже давно нет на свете. Простил ли я его? Давно простил. В конце концов, это была не его жизнь, что ему было до нашей с Олей, кто мы ему были - самоделка, не более того. Надо сказать, что перед Олей он извинялся постоянно, как только встречал, несколько лет подряд.
Я выпросил в театре драмы декорации нескольких списанных спектаклей и с главным монтировщиком театра Володей Лукьяновым перевез их в «Слоны». С Сергеем Кузнецовым искали возможность финансовой поддержки коллектива, вернее, способ технического оснащения этой площадки, на которой не было ни звука, ни света, ни сидений для зрителей. С друзьями-архитекторами прорабатывались проекты поэтапного восстановления внешнего облика этого прекрасного памятника архитектуры, который уже много лет требовал реставрации.
Зрительный зал около 60 кв. м без единого стула. Когда-то в этом зале демонстрировали кинофильмы, но к нашему появлению все уже было уничтожено.
Я понимал, что зрителя привести к этому зданию достаточно сложно. В те времена наш зритель ездил на трамваях и автобусах, не многие в городе знали, где же находится Дача Головкина. Вниз по Советской Армии ходил единственный автобус ПАЗ № 35, и ходил он до 20:00. Примерно километр от Волги до Ново-Садовой надо было идти пешком. Это сегодня на месте дач и пионерлагерей выстроены целые кварталы жилых домов, «МТЛ-Арена», а в то время темный затяжной спуск или подъем к цивилизации. Местная милиция почти всегда сопровождала наших барышень с должным тактом и вежливым обращением. Молодежь поселка делала разные попытки вмешательства в наши встречи-репетиции. Всё было.
На дворе 1979 год. Днем я служил в училище культуры, вечера проводил в студии. Нам приходилось чередовать наши репетиции с Олей: у нее на выходе была «Оливия», а эта работа предполагала другой подход к организации художественного пространства. Великолепная работа художника спектакля Андрея Кулаковского требовала декораций. Потрясающая хореография Виктора Брыкина, не говоря об актерах. Заняты были почти все.
***
Как ни печально, но пришлось расставаться с этим домом. Искать новое пристанище. Оно нашлось - правда, ненадолго. Нас приютил Дом молодежи. С огромным перечнем условий: собираться не более трех раз в неделю в концертном зале, если в это время нет других мероприятий; нет своей комнаты, где можно хранить декорации, реквизит, костюмы. Но я, конечно, благодарен и Володе Посохову, и Борису Мазуру, на тот момент руководителям Дома молодежи.
На этой площадке мы начали репетировать инсценировку фантастического рассказа Владимира Григорьева «Образца 1919-го» - работа мужской группы студии; взаимодействовали с дискотекой «Удачный звук», танцевальным коллективом Саши Лосева и другими коллективами. Но все равно искали что-то свое.
Сцена из спектакля «Образца 1919-го» по рассказу В. Григорьева. В ролях: Игорь Саморуков (слева) и Юрий Пермяков
Галина Красноперова (Орскова), студиец с 1977:
Подруга моя, Ира Блинова, плавно, но без натиска привлекала меня к студии. Та работала в Доме молодежи. Я очень комплексовала. Мне «уже за 20» - я даже «шагов за сценой» могу не удостоиться. Но Ира сказала: «Идем, тебя зовут какой-то плакат рисовать». Врала, наверное. Пришла и окунулась в эту жизнь. Помню занятия актерским мастерством, как мы по очереди превращали шарфик в воображаемый предмет и разыгрывали этюды, занимались постановкой голоса и пластикой.
Помню песни Марины Белкиной под гитару. Но соседство с молодежным кафе, где друзья друзей, танцы под «Бони-М», коктейли с горячительными напитками, не было благоприятным. И Михаил Матвеевич заботливо изолировал нас в самое романтическое и живописное местечко - в Дом со слонами. Там мы репетировали пьесу Александра Володина «Кастручча, или Дневники королевы Оливии». Эта пьеса-антиутопия о губительности любых средств насильственного подавления личности.
Туда мы ездили почти каждый день после работы, с пересадками, а то и пешком. Возвращались глубокой ночью. Но усталости не было - было вдохновение, ни разу не хотелось сказать: «Не хочу туда ехать».
Незабываемы репетиции спектакля «До свидания, Овраг» по мотивам рассказа К. Сергиенко. Так символично для студии и студийцев в нем все: атмосфера, образы героев и их мысли и поступки, слова и фразы, многозначительные предметы и вся чреда событий.
