"Гавел: его жизнь", Михаэл Жантовский (Этого всего лишь рок-н-ролл)
Этого всего лишь рок-н-ролл
…но он мне нравится.
Вдохновение, энергия и мотивация в музыке была политическим фактором во всю историю человечества, но никогда музыка не играла такой прямой роли в политических переменах, как во второй половине двадцатого века. В частности, рок-н-ролл играл огромную роль в Чехословакии 1960х г., как и во многих других странах. Из-за параллельной культурной революции в искусстве, кино, литературе и театре, рок-н-ролл мог играть еще большую роль, сравнимую с ролью в США и Британии. Эта музыка была принята в штыки властями и одновременна боготворима молодыми людьми по одной причине - место ее происхождения. В то в время, как на Западе бунтарская природа рока делала его музыкой радикальных левых, такие же природа рока делала его антикоммунистическим, в особенности в глазах властей. По этим причинам, с началом нормализации начались гонения на рок-н-ролл. Первоначально группы обязали отказаться от песен на английском и петь на чешском, который был красивым языком, но не давал возможности создавать рок-рифмы. Затем музыкантов заставили подстричься, стандартно одеваться и проходить прослушивание перед лицом бюрократов, чтобы получить разрешение выступать на публике. Как только они получали разрешение, бывшие рок-музыканты были подвергнуты дополнительным унижениям, таким как участие в фестивалях политической (т.е. конформистской) песни или петь оды о подвигах героического коммунистического шпиона, внедрившегося в число сотрудников Радио Свободной Европы в Мюнхене и попытавшегося взорвать эту радиостудию.
Большинство музыкантов, скрипя зубами, адаптировались, или сделали вид, потому что шоу-бизнес при коммунистах по-прежнему оставался шоу-бизнесом. В результате этого упало качество музыки, и молодые поклонники рока были вынуждены более десяти лет слушать псевдо-рок и идеологически правильную поп-музыку.
Но несколько музыкантов не изменили себе и использовали свою находчивость, чтобы продолжить играть не на радио и телевидении, а в небольших клубах, фестивалях и на свадьбах и днях рождениях. Единственные чешские ученики Боба Дилана, возглавляемые пионером жанра Карелом Крлом (чья песня 1969 года Little Brother, Close the Door стала культовой песней для потерянного поколения следующих двадцати лет) создали подпольную школу чешской протестной музыки, пережившей запреты, избиения, высылки и надзор тайной полиции.
Нонконформистские музыканты не пытались найти пути обойти цензуру, чтобы достучаться до слушателей. Скорее они хотели отдалиться от всего и заниматься своим делом. Они не считали музыку профессиональной деятельностью, а воспринимали ее как образ жизни, который делал их счастливыми, непосредственными и свободными. Их жизнь сопровождалась сексом, небольшим количеством местных наркотиков и огромным объемом пива. Также в тот момент действовали чешский вариант хиппи, нью эйджа и коммун. Подобный образ жизни был рискованный и непрактичным в Праге и иных быстро «нормализующихся» городах. В начале 1970х г., нонконформистская культура переехала в деревню и сосредоточилась на ряде ферм, где молодые люди могли относительно спокойно жить своей жизнью и играть свою музыку. В результате большинство молодых музыкантов бросило школу и потеряли работу, и даже не начали искать новую работу. Из-за этого они подвергались гонениям, в том числе со стороны местных властей, иногда их преследовала полиция по обвинениям в различных преступлениях и проступках, например, в тунеядстве, громкой музыке в неположенном месте с нецензурными выражениями или за хранение марихуаны. Поначалу музыканты были просто безработными или бросившими школу, но постепенно они уходили в подполье, где начала формироваться контркультура, получившая свое имя благодаря одному из главных идеологов - историка искусств и поэта Ивана Йироус, более известного как Магор (в переводе с чешского «псих», что в тех условиях считалось комплиментом).
