Трёхселище - деревня в Сергиво-Посадском районе Московской области. Расположена в 3,5 км от шоссе Сергиев Посад - Калязин. Достопримечательность там одна, но очень загадочная и необычная. Про ещё одну достопримечательность, расположенную рядом с Трёхселищем, я уже рассказывал. Это
мозаики, оставшиеся от пионерлагеря "Дружба".
Ну а главная изюминка Трёхселищ - это замок из красного кирпича, который во многих источниках называют Трёхселищинским вокзалом.
Встречались мне два варианта трассы железной дороги: Сергиев Посад - Углич и Троицкий снаряжательный завод - ж/д Москва - Петроград. Здание вокзала было построено в 1916-м году. Первый вариант ещё хоть как-то имел смысл, потому как Углич к тому времени не был связан железной дорогой с другими городами. Но по этому направлению достаточно сложный рельеф, намного проще было провести дорогу до Углича вдоль Волги от Савёлово, что в итоге и было сделано позже. Да и пассажиропоток был бы здесь не настолько большой, чтобы городить такой внушительный вокзал в малонаселённой местности. Пионерских лагерей и пансионатов в то время вокруг ещё не было.
Троицкий же снаряжательный завод (ныне город Краснозаводск) был построен всего в семи километрах от разъезда Бужаниново Московско-Ярославской дороги. Куда как проще был построить эти семь километров дороги, чем тянуть "по долинам и по взгорьям" дорогу в полторы сотен километров. Опять же фактор рельефа - не зря место возле завода было впоследствии выбрано под строительство Загорской ГАЭС. Именно природный перепад высот позволял создать рядом два водохранилища с большим перепадом высот. Если от завода ещё можно было проложить дорогу по долине Куньи, то потом, после Дубны идёт достаточно крутой подъём. Строительство потребовало бы много средств и сил, а в то время, напомню, шла Первая Мировая.
Есть ещё одна версия, романтическая. Завод строил инженер Владимир Иозефович Рдултовский из старого шляхетского рода, а в Трёхселище жила его зазноба - Эжени Лаврушевич. На поезде ему было бы значительно быстрее до неё добираться, а здание с башней было построено по образцу "Красного замка" Радзивиллов в литовском Раудоне. Рдултовский, кстати, состоял в родстве с Радзивиллами. Для строительства замка Рдултовский пригласил питерского архитектора Владимира Максимова. Нигде не упоминается за чей счёт был построен этот замок - казны или Рдултовского. В самом Краснозаводске осхранился деревянный дом, принадлежавший Рдултовскому и выстроенный в таком же стиле.
Судьба здания после революции практически не прослеживается. Каким-то левым образом имение Тихменёвых удалось заполучить Резинотресту и Главрезине. Но они заняли уадебные постройки и заполучили весь инвентарь и оборудование, находившиеся там. Где была сама усадьба - тоже не могу определённо сказать. По одним описаниям к югу от замка, в излучине дубны, по другим - к северу, там вроде есть совершенно заросший пруд и даже какие-то остатки фундаментов. Но под снегом их искать было бесполезно. Во всяком случае, большинство аллей, видимых на спутниковом снимке, находятся именно в северной части, но это мог быть просто парк.
2. Вряд ли такое здание не использовалось при советской власти, хотя бы даже совхозом. Но каких-то упоминаний о пользователях я не нашёл, только фотографии заброшенного здания.
3. Из здания утащили даже то, что вроде и утащить нельзя - балки перекрытий второго этажа и крыши. (Фото
http://ljrate.ru/ 2015-го года.)
4. Я ожидал увидеть руины. Но, к счастью, мои ожидания не оправдались. Здание практически восстановлено, на подоконниках цветочки стоят, какие-то люди изнутри смотрели, как я ходил фотографировал, дурной кобелёк за мной бегал и тявкал всю дорогу.
5.
6. Пристроено (или восстановлено) крыло справа.
7. Сделано достаточно качественно, заметить, что оно новое можно только при внимательном рассмотрении.
8.
9.
10. Парадный фасад "вокзала".
11. Фрагмент башни.
12. И венчающий её флюгер-рыцарь.
13. Явно новодельная часовня.
14. Как раз параллельно главному фасаду вокзала идёт прямая аллея.
15. Казалось бы - положи шпалы-рельсы и гоняй на паровозе. Но есть парочка "но". Обсажена аллея по обеим сторонам лиственницами, их ветви практически смыкаются, что не очень хорошо было бы для паровоза. А воторое "но заключается в том, что в северном конце аллея делает крутой поворот явно не железнодорожного радиуса.
Отметилась в Трёхселище ещё одна весьма колоритная личность - Р.Б. Левиссон. По легенде это он расположил аллеи так, что с воздуха можно было прочитать его фамилию. Но это только по легенде. Фамилия длинная, аллей слишком много пришлось бы высаживать. На спутниковом снимке некоторые аллеи идентифицируются. Лучше всего натуру Левиссона характеризует рассказ Н.П. Пахомова "Охотничьи миниатюры".