«Особенно я люблю наш овраг ночью. С его глубокого дна видно чёрное небо, а в нем насыпано много красивых блестящих звезд. Они очень высоко, и как ни прыгай, не достанешь. Вместо солнца выходит белая луна. Холодок пробегает по спине, шерсть встает дыбом. И если спишь при луне, бывают сны, от которых текут слезы, а внутри так сладко щемит».
Конечно же, были совместные поездки на Грушинский, походы в театры, в киноклуб «Ракурс» (не обменивались впечатлениями, а коллективно молчали после просмотра «Зеркала» Тарковского).
Студия для меня - это братство единомышленников, союз тонко чувствующих и жаждущих активной и насыщенной жизни творческих индивидуальностей, источник для саморазвития и вдохновения… Это незабываемые и счастливые страницы молодости. В общем - Подарок Судьбы.
***
И тут у Оли появилась возможность устроиться на должность руководителя театрального коллектива в почти пустующий клуб ТТУ, что позволило нам продолжить ежедневные репетиции, показ готовых работ и подготовку новых постановок.
Здесь родились Олина работа «Лестничная клетка» Людмилы Петрушевской, автора, как оказалось, запрещенного в Куйбышеве; и веселый музыкальный проект Сергея Чичкова и Шуры Скоробавенко «Веселые нищие» по Р. Бернсу. Володя Черняев начинал здесь свою будущую пластическую работу по Бидструпу. Впоследствии он с Женей Дробышевым поставил целый спектакль в театре «Самарская площадь». Здесь мы начали «Легенду об Искремасе» по фильму А. Митты «Гори, гори, моя звезда». Период ТТУ был очень плодотворным.
Казалось, наконец случилось чудо, и мы сможем построить свой театр - от вешалки, о которой говорил Станиславский, до афиш на тумбах города. Строить взвешенную репертуарную политику, обустраивать свое сценическое пространство. Мы обрели свое название - «Арена», как символ открытого пространства для человеческих эмоций и поступков, для честного - глаза в глаза - разговора со зрителем о проблемах, волнующих нас самих.
Но настало время, когда внутри коллектива и вокруг него начала складываться какая-то душная атмосфера. Мы были открыты для всех, поэтому на репетициях всегда присутствовали какие-то люди - знакомые знакомых, чьи-то друзья, потенциальные будущие участники нашего процесса и просто зашедшие на огонек. Мы были рады всем.
Вдруг из комнаты украли единственный магнитофон. Впоследствии выяснилось, что никто его не крал, просто местное начальство организовывало серию поступков, нас дискредитирующих. Собирались материалы, со многими ребятами, на тот момент студентами различных вузов, нашими знакомыми и друзьями, беседовали «товарищи в штатском», разъясняя гнилую сущность нас как руководителей, заодно объясняя, что можно в вузе и не доучиться. Ребята давали подписку о неразглашении тех бесед и молчали, изматывая себя и окружающих «великой» тайной.
Великое счастье, что на спектакли мы не продавали билеты, только приглашения, если бы это случилось, то повод навесить еще и «уголовку» был бы найден.
«Гори, гори моя звезда» так и не состоялась, сгорела, не осветив своим светом дальнейшую жизнь, не реализовав мои надежды и чаянья.
В конце концов руки дошли до нас с Олей. Шестичасовые беседы-допросы - профилактическая работа, так это тогда называлось: зачем вам это надо, бросайте это всё. Главное требование - роспуск студии, прекращение деятельности коллектива. На дворе стояла весна 1980 года.
Да, можно говорить, что была проявлена гуманность: нас не посадили, не смогли разрушить семью, лишить нас детей. Правда, почти до 1986-го новые беседы - то в военкомате, то прямо в рабочем кабинете. Оле назначали беседы на лавочке сквера площади Революции.
А что же студия? Оле предложили уволиться из ТТУ буквально через неделю после этих событий. Нам было заявлено, что судьба ребят, с которыми мы строили нашу студию, в наших руках, представления по месту учебы каждого студийца могут быть отправлены, и не факт, что это не отразится на их жизни в будущем. Выбор был небольшим, мы подумали и решили закрыть студию и разойтись.
***
Студия просуществовала с перерывами 1550 дней. Четыре с небольшим года. Мы только-только начали ходить, задавать вопросы, мы болели всеми детскими болезнями (что-то не доводили до конца и начинали новое), но мы выздоравливали. Мы все вместе учили и учились друг у друга честности и порядочности, думать и выражать свои мысли речью, телом, эмоцией. Мы учились жить и творить вместе, рука об руку… И вот когда что-то стало получаться, всё умерло. Слезы и Пустота.
