Господин Камерун. Искушение ритмом.
Первое утро десятого года начинается в деревне пигмеев, куда мы приезжаем в кузовах пикапов, опыленные дорогой. Пигмеи - пигмеи - слово это я слышал с детства, оно носило (как мне казалось) несколько ироничный характер, и в то же время звучало очень далеко и нереально. Но теперь мое детство было куда дальше, чем несколько десятков появившихся вдруг вокруг небольших черных людей с совершенно первобытными выражениями лиц.
Вообще говоря, настоящее название этого народа - бака, пигмеями их называть не совсем верно. Есть еще другие народности, которые величают пигмеями - например лайла, живущие на юго-западе камеруна, в районе Криби.
Итак, мы приезжаем в эту деревню, где нас окружают маленькие люди с широкими ртами, выпуклыми челюстями, глубоко посаженными глазами и коротко остриженными черепами. Бака очень узнаваемы и совершенно непохожи на прочих африканцев. И своим видом и своими манерами и своим бытом они очень напоминают первобытных людей, так как рисует их себе современный человек. Они до сих пор зачастую живут в шалашах их веток и листьев, женщины ходят с голой грудью, исповедуют странные, архаичные верования. Они затачивают передние зубы, отчего те начинают напоминать клыки дикого зверя. Зачем? Для красоты, отвечают бака. Когда я начал говорить с ними, впервые я ощутил пропасть, разделяющую «цивилизованного» человека и «дикаря». Не хватит никаких слов или жестов, для того чтобы описать их быстро меняющиеся выражения лица, демонстрирующие все базовые эмоции человека за насколько секунд, их порывистые, цепкие движения, их глаза, в которых обезоруживающая наивность сочетается с потайным глубоким знанием. В отношениях с белыми и «цивилизованными» черными низкие, худые бака никогда не заискивают, никогда не пытаются вызвать жалость к себе, даже когда хотят денег, что выгодно отличает их от многих собратьев по континенту.
После демонстрации строительства шалаша, пигмеи бака принялись танцевать. После того, как зазвучали барабаны, постепенно в танец стали ввязываться все - независимо от того, являлись ли они танцорами, которые получают за это деньги или нет. Музыка здесь - где нет телевизора, плеера или даже приемника - это праздник и главное развлечение. В разгаре танца один из самых активных участников подскакивает ко мне, тряся в руках пятнистой шкурой дикой кошки, которую он бросает на землю. Держа ее за один из концов, он создает рукой легкий тремор, чем заставляет трепыхаться шкуру так, словно ее несчастная обладательница находится сейчас внутри. После этого он немного приподнимается над ней и активно тычет в шкуру пальцем, то ли привлекая мое внимание к чему-то, то ли требуя чего-то, а может и то и другое одновременно. Он чередует эти движения с периодическим потряхиванием шкуры на земле, ни на секунду не прекращая монотонного танца. «Он просит у тебя денег! Кинь денег на шкуру. Это традиция! Кинь хотя бы тысячу» - кричит мне наш гид Сами. «Может им табаку лучше насыпать?» «У меня есть табак для них. Кинь им деньги!» Я порылся в карманах, но из мелких нашел только пятьсот франков, с которыми и расстался. Сами, покачав головой, докинул еще пятьсот из своего кармана на дрожащую шкуру кошки. Тут же несколько человек принялись обтанцовывать драгоценную шкуру, топча босыми ногами вокруг нее под дружный бой барабанов. Все это запутанное действо развертывалось еще примерно минут десять, после чего этот человек объяснил, что он лекарь и шаман, а шкура ему нужна для врачевания, а также для поиска утраченных ценностей. «Вы приходите ко мне. Вы говорите: «я потерял деньги!». Я смотрю на нее». Он стал водить пальцем между пятен. «И вот я вижу, где вы их потеряли!». Человек был похож на душевнобольного, но племя, похоже, демонстрировало ему некоторое уважение, что, правда, трудно сказать наверняка, так как по моему наблюдению пигмеи бака не особо внимательны к субординации. Когда его переводили, он растерянно озирался, словно не понимая, чего от него хотят.
Наш гид Сами задержался для переговоров с бака и оплаты. Садясь с ним в джип, я заметил, что он чем-то расстроен. «У пигмеев есть одна большая проблема», сердито заявил он. «В чем?» «Их проблема в том, что у них полно проблем».
«Радостной» новостью для нас явилось то, что нам необходимо было платить за фотографии в парке, причем сумма за аппарат, помноженная на количество человек и помноженная на количество дней, приближалась к 200 евро. Я распорядился отвезти меня в поселок, где находился офис начальника парка. Два с половиной часа вежливой, но напористой дипломатии в пыльном бетонном помещении за столом помогли нам сэкономить 192 евро, после чего мы погрузились на джипы и поехали в сторону Нджембе - восточной границы парка Лобеке. Одна машина осталась в Мамбеле, потому мне, Сами, одному участнику группы и паре проводников пришлось залезть в кузов пикапа, чему в общем мы, разумеется, не расстраивались. Красная грунтовка пролегала через густой и очень высокий лес, при этом было достаточно светло, так как дорога была широкая, а вечер очень ясный. Я ехал в кузове, в белой маске, предохранявшей от пыли нос и рот, напевал песни Боба Марли и наблюдал за вечереющими джунглями. Над дорогой время от времени пролетали экзотические птицы с длинными хвостами, на деревьях прыгали обезьяны, замирая и смотря нам в след, огромные белые петли лиан свешивались между деревьями.
Со временем дорога поменялась. Мы свернули с основной трассы налево и поехали по узкой лесной дороге. Ветви и лианы были в лицо и по рукам, что заставляло меня и моих спутников постоянно увертываться и пригибаться, прячась за кабину, как в компьютерной игре. Вдруг меня охватила волна восторга - огромное мохнатое существо, нескладно, но очень быстро перебежало нам дорогу. «Горилла?!» «Горилла», подтвердил один из проводников парка с улыбкой. Я ощутил сильный прилив энергии, хотя до этого конечно видел горилл в зоопарке, в том числе и в Африке. Здесь был их настоящий дом.
Нджембе представляет собой лагерь на берегу реки Санга. Санга - величественная спокойная река, украшенная буйными мангровыми зарослями по обоим берегам, разделяет Камерун, Конго и Центральноафриканскую республику. Эта река относится к бассейну Конго, то есть является притоком реки Конго - одной из основных артерий континента, на берегу которой я стоял в Браззавиле почти ровно два года тому назад.
В лагере мы разместились в отдельно стоящих двухместных бунгало, в которых верхнюю половину стены заменяла сетка. За счет этого достигался эффект присутствия в открытом лесу. Животных здесь было столько, что лес просто гудел, а проводники запрещали нам перемещаться после темноты по тропинкам между бунгало без сопровождения. Мы вымылись в небольшом лесном ручье, после чего отдыхали в ожидании ужина, когда один из проводников пригласил нас следовать за ним. Он подвел нас к определенному месту, сказал остановиться, а сам посветил фонариком в чащу между двумя бунгало. Нашему взору предстал лесной слон, который, не торопясь, лакомился свежими листьями небольших деревьев, произрастающих тут. Проводник тут же выключил свет, пояснив, что слон может испугаться и убежать, и нам пришлось довольствоваться ощущением его присутствия, сопением и чавканьем. Время от времени мы включали ненадолго свет, чтобы рассмотреть нашего ночного гостя. Он закладывал хоботом в морщинистый рот свежие листья и всем своим видом выражал полное удовлетворение.
