Приключения на жопу доктора Сидорова
Сидорову делали фистулотомию. У него был старый парапроктит, началом в сорок два года тому назад. Когда Сидорову еще не исполнился год, у него обнаружили свищ в жопе. Мама Сидорова плакала, даже наверное пыталась молиться, хотя ощущала себя атеисткой, возила его по врачам, которые угрожали ей немедленной операцией. Слово "операция" мама боялась больше всего. Оно было ей не понятно. При слове "операция" ей представлялся маленький мальчик, разрезанный крест-накрест, с выпотрошенными внутренностями, заботливо уложенными в стерильные лоточки. От лоточков тянулись маленькие тонкие верёвочки кишок к напрочь открытой брюшной полости. Четыре лоскута кожи и мышц были откинуты на все части света, как готовый к съедению физалис. Мальчик тянул свои слабые ручонки к маме, которую не видел, потому что её не пускали в операционную, и шептал: "Мама, спаси меня, спаси..." (хотя Сидоров говорить ещё не умел). И мама плакала, но продолжала возить Сидорова по врачам, надеясь, что от операции удастся отвертеться.
Через несколько дней маме улыбнулось счастье: она попала к Профессору. Профессор, взглянув на Сидорова, почесал нос, осмотрел его и сказал: "Гражданочка, езжайте домой. Всё у вас будет хорошо, и никаких операций не надо, вы только делайте то-то и то-то, и начинайте его прикармливать по всей программе"
Мама немедленно стала делать то-то и то-то, а заодно и прикармливать Сидорова по всей программе. Сидоров ожил, свищ в его жопе зарос, и сам Сидоров стал расти. Скоро все забыли об этом досадном недоразумении. Сидоров окончил школу, институт, женился, рожал детей, защитил диссертацию, потом плюнул на медицину, потом вернулся в неё, потом опять плюнул, короче, жил полной жизнью. Однако в сорок два года у него в жопе возник пупырь. Сидоров задним умом понимал, что это парапроктит, но не предпринимал никаких действий. Пупырь рос, болел, и наконец, когда появилась лихорадка, заставил обратиться к доктору. К своему близкому другу и однокашнику, доктору Хаеву. В отличие от Сидорова, доктор Хаев с медициной не завязывал, и трудился на ее гнойной ниве. Был гнойным хирургом.
Доктор Хаев качал головой и не решался дотронуться до жопы Сидорова. Потом он повёл его к гениальному хирургу. Гениальный хирург согласился, что это парапроктит, и что надо резать. Но Сидорову надо было лететь в Америку через три дня, поэтому радикальную операцию, фистулотомию, было решено не проводить. Только вскрытие абсцесса, частичная ревизия свищевого хода, насколько возможно, только почистить стенки - и всё.
После операции доктор Хаев сказал Сидорову: "Ну, в общем, теперь я знаю, что человек ты хороший". "Почему?" - удивился Сидоров. "Когда тебя укололи, ты задышал глубоко, потом сказал: "Слава Тебе, Господи", а перед тем, как отключиться, спросил нашу Оксану, операционную медсестру: "Как вы думаете, смогу ли я ходить в фитнес в ближайшее время?"
Сидоров улетел в Америку с дыркой в жопе. Жена ему делала перевязки. Она боялась, а он её пугал, говоря "Ой!", когда ему было больно. В Америке он решил сходить к проктологу и выбрал представителя известной проктологической династии, итальянца, доктора Лакву. Лаква осмотрел Сидорова, а когда узнал, что Сидоров врач, то немедленно спросил: "А откуда вылезает этот самый парапроктит, а?" - и хитро прищурился.
Сидоров ответил: "Из крипты"
"Да, - посерьёзнел Лаква, - это то, чего я добиваюсь от своих студентов. И далеко не все из них это понимают. Короче, - хлопнул он в ладоши, - давайте сделаем вашу фистулу по полной программе. Записываемся на операцию через две недели. Перед операцией приедьте и покажитесь".
