It's that time of year again
Околопасхальная статья. Опубликованная; внутри -- до редактора.
Саван для Мессии
Земная история Иисуса из Назареи, более известного как Христос, закончилась на иудейскую пасху, прошедшую между 26 и 36 годами эры, отсчитываемую в христианском мире отсчитывают от Его Рождества. Вслед за этим началась - и до сей поры не закончилась - другая, материальная история, ибо последователям пророка-бессребреника, учившего о душе и духе, хотелось сохранить о Нем какую-то вещественную память и, как это принято у людей, обнаружить в немногих артефактах, принадлежавших Сыну Божьему, частичку его святости. Так христианский мир получил свои чудесные и загадочные святыни, зачастую дублирующиеся и почти всегда - вызывающие научные сомнения в их аутентичности. Для рассказа о них мы выбрали из скромного списка, включающего обычно девятнадцать предметов (от пуповины Спасителя и Его слез до камня Голгофы), три наиболее наприключавшихся, наиболее волнующих умы. Речь пойдет о Туринской плащанице - последнем покрове Христа, священном Граале - чаше Тайной вечери и копье Лонгина, которым римский сотник проткнул бок Мессии, чтобы удостовериться, что тот мертв.
Не просто саван?
Плащаница, хранящаяся в соборе святого Иоанна Крестителя в Турине, - это саван, прямоугольная погребальная пелена, в которую обернули Спасителя, сняв с креста на Голгофе, перед тем как Иосиф Аримафейский - богатый иудей и член Синедриона вместе с другим тайным последователем Иисуса - Никодимом с разрешения Понтия Пилата положили тело в гробницу. Плащаница была не единственным предметом, покрывавшим Христа в гробу, - голова его, как полагают, была обмотана куском ткани под названием «судариум», с VII века непрерывно хранящемся в испанском Овьедо. Вот и все земные ценности, которые сопровождали Мессию после смерти и спустя долгое время всплыли в истории как объекты поклонения верующих и предметы бесконечных споров и исследований - ведь на них остались материальные следы - кровь, лимфа, пот и, как в случае с плащаницей и судариумом, даже изображение Страстотерпца. Оба артефакта, по преданию, остались лежать в опустевшей гробнице после Воскресения.
Но обратимся к физическим характеристикам покрова. Плащаница имеет в длину четыре метра и 36 сантиметров (часто их округляют до сорока), а в ширину равна одному метру и десяти сантиметрам. Льняная ткань выткана узором, известным среди текстильщиков как «гарингбон» (herringbone twill) - «селедочная кость», то есть простой елочкой, и это плетение используется в ткачестве до сих пор, а шьют из такого материала (обычно хлопчатобумажного) белье и спецодежду. Однако на этом обыкновенность савана заканчивается, ибо на ткани присутствует слабый желтоватый отпечаток мужского тела - вид спереди на одной половине, укрывавшей тело, и вид сзади на другой, где лежал умерший. Руки человека сложены в запястьях и прикрывают чресла, а оба вида, будучи совмещены в ортогональной (боковой) проекции, позволяют получить трехмерное изображение погребенного. Особенность изображения состоит в том, что получено оно не в результате использования красителей, а как если бы саму ткань подвергли некой тепловой модификации.
Отпечаток - или изображение - создает образ высокого (175-188 см) мужчины с довольно развитой мускулатурой, носившего усы, раздвоенную бороду и расчесанные на прямой пробор волосы до плеч. На ткани, полностью сообразуясь с описаниями Евангелий, сохранились красновато-коричневые пятна - следы крови. Они отмечают все канонические раны, полученные Христом во время бичевания, несения креста и распятия.
Лоб и кожа головы отмечены проколами от тернового венца (сразу скажем, что пытка терновым венцом не была распространенной, и вне истории Христа не встречается), а лицо распухло в результате избиения - на правой щеке даже виден внушительный синяк. С правой стороны грудины присутствует след от протыкания, в результате которого на ткань попали кровь и лимфа (в точности по Евангелию от Иоанна), и спина несет на себе следы бичевания римской многохвостой плетью - флагрумом. Правое плечо, на котором распятый нес грубый и тяжелый объект (весь крест, как считают историки, а не только перекладину, как было принято в I веке Новой эры), натерто. На правом запястье - круглый след от гвоздя (левое запястье располагалось под правым, и, соответственно, следа крови не оставило), по обеим рукам из проткнутых запястий текла кровь - что естественно при положении рук во время распятия. Грудина покойного расширена, как если бы жертва отчаянно пыталась втянуть воздух в легкие, что считается типичной физиологической реакцией тела на пытку распятием. Совпадает с библейской историей и то, что ноги жертвы целы (для ускорения смерти распятых римляне перебивали им ноги, но когда солдаты подошли к Христу, он показался им уже мертвым, и сотник, позже названный Лонгином, всего лишь проткнул его копьем, вызвав истечение крови и воды из мертвого тела). Наконец, обе ступни проткнуты единым штырем.