Было много потерь. Мы навсегда потеряли мою Олю, без которой, конечно, ничего бы этого не состоялось, Танечку Гарину, Олега Дымшица, Юру Панюшкина, наше белокурое солнце Лешу Кузнецова, достойного и умного Игоря Саморукова, прекрасного актера и неугомонного романтика Володю Черняева. Господи, как же все это невыносимо.
Мы не приумножили «достигнутое мировым театром», но мы обрели главное: мы не потерялись в жизни, мои дети всегда знали и знают, кто такие Студийцы. Эти люди со мной всегда, это то настоящее, что каждый человек обязан приобрести: самые надежные, верные друзья. Любящие друг друга люди, способные ради друг друга на самые-самые поступки и подвиги.
Я благодарен вам, мои дорогие ребята, тем, с кем расстался тогда, в начале 80-х, но остался навсегда. Я всегда знал и знаю наверняка, что в моей жизни есть Подарок Судьбы - вы, дорогие мои человеки, мною когда-то высмотренные в этом мире. Чем не Подарок?
Опубликована в «Свежей газеты. Культуре» от 16 июля 2020 года, № 13-14 (186-187)
45 лет тому назад в Доме учителя по адресу: ул. Куйбышева, 68, получил прописку театр-студия.
На сегодняшний день, 10 июля 2020 года, я прожил на этом свете 25 796 дней. Для меня ничтожно мало, если подумать о том, что хотел совершить и не совершил, сколько истратил на пустые ненужные поступки, споры, скандалы, унижения. Страхи. Сколько не успел узнать, скольким не успел насладиться: существованием, встречами, радостями, счастьем открытия и постижения…
Ничтожные цифры, и если вычесть из этих дней лень, потери, сон, болезни, просто жизнь с закрытыми глазами - ужас.
Почему 1975 год. Мне почти 26, то есть 9 250 дней я уже существую: младенчество, школа, техникум связи, поиск себя в пространстве кабельного колодца, первая в жизни стройка 63 АТС на Аэродромной, институт и, как выяснилось позднее, Единственная и вечная Любовь на этом свете. Две самостоятельные режиссерские постановки в Камерном театре в Тольятти - «Остров Сокровищ» Михаила Рощина и «Мораль Пани Дульской» Габриэли Запольской. «Мастер» уже.
Окончание института, распределение в Тольятти - понятно, что липовое: не поеду же я на место живого работающего человека. Олю Кондрашову, мою будущую жену, одногруппницу по институту, самого главного для меня человека, распределяют в Ульяновскую область - город Барыш, народный театр. Мы подаем заявление в ЗАГС, едем открепляться в Барыш.
[Spoiler (click to open)]
Ах, этот город, этот город: ресторан станции Барыш, пиво в графинах, раки, официантки в наколках и чепчиках, крестьяне в сапогах, томик Вампилова в местном магазине. Эдем.
Встречаемся с руководством культуры и местного народного театра с большой историей. Они играли «Человека с ружьем». Вообще Ульяновск - это Ленин, здесь он везде: целых три памятника на город Барыш! Оля, нарочно пришепетывая, рассказывает о той художественной революции, которую она замыслила в Барыше, - отпустили, не раздумывая. «Если область будет не против».
Мы на аэродроме. Отсюда один раз в день летает кукурузник в Ульяновск. Два часа на летном поле собираем грибы, спасаем ежика, упавшего в ямку, отдаем урожай диспетчеру и летим. Ульяновск, управление культуры. Открепляемся, ищем такси в Самару за 5 рублей. Все свободны!
Ищем работу в Самаре, уже почти отчаялись. Олю приглашают на работу в Сызранский театр драмы артисткой, я отговариваю, собственник несчастный, - сломал мечту талантливого человека. Ее берут директором клуба в политех, спасибо другу Валере Ерицеву, на тот момент - профоргу института.
***
Мне предлагают сделать коллектив в Доме учителя на улице Куйбышева, 68. Правда, ничего нет: ни помещения, ни средств, ни зарплаты. Но есть карт-бланш от руководства: твори и вытворяй! Мы строим планы создания нашего театра. Не знаем, каким он будет, но свой, не похожий на других.
Есть Мы: Она, Я и друзья, нас поддерживающие. Мы пишем Манифест и объявление о наборе в студию - наивное, претенциозное, но по-нашему очень призывное объявление, которое мы набираем самостоятельно в полиграфическом техникуме деревянным, дореволюционным, только там сохранившимся шрифтом с виньетками, цветочками, звездочками: «Друзья! Тем из Вас кто любит Театр, и все что стоит за этим словом Повезло! Открывается Театр-Студия, члены которой будут иметь возможность (да просто обязаны) преумножить достигнутое Мировым театром. Нет и не может быть больших и малых искусств, есть только Искусство и Вас ждут Единомышленники. Наш адрес: ул. Куйбышева, 68, второй этаж, понедельник, среда в 18 ч.».
