Дерек Уолкотт: на голову выше всех
На карибском острове Сент-Люсия в пятницу в возрасте 87 лет скончался, наверное, самый именитый его уроженец - поэт и нобелевский лауреат (1992) сэр Дерек Уолкотт.
Русскому читателю он более всего известен как друг, собутыльник и переводчик Иосифа Бродского, автор множества стихотворений, посвящённых его памяти. О своём знакомстве со стихами Уолкотта Бродский рассказывал:
Я испытал настоящее потрясение. Я понял, что передо мной крупнейшая фигура, поэт масштаба - ну, скажем, Мильтона. Для большей точности я поставил бы его где-то между Марло и Мильтоном. Он тоже пишет стихотворные драмы и обладает той же могучей силой духа. Он не устает меня поражать. Критики пытаются сделать из него чисто колониального автора, привязать его творчество к Вест-Индии - по-моему, это преступление. Он на голову выше всех.
Бродский, как мы можем догадываться, не слишком верил в возможность и осмысленность перевода русских стихов на английский (так же, как и в пользу их исполнения со сцены, добавил бы Юрский). Поэтические переводы Уолкотта, хоть и правленные самим Бродским по много раз, на мой вкус, подтверждают обоснованность этих сомнений. Вот как звучит в переводе Уолкотта одно из моих любимых стихотворений Бродского, написанное в 1977 году:
Письма династии Минь
I
"Скоро тринадцать лет, как соловей из клетки
вырвался и улетел. И, на ночь глядя, таблетки
богдыхан запивает кровью проштрафившегося портного,
откидывается на подушки и, включив заводного,
погружается в сон, убаюканный ровной песней.
Вот такие теперь мы празднуем в Поднебесной
невеселые, нечетные годовщины.
Специальное зеркало, разглаживающее морщины,
каждый год дорожает. Наш маленький сад в упадке.
Небо тоже исколото шпилями, как лопатки
и затылок больного (которого только спину
мы и видим). И я иногда объясняю сыну
богдыхана природу звезд, а он отпускает шутки.
Это письмо от твоей, возлюбленный, Дикой Утки
писано тушью на рисовой тонкой бумаге, что дала мне императрица.
Почему-то вокруг все больше бумаги, все меньше риса".
II
"Дорога в тысячу ли начинается с одного
шага, - гласит пословица. Жалко, что от него
не зависит дорога обратно, превосходящая многократно
тысячу ли. Особенно отсчитывая от "о".
Одна ли тысяча ли, две ли тысячи ли -
тысяча означает, что ты сейчас вдали
от родимого крова, и зараза бессмысленности со слова
перекидывается на цифры; особенно на нули.
Ветер несет нас на Запад, как желтые семена
из лопнувшего стручка, - туда, где стоит Стена.
На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф,
как любые другие неразборчивые письмена.
Движенье в одну сторону превращает меня
в нечто вытянутое, как голова коня.
Силы, жившие в теле, ушли на трение тени
о сухие колосья дикого ячменя".Letters from the Ming Dynasty
i
Soon it will be thirteen years since the nightingale
fluttered out of its cage and vanished. and, at nightfall,
the Emperor washes down his medicine with the blood
of another tailor, then, propped on silk pillows, turns on a jeweled bird
that lulls him with its level, identical song.
It’s this sort of anniversary, odd-numbered, wrong,
that we celebrate these days in our “Land-under-Heaven."
The special mirror that smooths wrinkles even
costs more every year. Our small garden is choked with weeds.
The sky, too, is pierced by spires like pins in the shoulder blades
of someone so sick that his back is all we’re allowed to see,
and whenever I talk about astronomy
to the Emperor’s son, he begins to joke…
This letter to you, Beloved, from your Wild Duck
is brushed onto scented rice paper given me by the Empress.
Lately there is no rice but the flow of rice paper is endless.
ii
"A thousand-li-long road starts with the first step,” as
the proverb goes. Pity the road home does
not depend on that same step. It exceeds ten times
a thousand li, especially counting from zeros.
One thousand li, two thousand li-
a thousand means “Thou shalt not ever see
thy native place.” And the meaninglessness, like a plague,
leaps from words onto numbers, onto zeros especially.
Wind blows us westward like the yellow tares
from a dried pod, there where the Wall towers.
Against it man’s figure is ugly and stiff as a frightening hieroglyph,
as any illegible scripture at which one stares.
this pull in one direction only has made
me something elongated, like a horse’s head,
and all the body should do is spent by its shadow
rustling across the wild barley’s withered blade.
Вот ещё один перевод Уолкотта - рождественское стихотворение 1994 года, посвящённое замечательной пианистке Елизавете Леонской (оригинал). Это уже совсем никак не хочется комментировать. Впрочем, если бы Бродского взялись переводить Марло и Мильтон, вряд ли у них вышло бы лучше.