Ночью я лежал на кровати в своем бунгало, слушая несмолкаемые звуки леса сквозь сетку. Я думал про завтра, про послезавтра, обдумывал намерения и планы, мысленно считал оставшиеся деньги, обдумывал ошибки… У животных в лесу не было планов. Они не думали про ошибки, не имели счета в банке, не чувствовали ответственности. Они скорее всего даже не думали о том, что завтра будет новый день, а потом снова ночь. Звери жили сейчас, гудели, сопели или спали, потому что сейчас темно и в этом был их инстинкт. Мысли отпустили меня и я заснул.
«Ночью приходил слон» сообщил мой сосед утром. «Он ходил с твоей стороны. Я не стал тебя будить». На следующий день мы бродили по лесу в поисках горилл и слонов. Время от времени один из проводников заводил нас в чащу, наказывал вести себя потише, и быть по возможности незаметными, ложился на землю и призывал гориллу. Он выл, хрипел, ломал кусты, изображая самку, подзывающую самца. В какой-то момент из чащи выскочило некое существо из рода кошачьих - здесь его называют «тигр», но оно более напоминает миниатюрного леопарда - и спешно ретировалось. Шорохи в окрестных кустах явно указывали на присутствие крупного зверя, но, видимо, животное не осмеливалось подойти ближе к такой армии людей. Мы все же были очень заметны, несмотря на попытку одеться во что-нибудь камуфлирующее.
На следующее утро к нашему берегу пристала длинная широкая пирога, приводимая в движение мощным двигателем. Сев в белые пластиковые стулья, мы отчалили и начали свое движение вверх по течению в сторону Центральноафриканской республики. Через некоторое время мы пристали к противоположному берегу скинуть какие-то коробки. Это была деревня в Конго - в этой стране я прожил полтора месяца, правда очень далеко отсюда. Деревня, к которой мы причалили, была на самом северном конце страны. Мы двинулись далее. Мангры кое-где прерывались двориками домов, выходивших к самому берегу. Дети выбегали из них и с воплями махали нам руками. Изредка навстречу нам выплывала лодка с парой рыбаков на борту, а один раз подплыла пирога вооруженных автоматами людей - в такие минуты осознаешь вдруг, то означает быть безоружным. Люди поздоровались, осведомились о наших намерениях и, получив ответ и пожелав удачи, уплыли восвояси.
Я сошел с лодки в деревне Либонго, где располагался пост Камерунских пограничников. Он находился в глубине деревни. Я шел с лодочником по пыльным улицам. Чем-то окрестности напоминали дикий запад - широкая дорога, одноэтажная застройка, долгие взгляды местных… Погранпост - сарай без дверей, настолько непохожий на здание аналогичного назначения на границе России и Финляндии - уже не мог меня удивить. Сонный пограничник начал ставить штампы и записывать данные паспортов. На середине этого дела он оттер пот со лба, согнал мух, вздохнул и пожаловался мне, что это очень тяжелая работа. Я понимающе покивал. «Вы бывали здесь ранее?» спросил он, закончив с паспортами. «Да, много раз», соврал я и без лишних слов положил на его стол 22 тысячи. Он хотел больше денег, но я четко знал, сколько платит здесь местный. Он вновь вздохнул, кивнул и пожелал мне удачи.
Скоро я вновь сошел на берег, на этот раз в Центральноафриканской деревне Лиджомбо - поставить штампы въезда. Здесь торги был более яростными, и долго я стоял в кругу черных джентльменов, объясняя им, кто мы такие, и почему больше мы не заплатим. Наша лодка стояла на солнцепеке, и группа наблюдала за детворой и подростками, купавшимися в реке. Было похоже, что они весь день торчат в воде, как бегемоты. Они кричали, боролись, опрокидывали друг друга в воду и, похоже, были вполне довольны жизнью.
Мы покинули пост уже ранним вечером, и скоро выпили немного виски из пластиковых пакетиков, которые мой спутник закупил еще в Либонго. По вкусу этот виски был полной дрянью, но эффект имел прекрасный. Мы бороздили Санга, распевая песни из отечественных кинофильмов и весь репертуар питерской группы Tequilajazzz в моем исполнении, покуда тьма сгущалась вокруг нас. Лодочник, в лице которого угадывались пигмейские черты, был мастером своего дела и твердо вел лодку в кромешной тьме. С песнями и шутками мы наконец причалили к Доли Лодж, лагерю, расположенному в парке Дсанга-Санга, ЦАР. Нас встречали.
День. Коротенький бака шустро бежит перед нами, шлепая своими босыми ногами по тропинкам белого песка центральноафриканских джунглей. Мы переходим два ручья, долго идем по лесу, после чего выходим к деревянной платформе, приподнятой над огромной площадкой на которой - невероятно - скопилось более сотни слонов. Мы забираемся на платформу, расположенную на высоте приблизительно пяти метров над уровнем поляны и погружаемся в наблюдение за величавыми животными. Слоны приходят сюда, так как здесь, под слоем грязи и навоза - крупное соляное озеро. Животные обожают минеральную соль, они проводят весь день на солончаке, плавно раскапывая хоботами вековые отложения и лакомясь ими, как лучшим деликатесом. Время от времени они закидывают куски грязи себе на спину, чтобы защитить себя от палящего солнца, которое особо ощутимо в этом влажном климате на открытых пространствах. Я нюхаю время от времени табак и пигмей, видимо ощутив во мне родственную душу, через несколько часов подходит ко мне и спрашивает сигарет. «Вы же сами сказали, что здесь нельзя курить, иначе слоны разбегутся!» «Нее, мы уйдем подальше в джунгли», он радостно кивает и улыбается во весь свой широченный рот. «Ну пошли!» Он шустро сбегает по лесенке и быстро углубляется в лес. Я еле поспеваю за ним. Пройдя минут пять, он останавливается и мы закуриваем. «А вы там табак нюхаете, в деревне?». Он радостно кивает. «А марихуану курите?» Он удивленно смотрит на меня, раскрыв рот и подняв брови - совсем умильное выражение лица! «Марихуанна. Ганжа» я вспомнил африканское название конопли. Я показываю затяжку, а потом изображаю помутнение рассудка. «А да!» радостно воскликнул он «Очень, очень много! Все время, все время курим! Она очень хорошая! Мы все курим», радовался он. «И мужчины и женщины?» «Не, только мужчины. Женщины - нет!» Ну что ж, оно может так и верно, подумал я, и мы стали возвращаться, потушив сигареты и закопав их в палые листья.