«Мой отец с давних лет был дружен с Рафаилом Борисовичем Левиссоном. Рослый блондин, красавец, в молодости он пользовался успехом у московских дам и бывал почти во всех домах московской купеческой знати. Разведясь с женой и совсем не интересуясь судьбой своего единственного сына, на содержание которого выдавал ежегодно скромную сумму, он, считаясь холостяком, сделал блестящую карьеру, основав мебельную фабрику, для которой и построил многоэтажный большой дом на Большой Дмитровке. Как-то он сообщил отцу, что собирается приобрести родовое имение своей тетки Тихменьевой. Я помню, как после его ухода мои родители долго смеялись над этим его желанием превратить не известную никому Тихменьеву в свою тетку, а ее имение - в родовое.»
«В этот знаменательный вечер он уединился с отцом для сообщения сенсационной новости: в свои шестьдесят лет он вдруг решил жениться, влюбившись в пышную тридцатилетнюю блондинку, работавшую продавщицей в кондитерском отделении магазина Елисеева на Тверской. Скоро состоялась свадьба. И вот тут-то нам стало ясным, почему он вдруг заторопился приобрести "родовой", как он говорил, уголок. Безумно ревнуя свою Софочку авансом, он решил увезти ее от соблазнов большого города и заточить ее с матушкой в деревне.
Осуществление этой идеи повлекло за собой целый ряд необычайных поступков с его стороны. "Родовое" имение, состоявшее из сотни десятин плохонького леса, скудных полей и небольшого одноэтажного помещичьего домика, отстояло в тридцати верстах от Троице-Сергиева, причем на протяжении двадцати пяти верст шло шоссе на Константиново, но у деревня Зимияк на Дубне дорога поворачивала направо, на Триселище, как называлась эта усадьба. Пять верст тянулся типичный "рассейский" проселок с невозможными ухабами и грязью, в которой увязали колеса любого экипажа. Пользоваться рессорной пролеткой, не говоря уже о коляске, нечего было и думать. Доставленная в первый раз Софочка, растрясенная убийственной дорогой, сделалась сразу больна и заявила, что нога ее больше не будет в этой "дыре". Но "дыра" была совсем не так уж плоха. Усадьба находилась "на высоком бугре, который с трех сторон опоясывала заболоченная Дубна, заросшая по берегам мелким осинником, ивняком и низкими сосенками. Вид со двора открывался великолепный: направо синели хвойные леса на той стороне Дубны, налево прихотливо разбегались холмы, поросшие молодняком, разделенные глубокими оврагами, прямо перед усадьбой расстилалось небольшое польце, а за ним - красивая дубовая рощица.»
«Бедный молодожен принужден был вернуться в Москву; на лето он увез свою молодую жену за границу, а за лето было проведено шоссе от Зимняка в усадьбу, обошедшееся ему в тридцать тысяч рублей, в то время как за всю усадьбу им было уплачено что-то вроде восемнадцати тысяч.»
«Привыкший к интенсивной деятельности, сдав почти все дела по фабрике своему управляющему, он безумно скучал в деревне, в которой проводил, за исключением двух-трех зимних месяцев, круглый год, и занялся строительством. Он выстроил у въезда в усадьбу двухэтажный большой дом для управляющего, приезжих и служащих. Соорудил мост через овраг, чтобы ему можно было ходить на охоту в лесок, изобилующий зайцами, начал постройку кузницы из кирпича, превратившуюся вскоре в каменную дачу, которую он предлагал снять моей матушке, наотрез отказавшейся заехать в такую глушь. Мост, выстроенный, чтобы не затруднять сердце престарелого помещика при подъеме на ту сторону оврага, оказался исполненным на каменных столбах и в таком масштабе, что по нему свободно мог проехать поезд. Мания строительства окончательно завладела им, и он стал строить дачи для своих знакомых, вовсе и не заявлявших никакого желания ими воспользоваться. Наряду с этим он стал лихорадочно скупать соседние земли, чтобы округлить "родовое" имение и чтобы сохранить леса и населяющих их птиц и зверей.»
Описание усадьбы в этом рассказе ещё раз заставляет усомниться в целесообразности прокладки железной дороги по такой пересечённой местности.
16. Мост через овраг с надписью "Левиссонъ,". (Фото samick1) На самом мосту есть ещё дата 1911 год.
17. Ещё одна интереснейшая страница в истории Трёхселища - коммуна итальянских политэмигрантов-коммунистов.
Дома, на фоне которых сделана фотография, не сохранились. Пропали и вазоны, не говоря уж о клумбе с серпом и молотом. Примерно то же случилось и с коммунарами. Сквозь десятилетия дошло до нас одно имя: Джино де Марки - итальянский поэт, коммунист, друг Антонио Грамши. Он был выслан из Италии, как руководитель забастовки, затем выслан и из Франции, откуда приехал в Советский Союз.
