"Гавел: его жизнь", Михаэл Жантовский (Затем мы покорим Кремль)
Затем мы покорим Кремль
25 февраля 1948 года Клемент Готтвальд - больной сифилисом лидер коммунистов и премьер-министр Чехословакии, объявил восторженной толпе о победе коммунистического переворота. Пребывающий в блаженстве Готтвальд сказал, что он только вернулся со встречи с Президентом Эдвардом Бенешом в Пражском Граде и что Президент принял все его требования. В этот же день, сорок два года спустя, измотанный Вацлав Гавел сказал не менее восторженной толпе на Староместкой площади, что он только вернулся из Белого Дома и Президент США Джордж Буш-старший заверил его в безоговорочной поддержке демократических перемен в Центральной и Восточной Европе со стороны США.
Гавел опять вернулся к своим драматургическим корням, используя исторические параллели в качестве иллюстрации важности и значительности событий. Но в пьесе была пара несостыковок. Во-первых, Гавел был измотан после четырнадцатичасового полета из США; во-вторых на военных базах по всей Чехословакии осталось около 70,000 советских солдат, у которых могли быть свои демократические взгляды; в-третьих Гавел через несколько часов должен был лететь на встречу с Горбачевым в Москву, чтобы обсудить демократические перемены.
В этот раз правительственный самолет мог без пересадок долететь до Москвы. Но если кто-то думал, что Гавел будет спать во время двухчасового полета, то он ошибался. У Президента возникла еще одна «маленькая идея»: «Как насчет того, чтобы подготовить шаблон совместной декларации после встречи, в которой Советы и мы возьмем обязательство отбросить прошлое и строить отношения на началах равноправия, а также Советы извиняться за все свои ошибки и пообещают, что это больше не повторится?» - эти слова прозвучали из уст Гавела, когда самолет шел на посадку. Делегация, состоящая из Министра иностранных дел Динтсбира, советника по иностранным делами Саши Вондры, вашего покорного слуги и пресс-секретаря Динтсбира Любоша Добровского промямлили что-то вроде «Да, конечно». Но Гавел был серьезен и написание речи, подпитываемое пивом, началось. В конце концов язык извинений был смягчен и документ стал более нацеленным на будущее. Но осталась часть о том, что отношения между странами будут строиться на началах равноправия и взаимного уважения. Никто из нас не ожидал, что Горбачев подпишет это. Самым оптимистичным сценарием было то, что нам придется вести переговоры с толстокожими советскими бюрократами и по их итогам текст декларации превратится в общие слова. Когда мы сошли с трапа самолета, текст декларации был передан на перевод новому послу Чехословакии в Москве. Не нужно говорить о том, что посол был тоже пессимистом.
Но сам факт того, что от нас был новый посол показал, что вещи менялись с космической скоростью. Нового посла звали Рудольф Сланский - бывший хартист и сын одноименного повешенного в 1952 году Генерального секретаря Коммунистической партии ЧССР. Тот процесс был инициирован его товарищами по указке советников из КГБ. Сестра посла Надежда была похищена в 1943 году в девятилетнем возрасте в Москва, пока ее отец пребывал там в изгнании. Ее судьба осталась неизвестной.
Как полагается главе государства, Гавела и нас разместили на ночлег в казенном гостевом доме. Но никто не предупредил нас, что этот дом был мрачной чеховской виллой, размещенной в центре военной базы, и что нас окружали стены с колючей проволокой, который охраняли солдаты с пулеметами. Это место вызвало депрессию у Гавела и он отправился спать. Мы, предоставленные сами себе, смогли поймать дежурную и убедили ее на ломаном русском принести нам бутылку водки и шахматы. Затем мы играли в шахматы, пили водку и говорили на подобии русского, потому что мы знали, что нас прослушивают через потолок. Но мы повеселились.
Когда мы проснулись было холодное и мрачное утро. Гавел уже завтракал и выглядел оптимистично. Затем мы поехали в Кремль. Нас пустили не через парадный вход и мы не поняли, было ли это связано с процедурой или протоколом. Перед встречей нам провели экскурсию по Кремлю, где нам особенно рассказывали о размере и величии Кремля, но Гавелу это было безразлично. Затем, мы оказались лицом к лицу с лидером «мирного социалистического лагеря».