Я ехал обратно в лагере в кузове и общался с одним из проводников, уворачиваясь от колючих веток. «Как сейчас обстановка в ЦАРе?» «Все отлично. Ты можешь услышать от других, будто у нас много проблем, действительность совсем другая. Просто камерунцы хотят, чтобы ты приезжал в Камерун. Бандитов больше нет на дорогах, а полицейские стали намного спокойнее». «А животные? Какие здесь национальные парки?» «Здесь множество зверей. Кроме Дсанга-Санга есть и другие великолепные национальные парки, развитая инфраструктура и сносные дороги». «Мой друг очень любит мангобеев! Мечтает их увидеть. Он ими просто бредит». «Да», улыбается наш проводник, «я уже понял. Он долго допытывался у меня, какое священное животное у моего рода, и, наконец, посоветовал мне молится священному мангобею, чтобы все у меня было хорошо!» Мангобеи - это небольшие хвостатые обезьяны. Они дружелюбно и безбоязненно относятся к людям, что отличает их от других обезьян. Мангобеи, как и люди со своей стороны, ищут точек соприкосновения с человеком, стремятся к общению с ним.
Вечером, до заката, мы поехали в деревню пигмеев, расположенную неподалеку от нашего лоджа. И здесь нас ждали танцы - полтора десятка наряженных в соломенные юбки дам народа бака водили хороводы перед нами и толпой земляков. Несколько блестящих музыкантов создавали звуковое сопровождение для этого зрелища. Мы общались с пигмеями, вглядываясь в их татуированные лица, отвечая на улыбки заточенных зубов-клыков, я искал в них что-то родное, общечеловеческое, что-нибудь, что роднило нас хотя бы на самом базовом уровне. Несколько детей прибилось ко мне, зачарованно наблюдая за камерой, на которую я снимал танцы. Они глядели в экран и воспринимали как чудо, что он отражает то, что сейчас происходило перед нами. Они тыкали в экран пальчиками, замечая все больше общего с окружавшей нас действительностью. Я направил камеру на них и перевернул экран таким образом, чтобы они могли видеть записываемое видео. Они пришли в полный восторг, смешанный с испугом у некоторых и с изумлением у всех. Когда я легонько перемещал камеру от лица к лицу их удовольствию просто не было предела - на плоском экране появлялись лица из товарищей и это было для них равносильно чуду.
Я лежу ночью в своей келье, а вокруг - нескончаемая музыка. Я долгое время не могу разобрать, гуляет ли то Баянга - деревня неподалеку, или то шум леса и берега реки - стрекот цикад, ритмичное квакание сотен лягушек, гипнотические крики птиц. Мое утомленное сознание явно пребывало в измененном состоянии. Я слышал, очевидно, музыку, а потом понимал, что то лягушки или кузнечики, потом вдруг вновь в этих звуках распознавал музыку барабанов и даже вроде какие-то слова песен… Смысл терялся с каждой секундой и постепенно я расслабился, поняв, что то не имеет значения. Музыка, которую можно здесь слышать, родилась из звуков природы, она постоянно черпала в ней свое вдохновение - стук клювов, сопение влажных носов, кваканье, чавканье болот, шелест листвы, стрекот насекомых, плеск мангровых веток в реке…
Утро. Мы идем в лес наблюдать за гориллами. На этот раз мы поделились на группы по три человека в каждой, чтобы не испугать осторожных животных. Мы пару раз поменяли гидов, пока дошли к семье наших ближайших биологических сородичей. Мы не сразу это поняли. Гиды остановились под деревом и принялись ждать. Через пару минут, я поинтересовался, можем ли мы идти дальше, на что один из них мне ответил - «а мы уже пришли» и указал на дерево. Вглядевшись в крону, мы обнаружили там копошащуюся в ветвях крупную черную обезьяну. Через некоторое время она спустилась и мы подошли поближе. Она поедала какую-то растительность, время от времени отрываясь от трапезы, чтобы понаблюдать за нами. Она взирала исподлобья, наклонив голову вперед, подобрав подбородок, и казалось, что в ее взгляде сквозит некоторый укор - что было, скорее всего, просто иллюзией восприятия. Побродив немного поблизости, мы нашли самца, который апатично восседал на листьях и особо не обращал на нас внимания, более того, в какой-то момент он демонстративно развернулся спиной к нам, утомленной должно быть нашим присутствием. Эта семья привыкла к людям - поблизости был лагерь ученых, которые часто приходили смотреть на них.
Вечером мы вновь поехали к пигмеям, пошли с ними на реку порыбачить. Рыбачат они тоже как инопланетяне. Бака выходят на небольшой ручей в лесу, находят место, где он расширяется и начинают строить запруду из ила и веток, образуя в русле карман стоячей воды. Когда запруда достроена, они начинают тазами вычерпывать из нее воду, сливая ее в ручей. Вычерпав всю воду, они обыскивают илистое дно в поисках рыбы, попавшейся в ловушку запруды. При нас они достали несколько мальков, но сделали это буквально за полчаса. За серьезной добычей бака уходят глубоко в лес и долго могут искать нужный ручей.
ЦАР оказался значительно более уютным местом, чем я ожидал. Здесь я вновь встретил белых, которые выбрали Африку в качестве своего дома. Один из них - Грег Фосетт - голливудский продюсер, в прошлом каскадер и дрессировщик, канадец по происхождению, который поселился здесь после съемок фильма «Oka Amerikee» про человека жившего 25 среди пигмеев и теперь был занят написанием книги, готовясь, похоже, повторить судьбу своего героя. Мы заобщались, почувствовав друг в друге родную душу. «Больше всего я скучаю по своим мотоциклам. У меня три Харлея», он положил руки на воображаемый руль и прищурился от удовольствия. «Да, больше всего я хочу сейчас сесть за руль мотоцикла… настоящего мотоцикла, а не этих корейских подделок, которые ездят здесь». «Я так и знал, что ты байкер. Я мечтаю о мотоцикле с детства. В Индии я научился водить его, и стал хотеть настоящий мотоцикл еще сильнее». «Да! Тогда ты просто должен приехать в штаты и…». «Проехать по шоссе 66? Это моя мечта». «Да! Это нечто». Он зажмурился. «Ты едешь, вокруг тебя вся Америка - пустыни, леса, города… Ветер». «А можно ли ехать без шлема?» «В Калифорнии - нет, но в Неваде ты можешь снять шлем и нормально прохватить». Грег много и с чувством рассказывал об Африке, о бака (он называл их «баяка»), о фильме, который скоро выйдет в прокат. На прощание он стукнул мне кулаком в кулак. «Я думаю, ты отличный проводник» молвил он «ты сильный и страстный человек, а в твоем деле это важно».
Мы покидали Доли Лодж. Обратное путешествие по реке прошло без особых приключений, снова небольшие торги на выезде из ЦАР привели меня на заднем сиденье мотоцикла в участок жандармерии, где я снова дал немного денег и наблюдал как одутловатый жандарм, отмахиваясь от мух, кропотливо заполняет данные паспортов. От Либонго мы ехали на джипе, который ждал нас уже там, выехав утром накануне. Именно на джипе - логистические сложности спровоцировали нас погрузится на один пикап - вместе с нашим гидом и человеком, которого мы просто подбрасывали по дороге, нас было четырнадцать человек в одной машине. Мы ехали сквозь экваториальный лес в течение трех часов, когда наконец встретились с другими двумя машинами и продолжили свою дорогу в несколько более привычных условиях.
