По дорогам войны, тетрадь 3, гл 18
«По дорогам войны»
Военная тетрадь номер 3 (дневник)
Гвардии лейтенант А. Куликов
Глава 18. Высота 114.1. Есть ли чудеса
Больше двух недель, вероятно, прожили мы на этом наблюдательном пункте.
А затем, в одно утро, началась огромной силы артиллерийское наступление, вслед за которым ринулась в наступление пехота Пятой и Седьмой гвардейских стрелковых бригад. За 15 минут на головы немцев было выброшено 500000 тысяч снарядов, но они не помогли. Оказывается, немцы накануне с помощью разведки узнали о готовящемся наступлении и к тому моменту, когда оно должно было начаться отошли с высоты 114.1 в глубину своей обороны.
Затем, когда арт. подготовка кончилась, а в глубину она оказалась недостаточной и наши пехотинцы ворвались на высоту, одновременно с ними на высоту с глубины своей обороны ворвались и немцы! Завязался страшный рукопашный бой.
Прошло 15 минут, и наши пехотинцы были выброшены с высоты. На ней снова были немцы. Огромные потери и никаких результатов! Между прочим, в этом бою на высоте попал в плен к немцам командир третьего батальона Седьмой гвардейской стрелковой бригады мой земляк чувашин капитан Андреев. Вслед за этим немцы обрушили сотни и тысячи тонн огня на наши головы, и этот кошмарный обстрел продолжался около 7 суток.
С 16 июля по 23 июля 1943 года я, Медведев, Ольга Ладинова сидели в блиндаже. Он был перекрыт в пять накатов, но разве могли спасти эти несчастные пять накатов от шквала смерти, бушевавшего на поле боя? Петя Широкобоков Андрюша Снегов и Недорезов сидели в маленьком втором блиндаже в пяти метрах от нас. Два блиндажа соединяла глубокая траншея, в конце которой сидели телефонисты Бибко, Ключников, Барабышев и из дивизиона полка юноша Коля Шаболин. Ещё два или одно орудие на километра полтора на правом фланге и с ним нас соединяла телефонная связь.
Шквал смерти бушевал и не чувствовалось в нём конца. Голоса человека сидящего рядом не было слышно из-за грохота. Хотелось скорее умереть, так как было очевидно, что смерть придёт если не через секунду, то через 10 минут. Так пусть же смерть приходит скорее. Меньше будет нравственных мучений. Но она не шла. Снаряды лопались возле блиндажа.
В знойный июньский день, когда и воздух был раскалён, и температура была не менее 50 градусов, дышать было нечем, пить нечего, а в раскалённой траншее были тысячи раскалённых осколков как песок на берегу реки. Нас засыпало землёй и мы, тесно прижавшись к друг другу молчали.
Бобрышев и Ключиков не переставая, под шквалом огня на поле боя, исправляли ежесекундно рвавшуюся в нескольких местах телефонную связь. Они исправляли за 1, полтора часа 272 прорыва, но она рвалась по-прежнему и я, видя, что это совершенно бесполезно в минуту, когда голос одного послышался в трубке, приказал прекратить бесполезное смертельное занятие и добираться до наблюдательного пункта.
Но добраться они сумели лишь до пехотного блиндажа. В ту секунду, когда они нырнули туда, снаряд с грохотом разворотил блиндаж, и Бобышева завалило брёвнами. Он остался жив, и его вытащили. Геройски боролся с прорывами связи снова Ваня Котёнков, но тоже бесполезно.
В этот день на той огневой позиции, которая была от нас полтора километра, его в блиндаже завалило и он погиб. И командир орудия Ш. (фамилию не помню) в минуту, когда смерть казалась неминуемой, я сказал комбату Медведеву: «Давай Александр Иванович, споём перед смертью свою любимую песню!»
Он посмотрел на меня безумными глазами и буркнул: «Пошёл к @#@#@ матери!», - но я не унимался и продолжал - @Ведь всё равно накроемся! Хоть не будем петь, хоть будем. Так уж лучше с песней!» - «Давай!»