Магор стал менеджером одной из ведущих подпольных групп The Plastic People of the Universe, названной в честь песни Фрэнка Заппы на его втором альбоме Absolutely Free. Песни Фрэнка Заппы о конформистах и скучных подружках точно отражали взгляды членов группы на истеблишмент и мир в целом. После того, как Магор был освобожден из тюрьмы, где он провел год за поедание перед глазами отставного майора тайной полиции в пражском баре страницы Rude Pravo и последующие слова о том, что такая судьба будет ждать большевиков, он начал, вместе с со своей группой и единомышленниками, проводить фестивали «второй культуры». Когда весной 1974 года полиция жестко разогнала концерт в Южной Богемии и тайная полиция узнала о наличии подпольной «волосатой» субкультуры на «первом фестивале второй культуры» в Поступице в сентябре 1974 года. Но тайная полиция не предпринимала никаких шагов до весны 1975 года, пока она не запустила «Операцию Пластик», нацеленную на пресечение участия молодежи в подпольной субкультуре.
Все это было далеко от привычного образа жизни и мыслей Вацлава Гавела. В то время, как Вацлав Гавел был вежливым городским интеллектуалом, привыкшим быть в центре внимание (хоть даже он выпал из него), Магор вел себя и разговаривал как деревенский увалень. В то время, как Гавел все больше и больше погружался в политику, Йироус и Plastic People избегали любых политических тем. Пока целью Гавела было заставить истеблишмент увидеть свои ошибки и исправить их, Йироус хотел создать параллельную контркультуру, «не нацеленную на уничтожение истеблишмента, так как подобная деятельность вызовет отпор официальных лиц». В то время, как Вацлав Гавел, имевших ограниченные представление о музыке, слушал Джонни Кэша и Bee Gees, Йироус исследовал пределы психоделии. И все же когда тайная полиция решила навсегда сокрушить Магора и подполье, Вацлав Гавел быстро понял далеко идущие последствия этой атаки на свободу выражения и мысли и быстро бросил все свои усилия, по началу в одиночку, на их защиту.
Его воспоминания о том, как он услышал об этих гонениях напоминают старую готическую историю: «Это началось где-то в январе или феврале 1976 гола. Я был в Градечке, один, шел снег, ночная метель бушевала за окном. Я что-то писал и вдруг раздался громкий стук в дверь. Я открыл дверь и увидел своего друга, имя которого я не хочу называть, полузамерзшего и покрытого снегом».
Этим другом был историк искусств Франтишек Смежкал, которого Гавел называл Снеговиком, предложившим организовать встречу с Иваном Йироусом, которая произошла через месяц. Йироус дал Гавелу Отчет о третьем чешском музыкальном возрождении прочитать, затем он «говорил и говорил», пока «длинноволосые люди приходили и уходили», и, самое главное, играл музыку Plastic People на «старом кассетном магнитофоне». Именно тогда Вацлав Гавел увидел свет в конце тоннеля.
Через несколько недель, 16 марта 1976 года, тайная полиция арестовала членов Plastic People, их менеджера и группа других музыкантов, что в итоге составило около девятнадцати человек. Когда Вацлав Гавел, бывший на тот момент в Градечке, узнал об этих арестах, он немедленно выехал в Прагу, потому что это «очевидно затронуло меня». Это заявление поразительно, потому что в нем не было ни политической, ни социальной, ни творческой, ни личной логики. Вацлав Гавел едва знал Ивана Йироуса и других задержанных. В отличие от его старых друзей среди писателей, его новых знакомых среди изгнанных коммунистов и запрещенных драматургов, «волосатые» не представлялись перспективными политическими союзниками, и их защита не сулила больших дивидендов. И действительно, после Бархатной революции, когда Вацлав Гавел стал президентом, Магор, несмотря на то, что его книги попали в печать и получали литературные награды, оставался верным своему антиистеблишментскому духу и периодически жестко критиковал Гавела и в конце концов он допился до смерти. Вацлав Гавел мог мечтать о либеральном демократическом обществе, но для Plastic People, эта система оказалась такой же чуждой, как и коммунистическая. «Я не менее диссидент в обществе покупателей, покупателей и еще раз покупателей, чем я диссидент в обществе социализма, социализма и еще раз социализма» - сказал через 30 лет саксофонист Plastic People Вратислав Брабенек и добавил хлесткую притчу: «Мы все как летучие мыши, слепо летящие через темноту к нашему создателю, Господу Богу, которого не существует».