Помимо следов библейских событий плащаница несет на себе свидетельства своей драматической истории - следы пережитого ею в 1532 году пожара, большие пятна воды, обожженные участки, где сложенная ткань вступила в контакт с расплавленным серебром ковчежца и просто следы постоянного складывания - самая заметная подобная складка находится прямо под подбородком изображения.
Все бы было просто - человек погиб, перед этим он был многажды ранен, и на саване, естественно, отпечатались следы крови (хотя и с поразительной анатомической и топографической точностью), но этим дело не закончилось. В конце мая 1898 года плащаницу, на которой и в позитиве можно было разобрать полный образ человека, сфотографировал итальянский юрист и фотограф-любитель Секондо Пиа, и простой с точки зрения неверующего человека погребальный артефакт приобрел во всех смыслах новое измерение. Родилась наука синдонология («синдон» по-гречески означает «льняной саван») - объективное научное изучение Туринской плащаницы.
Негативные чудеса
Прорыв, осуществленный адвокатом из Пьемонта, случился по счастливому стечению обстоятельств. В 1898 году в Турине пышно отмечали четырехсотлетие кафедрального собора, совпадавшего с юбилеем первой конституции объединенной Италии - Альбертинского статута 1848 года. В рамках празднований планировалось устроить выставку произведений искусства, посвященных духовной тематике, а уже в ее рамках - показать публике плащаницу, на что требовалось соизволение короля Умберто I из Савойской династии, как раз и подарившей Аппенинам статут. Двум художникам предстояло сделать максимально приближенные к оригиналу копии плащаницы, чтобы не беспокоить саму драгоценную реликвию. Копии были написаны, но на выставку они не попали: глава Комиссии по плащанице барон Манно обратился к королю с просьбой показать публике истинную святыню, а не копии, а в целях еще большей, как сказали бы сейчас, раскрутки экспозиции - сфотографировать ее, что и готовился совершить Секондо Пиа. Каково же было удивление общественности, когда король согласился на обе просьбы барона, и не без причин: столицей Савояров тогда как раз был Турин, и плащаница находилась там, именно потому что принадлежала лично королю. Впрочем, позитивный образ на полотне был едва виден, и получается, что на тот момент король согласился показать верующим не столько образ Спасителя, сколько простой льняной саван. В довершение ко всему и сам Пиа не ожидал, что именно ему выпадет честь сделать фотографию реликвии - решение пришлось на восьмой день торжеств, и заниматься «промоушеном» уже было поздно. Но лучше, чем никогда.
25 мая, после открытия выставки, в обеденный перерыв пьемонтский адвокат расставил свою аппаратуру в туринском соборе и в присутствии двух представителей безопасности - от церкви и от государства - сделал снимок, один из первых, при совершении которого были задействованы электрические лампы - в случае Пиа по тысяче кандел каждая, питавшиеся от переносного генератора. Жар был такой, что Пиа выдержал его в течение всего нескольких минут, да и результат оставлял желать лучшего. Тогда через два дня упрямый фотограф вернулся к задаче и, «поиграв» с выдержкой и вспышкой, сделал большее количество кадров. К полуночи троица отправилась проявлять пластинки. Позже Пиа признался, что чуть не выронил и не разбил в темной комнате пластины с негативом, увидев то, что проявилось на них: с черного фона на него не смотрел мужчина, лицо которого было невозможно разглядеть невооруженным глазом в позитиве.
На негативе фотографии находился позитив изображения человека, что превращает саму не сфотографированную плащаницу в негатив! Так зародился новый католический культ и праздник - поклонения Священному Лику Христову (отмечаемый на заговенье Великого поста, в Прощеный вторник) - лику, выявленному пьемонтским адвокатом на Туринской плащанице. Так льняной саван, хранящийся в туринском соборе, стал предметом научного изучения, поклонения и - сомнений.