И вот, пересиливая симфонию смерти, мы - смертники запели! Если б ты, великий Есенин из Рязани слышал, в какую минуту и с какой силой пели мы трое, два мужчины и одна женщина, слова твоего творчества!
Наконец ожидание смерти стало невыносимым, и мы решили отползти 30 метров к пушке Лупашко. Нам казалось, что там падает меньше снарядов и больше шансов на жизнь. Снегов и Широкобоков ползти отказались. Они решили остаться здесь. Там небыло лучше и мы возвратились обратно в свой блиндаж.
Не преувеличивая скажу, что за четыре только часа обстрела вокруг наблюдательного пункта упало и разорвалось в радиусе на 150 километров не менее 4000 тысяч снарядов. И всё-таки мы остались в живых!
Наступил вечер. Зашло солнце. На землю опустились сумерки. Шквал огня смолк, и наступила первозданная тишина. Лишь пули свистели в вечерней тишине. Плевать мы на них хотели и все вышли на свежий воздух.
Неделей раньше того дня, о котором я только что рассказал, было также артиллерийское наступление окончившееся также неудачно для нас. Но начальству из дивизиона показалось, что высота 114.1 взята и Тамаев, по телефону, приказал мне идти на высоту 114.1 и занять там наблюдательный пункт, и выбрать огневую позицию. Пушки должны были идти вслед за мной.
Я находился от 114.1 лишь 300 метров и ясно видел, как фрицы разгуливают там. Но сколько я не доказывал этому осетинскому ослу, он требовал одного. Идти на высоту! Обругав его по телефону матом, я собрался с разведчиками выполнять приказание.
Наступил вечер. Пошли четверо - я, Широкобоков, Снегов и Недорезов. В балку Ключевскую, которая глубоко лежит под высотой 114.1, мы прошли уже затемно. В ночной тишине не затихали шквалы огня. В грязи балки Крестовской увязли два советских танка и тщетно силились выбраться оттуда. Гул моторов приводил немцев в ярость, и они обрушивали на балку Крестовскую сотни снарядов. Там были сотни солдат-пехотинцев и ежеминутно гибли десятками под градом осколков.Каким-то чудом мы добрались невредимыми до КП батальона, притаившегося под отвесной глиняной стеной. Здесь были раненые и убитые. До немцев оставалось 100 метров, но я решил выполнить приказ и добраться до высоты 114.1, если это возможно. Широкобокова оставил на КП лишь для того, чтобы этот ё@#@#ый смог сообщить о нашей смерти.
Немного героинь девушек я видел на фронте, но в долине Крестовой, долине смерти, довелось видеть двух. Они красивые
восемнадцатилетние спокойно под ливнем огня перевязывали раненых, относили их под скалу, спокойно курили, стоя во весь рост и как будто бы не на поле битвы были они, эти две Жанны Д’Арк, а в городском парке. Лишь неприятно поражал стоэтажный мат этих милых созданий в юбках, именуемых у нас на фронте ППЖ.
Мы шли долиной под огнём, порой бежали. В одном месте, когда я широко расставил ноги, между ними стремительно падая с воем, вонзилась в землю мина. И не разорвалась! Я спрашиваю вас, господа скептики, есть ли чудеса? И если вы ответите - «Нет», - я побью вам рожу!
До высоты оставалось 50 метров. Навстречу нам бежали последние солдаты первого батальона Пятой гвардейской стрелковой бригады. Я попутно спрашивал их о том, кто они и какова обстановка, но им было не до этого, и лишь один из них облаял меня матом, заявив, что в 40 метрах немцы. Мы проползли ещё 20 метров и когда услышали в траншее немецкую речь, поползли обратно.
Делать на высоте было нечего.
В полночь добрались до КП батальона.
Записано: Россия, город Иркутск. Восточная Сибирь, 14 января 1946 года, понедельник.