Двести экземпляров афиши формата А2 мы клеили везде, где только возможно, как подпольщики - без всяких разрешений: в институтах, на остановках, в автобусах 34, 2, 24 маршрутов, на различные рабочие машины, передвигающиеся по городу, в кинотеатрах, на стенах домов. В общем, куда доставали.
И этот день настал. Мы ждали первых желающих приумножить достигнутое мировым театром на Куйбышева, 68, втроем: Оля, я и Слава Зайкин. И Они пришли.
Если попытаться сегодня вспомнить, кто они - самые первые, я, наверное, не смогу, но я помню колоссальное впечатление о встречах с огромным количеством людей, желающих реализовать свои мысли и желания, увидевших на заборе наш призыв, пришедших посмотреть на нас, этаких гуру, и попробовать себя. Мы договорились на переправе, что ищем не актерские способности, а скорее искренность в поступке, интеллект по возможности, эмоциональную отзывчивость и склонность к коллективному существованию. Мы искали единомышленников среди тех, кто еще не заболел, не зазвездил, не испортился, но в ком горит огонь желанья созиданья…
Они пришли. Около 200 человек - и совсем молодых, 14-16-летних, и наших ровесников, и желающих сразу играть кого-то, и абсолютно не понимающих, что такое театр, спектакль, артист. Мы начали отбор из этих ребят тех, кто, по нашему впечатлению, дышал с нами одинаково.
Юрий ПЕРМЯКОВ, в студии с 1975 по 1977:
Осень 1975 года. Набор в театр-студию уже был произведен, где-то за стеной в соседнем зале шла репетиция, но нас - с Игорем Саморуковым и Радиком Ихсановым - всё же пригласили в кабинет для собеседования. Заходили по одному. В кабинете сидели привлекательная девушка чуть старше нас - Ольга Михайловна Кондрашова и черноволосый красивый парень - Игорь Гибш. Они мне понравились сразу, было понятно, что это не райкомовская инициатива. Мне задавали вопросы, я отвечал. Помню, спросили, зачем я пришел. Ответил: мне нужен микрофон. - А тебе есть что сказать? - Да. - А может ли человек выйти на сцену, не будучи актером? - Может, если будет играть себя самого.
Словом, пригласили всех троих на следующие занятия. Приветливый, с умными глазами и располагающими к общению манерами Михаил Матвеевич Фаерман создал без особого труда атмосферу взаимного доверия, в которой мы все могли высказываться обо всем, что нас тогда интересовало. Юра Панюшкин пел смешные и озорные песни. Ира Блинова просвещала относительно концепции карнавальной культуры в творчестве Бахтина. Были и те, кто был сведущ в области современной театральной жизни, но о сценическом воплощении всего этого веселого шума разговор не шел. Надо было сначала попытаться понять, кто здесь и что мы хотим. А хотели все разного. И народу было многовато, человек 25-30, наверное. Были уже зрелые люди под тридцатник, знающие, чего им надо, а были и совсем молоденькие 14-летние девочки, которые просто пришли влюбиться. Говорю без иронии, я и сам не был театралом, имел о театре смутное представление. Незадолго до этого побывал в драматическом театре, там ставили «Гамлета». Мне не понравилось, все было провинциально скучно, кроме текста. Но в театре-студии дух провинциализма отсутствовал: ни умилять публику остроумными пьесами, ни готовить студийцев к актерской профессии здесь никто не собирался. Напротив, все внешние критерии успеха отбрасывались напрочь. Первое, чему МихМат вместе с Ольгой Михайловной пытались научить всех нас - это умению быть внимательным к себе и другому, умению слышать и понимать того, кто с тобой рядом на сцене. Затем - умению придать форму тому, что ощущаешь и понимаешь сам. Ставили этюды, экспериментировали с ритмом, движением, интонациями и выразительностью человеческой речи и тела. Меня до сих пор шокирует, с каким грохотом рассаживаются по скамьям студенты в аудитории перед занятиями, и неумение участников какой угодно дискуссии слышать друг друга. Границ в общении не было, идешь в студию и не знаешь, кого там встретишь и что увидишь. Это был очевидный восторг. Был еще один урок, важный для меня. Как-то пришел Саша Пружинин и стал играть на пианино какие-то импровизации. Нам было предложено делать все то, что мы почувствуем и узнаем в его музыке.
Мы отобрали блестящих, без всякого сомнения, ребят. Выразиться с ними через театральное высказывание, спектакль было невозможно, исполнительского мастерства, иногда и дарования актерского не было у многих из нами отобранных, зато все без исключения были интересными и во многом уникальными личностями.