Весть о снимке быстро разнесли по миру итальянские газеты, включая ватиканскую Osservatore Romano, и тут началось. Кто-то говорил о потусторонних силах, а кто-то о том, что Пиа то ли запорол, то ли подправил снимки. Напряжение разрешилось лишь в 1931 году, когда фотограф-профессионал Джузеппе Энрие сфотографировал плащаницу повторно, и Секондо Пиа, которому было уже за семьдесят, смог выдохнуть с облегчением. Профессиональное фото повторяло непрофессиональное.
Какие же выводы следуют из созерцания этого «негатива», и какими фактами мы располагаем? По сию пору никому не удалось так скопировать изображение на ткани, чтобы копия получилась обратимой и «трехмерной». Патологоанатомы и судмедэксперты, изучавшие фотографии, сошлись на том, что знание анатомии и физиологии человеческого тела, давшее возможность «создать» образ на плащанице, было недоступно человеку I века нашей эры, средних веков и даже позже. Даже гипотетическое обладание таким знанием до сих пор не дает возможности получить подобный «имидж» без фотоаппаратуры и подходящей модели, буде это захотели бы сделать мы, в нашем XXI веке.
Но и это еще не все. Дело в том, что творение Пиа и других последовавших за ним фотографов - не вполне негатив, потому что на изначальном изображении волосы и борода Спасителя - белые (в отличие от бровей и усов). Либо человек, обернутый синдоном, был частичным блондином, либо в истории плащаницы еще больше загадок, чем принято думать. И опять не точка, а запятая. Специалисты NASA выяснили, что белый образ на черном фоне - скорее не просто фотонегатив, а что-то типа разложенного на плоскости трехмерного изображения человека. Получается, что более темные части - это те, что находились ближе всего к ткани, а более светлые - те, что дальше, а такой эффект не имеет никакого отношения к свойствам фотографии. Добиться подобного результата при создании изображений при помощи любого вида гравирования, обертывания в ткань раскаленной скульптуры или накладывания холста на барельеф, - невозможно.
Однако перед прорывом в синдонологии, происшедшим вслед за историческими фотоснимками Секондо Пиа, плащаница все-таки располагала своей собственной (пусть не всегда четко документированной) историей, и нам стоит ее вспомнить.
Одиссея чудотворного синдона: от гробницы до Константинополя
Плащаница впервые упомянута в четвертом, несиноптическом Евангелии от Иоанна (20; 4-9): «…вышел Петр и другой ученик, и пошли ко гробу. […] И, наклонившись, увидел лежащие пелены; но не вошел [во гроб]. Вслед за ним приходит Симон Петр, и входит во гроб, и видит одни пелены лежащие, и плат, который был на главе Его, не с пеленами лежащий, но особо свитый на другом месте. Тогда вошел и другой ученик, прежде пришедший ко гробу, и увидел, и уверовал». Здесь «другой», или как часто называют его, «любимый ученик» - сам евангелист Иоанн. И все. До самого XIV века мы теряем синдон как артефакт, о котором упоминается в христианских анналах, хотя отсылки к изображению лица Христа присутствуют в истории постоянно.
«Истинных плащаниц», вполне в духе событий романа Умберто Эко «Баудолино» насчитывается до сорока трех (!), ни на одной из них не было никаких отпечатков тела. За исключением знаменитого Эдесского мандилиона, или убруса, - Спаса Нерукотворного православной традиции, или плата Вероники западной. Этот квадратный или прямоугольный кусок ткани, на котором отпечатался лик Спасителя, считается первой иконой. Существуют два варианта легенды о мандилионе. По восточной, византийской, царь Эдессы (ныне Урфа в Турции) Абгар V послал Иисусу письмо с просьбой приехать и избавить его от неизлечимой болезни, но Мессия в ответном послании отказался, пообещав прислать кого-нибудь из своих учеников. Убедившись, что посланный Абгаром художник не смог его изобразить, Назарянин умыл лицо, отер его убрусом и вручил посланнику мандилион с готовым чудотворным изображением.
Легенда легла на твердый носитель в начале IV века, когда Евсевий из Кейсарии подтвердил, что ему удалось переписать и перевести настоящие документы из канцелярии Абгара. По его словам, от Иисуса в Эдессу прибыл с посланием апостол Фаддей, он и привез письмо от Мессии и его изображение, чудесным образом исцелившее царя. В VI веке появляется и запись о физическом существовании убруса в Эдессе, когда в 525 году случился разлив Дайсана - притока Евфрата. При ремонте пострадавших при разливе ворот, ткань, несущую на себе черты мужского лица, обнаружили в стене над входом. Видимо, Эдесса того времени неслучайно стала важнейшим центром христианского паломничества, а еще интереснее для нашей темы то, что после наводнения и обретения убруса иконография Назарянина изменяется радикальнейшим образом. Безбородого античного юношу с белокурыми локонами сменяет черноволосый и чернобородый мужчина семитского фенотипа, явно списанный с изображения на плащанице (или убрусе). Это же лицо можно увидеть на монетах времен византийского императора Юстиниана (685-711).