Лицо Горбачева было бесстрастно. Он не выражал ни враждебности, ни дружелюбия, а лишь немного любопытства. Когда Гавел, чтобы скрыть свою взволнованность, спросил у Горбачева о возможности покурить, сразу же появилась пепельница, несмотря на то, что Горбачев не дал команды. После обмена стандартными любезностями, Гавел сказал, что он собирается ворошить прошлое, несмотря на его спорность, и что он намерен построить новые и позитивные отношения между странами. После этого, лед растаял. Еще было поразительно, что Горбачев не возразил против предложения Гавела убрать из Чехословакии советские войска, которые стояли еще с августа 1968 года. Горбачев только хотел получить гарантии о непреследовании коммунистов. В ответ на это, Гавел повторил свою идею о необходимости забыть о прошлом и не пытаться искать возмездия, репрессий или наказаний. Затем, верный себе Гавел, представил вниманию советского лидера наспех выполненный перевод декларации и предложил сделать совместное заявление о будущих отношениях на основе справедливости, равенства и уважения суверенитета.
Горбачев был не удивлен, а скорее поражен подобным подходом новичка к миру международных отношений. Он взял бумаг, проверил ее не читая и передал ее своему советнику по иностранным делам Георгию Шахназарову. На тот момент Шахназаров внимательно и тихо слушал разговор двух лидеров. Теперь он взял бумагу, внимательно просмотрел ее и затем, чтобы выиграть время или просто добиться большего комфорта, снял ботинки и удобно расставил свои ноги. Подобный жест расторгал. Советник читал внимательно и медленно. Когда он дошел до конца документа, он снова начал его читать. После долгого ожидания, Шахназаров посмотрел на Горбачева и кивнул. Затем, Горбачев посмотрел на Гавела и кивнул. Гавел смог добиться успеха, а затем финальные штрихи были нанесены в отдельном зале в ходе переговоров между министрами иностранных дел Динтсбиром и Шеварнадзе.
Теперь пришло время для «соли» в пьесе Гавела. Он искренне поблагодарил Горбачева за теплые прием и понимание, вспомнил о таком же теплом приеме в Вашингтоне, упомянул о подаренной трубке мира и затем сказал: «Господин Президент, мне показалось, что я должен привезти в Москву эту трубку мира и что мы вдвоем раскурим ее в знак мира между нашими странами». Теперь Горбачев был поражен. Он посмотрел на трубку, как гранату с выдернутой чекой, а также пораженно взглянул на Гавела и сказал: «Но я… я не курю».
Горбачев не отличался особым чувством юмора, но он смог убедить Гавела в том, что он серьезно настроен порвать с прошлым и позволить бывшим странам Варшавского договора самостоятельно строить свою судьбу. Он также был серьезно настроен осуществить трансформацию тоталитарной коммунистической системы во что-то более лучшее, эффективное и более демократичное. Это было благородной, но невыполнимой задачей. В отличие от Ельцина, Горбачев не был особо веселым, но со временем Гавел начал уважать его. В 1999 году, в десятую годовщину Бархатной революции, Гавел наградил высшей наградой Чешской Республики - Орденом Белого льва, - шести политикам, оказавшим наибольшее влияние на демократическую трансформацию стран Варшавского договора: Джорджу Бушу-старшему, Маргарет Тэтчер, Михаилу Горбачеву, Гельмуту Колю, Леху Валенсе и Франсуа Миттерану (посмертно). Когда Гавел принял бывшего Президента СССР в своем кабинете, он показал ему фреску на стене, где был изображен неприятный тип, подозрительно смотрящий между книжными полками: «Вы знаете, кто это? Это агент КГБ. Вы знаете, что подразумевается под КГБ?» Горбачев лишь кивнул.
Вернемся в 1990 год и поскольку это была Россия, то наша сделка должна была быть обмыта. Обед в Кремле, в память о временах русской аристократии, подавался на вечернем формальном приеме и состоял из обильных блюд с напитками, которые явно не употреблялись на официальных приемах в других государствах. В приеме приняли участие дюжины советских чиновников, а также целая делегация от Чехословакии. Прием отдавал цирком, но непонятно почему - либо застегнутые советские чиновники выглядели дико по сравнении с длинноволосыми гостями, либо это было наоборот.
Также Гавелу нужно было нанести несколько визитов. Одним из них был визит на Востряковское кладбище, где был похоронен Андрей Сахаров. Сахаров всегда был сторонником Хартии 77 и хартисты отвечали ему взаимностью, но он умер за две недели до избрания Гавела Президентом. Вдова Сахарова Елена Боннер сказала, что ее покойный муж был бы рад встретиться с Гавелом. Также на встрече присутствовала Лариса Богораз, которая, действуя с отчаянной храбростью, прошла еще с шестью людьми по Кремлю 25 августа 1968 года, протестуя против подавления Пражской весны. После этого ее отправили на четыре года в сибирский лагерь. После визита к Елене Боннер последовал прием в посольстве Чехословакии, куда собрались сливки советской культуры, включая Юрия Любимова, Евгения Евтушенко, Булата Окуджаву, Олега Табакова, Чингиза Айтматова и Элема Климова.