По дороге у нас случилась достаточно любопытная остановка. На одном из постов один из наших водителей - месье Стефан вышел из машины и, сердечно поприветствовав полицейского как старого друга, удалился с ним в здание. Когда он вернулся, в руках он держал 2 темные жесткие пластины неправильной формы. Я и несколько моих спутников подошли поближе.
При ближайшем рассмотрении стало очевидно, что эти пластины - не что иное, как вяленые туши животных. В одной можно было угадать обезьянку, когда на ссохшемся, обтянутом почерневшей тонкой кожей черепе второй виднелись крохотные острые рожки - когда-то это была молодая антилопа. Шоу продолжалось. Господин Стефан открыл капот пикапа и, напевая, принялся привязывать пластины к трубам системы охлаждения. «Это оберег? Теперь мы не будем ломаться?» пошутил я. Он улыбнулся. «Это очень вкусная дичь. Моя жена мне приготовит ее так, что пальчики оближешь», заявил он своим высоким ангельским голосом. «А зачем ты кладешь ее сюда?» «Она еще не вполне сухая. Надо просушить получше». Он захлопнул капот и пошел за руль. «Кроме того, если полиция найдет такое, она посадит человека и ему придется заплатить штраф. Но меня не посадят, добавил он. Я - специалист по безопасности. У меня есть связи». «Что значит - специалист по безопасности?» «Это значит, что если вам попробуют причинить вред, я вступлюсь за вас» «Ты наверно хорошо дерешься? Если что случится, будем драться спина к спине» Этот дюжий молодец рассмеялся своим высоким смехом. «Я буду разговаривать, я знаю как решать такие вопросы мирным путем» «А если это не поможет?» «Нет, если что случится, мне не придется драться. Я знаю такие точки на теле, нажав на которые можно убить человека. Я не буду их показывать». Если бы наш разговор услышали участники группы, думаю они бы оробели и благословляли месье Стефана. Возможно, для того он это и говорил - чтобы я ощутил его незаменимость. Я похлопал нашего защитника по плечу и залез в свою машину.
Мы остановились в небольшой деревне пофотографировать - в основном там были дети, которых обычно веселит фотосъемка. «Вы здесь играете в футбол?» «Да, да!». Ко мне вскоре подошел парень постарше. «Месье, мы очень бедны. У нас даже нет мяча. Дайте нам денег». Насколько обычна эта ситуация для Африки. Они хотят денег от белых, потому что белые богатые, а они бедны, и ты белый в этом виноват. Самое интересное, что это действительно почти так. Белые виноваты не в том что богаты, а в том, что они показались в Африке со всеми своими богатствами. Черные, посмотрев на все это, решили, что их одежда убога, из жилища ветхи, их оружие примитивно, а их еда невкусна. Что настоящая жизнь - это жизнь белого. Поэтому когда черный с укором говорит мне, что у него нет денег, я чувствую некоторую вину за своих предшественников, которые появились здесь когда-то и породили зависть в этих наивных сердцах. Впрочем, за месяцы пребывания на континенте и после тысяч этих просьб, чувство вины, конечно, притупилось.
В какой-то момент мы остановились в очередной деревне, чтобы прикрутить отваливающийся «кенгурятник» на одной из машин. Несколько женщин окружили машину и стали тыкать в меня пальцами, точнее кричали что-то мне, а тыкали пальцами в мой барабан, который я зажимал между ног (места в багажнике для него не хватало). Они били себя по коленям, кричали что-то и были нетрезвы. Я вышел из машины к ним навстречу. Они быстро обступили меня, не прекращая кричать и напевать. У каждой из них на шее болталась пустая картонная коробка из-под вина. Они били себя по коленям очень яростно и тыкали в мой барабан. Я присел на землю перед барабаном и начал настукивать какой-то несложный ритм. Тут же некоторые запели, а другие принялись топать босыми ногами в пыли. Та, которая пела, периодически сбивалась, разумеется, по причине моих погрешностей в ритме. Наконец, она закричала нетерпеливо: «ты не знаешь как! Дай я!» И, поддерживая одной рукой пестрое платье, принялась бить по барабану второй. Некоторое время она проделывала это, потом ей видимо надоело и она отбежала в сторону. Круг снова сомкнулся вокруг меня. Девушки (а это были в основном именно они) окружили меня и громко кричали. Одна свистела в красный свисток прямо мне в ухо, в то время как другая тыкала в меня пальцем и что-то орала. Я приказал свистку замолчать и шлепнул по пальцу бесцеремонную девушку. «Не показывай на меня пальцем! Это плохо!» отчитал ее я. Она захихикала, и подружки поддержали ее. Наконец я понял, что она пыталась выведать как меня зовут и говорила свое имя, но от возбуждения вместо того чтобы просто спросить, прибегла к такому первобытному способу. Мы начали знакомство, я представился, они громко, почти в крике представились по кругу, широко улыбаясь и хихикая. «Играй, продолжай играть!» вскричала одна из них. У всех, повторюсь, на веревочках на шее болтались либо смятые коробки из-под вина либо пустые пластиковые бутылки. «Что у вас случилось?» поинтересовался я. «Вы что-то празднуете?» «Похороны!» закричали девчонки наперебой. «Это похороны. Ее тетя умерла» вопили они, показывая на свою товарку, которая тоже громко кричала и веселилась. «Играй! Играй еще!» И они затопали черными ногами в светлой пыли дороги.
Мы останавливались вновь в отеле «Слон» в Йокодуме, после - в лодже городка Ломье. Ночью я выходил из номера и слушал музыку далекой дискотеки. Играли счастливые, бесконечные ритмы, а на дворе был серебристый туман, лежавший почти на земле, из него призрачно росли пальмы и одноэтажные постройки лоджа. Чувствовалось, что и я удаляюсь от Африки, начиная свое возвращение домой.
Последний полный день мы провели в Лимбе, на пляже. Вновь черный песок, вновь рыба гриль. Вновь закат, наблюдаемый из волн океана, вместе с десятками черных и белых тел. Почему-то запомнился американский солдат, который тащил на спине свою черную содержанку. Она обвила ногами его круп и шептала что-то на ухо, иногда разражаясь смехом, а он улыбался и медленно ступал в волнах и иногда не совсем знал, в каком направлении сделать новый шаг. В этот момент можно было осознать, как много изменилось в мире, где пару-тройку столетий назад с этих же берегов увозили тысячами предков этой девушки в качестве рабов для предков этого парня. Думал ли кто-нибудь об этом сейчас? Имело ли это значение? Одна из бесчисленных тайн Африки тонула в черных глубинах.