Чисто выбритый и утонченный Вацлав Гавел больше ассоциировал себя с идеей подполья, чем с их образом жизни. Хотя позже он хвалил их музыку и участвовал в некоторых их концертах в Градечке, ему больше нравилось их бунтарская и нонконформистская натура, чем музыка, бравшая вдохновение от Фрэнка Заппы, Velvet Underground, Captain Beefheart, Pink Floyd и Soft Machine. Но Вацлав Гавел воспринял атаку на «волосатых», как атаку тоталитарной системы на саму жизнь, на основополагающие начала человеческой свободы и честности. Многие люди, даже которые не были союзниками режима, испытывали отвращение от музыкантов и музыки Plastic People, и не понимали, почему такой солидный человек как Вацлав Гавел тратил свое драгоценное время на защиту этих неудачников. Мысль Гавела будет позже развита его однокашником Милошем Форманом в фильме «Народ против Ларри Флинта», вложив их в уста антигероя: «Если право на свободу самовыражения будет даровано мне, то оно будет доступно всем, ибо я самый худший». Конечно Plastic People не были худшими, но они выбрали и были принуждены быть на самом дне. И Гавел понял, что борьба должны быть начата на дне. Именно эта черта отличала его от Александра Дубчека и его реформаторов, которые, кроме Зденека Млынаржа, которые ограничивали свою борьбу попытками реабилитировать Пражскую весну и ее основных действующих лиц (то есть себя). В то время, как двигатели бесклассового общества защищали свой класс, дегенерат из буржуазной семьи боролся за права подполья.
Официальные СМИ режима уже начали пропагандистскую кампанию, что было прелюдией к жестокому наказанию. 8 апреля 1976 года все основные чехословацкие газеты напечатали версии статьи, написанной в Секретариате КПЧ. Молодые музыканты были показаны асоциальными хулиганами, алкоголиками и наркоманами, двигаемыми своей враждебностью социализму и рабочему классу: «Возможно битье по покрышкам и бросание полен в толпу считается приемлемой формой искусства на Западе… Но здесь нам это неинтересно, благодарим вас».
Понимая, что им нужно ответить, пока эта карикатура не стала общепринятой нормой, Вацлав Гавел объединил усилия с католическим философом, психологом и знатоком подполья Иржи Немцем, с которыми они полемизировали еще во времена журнала «Лицо». Как и всегда, Гавел тщательно спланировал защиту арестованных музыкантов по лекалам военной кампании, включая планы сражений. После отправки «Десяти тезисов», писательской петиции в защиты политических заключенных и многочисленных петиций в защиту «Лица», Вацлав Гавел обрел бесценный опыт сбора подписей и подготовки петиций. Понимая, что собирая поддержку среди музыкантов и зрителей Plastic People он только создаст им дополнительные проблемы, он решил сосредоточиться на «серьезных», «значительных» и «уважаемых» членах старшего поколения писателей и интеллектуалов.
Поначалу он начал общаться со старыми знакомыми по кафе Славия: Иржи Колар, Зденек Урбанек и Йозеф Хирсал подписавшие, совместно с философом Яна Паточкой и теоретиком искусства Йозефом Чапулецким, частную петицию Президенту Густаву Гусаку. Затем последовало открытое заявление, подписанное Вацлавом Гавелом, бывшими реформаторами Павлом Когоутом, Иваном Климой и Людвиком Вацуликом, а также одним из злостных врагов режима - профессором Вацлавом Черным. Заявление содержало общий аргумент о защите права на свободу выражения и искусства, независимо от обстоятельств: «Если сегодня молодые длинноволосые люди осуждаются за их нестандартную музыку как преступники, то это проложит дорогу для более легкого в последующем осуждения других творцов за их книги, поэмы, эссе и картины».
Все вышеперечисленные, совместно с будущим лауреатом Нобелевской премии по литературе Ярославом Сейфертом, также подписали коллективное письмо другому Нобелевскому лауреату - радикальному немецкому писателю Генриху Беллю, - которые было опубликовано 28 августа в Frankfurter Allgemeine Zeitung, за два дня до начала судебного процесса. Это было воззванием к известному немецкому интеллектуалу, чтобы он присоединился к защите нонконформистского искусства и свободе выражения. Но немецкого писателя более поразило, что подписанты разглядели в атаке на группу нападение на себя, что он отразил в ответном письме, опубликованном 6 сентября в этой же газете: «Мы не можем не чувствовать, что эти молодые люди так жестко преследуются, потому что у них нет возможности так опираться на международную солидарность, как мы. Несмотря на то, что мы активны в иных сферах культуры, мы отказываемся принять статус того, что определенные сферы и люди более неприкасаемые и спокойно смотреть на то, что те, кто менее защищены, могут быть осуждены как преступники, а культурный мир этого не заметит.».