В июне 1990 года Гавел снова посетил Москву для участия в саммите государств - членов Варшавского договора. Это явно был последний саммит и распустить организацию было не так сложно. Горбачев быстро терял власть и новые демократические государства Центральной и Восточной Европы уже были достаточно сильны. Хотя официальный роспуск Варшавского договора состоялся на пражском саммите 1 июля 1991 года, но уже год назад эта организация уже практически прекратила свое существование.
Когда пришло время распустить единственный военный союз, который нападал на своих членов, Горбачев был занят ухудшающейся политико-экономической ситуацией в СССР и поэтому он отправил в Прагу безликого аппаратчика - недавно назначенного вице-президента СССР Геннадия Янаева. Но звездами того саммита были Гавел, Валенса и тысячи других занятых в, на первый взгляд, безнадежной борьбе, против советской оккупации. Адресуя участников саммита, Гавел не скрывал своего удовлетворения: «Мы не скрываем, что нашей конечной целью является включение Чехословакии в Западную Европу» и добавил слова об упразднении линии между востоком и западом. Этот саммит прекратил 36-летнюю историю Варшавского договора. Чехословакия, как последняя страна-председатель, унаследовала герб и печать, которые оказались у Министра иностранных дел Иржи Динтсбира.
19 августа 1991 года началось как обычный день. Гавел спал, когда зазвонили телефоны с новостями, что Вторая гвардейская Таманская мотострелковая дивизия оккупировала Москву, а Горбачев, находящийся в отпуске в Крыму, был отстранен в связи с проблемами со здоровьем. Аппаратчик Геннадий Янаев был объявлен Президентом СССР.
К счастью, последние части Советской армии покинули территорию Чехословакии три месяца назад, но события в Москве были восприняты тревожно. Одним из уроков истории было то, что наиболее опасен медведь, загнанный в угол. Беспокойство Пражского Града было разделено не всеми; в МИДе, расположенном в пятиста метрах от Града, некоторые старые дипломаты начали откупоривать шампанское.
Этот путч был горькой исторической иронией. Через 23 года после подавления Пражской весны, СССР напал на самого себя. Но двадцать лет, как сказал Горбачев, показали всю разницу. Брежнев, Косыгин и их соратники, отдавшие приказ сокрушить реформы в Чехословакии, были закалены сталинскими чистками и Великой Отечественной войной. Они были безжалостны и они возглавляли сверхдержаву с огромным промышленным потенциалом, сильной армией и всемогущей тайной полицией. Многие из лидеров еще верили в идеалы марксизма. С другой стороны, Группа восьми, спланировавшая путч августа 1991 года, были коррумпированными бюрократами, представлявшими яркий пример негативной селекции. Единственным марксистким элементом была знаменитая пресс-конференция, где трясущийся под влиянием страха и алкоголя Янаев был похож на героя «Утиного супа» братьев Маркс. Никто из зрителей не верил, что они продержатся хотя бы неделю. На самом деле, путч продлился чуть больше дня. В ранние часы 21 августа 1991 года, Таманская дивизия покинула Москву.
Героем дня стал Президент РСФСР и будущий Президент Российской Федерации Борис Ельцин, который не был незнаком Гавелу. Ранее в 1991 году, он уже посетил Прагу в качестве президента крупнейшей республики СССР. Из-за его конфликта с Горбачевым, Гавел был в замешательстве, потому что он поддерживал демократические реформы Ельцина, но все же не хотел задевать Горбачев. Поэтому было принято решение провести встречу в ресторане «У Калиха», которое упоминалась в «Похождениях бравого солдата Швейка». Ельцин говорил верные слова о демократии, прекращение монополии коммунистов на власть и возвращении на Запад. Но все же для Гавела он был чересчур энергичным, болтливым и доминирующим, в особенности в сравнении с более сдержанным Горбачевым. Гавел, не будучи тогда особым едоком, заказал для себя пиво и закуски и утку для своего гостя, а затем посмотрел с удивлением, как его гость съел всю птицу. «Он выглядел так, как будто был готов съесть еще одну» - позже вспоминал Гавел.