Все две недели Сидоров вёл разгульный образ жизни. Разгуливал по природе, улицам и площадям. Катался на велосипеде, сидя на велосипедном сиденье разрезанной жопой, ездил с детьми и женой по Америке на машине, летал на одномоторном самолёте над Путин-беем (это курорт такой в штате Огайо), жил в палатке, коттеджах (коттедж - это по-американски сарай или однокомнатная хижина, но никак не дом метросексуала Грефа), и жопа тем временем заросла. Так что когда он приехал к доктору Лакве в день операции, то предложил: "Давайте забудем о моей жопе, она в полном порядке". Но доктор Лаква усмехнулся: "Мы уже наметили день операции. И вы же понимаете, что если жопа один раз вскрылась, то она будет это делать постоянно"
Сидоров покорно надел смирительную рубашку (так ему показалось, хотя это была лишь обычная одежда для оперируемых пациентов), носки, и стал ждать, когда его позовут.
Его позвали через две минуты. Уложили на каталку, вкололи браунюлю, поставили капельницу и отвезли в предоперационную. К нему подошел улыбающийся ДЦПшник, с явными движениями, и представился: "Я доктор Силливан, и я буду вашим анестезиологом". Сидорову он понравился, Сидоров всегда думал, что ДЦП не причина для жизни вне общества. Доктор Силливан стал рассказывать Сидорову о том, что ему предстоит, но Сидоров прервал его: "Сёр, ай'м э дактор, ай ноу, ду ё джоб эз ю хэв ту ду энд тейк кеар эбаут ми энд ёселф".
Тогда через пять минут Сидорова отвезли в операционную, где доктор Силливан надел на Сидорова ингаляционную маску и приказал считать вантуфри. Сидоров стал дышать и думать, что за херня, зачем эта маска, если ему будут давать внутривенный наркоз. Он дышал, думал, а потом проснулся, и всё уже было закончено. Операция была соперирована. Потом ему объяснили, что это легкий "снотворный" наркоз, чтоб больной не дай Бог чего-нибудь не сморозил против себя во время засыпания. Его ингаляционным образом усыпляют лёгкой смесью, чтоб он ничего не пикнул, а потом уже дают внутривенное средство. А иначе раньше было много судебных исков о рассказанных под наркозом историях про то, что наркотизируемый на самом деле гомосексуален донельзя, или что он содержит двенадцать любовниц, или же, что его жена имеет двенадцать любовников, а он не решается ей ничего возразить, или ещё какая-нибудь херня. Или не он, а она, если больной не больной, а больная. Короче, всё под контролем. Короче, короче...
Короче, Сидоров проснулся от жгучего желания посрать. Он открыл глаза и увидел вокруг себя жену, капельницу и бледно-серую кафельную плитку. Сидоров позвал медсестру. Та пришла через пару минут. "Я срать хочу"(вернее, он произнес "какать" по-английски, но хотел он именно срать), - сказал Сидоров медсестре. Та отчётливо дежурно улыбнулась частью рта и шепнула Сидорову на ухо: "уверяю вас, сэр, вы не будете срать в течение суток как минимум". И ушла. А Сидоров продолжал хотеть срать. И у него болела жопа. И никого не было рядом из медперсонала. И он сразу вспомнил всех своих больных. И тех, которых вылечил, и которых похоронил. Всех.
Через полчаса Сидоров решил, что надо уходить. Посрать не дадут, а жопа болеть не перестанет. Он позвал медсестру. Та пришла с рецептом от Лаквы:
- Доктор оставил вам рецепт на обезболивающие.
Сидоров посмотрел на бумажку и увидел, что доктор выписал ему супернаркотики в таблетках.
- Завтра с утра снимите повязку, сядьте в ванну и основательно промойте вашу рану, - сказала нёрс. Назвать её медсестрой у Сидорова уже не было сил. - Когда будете срать, то жопу мойте в ванночке, ни в коем случае не вытирайте туалетной бумагой, только промакивайте. Ешьте всё подряд, никакой специальной диеты. Это дословно вам передал доктор Лаква.
