Методологическое противоречие №2
В моём предыдущем посте были размещены великолепные комментарии. Они ясно и точно отражают обсуждаемую проблему с разных сторон. И почти все они содержат в себе вопрос: и что? Для чего же всё это (теория коммуникации, double bind) могло бы пригодиться психиатрам-практикам? Я сразу скажу, что у меня нет готового ответа на этот вопрос. Я не "продавец даблбайндов", не популяризатор теории коммуникации. Передо мной нет задачи в чём-то убедить психиатров или открыть им "сияющие новые дали". Моя задача скромнее - поделиться своими размышлениями в надежде на то, что у кого-то это вызовет интерес к теме.
Поговорить о реальной практической полезности теории коммуникации я планирую в следующий раз (наверное, к этому моменту соображения примут более конкретный и законченный вид). Сейчас же, как и обещал, о методологическом противоречии между психиатрией и теорией DB.
Начну, пожалуй, с того, что психиатрии в её нынешнем состоянии теория DB действительно не нужна. В первую очередь потому, что психиатрия - это сугубо прикладная прагматическая наука. Цели психиатрической практики и вовсе утилитарны - снабдить больного диагнозом, соответствующим общепринятой классификации, и назначить лечение, которое давало бы эффект.
Сама по себе психиатрия весьма скептически относится к фундаментальным наукам: психологии (с клиническими ответвлениями - нейропсихологией и патопсихологией), физиологии (с нейрофизиологией), кибернетике, логике, теории коммуникации и информации. Также по большому счёту не интересуют её и религия с философией. Ни в психиатрическую теорию, ни в психиатрическую практику они не проникают. Есть и счастливые исключения - генетика и биохимия. Но и они интересуют психиатров лишь постольку, поскольку могут предложить что-то практичное: генетика - ссылки на наследственный характер заболевания и привязку его к конкретным отклонениям в геноме, биохимия - всё новые и новые лекарства, которые всё время получаются лучше старых, но почему-то так и не могут вылечить хотя бы кого-то из больных.
Психология, кстати, подступалась к психиатрии довольно решительно и с лучшими намерениями. Свой вклад пытались внести представители психодинамической школы, экзистенциалисты (в частности, меня очень впечатлил Антони Кемпински), бихевиористы. Однако, как мне представляется, их влияние на психиатрию практически незаметно. Вероятно, они также были не очень практичны. :)
Теория коммуникации и гипотеза double bind принадлежат к сфере фундаментальных наук, поэтому не очень интересуют психиатров. Действительно, эти теории не дают психиатрам ориентиров для дифференциальной диагностики, например, шизофрении. Они не конкретизируют и не обогащают клиническую картину, не позволяют как-то прогнозировать течение или исход заболевания. Не видно в них и терапевтического потенциала, так как психотерапия не играет существенной роли в лечении психически больных. Вот так и решается вопрос о пригодности этих теорий для психиатрии.
Но не всё так просто. Я бы хотел сослаться на аналогию с патопсихологией. Патопсихология, как ветвь клинической психологии, так же ближе к фундаментальной науке, чем сама психиатрия. Она изучает протеканик психических процессов у больного человека. Психиатры её не изучают и не понимают (по крайней мере, большинство из них). А что конкретно даёт патопсихология психиатрам? В плане диагностики - патопсихологический симптомокомплекс. С ним получается непростая история. Во-первых, патопсихологические симптомокомплексы (синдромы) никак не совпадают с психиатрическими и базируются совсем на других признаках и критериях. Взаимоотношения между клиникой и патопсихологическими симптомокомплексами неоднозначны.
Иногда патопсихологическое обследование подтверждает психиатрический диагноз (психолог находит шизофренический патопсихологический симптомокомплекс у больного с диагнозом "шизофрения"). Иногда оно дополняет и обогащает общую картину (например, шизофренический симптомокомплекс диагностируется у больного с ОЗГМ и возникает вопрос - к чему бы это?). Иногда получается видимое противоречие (у больного все признаки шизофрении, при этом патопсихологический симптомокомплекс - органический. Почему? Вероятнее всего, из-за лечения нейролептиками...) Патопсихология также не может дать ответа на вопросы, что ждёт больного в будущем: когда прекратится нынешний эпизод, когда начнётся новый, каков будет исход болезни.
Кроме того, патопсихология помогает определить глубину дефекта. Этот показатель важен, он показывает, каковы перспективы больного в дальнейшей реабилитации и адаптации. Но это, пожалуй, находится всё же за рамками психиатрии.
В общем, ничего такого экстраординарного, весомого, убедительного. Поэтому многие психиатры и не признают полезность работы клинических психологов в системе психиатрии. Патопсихология с трудом завоёвывала себе место под солнцем, но всё же завоевала. Может, и у теории коммуникации есть шансы?