Мы жили в студии, мы искали пути, мы занимались с ребятами школой, речью, этюдами, движением и судорожно искали пьесу, материал для композиции, с которыми можно заявить о себе Городу и Миру.
Память стирает подробности и оставляет эмоции, наши девочки были самыми красивыми на свете, наши парни - самыми брутальными и интеллектуальными. Мало что умели, но многому хотели научиться, и мы учились, разговаривали, всматривались друг в друга и мечтали, мечтали. Не расставались надолго.
От первой студийной работы (осуществленной с участием Славы Зайкина и Игоря Гибша), название для которой подарил мой товарищ режиссер Нацкий - «Мой закадычный Враг», осталась музыка Pink Floyd. Ее принесли Юра Пермяков и Игорь Саморуков, Володя Дымшиц и его младшие братья-близнецы Олег и Игорь. Не помню, о чем играли, но помню, с каким подъемом и жаждой совершения мы это делали.
Дом учителя в лице директора, осознав, «кого» он приютил, потихонечку начал нас выдавливать. По форме первые полгода существования студии можно определить как театр-клуб, этакое в английском понимании закрытое сообщество по интересам, где толпа молодежи ежедневно, вернее ежевечерне, встречается, пьет чай, разговаривает, смеется, шумит, а в систему работы культурного учреждения не вносит ничего. Нет поэтических композиций к датам, нет отдельных номеров к «датским» концертам. Нахлебники.
Трещины разрастались и разрастались, и тут случилась моя армия. Мы успели сыграть наш премьерный спектакль не более двух-трех раз для друзей.
***
На целый год деятельность студии остановилась. Из Дома учителя студию попросили, все на время разошлись, но не потерялись: обрели друзей, без которых не представляли своей жизни.
Из армии я пришел в мае 1977-го, на работу в Дом учителя меня не взяли. По закону права, конечно, не имели, но по совести назад брать не хотели.
Но я же не один, у меня семья, жена, ребенок и еще один ребенок, отказываться от которого не хотел, - студия. В Советском Союзе было на тот момент две культуры: государственная и профсоюзная, в первой вакансий в городе, как правило, не было, профсоюзные клубы иногда искали сотрудников. Так я нашел место режиссера народного театра клуба «Мир», когда-то известного в городе своими монументальными постановками режиссера Юрьяна, который к тому времени ушел на работу в клуб «Звезда» и увел за собой всю труппу.
За два месяца этой деятельности я с двумя актерами - Кострыгиным и Шишловой - сделал пьесу Ставинского «Развод» и даже с успехом показывал на разных площадках. Но собрать на этой базе студию и наладить ежедневную работу не удалось.
В конце концов нашелся пустующий клуб завода КИНАП. Очередное временное жилье, но как мы были этому рады! Здесь и развернули студийную работу с основным составом.
Пьесу молодого петербургского драматурга Сергеева «Двое за дубовой дверью» блестяще сыграли Володя Черняев и Ирина Блинова. Первая студийная семья, к нашей общей радости. Играли мы на разных городских площадках: в ДК «Родина», Доме актера... Некоторые зрители путешествовали за нами по городу. Дело в том, что каждый раз мы играли эту пьесу по-новому. Перед спектаклем я ставил новые задачи перед ребятами, те, о которых партнер не знал, иногда играли несколько финалов, даже таких, о которых нас просил зритель.
Сцена из спектакля «Двое за дубовой дверью» по пьесе А. Сергеева. Она - Ирина Блинова, Он - Владимир Черняев
Куйбышевский ТЮЗ тоже поставил эту пьесу, и мы со своей наглостью устроили для зрителя этакий просмотр-конференцию: кто выиграет - мы или они. Зрители отдали предпочтение нам, мы были счастливы.
Я понимал, пьеса на двоих (пусть двумя составами) не спасет от скуки, нужна была работа для всех. И она нашлась - поэма Андрея Вознесенского «Лонжюмо». У нас это поэтическо-пластическая поэма «Мастера». Наше высказывание 1978 года: «Уберите Ленина с денег, // Он для сердца и для знамен».
Боже, какими наивными, непоправимыми романтиками мы были тогда. Наверное, только благодаря этой работе мы превратились в театральный коллектив, в единую команду тех самых единомышленников.
Мы исповедовали принцип «бедного театра». От собственной нищеты. Никто нас не финансировал и не спонсировал, билеты мы не распространяли, сарафанное радио - вот главный принцип организации зрителя на наши работы.