Сидоров встал, оделся с помощью жены и похромал к выходу. В холле он встретил куда-то спешащего доктора Силливана. "Хай, дактэ, - проговорил Сидоров, - thank u so much for ёр пёрфект джоб"
Доктор Силливан, мотая головой из-за ДЦП, улыбнулся и протянул Сидорову руку.
- Бля, - подумал Сидоров, - сколько нормальных людей у нас загубили, поставив невозможный диагноз ДЦП. А ведь они все такие же люди, как и остальные мы. - Он пожал руку доктора Силливана. Проклятая скупая мужская набухла в углу его левого глаза. Хотя правый глаз тоже не остался в стороне. Но доктор убежал, а Сидоров продолжал идти к выходу.
Выйдя из клиники, он немедленно поспешил к аптеке. Отдав рецепт фармацевту (в аптеках Америки не подают рецептуру в индивидуальных заводских упаковках, а необходимое (выписанное) число таблеток отсыпают в частные аптечные флаконы из огромных профессиональных контейнеров с таблетками, часто не у себя в аптеке, а у более крупной фармфирмы, у которой эти таблетки есть в наличии, наклеивают на них распечатку, где указывается как их принимать, и вообще что это такое, а также фамилия доктора и пациента), Сидоров заинтересовался телескопическими палками-клюшками, продававшимися там же за двадцать пять долларов. Он думал, стоит ли купить красивую клюшку и ходить, опираясь на неё. Пока он думал, фармацевт вынес ему его заказ. Сто двадцать таблеток очень мощного наркотика гидрокодон.
Сидоров выпил две сразу и стал продолжать ждать жену с машиной. Она ещё до операции припарковалась недалеко от больницы, но найти машину сейчас не могла, и всё искала её, бродя по окрестным блокам. Нашла только через сорок минут, а жопа у Сидорова как болела, так и продолжала болеть, и срать он хотеть не переставал. Сидоров шарахался из стороны в сторону, из блока в блок, потом увидел ликёрную, зашёл, купил поллитра Джека Дэниелса, открыл его прямо внутри магазина, сделал два глотка и успокоился. Жопа стала медленно отпускать. Он вернулся к клинике.
Подъехала жена, Сидоров сел в машину. Сел очень аккуратно, на два кулака под обе ягодицы. Потом устроился на левом боку, попытался заснуть, не получилось. Сидоров не мог спать, когда кто-то из родных находится за рулём автомобиля, в котором его везут.
Он не успокаивался и во время движения по городу, и после выезда из города. Он ей подсказывал, хотя понимал, что этого делать не нужно. Просто его это отвлекало от боли в жопе. Потом наркотик с Джеком стали давать своё, и Сидоров отрубился на время.
Он проснулся уже на шестом экзите, на Нью-Джёрзи тёрнпайке. Солнце светило ярко, и Сидорову вдруг захотелось жить. Он давно об этом не задумывался, а теперь вдруг забоялся. Слово "забоялся" он вспомнил из детства.
Сидоров дождался приезда домой, вылез из машины и заковылял к туалету. Сев на унитаз, он обнаружил, что жопа заклеена пластырем. Вся её центральная часть. С обеих сторон.
Сидоров немедленно вспомнил, что все называют пластырь "лейкопластырем", хотя это на русско-латинском обозначает просто "белый пластырь", а не "клейкий пластырь". Сидорова всегда бесило, что розовый пластырь, который постоянно только и был в его отделении гематологии и интенсивной терапии, сёстры, больные и даже врачи называли лейкопластырем. Во-первых это длиннее, чем просто пластырь, а во-вторых этимологически неправильно.
Подумав об этимологии, Сидоров сразу вспомнил своего друга рентгенолога Давида. Грузина. Однажды Сидоров привёл к нему больного для какой-то рентгенографии, а Давид начал ему жаловаться на одного реаниматолога, который плохо ставил подключичные катетеры.
- Да у него просто руки под хуй заточены, - простодушно сказал ему Сидоров.