Продолжение следует.
Военная тетрадь номер 3 (дневник)
Гвардии лейтенант А. Куликов
Глава 18. Высота 114.1. Есть ли чудеса
Больше двух недель, вероятно, прожили мы на этом наблюдательном пункте.
А затем, в одно утро, началась огромной силы артиллерийское наступление, вслед за которым ринулась в наступление пехота Пятой и Седьмой гвардейских стрелковых бригад. За 15 минут на головы немцев было выброшено 500000 тысяч снарядов, но они не помогли. Оказывается, немцы накануне с помощью разведки узнали о готовящемся наступлении и к тому моменту, когда оно должно было начаться отошли с высоты 114.1 в глубину своей обороны.
Затем, когда арт. подготовка кончилась, а в глубину она оказалась недостаточной и наши пехотинцы ворвались на высоту, одновременно с ними на высоту с глубины своей обороны ворвались и немцы! Завязался страшный рукопашный бой.
Прошло 15 минут, и наши пехотинцы были выброшены с высоты. На ней снова были немцы. Огромные потери и никаких результатов! Между прочим, в этом бою на высоте попал в плен к немцам командир третьего батальона Седьмой гвардейской стрелковой бригады мой земляк чувашин капитан Андреев. Вслед за этим немцы обрушили сотни и тысячи тонн огня на наши головы, и этот кошмарный обстрел продолжался около 7 суток.
С 16 июля по 23 июля 1943 года я, Медведев, Ольга Ладинова сидели в блиндаже. Он был перекрыт в пять накатов, но разве могли спасти эти несчастные пять накатов от шквала смерти, бушевавшего на поле боя? Петя Широкобоков Андрюша Снегов и Недорезов сидели в маленьком втором блиндаже в пяти метрах от нас. Два блиндажа соединяла глубокая траншея, в конце которой сидели телефонисты Бибко, Ключников, Барабышев и из дивизиона полка юноша Коля Шаболин. Ещё два или одно орудие на километра полтора на правом фланге и с ним нас соединяла телефонная связь.
Шквал смерти бушевал и не чувствовалось в нём конца. Голоса человека сидящего рядом не было слышно из-за грохота. Хотелось скорее умереть, так как было очевидно, что смерть придёт если не через секунду, то через 10 минут. Так пусть же смерть приходит скорее. Меньше будет нравственных мучений. Но она не шла. Снаряды лопались возле блиндажа.
В знойный июньский день, когда и воздух был раскалён, и температура была не менее 50 градусов, дышать было нечем, пить нечего, а в раскалённой траншее были тысячи раскалённых осколков как песок на берегу реки. Нас засыпало землёй и мы, тесно прижавшись к друг другу молчали.
Бобрышев и Ключиков не переставая, под шквалом огня на поле боя, исправляли ежесекундно рвавшуюся в нескольких местах телефонную связь. Они исправляли за 1, полтора часа 272 прорыва, но она рвалась по-прежнему и я, видя, что это совершенно бесполезно в минуту, когда голос одного послышался в трубке, приказал прекратить бесполезное смертельное занятие и добираться до наблюдательного пункта.
Но добраться они сумели лишь до пехотного блиндажа. В ту секунду, когда они нырнули туда, снаряд с грохотом разворотил блиндаж, и Бобышева завалило брёвнами. Он остался жив, и его вытащили. Геройски боролся с прорывами связи снова Ваня Котёнков, но тоже бесполезно.
В этот день на той огневой позиции, которая была от нас полтора километра, его в блиндаже завалило и он погиб. И командир орудия Ш. (фамилию не помню) в минуту, когда смерть казалась неминуемой, я сказал комбату Медведеву: «Давай Александр Иванович, споём перед смертью свою любимую песню!»
Он посмотрел на меня безумными глазами и буркнул: «Пошёл к @#@#@ матери!», - но я не унимался и продолжал - @Ведь всё равно накроемся! Хоть не будем петь, хоть будем. Так уж лучше с песней!» - «Давай!»