Для «Мастеров» я купил 200 метров толстой веревки, для «Собак» - пять брезентовых раскладных стульчиков, и Ольга сшила лоскутное большое одеяло-ширму. Для «Двоих» - ничего, совсем ничего. Играли там, где было рабочее фортепиано и два стула.
Вот случай. Нас зовут играть «Мастеров» на какой то молодежный праздник в клуб 4-го ГПЗ. Полный зал полупьяной молодежи, кто-то из исполнителей не пришел, я вместе с ребятами вышел на сцену на замену. Стоим, читаем поэму о Ленинской школе подготовки боевиков революции. Первые минуты безумно трудные, зал нас не слушает, живет своей жизнью, но вот первая групповая мизансцена, все 12 человек на сцене, все взялись за руки. Я где-то в середине, чувствую - ребята дрожат и еще крепче сжимают ладони, крепче звук в гудящий зал, крепче посыл стиха в лицо этому залу. И вдруг зал затих и начал понимать, что же происходит на сцене. Следующие 40 минут тишина и глаза-прожектора из зала, волны совместного дыхания нас и зала. И овации, каких мы никогда, наверное, больше не знали в своей жизни.
Это дало колоссальный эмоциональный подъем ребятам. В конце концов, это было оценено разного рода организациями, которые должны были заниматься идеологической работой с молодежью. Октябрьский райком ВЛКСМ в лице инструктора Сергея Кузнецова не без активного участия наших ребят нашел нам место жизни. Первое почти свое помещение в прекрасном историческом, правда, почти разбитом Доме со слонами - даче Головкина на высоком берегу Волги.
***
Это было счастье. Репетиции начинали с медитаций на солнечном закате у большого, во всю сцену, окна - этюды, пластика, танцы, а сколько было творческих съедобных (например, на лучший бутерброд дня) и несъедобных конкурсов! Здесь начались наши главные работы. Леша Кузнецов, наш артист и главный технический директор, принес детскую книжку Константина Сергиенко «До свидания, Овраг». Так у нас появились «Собаки» - один из самых удачных, на мой взгляд, спектаклей. Здесь впервые со студией стали работать блестящие педагоги, например, Виктор Брыкин. Его пластические образы, его танцевальный язык модерна внесли громадный вклад в наше дело.
Сцена из спектакля «До свидания, Овраг» по книге К. Сергиенко
Оля начала работать над пьесой Александра Володина «Кастручча (Дневник королевы Оливии)» 1966 года, не литованной (т. е. не цензурованной) на тот момент.
В момент уничтожения студии, «профилактики антисоветской деятельности», я утверждал, что пьесу получил от автора в Ленинграде в 1978 году во время моей стажировки в ЛГИТМиКе. Сегодня можно открыть секрет: пьесу мне дала «почитать» Эдит Львовна Финк, на тот момент - завлит театра драмы и верный зритель наших работ, удивительно красивый, образованный, эрудированный и честный человек. Естественно, ни в одном со мной «разговоре» я ее не назвал. Время было такое - тухлое, время разлитого социализма, но из-под катка выбивались какие-то ростки жизни.
В тот момент в Куйбышеве было два молодежных коллектива: наша студия и театр в политехническом, руководимый Владимиром Даниловичем Муравцом. Наше соперничество с Муравцом, во многом художественное, впоследствии вылилось в неприятности. Во времена закрытия студии экспертное мнение о художественных достоинствах и недостатках, идеологической чистоте нравов давал в том числе и Владимир Данилович, чьи или приписываемые ему записки по этому поводу мне зачитывались. Я мог этому верить или не верить, но спустя много лет Муравец сам рассказал мне подробно, как и зачем он давал на нас нужные показания и какие.
Володи уже давно нет на свете. Простил ли я его? Давно простил. В конце концов, это была не его жизнь, что ему было до нашей с Олей, кто мы ему были - самоделка, не более того. Надо сказать, что перед Олей он извинялся постоянно, как только встречал, несколько лет подряд.
Я выпросил в театре драмы декорации нескольких списанных спектаклей и с главным монтировщиком театра Володей Лукьяновым перевез их в «Слоны». С Сергеем Кузнецовым искали возможность финансовой поддержки коллектива, вернее, способ технического оснащения этой площадки, на которой не было ни звука, ни света, ни сидений для зрителей. С друзьями-архитекторами прорабатывались проекты поэтапного восстановления внешнего облика этого прекрасного памятника архитектуры, который уже много лет требовал реставрации.
Зрительный зал около 60 кв. м без единого стула. Когда-то в этом зале демонстрировали кинофильмы, но к нашему появлению все уже было уничтожено.