В Х веке плат-плащаница перебирается в Константинополь, где византийские императоры стремились владеть «единственным подлинным изображением Христа» для подтверждения божественной сущности их власти, что и случилось в 944 году: архидиакон Святой Софии Григорий привез прославленную реликвию из Эдессы. Сцена передачи сложенного полотна с изображенной на нем бородатой головой императору Константину VII Порфирогенету запечатлена в «Истории византийских императоров», хранящейся в Испанской национальной библиотеке. Не так давно в архивах Ватикана нашли и письменное свидетельство Григория - он пишет: «лик отпечатался из-за испарины смерти на лице Спасителя - и по воле Бога. А сгустки крови из Его бока украсили отпечаток». Получается, что Эдесский Мандилион все-таки был сложенной погребальной пеленой, несшей на себе отпечаток тела в полный рост. Был плащаницей.
Во время Четвертого крестового похода, в ходе разорения византийской столицы, случившегося в 1204 году, Нерукотворный Спас пропал, и его гипотетическую судьбу мы проследим чуть позже.
Западная легенда о мандилионе иная. В соответствии с ней, во время крестного пути на Голгофу благочестивая женщина по имени Вероника подала Христу платок, чтобы Он мог утереть лицо от пота, в результате чего на ткани осталось изображение Спасителя. В XI веке в эту легенду, как и в ее восточный вариант, добавился целительский элемент: при помощи плата Вероника позже исцелила императора Тиберия. Основное отличие Плата Вероники от Эдесского мандилиона - в терновом венце, изображенном на лбу Христа, да и вообще - понятно, что образ, полученный во время крестного пути по Via Dolorosa, отличался следами мучений и общим выражением боли на лице. Историчность плата Вероники подвергается сомнению - даже само ее имя образовано сложением латинского Vera - «правда» и греческого Icon - «образ», что дает вместе понятие «правдивый образ» - «истинное изображение» Христа, от которого буквально несколько шаг до Туринской плащаницы. И хотя путешествия плата Вероники практически никак не документированы (нерукотворный образ, ассоциируемый с ней, как-то сам по себе стал присутствовать в старом соборе Св. Петра со времен понтификата Иоанна VII; 705-708), большинство исследователей придерживается мнения, что западная легенда об отпечатке лика Спасителя на ткани - ответвление или развитие легенды восточной. В любом случае, получается, что «первая икона» не затерялась во времена крестовых походов, а наоборот - была вывезена из Константинополя в Европу, чтобы спустя несколько веков осесть в Турине. Кстати, один из православных изводов Спаса Нерукотворного - «Христос во гробе» возводят именно к плащанице как к историческому прототипу.
В 1978 году оксфордский выпускник и теолог-популяризатор Иан Уилсон опубликовал работу «Туринская плащаница: погребальная пелена Иисуса Христа?», где проследил путешествия святыни от 33 до 1204 года нашей эры. Ученый пришел к выводу, что Эдесский Мандилион, достигший Константинополя, - и есть погребальный покров Спасителя, известный наблюдателям в четырежды сложенном виде и заключенный в раму, так, чтобы зритель мог лицезреть только лик (вспомним известную складку под подбородком, видимую на плащанице). Если принять это объяснение за истину, физическая история льняной ткани с отпечатком похороненного тела Мессии сливается в единую нить. Правда, недокументированным остается промежуток между Воскрешением и обнаружением плата в Эдессе. Что ж, тут вступают в дело апокрифы. Евангелия от Петра, Никодима, Фомы и Евангелия евреев повествуют, как Иосиф Аримафейский, собственно и предоставивший погибшему на кресте страстотерпцу синдон и судариум, нашел пелены в пустой гробнице. Иосиф спрятал их в Кумранской долине, после чего уже в 131 году в легенде появляется эдесский синдон с «отпечатком Тела Христова» - сложенный в мандилион или нет - сейчас не так важно.
Где же находился синдон в так называемые «годы пропажи» - между 1204 (взятие Константинополя крестоносцами) и 1357 годами, когда он попадает в анналы уже в своем нынешнем виде? Точно никто не знает, хотя в это время мы натыкаемся на явный тамплиерский след.