Давид задумался на две минуты, стал тереть нос, затылок, а потом произнёс:
- Слушай, я этимологически не понимаю, что это означает?
Сидоров решил отложить процесс дефекации до более удобного момента. Он поднялся к себе в комнату, выпил еще таблетку наркотика и попробовал заснуть. Но коварный наркотик стал действовать на Сидорова парадоксально. Он заставлял Сидорова чувствовать каждую складку на простыни и одеяле, каждый звук, каждый запах, и ощущать в этом угрозу. Сидоров прекрасно понимал, что никакой угрозы в этом нет, но наркотик не сдавался. Борьба с наркотиком продолжалась часа два, пока Сидоров не победил и не уснул.
Вечером Сидоров съел пюре и котлету. Потом допил Джека и заснул, наконец, безо всяких парадоксальных эффектов.
На следующий день Сидорову срать не хотелось. Он в основном валялся на кровати, гуляя по интернету, общаясь с друзьями в скайпе, читая Новый Завет, и почти не вставал. Нёрс не обманула. Жопа у него болела, но Сидоров терпел. Периодически к нему заглядывали дети и жена, так что он не скучал. Но на третий день Сидорова припёрло. Он зашёл в туалет, сорвал с себя пластырь и сел на унитаз.
Он понимал, что раба из себя лучше выдавливать не по капле, а сразу. Это хоть и больнее, но зато короче. Но раб упирался и причинял ужасную боль. Сидоров решался минуты две, потом набрал в лёгкие воздуха и заорал что есть мочи, напрягая мышцы живота и создавая давление в полости малого таза.
Ничего не вышло. Лишь боль взорвала его мозг и жопу.
Сидоров повторил попытку. Он орал довольно долго, и наконец ощутил, как кусок раба его покидает. Сидоров привстал и увидел маленькую какашку, которая плавала в кровавой воде унитаза.
- И ты, малый раб, - сказал ей Сидоров. Затем сел на край ванны и пустил воду. Душ был встроен в стенку и не снимался, поэтому использовать его в качестве биде было невозможно. Сидоров набрал в руку воды из струи и попробовал вымыть задницу. Задница оказалась похожей на ежа, из неё во все стороны торчали острые концы засохшего кетгута. Сидоров удивился. Потом понял, что Лаква в виде бонуса удалил ему геморрой. Тогда он закрыл слив ванны пробкой, набрал воды почти до края и минут десять сидел елозя жопой из стороны в сторону в воде и подгребая обеими руками. Душ фиксированно выглядывал из стенки ванной комнаты, раскрыв от удивления многодырчатый рот.
Через несколько дней Сидоров уже привык к тому, что после недоделанного акта дефекации (а доделать его было невозможно, раб выходил только малыми порциями) срать хочется еще больше из-за раздражения проткнутой насквозь ампулы прямой кишки. Он смирился с болью, неудобствами, и покорно ждал, когда всё это закончится. Жена его перевязывала, наркотики он больше не принимал по причине полной ненужности и парадоксального действия. Сидоров несколько раз садился за руль, часто гулял, питался и срал тоже часто, но понемногу, пил много жидкости, и вот через неделю пришло время улетать в Москву. Сидоров был настолько безмозглым, что гидрокодон решил взять с собой и уложил в багажный чемодан. Спойлер: его нигде не заметили.
Он надел специально заготовленный памперс для взрослых. В ДжФКей после рентгеновского осмотра сумки его отозвал в сторону охранник.
- У вас жидкость в сумке, - сообщил он Сидорову.
- Да, - согласился Сидоров. - Это йодопирон. Он нужен мне для обработки послеоперационной раны.
- Ничего не знаю, - отрезал охранник, - жидкость на борт брать нельзя.
- У меня была операция, мне эта жидкость необходима.
- Нельзя. Что вам оперировали?
- Жопу. Хотите посмотреть?
- Ооо. Аааа. Ээээ. Бедняга. Ну ладно, идите, - охранник понимающе закивал.
