Александр Джеймсович (но это не точно) Гамильтон, первый министр финансов США, создатель финансовой системы, в которой до сих пор черт ногу сломит, а также главного ужастика, которым телевизионные аналитики до сих пор пытаются нас напугать: госдолга США. Юрист по образованию, блоггер-срачегон по велению души и основному занятию. Формат твиттера бы ему не подошел, но в ЖЖ начала нулевых он был бы боженькой.
Родился в городе Сен-Крой на острове Невис. Это Малые Антильские острова. Пальмы, ром, сахарный тростник. Мама его ушла от первого мужа и прижила детей с Джеймсом Гамильтоном, не венчаясь. По нынешним временам ничего особенного, а тогда это было неслыханное... ну вы поняли.
Когда Александру было 10 лет, папа Джеймс решил смыться - а вдруг маму обвинят в двоемужии? Вот так десять лет ничего не беспокоило, а тут внезапно. И смылся. Мама умерла от тропической лихорадки еще через 3 года. В общем, тяжелое детство, образование урывками, работа фактически в роли агента судоходной компании.
Но в 17 лет, после особо сурового урагана, практически сравнявшего этот городишко с землей, Гамильтон написал эссе на понятную русскому человеку тему "Кругом белый пушной зверь", только без ругани, а вполне себе изысканным стилем. Тут его тетка и священник, учивший пацана грамоте, сказали: "А у него талант, выбираться ему надо с этого острова, сгинет же не от лихорадки, так от рома". И устроили натурально благотворительный марафон "скинься на учебу талантливому сиротке". Местные сквайры, которые раньше могли свои деньги только пропить или пропить в борделе, внезапно скинулись. А судовладелец даже согласился подкинуть Гамильтона в Нью-Йорк. По ходу плавания корабль загорелся, так что прибытие в Нью-Йорк напоминает мне кадр из "Пиратов Карибского Моря".
Click to view
Приехав в Нью-Йорк, Гамильтон, человек и мюзикл, наконец занялся своим любимым делом. А именно руганью, устной и письменной. Сначала переругался с Принстоном, где его не хотели брать на ускоренный курс. Потом в памфлете Farmer Refuted обругал почтенного священника Сэмьюэла Сибери и лоялистов вообще, заявил о праве народа на восстание, между делом обозвал Россию и другие государства "деспотиями" - в общем, если бы дело было в современном вконтактике, светил бы Гамильтону нехилый срок за экстремизм.
Но в Америке конца 1770-х всем было немного не до этого. К тому же скоро началась реальная военная движуха. Гамильтон вступил в отряд студенческой милиции (а что делать, не учиться же!). Эта гоп-компания атаковала английскую батарею, на которой в тот момент находилось полторы калеки. И студенты утащили оттуда двадцать пушек, прежде чем англичане опомнились. Оцените, как говорится, степень бардака.
Потом Гамильтон переругался с Генри Ноксом и Натаниэлом Грином, которые хотели устроить его адьютантом в штаб (каждый к себе). Но Джордж Вашинтон сделал Гамильтону предложение, от которого нельзя отказаться. В итоге в качестве адьютанта главнокомандующего Гамильтон ругался со всеми: с Конгрессом, который присылал дурацкие приказы, а вместо реальной помощи печатал деньги (и в итоге "континентальные" доллары стоили дешевле собственно бумаги), с рабовладельцами, которые не хотели давать свободы своим рабам, служившим в континентальной армии, и собственно с Вашингтоном, который никак не хотел давать ему полевого командования (потому что шашку да коня да на линию огня любой дурак может, а вот организовывать штабную работу - не любой). В итоге Гамильтон таки выторговал себе возможность командования под Йорктауном и даже (сюрприз!) остался жив, здоров и героичен.
После войны Гамильтон таки получил диплом юриста и начал ругаться уже в судах, произнося длинные прочувствованные речуги. По тем временам это было модно, но судьям иногда надоедало. Так что Аарон Бэрр, умевший без проповеди перейти сразу к делу, иногда пользовался большим успехом. Кстати, они действительно вместе защищали некоего Леви Уикса, которого обвиняли в убийстве собственной невесты. Но брат Леви оказался богат, забашлял какую-то нереальную сумму и нанял дрим-тим адвокатов. В итоге Гамильтон с Бэрром доказали суду, что девушка была склонна к депрессии и вообще это скорее всего было самоубийство.
Сразу после того как англичан, по выражению Сатирикона, "повернули лицом к Англии и вытолкали", в американских колониях начались дискуссии о новой форме управления. Это сейчас все просто, бери любую конституцию первого мира и списывай. А тогда сама идея, что страной может управлять собственно народ (пусть понятие "народа" ограничивалось мужским полом и имущественным цензом) без участия богопомазанного монарха, была всем в новинку. Движуха, дискуссии, эпохальные решения - все как Гамильтон любит.
Он, кстати, действительно был депутатом Конституционного Конвента и предложил там свой план государственного устройства. Шестичасовой речи в духе Фиделя Кастро правда не было. План предполагал сильную роль центрального правительства, куда люди избирались на основании "хорошего поведения" (Спойлер: "Ха-ха!"). План отвергли, как "слишком английский", а тогда у людей от всего английского начиналась изжога. Впрочем, у половины Америки от слов "сильная роль центрального правительства" изжога до сих пор.
