"Ничего как-будто не светилось, и светиться не было должно..."
Не удержался - не смог не напечатать полностью то стихотворение, что читает Евтушенко в той, похоже, единственной сохранившейся записи голоса Юрия Казакова. А где-то ведь был его разговор с Борисом Зайцевым о Бунине. Где это всё сейчас? Кануло, уплыло куда-то после гибели Юрия Павловича и пожара в его абрамцевском доме. Всё ушло в небытие.
Кроме его не только нежных и дымчатых, но, может быть, лучших во всей европейской прозе второй половины двадцатого века рассказов...
Шутливое
Комаров по лысине размазав,
Попадая в топи там и сям,
Автор нежных, дымчатых рассказов
Шпарил из двухстволки по гусям.
И, грузинским тостам не обучен,
Речь свою за водкой и чайком
Уснащал великим и могучим
Русским нецензурным языком
В темноте залузганной хибары
Он ворчал мрачнее сатаны
По ночам: "Какие суки бабы!"
По утрам: "Какие суки мы..."
И, когда храпел, ужасно громок,
Думал я тихонько про себя:
За него, наверно, тайный гномик
Пишет, тихо пёрышком скрипя.
Но однажды, ночью тёмной-тёмной,
При собачьем лае и дожде,
Не скажу, что с радостью огромной
На зады мы вышли при луне.
Совершая там обряд законный,
Мой товарищ, спрятанный в тени,
Вдруг сказал мне с дрожью незнакомой:
"Посмотри-ка, светятся они..."
Били прямо в нос навоз и силос.
Было сыро, гнусно и темно.
Ничего как-будто не светилось
И светиться не было должно
Но внезапно я увидел, словно
На минуту раньше был я слеп,
Как свежеотёсанные брёвна
Испускали ровный белый свет.
И была в них лунная дремота,
Запах далей северных лесных,
И ещё особенное что-то
Выше нас, и выше их самих...
И товарищ тихо и блаженно
Выдохнул из мрака: "Благодать...
Светятся-то, светятся как, Женька! -
И добавил грустно: - Так их мать..."