И вот, пересиливая симфонию смерти, мы - смертники запели! Если б ты, великий Есенин из Рязани слышал, в какую минуту и с какой силой пели мы трое, два мужчины и одна женщина, слова твоего творчества!
Наконец ожидание смерти стало невыносимым, и мы решили отползти 30 метров к пушке Лупашко. Нам казалось, что там падает меньше снарядов и больше шансов на жизнь. Снегов и Широкобоков ползти отказались. Они решили остаться здесь. Там небыло лучше и мы возвратились обратно в свой блиндаж.
Не преувеличивая скажу, что за четыре только часа обстрела вокруг наблюдательного пункта упало и разорвалось в радиусе на 150 километров не менее 4000 тысяч снарядов. И всё-таки мы остались в живых!
Наступил вечер. Зашло солнце. На землю опустились сумерки. Шквал огня смолк, и наступила первозданная тишина. Лишь пули свистели в вечерней тишине. Плевать мы на них хотели и все вышли на свежий воздух.
Неделей раньше того дня, о котором я только что рассказал, было также артиллерийское наступление окончившееся также неудачно для нас. Но начальству из дивизиона показалось, что высота 114.1 взята и Тамаев, по телефону, приказал мне идти на высоту 114.1 и занять там наблюдательный пункт, и выбрать огневую позицию. Пушки должны были идти вслед за мной.
Я находился от 114.1 лишь 300 метров и ясно видел, как фрицы разгуливают там. Но сколько я не доказывал этому осетинскому ослу, он требовал одного. Идти на высоту! Обругав его по телефону матом, я собрался с разведчиками выполнять приказание.
Наступил вечер. Пошли четверо - я, Широкобоков, Снегов и Недорезов. В балку Ключевскую, которая глубоко лежит под высотой 114.1, мы прошли уже затемно. В ночной тишине не затихали шквалы огня. В грязи балки Крестовской увязли два советских танка и тщетно силились выбраться оттуда. Гул моторов приводил немцев в ярость, и они обрушивали на балку Крестовскую сотни снарядов. Там были сотни солдат-пехотинцев и ежеминутно гибли десятками под градом осколков.Каким-то чудом мы добрались невредимыми до КП батальона, притаившегося под отвесной глиняной стеной. Здесь были раненые и убитые. До немцев оставалось 100 метров, но я решил выполнить приказ и добраться до высоты 114.1, если это возможно. Широкобокова оставил на КП лишь для того, чтобы этот ё@#@#ый смог сообщить о нашей смерти.
Немного героинь девушек я видел на фронте, но в долине Крестовой, долине смерти, довелось видеть двух. Они красивые
восемнадцатилетние спокойно под ливнем огня перевязывали раненых, относили их под скалу, спокойно курили, стоя во весь рост и как будто бы не на поле битвы были они, эти две Жанны Д’Арк, а в городском парке. Лишь неприятно поражал стоэтажный мат этих милых созданий в юбках, именуемых у нас на фронте ППЖ.
Мы шли долиной под огнём, порой бежали. В одном месте, когда я широко расставил ноги, между ними стремительно падая с воем, вонзилась в землю мина. И не разорвалась! Я спрашиваю вас, господа скептики, есть ли чудеса? И если вы ответите - «Нет», - я побью вам рожу!
До высоты оставалось 50 метров. Навстречу нам бежали последние солдаты первого батальона Пятой гвардейской стрелковой бригады. Я попутно спрашивал их о том, кто они и какова обстановка, но им было не до этого, и лишь один из них облаял меня матом, заявив, что в 40 метрах немцы. Мы проползли ещё 20 метров и когда услышали в траншее немецкую речь, поползли обратно.
Делать на высоте было нечего.
В полночь добрались до КП батальона.
Записано: Россия, город Иркутск. Восточная Сибирь, 14 января 1946 года, понедельник.
Продолжение следует.