Утром мы в некотором сумбуре доехали до аэропорта, и торопливо попрощались с нашими сопровождающими - гидом Самми, шофером Стефаном и главным шофером Моисеем (третьего шофера - господина Апполинера - в тот день не было). Взойдя на борт, мы приготовились к перелету в Аддис-Аббебу, где собирались провести еще одни африканские сутки.
Вообще говоря, настоящее название этого народа - бака, пигмеями их называть не совсем верно. Есть еще другие народности, которые величают пигмеями - например лайла, живущие на юго-западе камеруна, в районе Криби.
Итак, мы приезжаем в эту деревню, где нас окружают маленькие люди с широкими ртами, выпуклыми челюстями, глубоко посаженными глазами и коротко остриженными черепами. Бака очень узнаваемы и совершенно непохожи на прочих африканцев. И своим видом и своими манерами и своим бытом они очень напоминают первобытных людей, так как рисует их себе современный человек. Они до сих пор зачастую живут в шалашах их веток и листьев, женщины ходят с голой грудью, исповедуют странные, архаичные верования. Они затачивают передние зубы, отчего те начинают напоминать клыки дикого зверя. Зачем? Для красоты, отвечают бака. Когда я начал говорить с ними, впервые я ощутил пропасть, разделяющую «цивилизованного» человека и «дикаря». Не хватит никаких слов или жестов, для того чтобы описать их быстро меняющиеся выражения лица, демонстрирующие все базовые эмоции человека за насколько секунд, их порывистые, цепкие движения, их глаза, в которых обезоруживающая наивность сочетается с потайным глубоким знанием. В отношениях с белыми и «цивилизованными» черными низкие, худые бака никогда не заискивают, никогда не пытаются вызвать жалость к себе, даже когда хотят денег, что выгодно отличает их от многих собратьев по континенту.
После демонстрации строительства шалаша, пигмеи бака принялись танцевать. После того, как зазвучали барабаны, постепенно в танец стали ввязываться все - независимо от того, являлись ли они танцорами, которые получают за это деньги или нет. Музыка здесь - где нет телевизора, плеера или даже приемника - это праздник и главное развлечение. В разгаре танца один из самых активных участников подскакивает ко мне, тряся в руках пятнистой шкурой дикой кошки, которую он бросает на землю. Держа ее за один из концов, он создает рукой легкий тремор, чем заставляет трепыхаться шкуру так, словно ее несчастная обладательница находится сейчас внутри. После этого он немного приподнимается над ней и активно тычет в шкуру пальцем, то ли привлекая мое внимание к чему-то, то ли требуя чего-то, а может и то и другое одновременно. Он чередует эти движения с периодическим потряхиванием шкуры на земле, ни на секунду не прекращая монотонного танца. «Он просит у тебя денег! Кинь денег на шкуру. Это традиция! Кинь хотя бы тысячу» - кричит мне наш гид Сами. «Может им табаку лучше насыпать?» «У меня есть табак для них. Кинь им деньги!» Я порылся в карманах, но из мелких нашел только пятьсот франков, с которыми и расстался. Сами, покачав головой, докинул еще пятьсот из своего кармана на дрожащую шкуру кошки. Тут же несколько человек принялись обтанцовывать драгоценную шкуру, топча босыми ногами вокруг нее под дружный бой барабанов. Все это запутанное действо развертывалось еще примерно минут десять, после чего этот человек объяснил, что он лекарь и шаман, а шкура ему нужна для врачевания, а также для поиска утраченных ценностей. «Вы приходите ко мне. Вы говорите: «я потерял деньги!». Я смотрю на нее». Он стал водить пальцем между пятен. «И вот я вижу, где вы их потеряли!». Человек был похож на душевнобольного, но племя, похоже, демонстрировало ему некоторое уважение, что, правда, трудно сказать наверняка, так как по моему наблюдению пигмеи бака не особо внимательны к субординации. Когда его переводили, он растерянно озирался, словно не понимая, чего от него хотят.
Наш гид Сами задержался для переговоров с бака и оплаты. Садясь с ним в джип, я заметил, что он чем-то расстроен. «У пигмеев есть одна большая проблема», сердито заявил он. «В чем?» «Их проблема в том, что у них полно проблем».
«Радостной» новостью для нас явилось то, что нам необходимо было платить за фотографии в парке, причем сумма за аппарат, помноженная на количество человек и помноженная на количество дней, приближалась к 200 евро. Я распорядился отвезти меня в поселок, где находился офис начальника парка. Два с половиной часа вежливой, но напористой дипломатии в пыльном бетонном помещении за столом помогли нам сэкономить 192 евро, после чего мы погрузились на джипы и поехали в сторону Нджембе - восточной границы парка Лобеке. Одна машина осталась в Мамбеле, потому мне, Сами, одному участнику группы и паре проводников пришлось залезть в кузов пикапа, чему в общем мы, разумеется, не расстраивались. Красная грунтовка пролегала через густой и очень высокий лес, при этом было достаточно светло, так как дорога была широкая, а вечер очень ясный. Я ехал в кузове, в белой маске, предохранявшей от пыли нос и рот, напевал песни Боба Марли и наблюдал за вечереющими джунглями. Над дорогой время от времени пролетали экзотические птицы с длинными хвостами, на деревьях прыгали обезьяны, замирая и смотря нам в след, огромные белые петли лиан свешивались между деревьями.
Со временем дорога поменялась. Мы свернули с основной трассы налево и поехали по узкой лесной дороге. Ветви и лианы были в лицо и по рукам, что заставляло меня и моих спутников постоянно увертываться и пригибаться, прячась за кабину, как в компьютерной игре. Вдруг меня охватила волна восторга - огромное мохнатое существо, нескладно, но очень быстро перебежало нам дорогу. «Горилла?!» «Горилла», подтвердил один из проводников парка с улыбкой. Я ощутил сильный прилив энергии, хотя до этого конечно видел горилл в зоопарке, в том числе и в Африке. Здесь был их настоящий дом.
Нджембе представляет собой лагерь на берегу реки Санга. Санга - величественная спокойная река, украшенная буйными мангровыми зарослями по обоим берегам, разделяет Камерун, Конго и Центральноафриканскую республику. Эта река относится к бассейну Конго, то есть является притоком реки Конго - одной из основных артерий континента, на берегу которой я стоял в Браззавиле почти ровно два года тому назад.
В лагере мы разместились в отдельно стоящих двухместных бунгало, в которых верхнюю половину стены заменяла сетка. За счет этого достигался эффект присутствия в открытом лесу. Животных здесь было столько, что лес просто гудел, а проводники запрещали нам перемещаться после темноты по тропинкам между бунгало без сопровождения. Мы вымылись в небольшом лесном ручье, после чего отдыхали в ожидании ужина, когда один из проводников пригласил нас следовать за ним. Он подвел нас к определенному месту, сказал остановиться, а сам посветил фонариком в чащу между двумя бунгало. Нашему взору предстал лесной слон, который, не торопясь, лакомился свежими листьями небольших деревьев, произрастающих тут. Проводник тут же выключил свет, пояснив, что слон может испугаться и убежать, и нам пришлось довольствоваться ощущением его присутствия, сопением и чавканьем. Время от времени мы включали ненадолго свет, чтобы рассмотреть нашего ночного гостя. Он закладывал хоботом в морщинистый рот свежие листья и всем своим видом выражал полное удовлетворение.