Окончание
Саван для Мессии
Земная история Иисуса из Назареи, более известного как Христос, закончилась на иудейскую пасху, прошедшую между 26 и 36 годами эры, отсчитываемую в христианском мире отсчитывают от Его Рождества. Вслед за этим началась - и до сей поры не закончилась - другая, материальная история, ибо последователям пророка-бессребреника, учившего о душе и духе, хотелось сохранить о Нем какую-то вещественную память и, как это принято у людей, обнаружить в немногих артефактах, принадлежавших Сыну Божьему, частичку его святости. Так христианский мир получил свои чудесные и загадочные святыни, зачастую дублирующиеся и почти всегда - вызывающие научные сомнения в их аутентичности. Для рассказа о них мы выбрали из скромного списка, включающего обычно девятнадцать предметов (от пуповины Спасителя и Его слез до камня Голгофы), три наиболее наприключавшихся, наиболее волнующих умы. Речь пойдет о Туринской плащанице - последнем покрове Христа, священном Граале - чаше Тайной вечери и копье Лонгина, которым римский сотник проткнул бок Мессии, чтобы удостовериться, что тот мертв.
Не просто саван?
Плащаница, хранящаяся в соборе святого Иоанна Крестителя в Турине, - это саван, прямоугольная погребальная пелена, в которую обернули Спасителя, сняв с креста на Голгофе, перед тем как Иосиф Аримафейский - богатый иудей и член Синедриона вместе с другим тайным последователем Иисуса - Никодимом с разрешения Понтия Пилата положили тело в гробницу. Плащаница была не единственным предметом, покрывавшим Христа в гробу, - голова его, как полагают, была обмотана куском ткани под названием «судариум», с VII века непрерывно хранящемся в испанском Овьедо. Вот и все земные ценности, которые сопровождали Мессию после смерти и спустя долгое время всплыли в истории как объекты поклонения верующих и предметы бесконечных споров и исследований - ведь на них остались материальные следы - кровь, лимфа, пот и, как в случае с плащаницей и судариумом, даже изображение Страстотерпца. Оба артефакта, по преданию, остались лежать в опустевшей гробнице после Воскресения.
Но обратимся к физическим характеристикам покрова. Плащаница имеет в длину четыре метра и 36 сантиметров (часто их округляют до сорока), а в ширину равна одному метру и десяти сантиметрам. Льняная ткань выткана узором, известным среди текстильщиков как «гарингбон» (herringbone twill) - «селедочная кость», то есть простой елочкой, и это плетение используется в ткачестве до сих пор, а шьют из такого материала (обычно хлопчатобумажного) белье и спецодежду. Однако на этом обыкновенность савана заканчивается, ибо на ткани присутствует слабый желтоватый отпечаток мужского тела - вид спереди на одной половине, укрывавшей тело, и вид сзади на другой, где лежал умерший. Руки человека сложены в запястьях и прикрывают чресла, а оба вида, будучи совмещены в ортогональной (боковой) проекции, позволяют получить трехмерное изображение погребенного. Особенность изображения состоит в том, что получено оно не в результате использования красителей, а как если бы саму ткань подвергли некой тепловой модификации.
Отпечаток - или изображение - создает образ высокого (175-188 см) мужчины с довольно развитой мускулатурой, носившего усы, раздвоенную бороду и расчесанные на прямой пробор волосы до плеч. На ткани, полностью сообразуясь с описаниями Евангелий, сохранились красновато-коричневые пятна - следы крови. Они отмечают все канонические раны, полученные Христом во время бичевания, несения креста и распятия.
Лоб и кожа головы отмечены проколами от тернового венца (сразу скажем, что пытка терновым венцом не была распространенной, и вне истории Христа не встречается), а лицо распухло в результате избиения - на правой щеке даже виден внушительный синяк. С правой стороны грудины присутствует след от протыкания, в результате которого на ткань попали кровь и лимфа (в точности по Евангелию от Иоанна), и спина несет на себе следы бичевания римской многохвостой плетью - флагрумом. Правое плечо, на котором распятый нес грубый и тяжелый объект (весь крест, как считают историки, а не только перекладину, как было принято в I веке Новой эры), натерто. На правом запястье - круглый след от гвоздя (левое запястье располагалось под правым, и, соответственно, следа крови не оставило), по обеим рукам из проткнутых запястий текла кровь - что естественно при положении рук во время распятия. Грудина покойного расширена, как если бы жертва отчаянно пыталась втянуть воздух в легкие, что считается типичной физиологической реакцией тела на пытку распятием. Совпадает с библейской историей и то, что ноги жертвы целы (для ускорения смерти распятых римляне перебивали им ноги, но когда солдаты подошли к Христу, он показался им уже мертвым, и сотник, позже названный Лонгином, всего лишь проткнул его копьем, вызвав истечение крови и воды из мертвого тела). Наконец, обе ступни проткнуты единым штырем.