Сидоров долетел без приключений, даже поспал. Дома он с наслаждением вымыл зад с помощью биде. Жизнь налаживалась. Через неделю кетгут стал отваливаться, еще через две недели рана от проткнутого насквозь свищевого хода стала затягиваться. Через месяц Сидоров почувствовал себя полностью здоровым. К сожалению, это выяснилось через три года, доктор Лаква промахнулся, и проткнул Сидорову прямую кишку не по ходу свищевого пути. Свищ остался, и в конце концов дал рецидив. Но это уже совсем другая, хотя и не менее весёлая история.
Через несколько дней маме улыбнулось счастье: она попала к Профессору. Профессор, взглянув на Сидорова, почесал нос, осмотрел его и сказал: "Гражданочка, езжайте домой. Всё у вас будет хорошо, и никаких операций не надо, вы только делайте то-то и то-то, и начинайте его прикармливать по всей программе"
Мама немедленно стала делать то-то и то-то, а заодно и прикармливать Сидорова по всей программе. Сидоров ожил, свищ в его жопе зарос, и сам Сидоров стал расти. Скоро все забыли об этом досадном недоразумении. Сидоров окончил школу, институт, женился, рожал детей, защитил диссертацию, потом плюнул на медицину, потом вернулся в неё, потом опять плюнул, короче, жил полной жизнью. Однако в сорок два года у него в жопе возник пупырь. Сидоров задним умом понимал, что это парапроктит, но не предпринимал никаких действий. Пупырь рос, болел, и наконец, когда появилась лихорадка, заставил обратиться к доктору. К своему близкому другу и однокашнику, доктору Хаеву. В отличие от Сидорова, доктор Хаев с медициной не завязывал, и трудился на ее гнойной ниве. Был гнойным хирургом.
Доктор Хаев качал головой и не решался дотронуться до жопы Сидорова. Потом он повёл его к гениальному хирургу. Гениальный хирург согласился, что это парапроктит, и что надо резать. Но Сидорову надо было лететь в Америку через три дня, поэтому радикальную операцию, фистулотомию, было решено не проводить. Только вскрытие абсцесса, частичная ревизия свищевого хода, насколько возможно, только почистить стенки - и всё.
После операции доктор Хаев сказал Сидорову: "Ну, в общем, теперь я знаю, что человек ты хороший". "Почему?" - удивился Сидоров. "Когда тебя укололи, ты задышал глубоко, потом сказал: "Слава Тебе, Господи", а перед тем, как отключиться, спросил нашу Оксану, операционную медсестру: "Как вы думаете, смогу ли я ходить в фитнес в ближайшее время?"
Сидоров улетел в Америку с дыркой в жопе. Жена ему делала перевязки. Она боялась, а он её пугал, говоря "Ой!", когда ему было больно. В Америке он решил сходить к проктологу и выбрал представителя известной проктологической династии, итальянца, доктора Лакву. Лаква осмотрел Сидорова, а когда узнал, что Сидоров врач, то немедленно спросил: "А откуда вылезает этот самый парапроктит, а?" - и хитро прищурился.
Сидоров ответил: "Из крипты"
"Да, - посерьёзнел Лаква, - это то, чего я добиваюсь от своих студентов. И далеко не все из них это понимают. Короче, - хлопнул он в ладоши, - давайте сделаем вашу фистулу по полной программе. Записываемся на операцию через две недели. Перед операцией приедьте и покажитесь".
Все две недели Сидоров вёл разгульный образ жизни. Разгуливал по природе, улицам и площадям. Катался на велосипеде, сидя на велосипедном сиденье разрезанной жопой, ездил с детьми и женой по Америке на машине, летал на одномоторном самолёте над Путин-беем (это курорт такой в штате Огайо), жил в палатке, коттеджах (коттедж - это по-американски сарай или однокомнатная хижина, но никак не дом метросексуала Грефа), и жопа тем временем заросла. Так что когда он приехал к доктору Лакве в день операции, то предложил: "Давайте забудем о моей жопе, она в полном порядке". Но доктор Лаква усмехнулся: "Мы уже наметили день операции. И вы же понимаете, что если жопа один раз вскрылась, то она будет это делать постоянно"
Сидоров покорно надел смирительную рубашку (так ему показалось, хотя это была лишь обычная одежда для оперируемых пациентов), носки, и стал ждать, когда его позовут.