Теперь, в завершение, есть небольшой вопрос сугубо практического содержания, несколько провокационный. J.Zeig, один из учеников Милтона Эриксона, описал в своей книге (J.Zeig, Experiencing Erickson) способ обучения, который Эриксон предлагал своим ученикам. Один из приёмов был таким: читать самоотчёты больных, пытаясь понять "что же конкретно хотел сообщить врачу данный больной" и на основании этого ставить диагноз. Также он побуждал искать непрямые указания на семью больного, на его профессию, моменты из личной истории. Иными словами, Эриксон придавал огромное значение коммуникации больного. Почему бы это?
Поговорить о реальной практической полезности теории коммуникации я планирую в следующий раз (наверное, к этому моменту соображения примут более конкретный и законченный вид). Сейчас же, как и обещал, о методологическом противоречии между психиатрией и теорией DB.
Начну, пожалуй, с того, что психиатрии в её нынешнем состоянии теория DB действительно не нужна. В первую очередь потому, что психиатрия - это сугубо прикладная прагматическая наука. Цели психиатрической практики и вовсе утилитарны - снабдить больного диагнозом, соответствующим общепринятой классификации, и назначить лечение, которое давало бы эффект.
Сама по себе психиатрия весьма скептически относится к фундаментальным наукам: психологии (с клиническими ответвлениями - нейропсихологией и патопсихологией), физиологии (с нейрофизиологией), кибернетике, логике, теории коммуникации и информации. Также по большому счёту не интересуют её и религия с философией. Ни в психиатрическую теорию, ни в психиатрическую практику они не проникают. Есть и счастливые исключения - генетика и биохимия. Но и они интересуют психиатров лишь постольку, поскольку могут предложить что-то практичное: генетика - ссылки на наследственный характер заболевания и привязку его к конкретным отклонениям в геноме, биохимия - всё новые и новые лекарства, которые всё время получаются лучше старых, но почему-то так и не могут вылечить хотя бы кого-то из больных.
Психология, кстати, подступалась к психиатрии довольно решительно и с лучшими намерениями. Свой вклад пытались внести представители психодинамической школы, экзистенциалисты (в частности, меня очень впечатлил Антони Кемпински), бихевиористы. Однако, как мне представляется, их влияние на психиатрию практически незаметно. Вероятно, они также были не очень практичны. :)
Теория коммуникации и гипотеза double bind принадлежат к сфере фундаментальных наук, поэтому не очень интересуют психиатров. Действительно, эти теории не дают психиатрам ориентиров для дифференциальной диагностики, например, шизофрении. Они не конкретизируют и не обогащают клиническую картину, не позволяют как-то прогнозировать течение или исход заболевания. Не видно в них и терапевтического потенциала, так как психотерапия не играет существенной роли в лечении психически больных. Вот так и решается вопрос о пригодности этих теорий для психиатрии.
Но не всё так просто. Я бы хотел сослаться на аналогию с патопсихологией. Патопсихология, как ветвь клинической психологии, так же ближе к фундаментальной науке, чем сама психиатрия. Она изучает протеканик психических процессов у больного человека. Психиатры её не изучают и не понимают (по крайней мере, большинство из них). А что конкретно даёт патопсихология психиатрам? В плане диагностики - патопсихологический симптомокомплекс. С ним получается непростая история. Во-первых, патопсихологические симптомокомплексы (синдромы) никак не совпадают с психиатрическими и базируются совсем на других признаках и критериях. Взаимоотношения между клиникой и патопсихологическими симптомокомплексами неоднозначны.
Иногда патопсихологическое обследование подтверждает психиатрический диагноз (психолог находит шизофренический патопсихологический симптомокомплекс у больного с диагнозом "шизофрения"). Иногда оно дополняет и обогащает общую картину (например, шизофренический симптомокомплекс диагностируется у больного с ОЗГМ и возникает вопрос - к чему бы это?). Иногда получается видимое противоречие (у больного все признаки шизофрении, при этом патопсихологический симптомокомплекс - органический. Почему? Вероятнее всего, из-за лечения нейролептиками...) Патопсихология также не может дать ответа на вопросы, что ждёт больного в будущем: когда прекратится нынешний эпизод, когда начнётся новый, каков будет исход болезни.
Кроме того, патопсихология помогает определить глубину дефекта. Этот показатель важен, он показывает, каковы перспективы больного в дальнейшей реабилитации и адаптации. Но это, пожалуй, находится всё же за рамками психиатрии.
В общем, ничего такого экстраординарного, весомого, убедительного. Поэтому многие психиатры и не признают полезность работы клинических психологов в системе психиатрии. Патопсихология с трудом завоёвывала себе место под солнцем, но всё же завоевала. Может, и у теории коммуникации есть шансы?
Теперь, в завершение, есть небольшой вопрос сугубо практического содержания, несколько провокационный. J.Zeig, один из учеников Милтона Эриксона, описал в своей книге (J.Zeig, Experiencing Erickson) способ обучения, который Эриксон предлагал своим ученикам. Один из приёмов был таким: читать самоотчёты больных, пытаясь понять "что же конкретно хотел сообщить врачу данный больной" и на основании этого ставить диагноз. Также он побуждал искать непрямые указания на семью больного, на его профессию, моменты из личной истории. Иными словами, Эриксон придавал огромное значение коммуникации больного. Почему бы это?