Я понимал, что зрителя привести к этому зданию достаточно сложно. В те времена наш зритель ездил на трамваях и автобусах, не многие в городе знали, где же находится Дача Головкина. Вниз по Советской Армии ходил единственный автобус ПАЗ № 35, и ходил он до 20:00. Примерно километр от Волги до Ново-Садовой надо было идти пешком. Это сегодня на месте дач и пионерлагерей выстроены целые кварталы жилых домов, «МТЛ-Арена», а в то время темный затяжной спуск или подъем к цивилизации. Местная милиция почти всегда сопровождала наших барышень с должным тактом и вежливым обращением. Молодежь поселка делала разные попытки вмешательства в наши встречи-репетиции. Всё было.
На дворе 1979 год. Днем я служил в училище культуры, вечера проводил в студии. Нам приходилось чередовать наши репетиции с Олей: у нее на выходе была «Оливия», а эта работа предполагала другой подход к организации художественного пространства. Великолепная работа художника спектакля Андрея Кулаковского требовала декораций. Потрясающая хореография Виктора Брыкина, не говоря об актерах. Заняты были почти все.
***
Как ни печально, но пришлось расставаться с этим домом. Искать новое пристанище. Оно нашлось - правда, ненадолго. Нас приютил Дом молодежи. С огромным перечнем условий: собираться не более трех раз в неделю в концертном зале, если в это время нет других мероприятий; нет своей комнаты, где можно хранить декорации, реквизит, костюмы. Но я, конечно, благодарен и Володе Посохову, и Борису Мазуру, на тот момент руководителям Дома молодежи.
На этой площадке мы начали репетировать инсценировку фантастического рассказа Владимира Григорьева «Образца 1919-го» - работа мужской группы студии; взаимодействовали с дискотекой «Удачный звук», танцевальным коллективом Саши Лосева и другими коллективами. Но все равно искали что-то свое.
Сцена из спектакля «Образца 1919-го» по рассказу В. Григорьева. В ролях: Игорь Саморуков (слева) и Юрий Пермяков
Галина Красноперова (Орскова), студиец с 1977:
Подруга моя, Ира Блинова, плавно, но без натиска привлекала меня к студии. Та работала в Доме молодежи. Я очень комплексовала. Мне «уже за 20» - я даже «шагов за сценой» могу не удостоиться. Но Ира сказала: «Идем, тебя зовут какой-то плакат рисовать». Врала, наверное. Пришла и окунулась в эту жизнь. Помню занятия актерским мастерством, как мы по очереди превращали шарфик в воображаемый предмет и разыгрывали этюды, занимались постановкой голоса и пластикой.
Помню песни Марины Белкиной под гитару. Но соседство с молодежным кафе, где друзья друзей, танцы под «Бони-М», коктейли с горячительными напитками, не было благоприятным. И Михаил Матвеевич заботливо изолировал нас в самое романтическое и живописное местечко - в Дом со слонами. Там мы репетировали пьесу Александра Володина «Кастручча, или Дневники королевы Оливии». Эта пьеса-антиутопия о губительности любых средств насильственного подавления личности.
Туда мы ездили почти каждый день после работы, с пересадками, а то и пешком. Возвращались глубокой ночью. Но усталости не было - было вдохновение, ни разу не хотелось сказать: «Не хочу туда ехать».
Незабываемы репетиции спектакля «До свидания, Овраг» по мотивам рассказа К. Сергиенко. Так символично для студии и студийцев в нем все: атмосфера, образы героев и их мысли и поступки, слова и фразы, многозначительные предметы и вся чреда событий.
«Особенно я люблю наш овраг ночью. С его глубокого дна видно чёрное небо, а в нем насыпано много красивых блестящих звезд. Они очень высоко, и как ни прыгай, не достанешь. Вместо солнца выходит белая луна. Холодок пробегает по спине, шерсть встает дыбом. И если спишь при луне, бывают сны, от которых текут слезы, а внутри так сладко щемит».
Конечно же, были совместные поездки на Грушинский, походы в театры, в киноклуб «Ракурс» (не обменивались впечатлениями, а коллективно молчали после просмотра «Зеркала» Тарковского).
Студия для меня - это братство единомышленников, союз тонко чувствующих и жаждущих активной и насыщенной жизни творческих индивидуальностей, источник для саморазвития и вдохновения… Это незабываемые и счастливые страницы молодости. В общем - Подарок Судьбы.
***
И тут у Оли появилась возможность устроиться на должность руководителя театрального коллектива в почти пустующий клуб ТТУ, что позволило нам продолжить ежедневные репетиции, показ готовых работ и подготовку новых постановок.