Ночью я лежал на кровати в своем бунгало, слушая несмолкаемые звуки леса сквозь сетку. Я думал про завтра, про послезавтра, обдумывал намерения и планы, мысленно считал оставшиеся деньги, обдумывал ошибки… У животных в лесу не было планов. Они не думали про ошибки, не имели счета в банке, не чувствовали ответственности. Они скорее всего даже не думали о том, что завтра будет новый день, а потом снова ночь. Звери жили сейчас, гудели, сопели или спали, потому что сейчас темно и в этом был их инстинкт. Мысли отпустили меня и я заснул.
«Ночью приходил слон» сообщил мой сосед утром. «Он ходил с твоей стороны. Я не стал тебя будить». На следующий день мы бродили по лесу в поисках горилл и слонов. Время от времени один из проводников заводил нас в чащу, наказывал вести себя потише, и быть по возможности незаметными, ложился на землю и призывал гориллу. Он выл, хрипел, ломал кусты, изображая самку, подзывающую самца. В какой-то момент из чащи выскочило некое существо из рода кошачьих - здесь его называют «тигр», но оно более напоминает миниатюрного леопарда - и спешно ретировалось. Шорохи в окрестных кустах явно указывали на присутствие крупного зверя, но, видимо, животное не осмеливалось подойти ближе к такой армии людей. Мы все же были очень заметны, несмотря на попытку одеться во что-нибудь камуфлирующее.
На следующее утро к нашему берегу пристала длинная широкая пирога, приводимая в движение мощным двигателем. Сев в белые пластиковые стулья, мы отчалили и начали свое движение вверх по течению в сторону Центральноафриканской республики. Через некоторое время мы пристали к противоположному берегу скинуть какие-то коробки. Это была деревня в Конго - в этой стране я прожил полтора месяца, правда очень далеко отсюда. Деревня, к которой мы причалили, была на самом северном конце страны. Мы двинулись далее. Мангры кое-где прерывались двориками домов, выходивших к самому берегу. Дети выбегали из них и с воплями махали нам руками. Изредка навстречу нам выплывала лодка с парой рыбаков на борту, а один раз подплыла пирога вооруженных автоматами людей - в такие минуты осознаешь вдруг, то означает быть безоружным. Люди поздоровались, осведомились о наших намерениях и, получив ответ и пожелав удачи, уплыли восвояси.
Я сошел с лодки в деревне Либонго, где располагался пост Камерунских пограничников. Он находился в глубине деревни. Я шел с лодочником по пыльным улицам. Чем-то окрестности напоминали дикий запад - широкая дорога, одноэтажная застройка, долгие взгляды местных… Погранпост - сарай без дверей, настолько непохожий на здание аналогичного назначения на границе России и Финляндии - уже не мог меня удивить. Сонный пограничник начал ставить штампы и записывать данные паспортов. На середине этого дела он оттер пот со лба, согнал мух, вздохнул и пожаловался мне, что это очень тяжелая работа. Я понимающе покивал. «Вы бывали здесь ранее?» спросил он, закончив с паспортами. «Да, много раз», соврал я и без лишних слов положил на его стол 22 тысячи. Он хотел больше денег, но я четко знал, сколько платит здесь местный. Он вновь вздохнул, кивнул и пожелал мне удачи.
Скоро я вновь сошел на берег, на этот раз в Центральноафриканской деревне Лиджомбо - поставить штампы въезда. Здесь торги был более яростными, и долго я стоял в кругу черных джентльменов, объясняя им, кто мы такие, и почему больше мы не заплатим. Наша лодка стояла на солнцепеке, и группа наблюдала за детворой и подростками, купавшимися в реке. Было похоже, что они весь день торчат в воде, как бегемоты. Они кричали, боролись, опрокидывали друг друга в воду и, похоже, были вполне довольны жизнью.
Мы покинули пост уже ранним вечером, и скоро выпили немного виски из пластиковых пакетиков, которые мой спутник закупил еще в Либонго. По вкусу этот виски был полной дрянью, но эффект имел прекрасный. Мы бороздили Санга, распевая песни из отечественных кинофильмов и весь репертуар питерской группы Tequilajazzz в моем исполнении, покуда тьма сгущалась вокруг нас. Лодочник, в лице которого угадывались пигмейские черты, был мастером своего дела и твердо вел лодку в кромешной тьме. С песнями и шутками мы наконец причалили к Доли Лодж, лагерю, расположенному в парке Дсанга-Санга, ЦАР. Нас встречали.
День. Коротенький бака шустро бежит перед нами, шлепая своими босыми ногами по тропинкам белого песка центральноафриканских джунглей. Мы переходим два ручья, долго идем по лесу, после чего выходим к деревянной платформе, приподнятой над огромной площадкой на которой - невероятно - скопилось более сотни слонов. Мы забираемся на платформу, расположенную на высоте приблизительно пяти метров над уровнем поляны и погружаемся в наблюдение за величавыми животными. Слоны приходят сюда, так как здесь, под слоем грязи и навоза - крупное соляное озеро. Животные обожают минеральную соль, они проводят весь день на солончаке, плавно раскапывая хоботами вековые отложения и лакомясь ими, как лучшим деликатесом. Время от времени они закидывают куски грязи себе на спину, чтобы защитить себя от палящего солнца, которое особо ощутимо в этом влажном климате на открытых пространствах. Я нюхаю время от времени табак и пигмей, видимо ощутив во мне родственную душу, через несколько часов подходит ко мне и спрашивает сигарет. «Вы же сами сказали, что здесь нельзя курить, иначе слоны разбегутся!» «Нее, мы уйдем подальше в джунгли», он радостно кивает и улыбается во весь свой широченный рот. «Ну пошли!» Он шустро сбегает по лесенке и быстро углубляется в лес. Я еле поспеваю за ним. Пройдя минут пять, он останавливается и мы закуриваем. «А вы там табак нюхаете, в деревне?». Он радостно кивает. «А марихуану курите?» Он удивленно смотрит на меня, раскрыв рот и подняв брови - совсем умильное выражение лица! «Марихуанна. Ганжа» я вспомнил африканское название конопли. Я показываю затяжку, а потом изображаю помутнение рассудка. «А да!» радостно воскликнул он «Очень, очень много! Все время, все время курим! Она очень хорошая! Мы все курим», радовался он. «И мужчины и женщины?» «Не, только мужчины. Женщины - нет!» Ну что ж, оно может так и верно, подумал я, и мы стали возвращаться, потушив сигареты и закопав их в палые листья.