Помимо следов библейских событий плащаница несет на себе свидетельства своей драматической истории - следы пережитого ею в 1532 году пожара, большие пятна воды, обожженные участки, где сложенная ткань вступила в контакт с расплавленным серебром ковчежца и просто следы постоянного складывания - самая заметная подобная складка находится прямо под подбородком изображения.
Все бы было просто - человек погиб, перед этим он был многажды ранен, и на саване, естественно, отпечатались следы крови (хотя и с поразительной анатомической и топографической точностью), но этим дело не закончилось. В конце мая 1898 года плащаницу, на которой и в позитиве можно было разобрать полный образ человека, сфотографировал итальянский юрист и фотограф-любитель Секондо Пиа, и простой с точки зрения неверующего человека погребальный артефакт приобрел во всех смыслах новое измерение. Родилась наука синдонология («синдон» по-гречески означает «льняной саван») - объективное научное изучение Туринской плащаницы.
Негативные чудеса
Прорыв, осуществленный адвокатом из Пьемонта, случился по счастливому стечению обстоятельств. В 1898 году в Турине пышно отмечали четырехсотлетие кафедрального собора, совпадавшего с юбилеем первой конституции объединенной Италии - Альбертинского статута 1848 года. В рамках празднований планировалось устроить выставку произведений искусства, посвященных духовной тематике, а уже в ее рамках - показать публике плащаницу, на что требовалось соизволение короля Умберто I из Савойской династии, как раз и подарившей Аппенинам статут. Двум художникам предстояло сделать максимально приближенные к оригиналу копии плащаницы, чтобы не беспокоить саму драгоценную реликвию. Копии были написаны, но на выставку они не попали: глава Комиссии по плащанице барон Манно обратился к королю с просьбой показать публике истинную святыню, а не копии, а в целях еще большей, как сказали бы сейчас, раскрутки экспозиции - сфотографировать ее, что и готовился совершить Секондо Пиа. Каково же было удивление общественности, когда король согласился на обе просьбы барона, и не без причин: столицей Савояров тогда как раз был Турин, и плащаница находилась там, именно потому что принадлежала лично королю. Впрочем, позитивный образ на полотне был едва виден, и получается, что на тот момент король согласился показать верующим не столько образ Спасителя, сколько простой льняной саван. В довершение ко всему и сам Пиа не ожидал, что именно ему выпадет честь сделать фотографию реликвии - решение пришлось на восьмой день торжеств, и заниматься «промоушеном» уже было поздно. Но лучше, чем никогда.
25 мая, после открытия выставки, в обеденный перерыв пьемонтский адвокат расставил свою аппаратуру в туринском соборе и в присутствии двух представителей безопасности - от церкви и от государства - сделал снимок, один из первых, при совершении которого были задействованы электрические лампы - в случае Пиа по тысяче кандел каждая, питавшиеся от переносного генератора. Жар был такой, что Пиа выдержал его в течение всего нескольких минут, да и результат оставлял желать лучшего. Тогда через два дня упрямый фотограф вернулся к задаче и, «поиграв» с выдержкой и вспышкой, сделал большее количество кадров. К полуночи троица отправилась проявлять пластинки. Позже Пиа признался, что чуть не выронил и не разбил в темной комнате пластины с негативом, увидев то, что проявилось на них: с черного фона на него не смотрел мужчина, лицо которого было невозможно разглядеть невооруженным глазом в позитиве.
На негативе фотографии находился позитив изображения человека, что превращает саму не сфотографированную плащаницу в негатив! Так зародился новый католический культ и праздник - поклонения Священному Лику Христову (отмечаемый на заговенье Великого поста, в Прощеный вторник) - лику, выявленному пьемонтским адвокатом на Туринской плащанице. Так льняной саван, хранящийся в туринском соборе, стал предметом научного изучения, поклонения и - сомнений.
