Никогда не возвращайся в прежние места...
По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
в прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.
Путешествие в обратно
Я бы запретил,
И прошу тебя, как брата,
Душу не мути.
А не то - рвану по следу,
кто меня вернет? -
И на валенках уеду
в сорок пятый год.
В сорок пятом угадаю
там, где - Боже мой! -
будет мама молодая,
и отец живой. Наверное, это покажется странным, но эти стихи живут со мной очень давно - с детства, еще с конца 70-х, когда жил с родителями в ракетном поселке под Свердловском - из тех, что на карте не значатся, Нижняя Тура или Свердловск-35.
Я тогда посмотрел фильм «Подранки». И сам фильм потряс, и вот эти стихи, которые и внутри звучали, и завершали ленту,.когда в самой концовке, как некую поэтическую коду, их читал сам режиссер этой картины - Николай Губенко.
Стихи пронзили, запомнились даже - не полностью, конечно, но фрагменты остались в памяти. При том, что понять я их тогда не мог, но почувствовать, что вот она - поэзия, мог. И почувствовал. Как чуть позже при просмотре другого фильма - «Иванова детства» Тарковского, но там было иное, там - в снах Ивана, в первую очередь, - кннопоэзия нам была явлена. Я тогда слов-то таких не знал. Но это - немножко другая история.
Запомнился, конечно, запев, - притягательные, почти магические, горькие строки: «По несчастью или к счастью, истина проста: никогда не возвращайся в прежние места...» Это, в сущности, формула, максима, как раз таки из тех, что понять тогда я не мог. Но - верил, что она верна, эта формула, доверял автору, несмотря на то, что и ведать тогда не ведал, кто он. И прочитать-то о нем, как о поэте, в ту пору было негде! И сами эти стихи еще не были опубликованы.
Геннадий Шпаликов! Олицетворенная в одном человеке «оттепель». Первая полновесная встреча с ним, с его кино, и его человеческим, во многом мифологизированном, образом, и его поэзией произошла в конце восьмидесятых, когда о нем в своей антологии «Строфы века», что печатал тогда «Огонек», рассказал Евгений Евтушенко, а чуть позже, в 88-м, по ТВ впервые показали «Заставу Ильича» - полный вариант, без изъятия вечера поэтов в Политехническом, с молодыми Вознесенским, Рождественским, тем же Евтушенко. И сам фильм - прекрасная, нежно, на полутонах рассказанная история любви. А вокруг - Москва, оттепель! И - поэзия! Фильм оглушил. У меня в этот день как раз выпускной вечер был в школе. Я на него пришел абсолютно оглушенный, даже девочек наших не видел, настолько смутила меня «Застава...», эти невероятно красивые герои (вся троица! И Любшин, и все тот же Губенко, и прочно забытый сейчас Валентин Попов. Плюс, конечно, Марианна Вертинская), и красивые поэты. И прекрасная, любимая Москва.
Кино Шпаликова - это, конечно, поэзия. Однако понимание того, что он и в стихах был поэтом, пришло чуть позже, когда в начале деавяностых удалось мне в главной мурманской библиотеке отыскать сборничек его «Избранного», где вместе со сценариями были и стихи. Сейчас, конечно, Шпаликовом не удивишь, его издают и издают, спасу нет. А на тот момент это была единственная его книга. При том, что автора давно уже не было на свете...
Шпаликов тогда и меня, и друзей моих ближайших - поэта Дмитрия Ермолаева и журналиста Сергея Юдкова - попросту очаровал, пленил. Поэт, поэт! Когда вдруг нежданно обнаруживаешь нового для себя поэта, испытываешь восторг первооткрывателя - ни много, ни мало.
Мы тогда заразили этой любовью (и к Шпаликову, и к Москве) наших младших товарищей - выпускников тогдашних мурманской гимназии №1. Совсем недавно один из этих ребят - сегодняшний известный телеведущий и кинорежиссер Михаил Довженко - рассказывал мне о том, как на кинофоруме в Риге он вечером после окончания фестивального дня по дороге в гостиницу наизусть, не прерываясь, читал стихи Шпаликова весь этот неблизкий путь.
Показательно, что нечто похожее у меня случилось несколько лет назад при знакомстве с поэтом Вадимиром Трусовым: когда мы в школе какой-то выступали и нежданно ни для кого, зацепились за шпаликовскую строчку и прочли, сменяясь, всё стихотворение целиком. Слушатели, среди которых была и дочка Вадика Варвара, были потрясены. А мы - нисколько. Так узнаешь своих...
Но вернемся к процитированным стихам. Это декларация, конечно. В сущности, риторика. Ряд тезисов - без образов, без доказательств. Но риторика самого высокого, пушкинского толка. Поэтому и веришь каждой строчке. Хотя, конечно, и запев и концовку ты в детстве (да и в юности!), если и можешь понять, то исключительно умом. Но не сердцем. Принимаешь на веру. Подтверждение (документальное, из твоей собственной жизни) придет позже, когда в достатке будет встреч-расставаний, пережитого, тех самых «прежних мест», тех «пепелищ», куда так категорически, почти на уровне запрета, не рекомендует возвращаться автор.
Это касается и концовки: «В сорок пятом угадаю там, где - Боже мой! - будет мама молодая и отец живой...» Как же далеко это было - тогда, когда впервые услышал эти строки. Казалась несбыточной смерть - и твоих близких, и твоя собственная.
Еще одна важная деталь - год. Вроде бы случайно, будто мимоходом автор ее упоминает, как факт биографии. Но... Дата-то особая. Знаковая. Не случайная, нет.
1945-й - год славный, год нашей Великой Победы в большой войне. Но не только о Победе заставляет нас вспомнить Шпаликов. В первую очередь, о той плате, великой и скорбной, которой она была достигнута. За победу наша страна, все мы, заплатили жизнями. Жизнями отцов поколения, к которому принадлежит Геннадий Шпаликов, - поколения, к которому принадлежат мои родители. Оба моих деда, пройдя всю войну, выжили. Отец Геннадия Федоровича погиб в 44-м при освобождении Польши..