Одним из главных вопросов визита в Россию в 1992 году была встреча с Председателем Верховного Совета Российской Федерации Русланом Хасбулатовым. Популист, который ждал своего звездного часа два года, но кончил как Янаев. Хасбулатов стал одним из лидеров провального мятежа против Ельцина в октябре 1993 года. Одним из вопросов Гавела была выплата Чехословакии долга в 5 миллиардов долларов за весь накопившийся экспорт в годы «братской любви». Хасбулатов выслушал Гавела и ответил отказом. Когда Гавел сказал о том, что даже долги коммунистической эпохи должны быть выплачены, Хасбулатов сухо усмехнулся: «Слушайте, мы были оккупированы коммунистами, как и вы. Вы хотите денег - судитесь с коммунистами». Дата для разговора также была подходящей - 1 апреля. Долг был закрыт только через 10 лет Премьер-министром Милошем Земаном, но его нельзя было назвать «погашенным».
По итогам всех этих встреч, Гавел увидел масштабную картину всех перемен и сложностей России при их переходе к демократии. Гавел никогда не был русофобом, как многие жители Центральной и Восточной Европы после 1989 года, но он внимательно следил за всеми попытками русского экспансионизма, даже если они не были нацелены на Чехию. Хоть даже Гавел не видел общих черт с Ичкерией, жестокая война заставила его подумать о том, что худшие российские инстинкты еще не до конца подавлены.
Отношения Гавела с российскими лидерами также претерпели изменения. Он уважал Горбачева, хоть даже у них не получилось таких близких отношений, какие были у Гавела с иными главами государств. Гавел был заинтригован Ельциным, который ему казался гоголевским героем, но все же он верил в его демократизм. С Путиным все было по-другому. Пока весь мир восхищался хладнокровием Путина, его стильным костюмам и беглым немецким, Гавел всегда помнил о его прошлом месте работы. Путин был чекистом - кадровым офицером КГБ, - одним из тех, кого Гавел чуял за километр. Идея о том, что чекист поменяется, была сродни тому, что грабитель сменит род деятельности - возможно, но маловероятно. Для Гавела «Эра президента Путина принесла новый тип диктатуры, опасный уже одной своей незаметной формой. Удивительно, как в нем сочетаются худшие черты коммунизма и капитализма».
Но для Гавела была и другая Россия. Люди, подозревавшие Гавела и иных бывших диссидентов в русофобии, путали Россию и ее политический класс. Для восточноевропейского интеллектуала вроде Гавела, было естественно черпать вдохновение из классической российской литературы, поэзии и драматургии, наравне с немецкой, французской и англо-саксонской. Хотя Гавел писал свои пьесы на началах абсурдизма и любил «Ревизора Гоголя», он еще больше любил доброту и терпимость Антона Павловича Чехова.
Гавел также восхищался рядом деятелей российской демократической оппозиции и правозащитников. Кроме Сахарова и Великолепной семерки, маршировавшей по Красной площади в августе 1968 года, Гавел ценил Натана Шаранского и движение «отказников». Прекрасно зная чехословацкую пенитенциарную систему, Гавел восхищался стойкостью и храбростью людей, прошедших через ГУЛАГ, включая Шаранского. Он неоднократно встречался с Шаранским во время визитов в Израиль и они провели совместную конференцию по вопросам демократии в Праге в 2007 года, куда они пригласили борцов за права человека и диссидентов из Ирана, Китая, бывшего СССР, Ближнего Востока и… Президента Джорджа Буша. Как ни странно, но неудивительно для организаторов, Буш приехал. Все-таки Гавел был одним из героев Буша и Президент США хранил у себя книгу Шаранского «В защиту демократии».
Гавел любил Россию, но не испытывал к ней сентиментальных чувств, как многие европейцы и жители иных материков. Идея «славянской души» была чужда ему. Как его великий предшественник Томаш Гарриг Масарик, Гавел не разделял идею панславизма, которая была популярна у многих чешских политиков конца девятнадцатого - начала двадцатого века. Эта идея была популярна у ряда политиков в Словакии, включая коллегу по годам диссидентства - бывшего Премьер-министра Словакии Яна Чарногурского. Вместе с Карелом Гавличеком - писателем девятнадцатого века и основателем чешского политического реализма, Гавел верил, что «славянство» имело этнографический, а не духовный характер («не только язык, но также традиции, религия, правительство и образование» определяют характер отношений между нациями). Гавел не доверял Путину и его «управляемой демократии» и имел пару реплик по поводу «перезагрузок».