Весть о снимке быстро разнесли по миру итальянские газеты, включая ватиканскую Osservatore Romano, и тут началось. Кто-то говорил о потусторонних силах, а кто-то о том, что Пиа то ли запорол, то ли подправил снимки. Напряжение разрешилось лишь в 1931 году, когда фотограф-профессионал Джузеппе Энрие сфотографировал плащаницу повторно, и Секондо Пиа, которому было уже за семьдесят, смог выдохнуть с облегчением. Профессиональное фото повторяло непрофессиональное.
Какие же выводы следуют из созерцания этого «негатива», и какими фактами мы располагаем? По сию пору никому не удалось так скопировать изображение на ткани, чтобы копия получилась обратимой и «трехмерной». Патологоанатомы и судмедэксперты, изучавшие фотографии, сошлись на том, что знание анатомии и физиологии человеческого тела, давшее возможность «создать» образ на плащанице, было недоступно человеку I века нашей эры, средних веков и даже позже. Даже гипотетическое обладание таким знанием до сих пор не дает возможности получить подобный «имидж» без фотоаппаратуры и подходящей модели, буде это захотели бы сделать мы, в нашем XXI веке.
Но и это еще не все. Дело в том, что творение Пиа и других последовавших за ним фотографов - не вполне негатив, потому что на изначальном изображении волосы и борода Спасителя - белые (в отличие от бровей и усов). Либо человек, обернутый синдоном, был частичным блондином, либо в истории плащаницы еще больше загадок, чем принято думать. И опять не точка, а запятая. Специалисты NASA выяснили, что белый образ на черном фоне - скорее не просто фотонегатив, а что-то типа разложенного на плоскости трехмерного изображения человека. Получается, что более темные части - это те, что находились ближе всего к ткани, а более светлые - те, что дальше, а такой эффект не имеет никакого отношения к свойствам фотографии. Добиться подобного результата при создании изображений при помощи любого вида гравирования, обертывания в ткань раскаленной скульптуры или накладывания холста на барельеф, - невозможно.
Однако перед прорывом в синдонологии, происшедшим вслед за историческими фотоснимками Секондо Пиа, плащаница все-таки располагала своей собственной (пусть не всегда четко документированной) историей, и нам стоит ее вспомнить.
Одиссея чудотворного синдона: от гробницы до Константинополя
Плащаница впервые упомянута в четвертом, несиноптическом Евангелии от Иоанна (20; 4-9): «…вышел Петр и другой ученик, и пошли ко гробу. […] И, наклонившись, увидел лежащие пелены; но не вошел [во гроб]. Вслед за ним приходит Симон Петр, и входит во гроб, и видит одни пелены лежащие, и плат, который был на главе Его, не с пеленами лежащий, но особо свитый на другом месте. Тогда вошел и другой ученик, прежде пришедший ко гробу, и увидел, и уверовал». Здесь «другой», или как часто называют его, «любимый ученик» - сам евангелист Иоанн. И все. До самого XIV века мы теряем синдон как артефакт, о котором упоминается в христианских анналах, хотя отсылки к изображению лица Христа присутствуют в истории постоянно.
«Истинных плащаниц», вполне в духе событий романа Умберто Эко «Баудолино» насчитывается до сорока трех (!), ни на одной из них не было никаких отпечатков тела. За исключением знаменитого Эдесского мандилиона, или убруса, - Спаса Нерукотворного православной традиции, или плата Вероники западной. Этот квадратный или прямоугольный кусок ткани, на котором отпечатался лик Спасителя, считается первой иконой. Существуют два варианта легенды о мандилионе. По восточной, византийской, царь Эдессы (ныне Урфа в Турции) Абгар V послал Иисусу письмо с просьбой приехать и избавить его от неизлечимой болезни, но Мессия в ответном послании отказался, пообещав прислать кого-нибудь из своих учеников. Убедившись, что посланный Абгаром художник не смог его изобразить, Назарянин умыл лицо, отер его убрусом и вручил посланнику мандилион с готовым чудотворным изображением.
Легенда легла на твердый носитель в начале IV века, когда Евсевий из Кейсарии подтвердил, что ему удалось переписать и перевести настоящие документы из канцелярии Абгара. По его словам, от Иисуса в Эдессу прибыл с посланием апостол Фаддей, он и привез письмо от Мессии и его изображение, чудесным образом исцелившее царя. В VI веке появляется и запись о физическом существовании убруса в Эдессе, когда в 525 году случился разлив Дайсана - притока Евфрата. При ремонте пострадавших при разливе ворот, ткань, несущую на себе черты мужского лица, обнаружили в стене над входом. Видимо, Эдесса того времени неслучайно стала важнейшим центром христианского паломничества, а еще интереснее для нашей темы то, что после наводнения и обретения убруса иконография Назарянина изменяется радикальнейшим образом. Безбородого античного юношу с белокурыми локонами сменяет черноволосый и чернобородый мужчина семитского фенотипа, явно списанный с изображения на плащанице (или убрусе). Это же лицо можно увидеть на монетах времен византийского императора Юстиниана (685-711).