Его позвали через две минуты. Уложили на каталку, вкололи браунюлю, поставили капельницу и отвезли в предоперационную. К нему подошел улыбающийся ДЦПшник, с явными движениями, и представился: "Я доктор Силливан, и я буду вашим анестезиологом". Сидорову он понравился, Сидоров всегда думал, что ДЦП не причина для жизни вне общества. Доктор Силливан стал рассказывать Сидорову о том, что ему предстоит, но Сидоров прервал его: "Сёр, ай'м э дактор, ай ноу, ду ё джоб эз ю хэв ту ду энд тейк кеар эбаут ми энд ёселф".
Тогда через пять минут Сидорова отвезли в операционную, где доктор Силливан надел на Сидорова ингаляционную маску и приказал считать вантуфри. Сидоров стал дышать и думать, что за херня, зачем эта маска, если ему будут давать внутривенный наркоз. Он дышал, думал, а потом проснулся, и всё уже было закончено. Операция была соперирована. Потом ему объяснили, что это легкий "снотворный" наркоз, чтоб больной не дай Бог чего-нибудь не сморозил против себя во время засыпания. Его ингаляционным образом усыпляют лёгкой смесью, чтоб он ничего не пикнул, а потом уже дают внутривенное средство. А иначе раньше было много судебных исков о рассказанных под наркозом историях про то, что наркотизируемый на самом деле гомосексуален донельзя, или что он содержит двенадцать любовниц, или же, что его жена имеет двенадцать любовников, а он не решается ей ничего возразить, или ещё какая-нибудь херня. Или не он, а она, если больной не больной, а больная. Короче, всё под контролем. Короче, короче...
Короче, Сидоров проснулся от жгучего желания посрать. Он открыл глаза и увидел вокруг себя жену, капельницу и бледно-серую кафельную плитку. Сидоров позвал медсестру. Та пришла через пару минут. "Я срать хочу"(вернее, он произнес "какать" по-английски, но хотел он именно срать), - сказал Сидоров медсестре. Та отчётливо дежурно улыбнулась частью рта и шепнула Сидорову на ухо: "уверяю вас, сэр, вы не будете срать в течение суток как минимум". И ушла. А Сидоров продолжал хотеть срать. И у него болела жопа. И никого не было рядом из медперсонала. И он сразу вспомнил всех своих больных. И тех, которых вылечил, и которых похоронил. Всех.
Через полчаса Сидоров решил, что надо уходить. Посрать не дадут, а жопа болеть не перестанет. Он позвал медсестру. Та пришла с рецептом от Лаквы:
- Доктор оставил вам рецепт на обезболивающие.
Сидоров посмотрел на бумажку и увидел, что доктор выписал ему супернаркотики в таблетках.
- Завтра с утра снимите повязку, сядьте в ванну и основательно промойте вашу рану, - сказала нёрс. Назвать её медсестрой у Сидорова уже не было сил. - Когда будете срать, то жопу мойте в ванночке, ни в коем случае не вытирайте туалетной бумагой, только промакивайте. Ешьте всё подряд, никакой специальной диеты. Это дословно вам передал доктор Лаква.
Сидоров встал, оделся с помощью жены и похромал к выходу. В холле он встретил куда-то спешащего доктора Силливана. "Хай, дактэ, - проговорил Сидоров, - thank u so much for ёр пёрфект джоб"
Доктор Силливан, мотая головой из-за ДЦП, улыбнулся и протянул Сидорову руку.
- Бля, - подумал Сидоров, - сколько нормальных людей у нас загубили, поставив невозможный диагноз ДЦП. А ведь они все такие же люди, как и остальные мы. - Он пожал руку доктора Силливана. Проклятая скупая мужская набухла в углу его левого глаза. Хотя правый глаз тоже не остался в стороне. Но доктор убежал, а Сидоров продолжал идти к выходу.