Дальше Джеймс Мэдисон, один из авторов Конституции, предложил Гамильтону и некоему Джону Джею написать серию статей, разъясняющих народу, что это за Конституция и зачем она нужна. Впоследствии эти статьи называли "Записками Федералиста", или просто "Федералистом". Что характерно, любую из этих статей можно брать, немного менять реалии (скажем, заменить "Конгресс" на "Госдуму") и смело печатать в любой российской газете как актуалочку. И потом ждать, через сколько дней эту газету купит и закроет какой-нибудь олигарх: ничего личного, спор хозяйствующих субъектов. Изначально планировалось написать 25 статей, но ребята что-то разогнались. Джон Джей написал 5 и отвалился по болезни. Мэдисон написал 29 (больше целого изначального плана), Гамильтон еще 51. Представляю, как обидно было Мэдисону: ты один пишешь больше, чем планировалось написать втроем. Но эта ходячая пишущая машинка все равно умудряется сделать почти в два раза больше!
Дальше Гамильтон стал министром финансов в первом правительстве Вашингтона. Он таки протолкнул план "госдолга США", организовал Центробанк и кучу остальных банков на Уолл-стрит. А также ввел акциз на виски (чем вызвал народное восстание в Кентукки: хочешь беспорядков - сделай что-нибудь с алкоголем).
В общем, сделал первые шаги к той Америке, которую мы видим на пароме со Стейтен-Айленд. Тогда как Томас Джефферсон, к примеру, видел будущую Америку как некую пасторальную идиллию: свободные американцы живут каждый на своей ферме практически натуральным хозяйством, и у каждого свободного американца не меньше дюжины рабов. Два мира, два детства.
Главной проблемой Гамильтона, человека и мюзикла, было то, что он никак не мог "заткнуть фонтан". Даже когда надо бы. Джордж Вашингтон еще кое-как умудрялся направлять эти потоки красноречия в конструктивное русло. Но после его ухода Гамильтон пошел вразнос.
Он ругался в памфлетах с Джоном Адамсом, тогдашним президентом и лидером гамильтоновой партии федералистов. Адамс, правда, в долгу не оставался и тоже крыл Гамильтона по его матушке не самого целомудренного поведения.
А дальше случилось вот что. Некоего Джеймса Рейнольдса поймали на спекуляциях. Не спекулировал тогда только ленивый, но Рейнольдс что-то делал это совсем нагло. И он, выражаясь современным языком, "пошел на сделку со следствием" и сдал Гамильтона, как соучастника, вот, даже расписки есть. На тысячу долларов (это около пары сотен тысяч нынешними деньгами).
В итоге счетная комиссия во главе с Джеймсом Монро (тем самым, который "доктрина Монро") пришла к Гамильтону: "Что же вы это, товарищ, на государственные деньги спекулируете, нехорошо-с!". "Какие государственные деньги?" - на голубом глазу отвечает Гамильтон. - "Да я просто спал с его женой, и платил ему за молчание. Из своих!" "Воу, воу, палехче!" - обалдел Монро со своей комиссией. - "Ты этого не говорил, я этого не слышал, и вообще пошли мы отсюда."
Но слухи просочились в прессу. Гамильтон даже хотел было вызвать Монро за это на дуэль ("Сказал, что не слышал, а сам в газеты побежал, гад?"), но Аарон Бэрр (!), общий друг, их отговорил. Воистину, кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
Любой современный чиновник забил бы на слухи и жил припеваючи. Тем более что и сумма-то смехотворная, и вообще - а кто не ворует? Но у Гамильтона пригорело. "Человек вырос в такой бедности, практически в нищете, потом получил доступ к таким деньжищам и руки не нагрел? Ха-ха, конечно верю. А еще в русалок верю, в домовых".
И Гамильтон решил действовать знакомым способом. Он опубликовал "Памфлет Рейнольдсов", где на 95 (!) страницах рассуждал о роли правителя, нравственности, государстве вообще и между делом (как дотуда кто-то дочитал, вот были же люди!) признавался в том что да, спал с миссис Рейнольдс и платил мистеру Рейнольдсу.
Офигела вся Америка. Многие, кто вроде Джефферсона прижил детей с собственными рабынями, поджали губки и сделали вид, что уж они-то никогда. Офигели Рейнольдсы (миссис Рейнольдс потом развелась-таки с мужем, и ее адвокатом был Аарон Бэрр!). Но больше всех офигели жена Гамильтона Элизабет и их семеро детей. Старший сын Филипп даже ввязался в какую-то дуэль с очередным товарищем, сказавшим гадость про филлипова папу, и погиб в девятнадцать лет.