Суд не начался до 21-23 сентября. Была ли отсрочка вызвана оглаской суда, но его исход не был изменен. За злостное хулиганство, Иван Йироус был приговорен к восемнадцати месяцам тюрьмы, Павла Зайчика к году тюрьмы, а Сватоплук Карасек и Вратислав Брабенек к восьми месяцам тюрьмы. На тот момент режим еще не столкнулся с феноменом интеллигентной оппозиции, поэтому процесс был открытым и на него допускались члены семей осужденных и их друзья, а также множество интеллектуалов, вставших на защиту осужденных, включая Вацлава Гавела. На тот момент Вацлав Гавел уже шесть лет боролся между своей внутренней нуждой творить, личными беспокойствами и чувством личной ответственности за судьбы других. Как видно из его описания суда, написанного через две недели после его окончания, а также его дискуссий с Ольгой и друзьями, написание и постановка «Трехгрошовой оперы», написание письма Гусаку и участие в процессе Plastic People было его личной дорогой на Дамаск.
Описание процесса, озаглавленное «Процессом» в качестве намеренной аллюзии на Франца Кафку, в отличие от его более ранних работ не является политической полемикой, а является смесью феноменологического анализа, театральной рецензии и внутреннего анализа: «Это не часто случается и обычно это случается в том момент, когда его наименее ждут: что-то где-то происходит и событие - благодаря своей непредсказуемой синергии внутренних и внешних составляющих, - внезапно перешагивает через свои лимиты повседневности, разрывает шаблоны и раскрывает свое внутреннее, скрытое и, в некоторых аспектах, символическое значение».
Возможно поэтому опыт этого процесса настолько затронул Вацлава Гавела, что он это воспринял смесью театральной постановки и реального суда. Вацлав Гавел прекрасно понимал, что он увидел не процесс поиска правосудия, а театральный фарс, который был уже подготовлен, а в ролях были судьи, обвиняемые, а результат постановки был уже известен. Но что-то вышло за рамки сценария: «Чем больше актеры соответствовали своим ролям, тем более они раскрывали непредусмотренные сценарием значения своих ролей, превращая себя в соавторов абсолютно другой постановки, а не той, в которой они первоначально участвовали или хотели участвовать».
Фоном этой пьесы была трагедия, но ее тон был другой. Трагическое обвинение контрастировали с фарсовой тематикой суда и дотошностью с которой суд дошел до заключительного слова. «Хватит комедии, пора завершать этот цирк» - по словам Вацлава Гавела это было единственным возможным логичным исходом, но он не случился.
И все же в этом постановочном спектакле Вацлав Гавел нашел источник для вдохновения. В этом бюрократическом фарсе возникло ничто иное, как «увлекательное обсуждение о значении человеческой жизни». Он это видел в поведении обвиняемых, их друзей и осужденных в зале суда и коридорах суда, несмотря на наличие дюжин скрытых сотрудников тайной полции:
«Это ясно, что когда событие выходит из запланированных берегов - в более глубоком смысле, чем я говорю, - что-то также выходит из наших личных берегов: новое видение мира откроет нам новое видение наших человеческих возможностей, кто мы и кем мы можем стать и поэтому - вырванные из нашей «рутинной человечности» мы снова стоим лицом к лицу с самым важным вопросом: Как нам смириться с собой?».
Очень редко политическое движение рождалось не из-за желания изменить мир, оппозиции к чужим идеям по изменению мира, а из-за внутренней психологической необходимости найти баланс в своей жизни. Эта амбиция была одновременно скромна и огромна. Ее достижение требовало только оставаться правдивым в отношении самого себя. Основным элементом этой идеологии было игнорирование или сопротивлением требованиям внешнего мира по подавлению, изменению или сокрытию своей идентичности. Эти требования присутствуют в любом строе, но они были особенно гипертрофированы в условиях пост-тоталитарного социализма. Знакомство с воспоминаниями Вацлава Гавела и других свидетелей этого процесса в пражском суде, расположенном недалеко от барочного и готичного пражского Маолого Града, не позволяет избежать мысли о том, что Хартия 77, которую не сможет подавить репрессивный аппарат государства, была рождена в день процесса на The Plastic People of the Universe.