Я ехал обратно в лагере в кузове и общался с одним из проводников, уворачиваясь от колючих веток. «Как сейчас обстановка в ЦАРе?» «Все отлично. Ты можешь услышать от других, будто у нас много проблем, действительность совсем другая. Просто камерунцы хотят, чтобы ты приезжал в Камерун. Бандитов больше нет на дорогах, а полицейские стали намного спокойнее». «А животные? Какие здесь национальные парки?» «Здесь множество зверей. Кроме Дсанга-Санга есть и другие великолепные национальные парки, развитая инфраструктура и сносные дороги». «Мой друг очень любит мангобеев! Мечтает их увидеть. Он ими просто бредит». «Да», улыбается наш проводник, «я уже понял. Он долго допытывался у меня, какое священное животное у моего рода, и, наконец, посоветовал мне молится священному мангобею, чтобы все у меня было хорошо!» Мангобеи - это небольшие хвостатые обезьяны. Они дружелюбно и безбоязненно относятся к людям, что отличает их от других обезьян. Мангобеи, как и люди со своей стороны, ищут точек соприкосновения с человеком, стремятся к общению с ним.
Вечером, до заката, мы поехали в деревню пигмеев, расположенную неподалеку от нашего лоджа. И здесь нас ждали танцы - полтора десятка наряженных в соломенные юбки дам народа бака водили хороводы перед нами и толпой земляков. Несколько блестящих музыкантов создавали звуковое сопровождение для этого зрелища. Мы общались с пигмеями, вглядываясь в их татуированные лица, отвечая на улыбки заточенных зубов-клыков, я искал в них что-то родное, общечеловеческое, что-нибудь, что роднило нас хотя бы на самом базовом уровне. Несколько детей прибилось ко мне, зачарованно наблюдая за камерой, на которую я снимал танцы. Они глядели в экран и воспринимали как чудо, что он отражает то, что сейчас происходило перед нами. Они тыкали в экран пальчиками, замечая все больше общего с окружавшей нас действительностью. Я направил камеру на них и перевернул экран таким образом, чтобы они могли видеть записываемое видео. Они пришли в полный восторг, смешанный с испугом у некоторых и с изумлением у всех. Когда я легонько перемещал камеру от лица к лицу их удовольствию просто не было предела - на плоском экране появлялись лица из товарищей и это было для них равносильно чуду.
Я лежу ночью в своей келье, а вокруг - нескончаемая музыка. Я долгое время не могу разобрать, гуляет ли то Баянга - деревня неподалеку, или то шум леса и берега реки - стрекот цикад, ритмичное квакание сотен лягушек, гипнотические крики птиц. Мое утомленное сознание явно пребывало в измененном состоянии. Я слышал, очевидно, музыку, а потом понимал, что то лягушки или кузнечики, потом вдруг вновь в этих звуках распознавал музыку барабанов и даже вроде какие-то слова песен… Смысл терялся с каждой секундой и постепенно я расслабился, поняв, что то не имеет значения. Музыка, которую можно здесь слышать, родилась из звуков природы, она постоянно черпала в ней свое вдохновение - стук клювов, сопение влажных носов, кваканье, чавканье болот, шелест листвы, стрекот насекомых, плеск мангровых веток в реке…
Утро. Мы идем в лес наблюдать за гориллами. На этот раз мы поделились на группы по три человека в каждой, чтобы не испугать осторожных животных. Мы пару раз поменяли гидов, пока дошли к семье наших ближайших биологических сородичей. Мы не сразу это поняли. Гиды остановились под деревом и принялись ждать. Через пару минут, я поинтересовался, можем ли мы идти дальше, на что один из них мне ответил - «а мы уже пришли» и указал на дерево. Вглядевшись в крону, мы обнаружили там копошащуюся в ветвях крупную черную обезьяну. Через некоторое время она спустилась и мы подошли поближе. Она поедала какую-то растительность, время от времени отрываясь от трапезы, чтобы понаблюдать за нами. Она взирала исподлобья, наклонив голову вперед, подобрав подбородок, и казалось, что в ее взгляде сквозит некоторый укор - что было, скорее всего, просто иллюзией восприятия. Побродив немного поблизости, мы нашли самца, который апатично восседал на листьях и особо не обращал на нас внимания, более того, в какой-то момент он демонстративно развернулся спиной к нам, утомленной должно быть нашим присутствием. Эта семья привыкла к людям - поблизости был лагерь ученых, которые часто приходили смотреть на них.
Вечером мы вновь поехали к пигмеям, пошли с ними на реку порыбачить. Рыбачат они тоже как инопланетяне. Бака выходят на небольшой ручей в лесу, находят место, где он расширяется и начинают строить запруду из ила и веток, образуя в русле карман стоячей воды. Когда запруда достроена, они начинают тазами вычерпывать из нее воду, сливая ее в ручей. Вычерпав всю воду, они обыскивают илистое дно в поисках рыбы, попавшейся в ловушку запруды. При нас они достали несколько мальков, но сделали это буквально за полчаса. За серьезной добычей бака уходят глубоко в лес и долго могут искать нужный ручей.
ЦАР оказался значительно более уютным местом, чем я ожидал. Здесь я вновь встретил белых, которые выбрали Африку в качестве своего дома. Один из них - Грег Фосетт - голливудский продюсер, в прошлом каскадер и дрессировщик, канадец по происхождению, который поселился здесь после съемок фильма «Oka Amerikee» про человека жившего 25 среди пигмеев и теперь был занят написанием книги, готовясь, похоже, повторить судьбу своего героя. Мы заобщались, почувствовав друг в друге родную душу. «Больше всего я скучаю по своим мотоциклам. У меня три Харлея», он положил руки на воображаемый руль и прищурился от удовольствия. «Да, больше всего я хочу сейчас сесть за руль мотоцикла… настоящего мотоцикла, а не этих корейских подделок, которые ездят здесь». «Я так и знал, что ты байкер. Я мечтаю о мотоцикле с детства. В Индии я научился водить его, и стал хотеть настоящий мотоцикл еще сильнее». «Да! Тогда ты просто должен приехать в штаты и…». «Проехать по шоссе 66? Это моя мечта». «Да! Это нечто». Он зажмурился. «Ты едешь, вокруг тебя вся Америка - пустыни, леса, города… Ветер». «А можно ли ехать без шлема?» «В Калифорнии - нет, но в Неваде ты можешь снять шлем и нормально прохватить». Грег много и с чувством рассказывал об Африке, о бака (он называл их «баяка»), о фильме, который скоро выйдет в прокат. На прощание он стукнул мне кулаком в кулак. «Я думаю, ты отличный проводник» молвил он «ты сильный и страстный человек, а в твоем деле это важно».
Мы покидали Доли Лодж. Обратное путешествие по реке прошло без особых приключений, снова небольшие торги на выезде из ЦАР привели меня на заднем сиденье мотоцикла в участок жандармерии, где я снова дал немного денег и наблюдал как одутловатый жандарм, отмахиваясь от мух, кропотливо заполняет данные паспортов. От Либонго мы ехали на джипе, который ждал нас уже там, выехав утром накануне. Именно на джипе - логистические сложности спровоцировали нас погрузится на один пикап - вместе с нашим гидом и человеком, которого мы просто подбрасывали по дороге, нас было четырнадцать человек в одной машине. Мы ехали сквозь экваториальный лес в течение трех часов, когда наконец встретились с другими двумя машинами и продолжили свою дорогу в несколько более привычных условиях.