Здесь у них поначалу всё пошло хорошо, но закончилось мясорубкой сталинских репрессий. Сохранились воспоминания очевидцев:
С работы он возвращался всегда веселый. Создавал вокруг себя... ну, как бы это?., легкую атмосферу. Когда его выпустили из лагеря, он возглавил в деревне Триселище под Загорском итальянскую сельскохозяйственную коммуну из политэмигрантов.
Обложка журнала «Красная нива» от 3 октября 1926 года (No 40), разворот журнала, где очерк С. Фомина «У итальянских эмигрантов» с большим групповым снимком коммунаров (среди них и Джино).
- Джино оказался настоящим хозяином, был в курсе всех дел. Мы держали коров, свиней.
Есть снимок: Джино, улыбаясь, чешет за ухом у коровы.
- Был бык Ромео, боров Муссолини. Варили сыры по швейцарским рецептам, делали масло - все сдавали в магазин Елисеева на Тверской... Джино очень быстро овладел русским языком, местные крестьяне приходили к нему советоваться, а он ходит всегда с трубочкой и что-то объясняет. Крепкое было хозяйство, такого достатка у нас никогда не было. Работали очень много. Но и ни одного вечера не скучали. Соберутся - веселье, пение, танцы. Спросишь Джино: «Что ты танцуешь?» А он: «Так, от-съе-бья-тина!..» Было очень хорошо: пруды с маленькой плотинкой, рыбу разводили, цветники, сад. Помню барбарис, варили из красных ягод очень красивое варенье. Собирались построить школу, мост... Я все это вижу... Прямо как перед глазами...
Какое-то мгновение Вера Ивановна сидит молча, потом, словно вспомнив что-то, может, самое важное, говорит:
- И вот странно. Он часто говорил, а почему говорил, не знаю, что больше всего его страшит - от него ничего не останется. Вот умру - и все, конец!.. Будто меня и не было.
Молча сидит в своем кресле пожилая женщина, может быть размышляя над тайным смыслом этих не совсем понятных слов.
Потом - Загорск, купола соборов, лавра. А вслед за ними - сельский магазин, у дверей очередь в ожидании «чего-нибудь привезут».
Старая усадьба с засохшими вековыми липами. Старый, с игривыми башенками по бокам кирпичный вокзал, похожий на небольшой замок эпохи короля Артура, но весь в бурьяне, зеленые ветки проросли даже сквозь кирпичи. Остатки молокозавода. Остатки усадебного дома - кусок осыпавшегося фундамента и тоже весь в бурьяне ростом с человека. Разрушенная плотина и высохший пруд.
Лучана разговаривает с пожилой женщиной, и та, всплеснув руками, обнимает Лучану. Потом в беседке Лучана разговаривает с пожилым человеком. И снова - погибающие постройки, бурьян, засохшая аллея, высохший пруд. А за кадром голос Лучаны:
- С началом коллективизации коммуну ликвидировали. Я побывала в тех местах, встречалась с людьми, которые до сих пор не забыли итальянцев. Там все пришло в полное запустение. Ничего не осталось. А школу и мост так и не построили...
И опять очередь у сельского магазина.
И опять фотография коммунаров из старого журнала. А еще слова, которые были сказаны Джино автору очерка, они видны на экране и повторяются за кадром голосом того, кого мы определили «переводчиком»:
- Россия - это огромная рама, и каждый вставляет в нее ту картину, которая ему больше нравится... Когда мы приехали в Россию, то нас поразило то мужество, с которым русский пролетариат преодолевал... и преодолевает все затруднения..."
В послевоенное время вроде стало дело налаживаться в Трёхселище: совхоз, фермы, пионерлагеря, пансионаты. Но и эта цивилизация долго не продержалась.
18. В большинстве своём население Трёхселищ проживает в многоквартирных домах - трёх панельных двухэтажках и одной кирпичной трёхэтажке. Всего здесь около 200 жителей. Многие подрабатывают сдачей металлолома, благо развалин вокруг много. При мне на Транспортере провезли нечто, напоминающее жаровые трубы котла. А что тут скажешь - каждый выживает как может.
19. Зато от недостатка патриотизма здесь явно не страдают.
20. Кто-то начал строиться, но не закончил.
21. Эти оказались более удачливыми.
22. Зато понятно, как местные себя называют.
23. Воинский мемориал.
24. Неожиданно встретить здесь дворянские фамилии. "Корнет Оболенский, надеть ордена!"
25. Теперь от совхоза остались руины.
26. Следы исчезнувшей цивилизации здесь повсюду.
27.
28.
29. А это была котельная пансионата "Дружба".
30. Жалею, что не проехал по этой дороге дальше, там есть заброшенный корпус пансионата с изумительной рельефной мозаикой. (Фото
yardkeeper)