Выйдя из клиники, он немедленно поспешил к аптеке. Отдав рецепт фармацевту (в аптеках Америки не подают рецептуру в индивидуальных заводских упаковках, а необходимое (выписанное) число таблеток отсыпают в частные аптечные флаконы из огромных профессиональных контейнеров с таблетками, часто не у себя в аптеке, а у более крупной фармфирмы, у которой эти таблетки есть в наличии, наклеивают на них распечатку, где указывается как их принимать, и вообще что это такое, а также фамилия доктора и пациента), Сидоров заинтересовался телескопическими палками-клюшками, продававшимися там же за двадцать пять долларов. Он думал, стоит ли купить красивую клюшку и ходить, опираясь на неё. Пока он думал, фармацевт вынес ему его заказ. Сто двадцать таблеток очень мощного наркотика гидрокодон.
Сидоров выпил две сразу и стал продолжать ждать жену с машиной. Она ещё до операции припарковалась недалеко от больницы, но найти машину сейчас не могла, и всё искала её, бродя по окрестным блокам. Нашла только через сорок минут, а жопа у Сидорова как болела, так и продолжала болеть, и срать он хотеть не переставал. Сидоров шарахался из стороны в сторону, из блока в блок, потом увидел ликёрную, зашёл, купил поллитра Джека Дэниелса, открыл его прямо внутри магазина, сделал два глотка и успокоился. Жопа стала медленно отпускать. Он вернулся к клинике.
Подъехала жена, Сидоров сел в машину. Сел очень аккуратно, на два кулака под обе ягодицы. Потом устроился на левом боку, попытался заснуть, не получилось. Сидоров не мог спать, когда кто-то из родных находится за рулём автомобиля, в котором его везут.
Он не успокаивался и во время движения по городу, и после выезда из города. Он ей подсказывал, хотя понимал, что этого делать не нужно. Просто его это отвлекало от боли в жопе. Потом наркотик с Джеком стали давать своё, и Сидоров отрубился на время.
Он проснулся уже на шестом экзите, на Нью-Джёрзи тёрнпайке. Солнце светило ярко, и Сидорову вдруг захотелось жить. Он давно об этом не задумывался, а теперь вдруг забоялся. Слово "забоялся" он вспомнил из детства.
Сидоров дождался приезда домой, вылез из машины и заковылял к туалету. Сев на унитаз, он обнаружил, что жопа заклеена пластырем. Вся её центральная часть. С обеих сторон.
Сидоров немедленно вспомнил, что все называют пластырь "лейкопластырем", хотя это на русско-латинском обозначает просто "белый пластырь", а не "клейкий пластырь". Сидорова всегда бесило, что розовый пластырь, который постоянно только и был в его отделении гематологии и интенсивной терапии, сёстры, больные и даже врачи называли лейкопластырем. Во-первых это длиннее, чем просто пластырь, а во-вторых этимологически неправильно.
Подумав об этимологии, Сидоров сразу вспомнил своего друга рентгенолога Давида. Грузина. Однажды Сидоров привёл к нему больного для какой-то рентгенографии, а Давид начал ему жаловаться на одного реаниматолога, который плохо ставил подключичные катетеры.
- Да у него просто руки под хуй заточены, - простодушно сказал ему Сидоров.
Давид задумался на две минуты, стал тереть нос, затылок, а потом произнёс:
- Слушай, я этимологически не понимаю, что это означает?
Сидоров решил отложить процесс дефекации до более удобного момента. Он поднялся к себе в комнату, выпил еще таблетку наркотика и попробовал заснуть. Но коварный наркотик стал действовать на Сидорова парадоксально. Он заставлял Сидорова чувствовать каждую складку на простыни и одеяле, каждый звук, каждый запах, и ощущать в этом угрозу. Сидоров прекрасно понимал, что никакой угрозы в этом нет, но наркотик не сдавался. Борьба с наркотиком продолжалась часа два, пока Сидоров не победил и не уснул.