По дороге у нас случилась достаточно любопытная остановка. На одном из постов один из наших водителей - месье Стефан вышел из машины и, сердечно поприветствовав полицейского как старого друга, удалился с ним в здание. Когда он вернулся, в руках он держал 2 темные жесткие пластины неправильной формы. Я и несколько моих спутников подошли поближе.
При ближайшем рассмотрении стало очевидно, что эти пластины - не что иное, как вяленые туши животных. В одной можно было угадать обезьянку, когда на ссохшемся, обтянутом почерневшей тонкой кожей черепе второй виднелись крохотные острые рожки - когда-то это была молодая антилопа. Шоу продолжалось. Господин Стефан открыл капот пикапа и, напевая, принялся привязывать пластины к трубам системы охлаждения. «Это оберег? Теперь мы не будем ломаться?» пошутил я. Он улыбнулся. «Это очень вкусная дичь. Моя жена мне приготовит ее так, что пальчики оближешь», заявил он своим высоким ангельским голосом. «А зачем ты кладешь ее сюда?» «Она еще не вполне сухая. Надо просушить получше». Он захлопнул капот и пошел за руль. «Кроме того, если полиция найдет такое, она посадит человека и ему придется заплатить штраф. Но меня не посадят, добавил он. Я - специалист по безопасности. У меня есть связи». «Что значит - специалист по безопасности?» «Это значит, что если вам попробуют причинить вред, я вступлюсь за вас» «Ты наверно хорошо дерешься? Если что случится, будем драться спина к спине» Этот дюжий молодец рассмеялся своим высоким смехом. «Я буду разговаривать, я знаю как решать такие вопросы мирным путем» «А если это не поможет?» «Нет, если что случится, мне не придется драться. Я знаю такие точки на теле, нажав на которые можно убить человека. Я не буду их показывать». Если бы наш разговор услышали участники группы, думаю они бы оробели и благословляли месье Стефана. Возможно, для того он это и говорил - чтобы я ощутил его незаменимость. Я похлопал нашего защитника по плечу и залез в свою машину.
Мы остановились в небольшой деревне пофотографировать - в основном там были дети, которых обычно веселит фотосъемка. «Вы здесь играете в футбол?» «Да, да!». Ко мне вскоре подошел парень постарше. «Месье, мы очень бедны. У нас даже нет мяча. Дайте нам денег». Насколько обычна эта ситуация для Африки. Они хотят денег от белых, потому что белые богатые, а они бедны, и ты белый в этом виноват. Самое интересное, что это действительно почти так. Белые виноваты не в том что богаты, а в том, что они показались в Африке со всеми своими богатствами. Черные, посмотрев на все это, решили, что их одежда убога, из жилища ветхи, их оружие примитивно, а их еда невкусна. Что настоящая жизнь - это жизнь белого. Поэтому когда черный с укором говорит мне, что у него нет денег, я чувствую некоторую вину за своих предшественников, которые появились здесь когда-то и породили зависть в этих наивных сердцах. Впрочем, за месяцы пребывания на континенте и после тысяч этих просьб, чувство вины, конечно, притупилось.
В какой-то момент мы остановились в очередной деревне, чтобы прикрутить отваливающийся «кенгурятник» на одной из машин. Несколько женщин окружили машину и стали тыкать в меня пальцами, точнее кричали что-то мне, а тыкали пальцами в мой барабан, который я зажимал между ног (места в багажнике для него не хватало). Они били себя по коленям, кричали что-то и были нетрезвы. Я вышел из машины к ним навстречу. Они быстро обступили меня, не прекращая кричать и напевать. У каждой из них на шее болталась пустая картонная коробка из-под вина. Они били себя по коленям очень яростно и тыкали в мой барабан. Я присел на землю перед барабаном и начал настукивать какой-то несложный ритм. Тут же некоторые запели, а другие принялись топать босыми ногами в пыли. Та, которая пела, периодически сбивалась, разумеется, по причине моих погрешностей в ритме. Наконец, она закричала нетерпеливо: «ты не знаешь как! Дай я!» И, поддерживая одной рукой пестрое платье, принялась бить по барабану второй. Некоторое время она проделывала это, потом ей видимо надоело и она отбежала в сторону. Круг снова сомкнулся вокруг меня. Девушки (а это были в основном именно они) окружили меня и громко кричали. Одна свистела в красный свисток прямо мне в ухо, в то время как другая тыкала в меня пальцем и что-то орала. Я приказал свистку замолчать и шлепнул по пальцу бесцеремонную девушку. «Не показывай на меня пальцем! Это плохо!» отчитал ее я. Она захихикала, и подружки поддержали ее. Наконец я понял, что она пыталась выведать как меня зовут и говорила свое имя, но от возбуждения вместо того чтобы просто спросить, прибегла к такому первобытному способу. Мы начали знакомство, я представился, они громко, почти в крике представились по кругу, широко улыбаясь и хихикая. «Играй, продолжай играть!» вскричала одна из них. У всех, повторюсь, на веревочках на шее болтались либо смятые коробки из-под вина либо пустые пластиковые бутылки. «Что у вас случилось?» поинтересовался я. «Вы что-то празднуете?» «Похороны!» закричали девчонки наперебой. «Это похороны. Ее тетя умерла» вопили они, показывая на свою товарку, которая тоже громко кричала и веселилась. «Играй! Играй еще!» И они затопали черными ногами в светлой пыли дороги.
Мы останавливались вновь в отеле «Слон» в Йокодуме, после - в лодже городка Ломье. Ночью я выходил из номера и слушал музыку далекой дискотеки. Играли счастливые, бесконечные ритмы, а на дворе был серебристый туман, лежавший почти на земле, из него призрачно росли пальмы и одноэтажные постройки лоджа. Чувствовалось, что и я удаляюсь от Африки, начиная свое возвращение домой.
Последний полный день мы провели в Лимбе, на пляже. Вновь черный песок, вновь рыба гриль. Вновь закат, наблюдаемый из волн океана, вместе с десятками черных и белых тел. Почему-то запомнился американский солдат, который тащил на спине свою черную содержанку. Она обвила ногами его круп и шептала что-то на ухо, иногда разражаясь смехом, а он улыбался и медленно ступал в волнах и иногда не совсем знал, в каком направлении сделать новый шаг. В этот момент можно было осознать, как много изменилось в мире, где пару-тройку столетий назад с этих же берегов увозили тысячами предков этой девушки в качестве рабов для предков этого парня. Думал ли кто-нибудь об этом сейчас? Имело ли это значение? Одна из бесчисленных тайн Африки тонула в черных глубинах.
Утром мы в некотором сумбуре доехали до аэропорта, и торопливо попрощались с нашими сопровождающими - гидом Самми, шофером Стефаном и главным шофером Моисеем (третьего шофера - господина Апполинера - в тот день не было). Взойдя на борт, мы приготовились к перелету в Аддис-Аббебу, где собирались провести еще одни африканские сутки.