В Х веке плат-плащаница перебирается в Константинополь, где византийские императоры стремились владеть «единственным подлинным изображением Христа» для подтверждения божественной сущности их власти, что и случилось в 944 году: архидиакон Святой Софии Григорий привез прославленную реликвию из Эдессы. Сцена передачи сложенного полотна с изображенной на нем бородатой головой императору Константину VII Порфирогенету запечатлена в «Истории византийских императоров», хранящейся в Испанской национальной библиотеке. Не так давно в архивах Ватикана нашли и письменное свидетельство Григория - он пишет: «лик отпечатался из-за испарины смерти на лице Спасителя - и по воле Бога. А сгустки крови из Его бока украсили отпечаток». Получается, что Эдесский Мандилион все-таки был сложенной погребальной пеленой, несшей на себе отпечаток тела в полный рост. Был плащаницей.
Во время Четвертого крестового похода, в ходе разорения византийской столицы, случившегося в 1204 году, Нерукотворный Спас пропал, и его гипотетическую судьбу мы проследим чуть позже.
Западная легенда о мандилионе иная. В соответствии с ней, во время крестного пути на Голгофу благочестивая женщина по имени Вероника подала Христу платок, чтобы Он мог утереть лицо от пота, в результате чего на ткани осталось изображение Спасителя. В XI веке в эту легенду, как и в ее восточный вариант, добавился целительский элемент: при помощи плата Вероника позже исцелила императора Тиберия. Основное отличие Плата Вероники от Эдесского мандилиона - в терновом венце, изображенном на лбу Христа, да и вообще - понятно, что образ, полученный во время крестного пути по Via Dolorosa, отличался следами мучений и общим выражением боли на лице. Историчность плата Вероники подвергается сомнению - даже само ее имя образовано сложением латинского Vera - «правда» и греческого Icon - «образ», что дает вместе понятие «правдивый образ» - «истинное изображение» Христа, от которого буквально несколько шаг до Туринской плащаницы. И хотя путешествия плата Вероники практически никак не документированы (нерукотворный образ, ассоциируемый с ней, как-то сам по себе стал присутствовать в старом соборе Св. Петра со времен понтификата Иоанна VII; 705-708), большинство исследователей придерживается мнения, что западная легенда об отпечатке лика Спасителя на ткани - ответвление или развитие легенды восточной. В любом случае, получается, что «первая икона» не затерялась во времена крестовых походов, а наоборот - была вывезена из Константинополя в Европу, чтобы спустя несколько веков осесть в Турине. Кстати, один из православных изводов Спаса Нерукотворного - «Христос во гробе» возводят именно к плащанице как к историческому прототипу.
В 1978 году оксфордский выпускник и теолог-популяризатор Иан Уилсон опубликовал работу «Туринская плащаница: погребальная пелена Иисуса Христа?», где проследил путешествия святыни от 33 до 1204 года нашей эры. Ученый пришел к выводу, что Эдесский Мандилион, достигший Константинополя, - и есть погребальный покров Спасителя, известный наблюдателям в четырежды сложенном виде и заключенный в раму, так, чтобы зритель мог лицезреть только лик (вспомним известную складку под подбородком, видимую на плащанице). Если принять это объяснение за истину, физическая история льняной ткани с отпечатком похороненного тела Мессии сливается в единую нить. Правда, недокументированным остается промежуток между Воскрешением и обнаружением плата в Эдессе. Что ж, тут вступают в дело апокрифы. Евангелия от Петра, Никодима, Фомы и Евангелия евреев повествуют, как Иосиф Аримафейский, собственно и предоставивший погибшему на кресте страстотерпцу синдон и судариум, нашел пелены в пустой гробнице. Иосиф спрятал их в Кумранской долине, после чего уже в 131 году в легенде появляется эдесский синдон с «отпечатком Тела Христова» - сложенный в мандилион или нет - сейчас не так важно.
Где же находился синдон в так называемые «годы пропажи» - между 1204 (взятие Константинополя крестоносцами) и 1357 годами, когда он попадает в анналы уже в своем нынешнем виде? Точно никто не знает, хотя в это время мы натыкаемся на явный тамплиерский след.
Окончание