Русскому читателю он более всего известен как друг, собутыльник и переводчик Иосифа Бродского, автор множества стихотворений, посвящённых его памяти. О своём знакомстве со стихами Уолкотта Бродский рассказывал:
Я испытал настоящее потрясение. Я понял, что передо мной крупнейшая фигура, поэт масштаба - ну, скажем, Мильтона. Для большей точности я поставил бы его где-то между Марло и Мильтоном. Он тоже пишет стихотворные драмы и обладает той же могучей силой духа. Он не устает меня поражать. Критики пытаются сделать из него чисто колониального автора, привязать его творчество к Вест-Индии - по-моему, это преступление. Он на голову выше всех.
Бродский, как мы можем догадываться, не слишком верил в возможность и осмысленность перевода русских стихов на английский (так же, как и в пользу их исполнения со сцены, добавил бы Юрский). Поэтические переводы Уолкотта, хоть и правленные самим Бродским по много раз, на мой вкус, подтверждают обоснованность этих сомнений. Вот как звучит в переводе Уолкотта одно из моих любимых стихотворений Бродского, написанное в 1977 году:
Письма династии Минь
I
"Скоро тринадцать лет, как соловей из клетки
вырвался и улетел. И, на ночь глядя, таблетки
богдыхан запивает кровью проштрафившегося портного,
откидывается на подушки и, включив заводного,
погружается в сон, убаюканный ровной песней.
Вот такие теперь мы празднуем в Поднебесной
невеселые, нечетные годовщины.
Специальное зеркало, разглаживающее морщины,
каждый год дорожает. Наш маленький сад в упадке.
Небо тоже исколото шпилями, как лопатки
и затылок больного (которого только спину
мы и видим). И я иногда объясняю сыну
богдыхана природу звезд, а он отпускает шутки.
Это письмо от твоей, возлюбленный, Дикой Утки
писано тушью на рисовой тонкой бумаге, что дала мне императрица.
Почему-то вокруг все больше бумаги, все меньше риса".
II
"Дорога в тысячу ли начинается с одного
шага, - гласит пословица. Жалко, что от него
не зависит дорога обратно, превосходящая многократно
тысячу ли. Особенно отсчитывая от "о".
Одна ли тысяча ли, две ли тысячи ли -
тысяча означает, что ты сейчас вдали
от родимого крова, и зараза бессмысленности со слова
перекидывается на цифры; особенно на нули.
Ветер несет нас на Запад, как желтые семена
из лопнувшего стручка, - туда, где стоит Стена.
На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф,
как любые другие неразборчивые письмена.
Движенье в одну сторону превращает меня
в нечто вытянутое, как голова коня.
Силы, жившие в теле, ушли на трение тени
о сухие колосья дикого ячменя".Letters from the Ming Dynasty
i
Soon it will be thirteen years since the nightingale
fluttered out of its cage and vanished. and, at nightfall,
the Emperor washes down his medicine with the blood
of another tailor, then, propped on silk pillows, turns on a jeweled bird
that lulls him with its level, identical song.
It’s this sort of anniversary, odd-numbered, wrong,
that we celebrate these days in our “Land-under-Heaven."
The special mirror that smooths wrinkles even
costs more every year. Our small garden is choked with weeds.
The sky, too, is pierced by spires like pins in the shoulder blades
of someone so sick that his back is all we’re allowed to see,
and whenever I talk about astronomy
to the Emperor’s son, he begins to joke…
This letter to you, Beloved, from your Wild Duck
is brushed onto scented rice paper given me by the Empress.
Lately there is no rice but the flow of rice paper is endless.
ii
"A thousand-li-long road starts with the first step,” as
the proverb goes. Pity the road home does
not depend on that same step. It exceeds ten times
a thousand li, especially counting from zeros.
One thousand li, two thousand li-
a thousand means “Thou shalt not ever see
thy native place.” And the meaninglessness, like a plague,
leaps from words onto numbers, onto zeros especially.
Wind blows us westward like the yellow tares
from a dried pod, there where the Wall towers.
Against it man’s figure is ugly and stiff as a frightening hieroglyph,
as any illegible scripture at which one stares.
this pull in one direction only has made
me something elongated, like a horse’s head,
and all the body should do is spent by its shadow
rustling across the wild barley’s withered blade.
Вот ещё один перевод Уолкотта - рождественское стихотворение 1994 года, посвящённое замечательной пианистке Елизавете Леонской (оригинал). Это уже совсем никак не хочется комментировать. Впрочем, если бы Бродского взялись переводить Марло и Мильтон, вряд ли у них вышло бы лучше.