Первые два президентских срока в новообразованных Соединенных Штатах проходили под девизом "Если не Вашингтон, то кто?" В принципе, он вполне мог бы оставаться президентом и дальше. Но в 1792 году Вашингтон сказал "Я устал, я ухожу", написал прочувствованное последнее обращение к нации (которое до сих пор каждый год зачитывают в сенате и последняя страница которого почему-то не переведена на русский язык) и таки ушел сажать табак в свой Маунт-Вернон. Утомительное это дело, президентство, и разорительное: первые четверо президентов США (дальше не знаю) покидали свой пост беднее, чем вступали в должность. Времени заниматься плантациями не было, доход падал, а президентское жалование едва покрывало представительские расходы.
Дальше по инерции выбрали Джона Адамса, а вот выборы 1800 года были настоящим трэшем и угаром. По сравнению с этим наши девяностые - детский сад. Каждая партия старалась представить своих противников дьяволами во плоти. Томас Джефферсон, один из кандидатов от демократо-республиканской партии, пустил слух, что его противник от федералистов Джон Адамс - гемафродит. Адамс, в свою очередь, пустил слух, что Джефферсон умер.
Тем временем второй кандидат от демократо-республиканцев, Аарон Бэрр, шел на выборы под оригинальным по тем временам лозунгом "Бэрр против всех" и с имиджем своего парня, кандидата от народа (помним про имущественный ценз). Почтенная публика, слегка подофигевшая от подсчета половых органов Адамса и выяснения, мертв ли Джефферсон или просто так пахнет, всерьез прикидывала, не проголовосать ли за Бэрра.
Внезапно кто будет кандидатом от демократо-республиканцев решал Конгресс, где тогда доминировали федералисты. И тут на сцену выходит наш Александр Гамильтон. Он развил бурную деятельность и убеждал всех голосовать против Бэрра. Потому что от Джефферсона хотя бы понятно, чего ждать, а этот "за все хорошее и против всего плохого" меняет свою позицию по несколько раз на дню. В итоге президентом стал Джефферсон.
Через 4 года Аарон Бэрр попытался стать губернатором штата Нью-Йорк, и повторилась та же история. Окончательно обозлившись, Бэрр написал Гамильтону, пытаясь выяснить, говорил ли тот про него гадости там-то и там-то. Гамильтон, вместо того, чтобы извиниться в духе "Бэрр не беспринципный? Ну извините!" ответил пространными многостраничными рассуждениями. В общем, слово за слово, они встретились в Нью-Джерси, и Бэрр благополучно застрелил Гамильтона на дуэли.
Дальше случился очередной трэш. В предсмертном письме Гамильтона было написано, что он собирается стрелять в воздух, потому что ему противна сама идея убийства. На Бэрра стали в обществе посматривать косо, потому что стрелять на поражение, когда твой противник стреляет в воздух - зашквар.
Есть теория, что со стороны Гамильтона это вообще была такая форма самоубийства. Но самоубиваться, когда у тебя младшему ребенку два годика - нуу... Хотя Гамильтон эмпатией по отношению к своей семье особо не отличался - см. предыдущую серию.
После того, как Александр Гамильтон-старший позволил убить себя на дуэли, для семьи наступили тяжелые времена. Старшая дочь Анжелика, страдавшая от нервических припадков еще после смерти брата Филиппа, окончательно сошла с ума. Имение под Нью-Йорком пришлось продать.
В это время Сан-Саныч Гамильтон-младший как раз защищал диплом юриста в Колумбийском университете.
Дальше была унылая служба в какой-то юридической конторе, и в 1811 году Сан-Саныч сбежал в Европу, воевать против Наполеона вместе с Веллингтоном, королевским стрелком Шарпом и Джонатаном Стренджем.
Вернувшись обратно, Сан-Саныч открыл свою юридическую контору (иногда мне кажется, что для тогдашних юристов служба в действующей армии была чем-то вроде нынешнего МВА). Еще он стал торговать недвижимостью, имел в этом деле большой успех и даже купил своей матери домик в Ист-Вилледж (тогда трехэтажный дом на Манхэттене не был такой недоступной роскошью, как сейчас, но тоже вполне себе служил признаком удавшейся жизни).
Тем временем Аарон Бэрр, сэр, покатился по наклонной по принципу "догорел сарай, гори и хата". Сначала он был втянут в какую-то мутную аферу на западных границах Штатов и обвинялся в государственной измене: якобы он хотел оттяпать от приобретавшейся тогда Луизианы кусок под собственное королевство. Потом долго путешествовал по Европе, вернулся оттуда с внебрачным сыном и пустым кошельком.
В итоге он женился на богатой вдове, моложе его на 19 лет. Тут казалось бы, жить да поживать, старость не радость. Но нет, бес в ребро оказался сильнее: и Бэрр с удвоенной энергией бросился тратить состояние своей вдовы на всякие сомнительные прожекты. В конце концов мадам Бэрр сообразила, что так недолго и по миру пойти, и потребовала развода. Своим адвокатом эта гениальная женщина взяла Сан-Саныча Гамильтона, справедливо рассчитывая, что уж этот-то за своего родного папу оставит полковника Бэрра без трусов, часов и коронок на зубах. Правда, пока суд да дело, Бэрр сам благополучно помер от сердечного приступа аккурат в день оглашения вердикта.