100 лет одиночества
Болезнь и хандра подтолкнули почитать Маркеса «100 лет одиночества». Хотелось, чтобы срезонировало с настроением. Оно и срезонировало, да так, что теперь не знаю, куда деваться.
Красивая штука, конечно. Особенно когда привыкаешь ко всем этим многочисленным призракам, цыганам, гадалкам, женщинам, кушающим землю и улетающим в самый неожиданный момент, бесчисленным жёлтым бабочкам и муравьям-людоедам, невероятным ветрам и дождям, проституткам и особенно к бесконечным трупам в самых разнообразных формах. Всё это завораживает. Под конец читаешь как мантру и впадаешь в полумедитативное состояние. Мир необыкновенный, поэтичный, но какой-то очень уж грустный и непривлекательный. Красивый, но чужой. Ни одного близкого или хотя бы симпатичного персонажа, ни одного хотя бы просто нормального человека. (Хотя, конечно, это последнее дело - про нормальных писать J) Все люди, кроме основателей рода, взаимозаменяемы и малоразличимы, у них даже имена похожи. Наверное, автор хотел воссоздать что-то вроде онтологии рода с его бесконечным колесом рождений и смертей. Что-то вроде колеса сансары, только родового, а не индивидульного. Только род получился какой-то не очень человечный, много, конечно, латинских страстей и эмоций, но всё это как-то не очень близко. Много животного во всём этом. И картина мира в итоге складывается совершенно мифологическая: биологический циклизм («история этой семьи представляет собою цепь неминуемых повторений, вращающееся колесо, которое продолжало бы крутиться до бесконечности, если бы не все увеличивающийся и необратимый износ оси»), анимизм, полное подчинение индивидуума родовой судьбе, которая, в свою очередь, также предопределена свыше. Единственное, что выбивается из мифологического мироощущения, так это всеобщее одиночество. Ничто людей всерьёз не связывает и они все по этому поводу переживают. Одиночество - позднее чувство, достоинство зрелого самосознания и развитой индивидуальности. А здесь индивидуальности какие-то недозрелые, но все страшно одинокие. Есть в этом что-то очень искусственное и фантастическое.
Я, наверное, эстетический персоналист. Всё-таки, когда открываешь роман, хочется почитать про симпатичный внутренний мир какого-нибудь отдельно взятого достаточно зрелого человека, про то, как он переживает известную тебе реальность и решает в ней схожие проблемы. А тут, человека нет. И мир ни на что непохожий, и проблемы в нём своеобразные. Конечно, есть автор, его особая поэтика, и она симпатичная, но она не имеет к тебе и твоему миру никакого отношения. Как иногда в фантастических фильмах показывают симпатичных инопланетян в симпатичных костюмах и космических кораблях. Наблюдать за ними бывает приятно, забавно и любопытно, только всё это не про тебя.
Наверное, проблема в том, что я не чувствую в себе голоса крови. Не чувствую рода. Весь родовой пафос мне совершенно не близок. Нет, конечно, все люди для меня делятся на родных и неродных, только это никак не связано с кровью. Может быть с моей семьёй что-то не так, может со мной. Но так получилось, что многих «родных» я родными никогда не чувствовал, и, наоборот, совсем «чужие» люди неожиданно врывались в мою жизнь, чтобы помочь словом и делом.
Всё родовое для меня выглядит пустым предрассудком, атавизмом мифологического холизма. Род враждебен для личности, он её призывает, он её сковывает, он ей навязывает и запрещает. Род - это то, что должно быть преодолено, как и все границы, выстраивающие для человека клетку. Голос крови, голос земли, голос пола - все эти источники разнообразных «измов» принесли человеку страданий больше, чем любая из известных нам сил. Все они требуют своего, все они приказывают, заставляют унижаться, строить из себя чёрт знает что, требуют делить всех на своих и чужих, и главное требуют - любить первых и бояться вторых. Если я иногда обнаруживаю в себе нечто подобное, давлю не задумываясь. Совсем от этого рабства, конечно, не избавиться, но определённой независимости от своих хозяев добиться можно. Нет нелепее и смешнее человека, который говорит: мы круче. Сразу детский сад вспоминается… Или вот анекдот. Едут в поезде армянин и грузин, вино пьют. Время от времени армянин произносит одну и ту же фразу: армяне лучше, чем грузины. Грузин не выдержал: да чем, чем лучше то? Армянин ненадолго задумался и ответил: чем грузины… Смешно, но на самом деле это последний аргумент любого шовинизма.
Вообще, мне показалось, что последовательная деперсонализация сюжета в итоге приводит к тому, что главным героем романа оказывается дом Буэндиа. Он единственный, кто соединяет весь сюжет воедино, кто связывает весь этот поток рождений и смертей в какое-то живое ощутимое целое. На протяжении всего романа дом ведёт себя как живой, он меняет цвета, краски, разрастается и расцветает или, наоборот, разваливается и покрывается плесенью. Он - не просто символ рода, он его основа и зримое выражение. Род жив, пока существует дом, и наоборот. Дом хорош, пока у рода всё благополучно. Дом - это тело рода. Не случайно, наверное, что история начинается со строительства дома и заканчивается его разрушением. Даже мне, обитателю хрущовки как-то грустно за этот дом стало.
Я бы категорически не рекомендовал читать эту штуку людям, склонным к изнурительной тоске и деструктивной депрессии. По окончании чтения хочется выть на луну. Ну я то, положим, ночь повою и успокоюсь. А многие то не успокоятся…