Вечером Сидоров съел пюре и котлету. Потом допил Джека и заснул, наконец, безо всяких парадоксальных эффектов.
На следующий день Сидорову срать не хотелось. Он в основном валялся на кровати, гуляя по интернету, общаясь с друзьями в скайпе, читая Новый Завет, и почти не вставал. Нёрс не обманула. Жопа у него болела, но Сидоров терпел. Периодически к нему заглядывали дети и жена, так что он не скучал. Но на третий день Сидорова припёрло. Он зашёл в туалет, сорвал с себя пластырь и сел на унитаз.
Он понимал, что раба из себя лучше выдавливать не по капле, а сразу. Это хоть и больнее, но зато короче. Но раб упирался и причинял ужасную боль. Сидоров решался минуты две, потом набрал в лёгкие воздуха и заорал что есть мочи, напрягая мышцы живота и создавая давление в полости малого таза.
Ничего не вышло. Лишь боль взорвала его мозг и жопу.
Сидоров повторил попытку. Он орал довольно долго, и наконец ощутил, как кусок раба его покидает. Сидоров привстал и увидел маленькую какашку, которая плавала в кровавой воде унитаза.
- И ты, малый раб, - сказал ей Сидоров. Затем сел на край ванны и пустил воду. Душ был встроен в стенку и не снимался, поэтому использовать его в качестве биде было невозможно. Сидоров набрал в руку воды из струи и попробовал вымыть задницу. Задница оказалась похожей на ежа, из неё во все стороны торчали острые концы засохшего кетгута. Сидоров удивился. Потом понял, что Лаква в виде бонуса удалил ему геморрой. Тогда он закрыл слив ванны пробкой, набрал воды почти до края и минут десять сидел елозя жопой из стороны в сторону в воде и подгребая обеими руками. Душ фиксированно выглядывал из стенки ванной комнаты, раскрыв от удивления многодырчатый рот.
Через несколько дней Сидоров уже привык к тому, что после недоделанного акта дефекации (а доделать его было невозможно, раб выходил только малыми порциями) срать хочется еще больше из-за раздражения проткнутой насквозь ампулы прямой кишки. Он смирился с болью, неудобствами, и покорно ждал, когда всё это закончится. Жена его перевязывала, наркотики он больше не принимал по причине полной ненужности и парадоксального действия. Сидоров несколько раз садился за руль, часто гулял, питался и срал тоже часто, но понемногу, пил много жидкости, и вот через неделю пришло время улетать в Москву. Сидоров был настолько безмозглым, что гидрокодон решил взять с собой и уложил в багажный чемодан. Спойлер: его нигде не заметили.
Он надел специально заготовленный памперс для взрослых. В ДжФКей после рентгеновского осмотра сумки его отозвал в сторону охранник.
- У вас жидкость в сумке, - сообщил он Сидорову.
- Да, - согласился Сидоров. - Это йодопирон. Он нужен мне для обработки послеоперационной раны.
- Ничего не знаю, - отрезал охранник, - жидкость на борт брать нельзя.
- У меня была операция, мне эта жидкость необходима.
- Нельзя. Что вам оперировали?
- Жопу. Хотите посмотреть?
- Ооо. Аааа. Ээээ. Бедняга. Ну ладно, идите, - охранник понимающе закивал.
Сидоров долетел без приключений, даже поспал. Дома он с наслаждением вымыл зад с помощью биде. Жизнь налаживалась. Через неделю кетгут стал отваливаться, еще через две недели рана от проткнутого насквозь свищевого хода стала затягиваться. Через месяц Сидоров почувствовал себя полностью здоровым. К сожалению, это выяснилось через три года, доктор Лаква промахнулся, и проткнул Сидорову прямую кишку не по ходу свищевого пути. Свищ остался, и в конце концов дал рецидив. Но это уже совсем другая, хотя и не менее весёлая история.