Здесь родились Олина работа «Лестничная клетка» Людмилы Петрушевской, автора, как оказалось, запрещенного в Куйбышеве; и веселый музыкальный проект Сергея Чичкова и Шуры Скоробавенко «Веселые нищие» по Р. Бернсу. Володя Черняев начинал здесь свою будущую пластическую работу по Бидструпу. Впоследствии он с Женей Дробышевым поставил целый спектакль в театре «Самарская площадь». Здесь мы начали «Легенду об Искремасе» по фильму А. Митты «Гори, гори, моя звезда». Период ТТУ был очень плодотворным.
Казалось, наконец случилось чудо, и мы сможем построить свой театр - от вешалки, о которой говорил Станиславский, до афиш на тумбах города. Строить взвешенную репертуарную политику, обустраивать свое сценическое пространство. Мы обрели свое название - «Арена», как символ открытого пространства для человеческих эмоций и поступков, для честного - глаза в глаза - разговора со зрителем о проблемах, волнующих нас самих.
Но настало время, когда внутри коллектива и вокруг него начала складываться какая-то душная атмосфера. Мы были открыты для всех, поэтому на репетициях всегда присутствовали какие-то люди - знакомые знакомых, чьи-то друзья, потенциальные будущие участники нашего процесса и просто зашедшие на огонек. Мы были рады всем.
Вдруг из комнаты украли единственный магнитофон. Впоследствии выяснилось, что никто его не крал, просто местное начальство организовывало серию поступков, нас дискредитирующих. Собирались материалы, со многими ребятами, на тот момент студентами различных вузов, нашими знакомыми и друзьями, беседовали «товарищи в штатском», разъясняя гнилую сущность нас как руководителей, заодно объясняя, что можно в вузе и не доучиться. Ребята давали подписку о неразглашении тех бесед и молчали, изматывая себя и окружающих «великой» тайной.
Великое счастье, что на спектакли мы не продавали билеты, только приглашения, если бы это случилось, то повод навесить еще и «уголовку» был бы найден.
«Гори, гори моя звезда» так и не состоялась, сгорела, не осветив своим светом дальнейшую жизнь, не реализовав мои надежды и чаянья.
В конце концов руки дошли до нас с Олей. Шестичасовые беседы-допросы - профилактическая работа, так это тогда называлось: зачем вам это надо, бросайте это всё. Главное требование - роспуск студии, прекращение деятельности коллектива. На дворе стояла весна 1980 года.
Да, можно говорить, что была проявлена гуманность: нас не посадили, не смогли разрушить семью, лишить нас детей. Правда, почти до 1986-го новые беседы - то в военкомате, то прямо в рабочем кабинете. Оле назначали беседы на лавочке сквера площади Революции.
А что же студия? Оле предложили уволиться из ТТУ буквально через неделю после этих событий. Нам было заявлено, что судьба ребят, с которыми мы строили нашу студию, в наших руках, представления по месту учебы каждого студийца могут быть отправлены, и не факт, что это не отразится на их жизни в будущем. Выбор был небольшим, мы подумали и решили закрыть студию и разойтись.
***
Студия просуществовала с перерывами 1550 дней. Четыре с небольшим года. Мы только-только начали ходить, задавать вопросы, мы болели всеми детскими болезнями (что-то не доводили до конца и начинали новое), но мы выздоравливали. Мы все вместе учили и учились друг у друга честности и порядочности, думать и выражать свои мысли речью, телом, эмоцией. Мы учились жить и творить вместе, рука об руку… И вот когда что-то стало получаться, всё умерло. Слезы и Пустота.
Было много потерь. Мы навсегда потеряли мою Олю, без которой, конечно, ничего бы этого не состоялось, Танечку Гарину, Олега Дымшица, Юру Панюшкина, наше белокурое солнце Лешу Кузнецова, достойного и умного Игоря Саморукова, прекрасного актера и неугомонного романтика Володю Черняева. Господи, как же все это невыносимо.
Мы не приумножили «достигнутое мировым театром», но мы обрели главное: мы не потерялись в жизни, мои дети всегда знали и знают, кто такие Студийцы. Эти люди со мной всегда, это то настоящее, что каждый человек обязан приобрести: самые надежные, верные друзья. Любящие друг друга люди, способные ради друг друга на самые-самые поступки и подвиги.
Я благодарен вам, мои дорогие ребята, тем, с кем расстался тогда, в начале 80-х, но остался навсегда. Я всегда знал и знаю наверняка, что в моей жизни есть Подарок Судьбы - вы, дорогие мои человеки, мною когда-то высмотренные в этом мире. Чем не Подарок?
Опубликована в «Свежей газеты. Культуре» от 16 июля 2020 года, № 13-14 (186-187)