Воскресная глыба
Каракалла, просто так. Империя, уничтоженная Александрия и белая шляпа. Доредакторский текст, длинный и популярный, как Элтон Джон.
Каракалла Македонский
4 апреля 186 года в римском городе Лугдунум (ныне Лион) в Галлии у будущего первого императора династии Северов -- Септимия Севера и его второй супруги Юлии Домны появился первенец. Этому человеку было суждено остаться в истории не под своим родовым именем Луций Септимий Бассиан, и даже не Марк Аврелий Антонин, как нарек его отец, в честь императора-философа Марка Аврелия (династия Антонинов, 121-180), а под прозвищем Каракалла. Часто сравниваемый с Калигулой и Нероном, нестабильный шизоид Каракалла стал чуть ли не переломной фигурой в истории Древнего Рима.
Мечтая вернуть империи славу времен Траяна и Августа и видя себя самого новым Александром Македонским, он остался в веках лишь как строитель терм Каракаллы, да и убит был - стыдно сказать - в нужнике.
Рим в эпоху кризис-менеджмента
В истории всякой империи наступает момент, когда она, достигнув наибольшей величины и наивысшего расцвета, трескается по швам и начинает распадаться. Люди Древнего Рима не знали этой закономерности: как бы подавляюще ни звучало слово «империя», римляне объединили почти всю античную ойкумену своими дорогами, водоснабжением, санитарией, порядком и культурой. В свою очередь, и сами они впитывали новые веяния в науках, ремеслах, религии, военном деле и, конечно, поставляли в родную Италию рабов и «колониальные продукты» - от китайского шелка до буддийских философских идей. С какими бы проблемами роста, развития, внутренней и внешней политики ни сталкивался Рим первых трех императорских династий: Юлиев-Клавдиев (наследники Августа от Тиберия и Калигулы до Нерона, 14-69), Флавиев (Веспасиан, Тит, Домициан, 69-96) и Антонинов («пять хороших императоров» от Нервы и Траяна до Марка Аврелия, 96-180), до конца II века империя процветала.
Глаза Рима всегда были устремлены во внешний мир, это была агрессивная «мужская» цивилизация, существовавшая в режиме постоянной экстенсификации, а не за счет усовершенствования внутренних ресурсов и, скажем, изобретения комбайна и химических удобрений (интенсификации производства). Однако в начале II века новой эры эти потенции исчерпались: территориальное расширение Римской империи достигло предела. В 106 году была образована последняя, тридцать шестая провинция - Дакия, а Армения, обращенная в провинцию в 117 году, уже через год обрела самостоятельность (после смерти Траяна). Двигаться дальше Риму было некуда. Уже при Адриане римляне придумали политику мирного сосуществования, а при его преемниках даже вели оборонительные войны.
На сыне Марка Аврелия Коммоде Рим как будто споткнулся. Развращенный девятнадцатилетний император махнул рукой на войны с германцами и сарматами, пообещал варварам щедрые ежегодные подачки, вернулся в столицу разыгрывать на арене цирка Геркулеса и даже поселился в гладиаторской казарме, где его и убили в 193 году. За этими внешними сумасбродствами стояли реальные ужасы: вытеснившая парфян из Сирии римская армия принесла домой, в Рим, чуму. Но на империю напала не только эта болезнь.
Прекратились победоносные войны - сократился приток рабов. К концу II века рабов вообще стало меньше, и экономический кризис плавно повлек за собой кризис имперской идеологии и - увлекательный калейдоскоп императоров (если до Коммода во II веке царствовало 5 императоров, то после него и в III веке венец Августа побывал на головах 57 человек). В защиту великого Рима скажем: дорогой экстенсификации двигались все древние государства, но у римлян это получилось лучше других. Обычно внешняя агрессия расширяющегося государства наталкивалась на должное сопротивление, и страна-агрессор делалась жертвой более сильного соперника. Уникальность римского пути состояла в том, что империя захлебнулась не потому, что встретила равно мощного противника, а потому что просела внутри, став жертвой самораспада, милитаризма и изжившего себя рабства. Без этого любые внешние силы разбились бы об античный Рим, как девятый вал Айвазовского о волнорез в Сочи.
Старший сын. Где брат твой Гета?
А пока - к моменту смерти основателя «Африканской» династии Антонинов - Септимия Севера, отца Каракаллы, в городе, еще не знавшем, что он Вечный, было запасено на семь лет вперед зерна, а масла хватило бы на пять лет всей Италии. Умиравший в британском Эбораке (Йорке) Север промолвил (вполне в традиции Октавиана Августа, констатировавшего, что принял Рим деревянным, а оставил мраморным): «Я принял государство, раздираемое повсюду междоусобиями, а оставляю его в состоянии мира даже в Британии. Старый, с больными ногами, я оставляю моим сыновьям власть твердую, если они будут ее достояны, но - слабую, если они будут недостойны ее». Римская империя, обдирая ногти, пыталась вылезти из ямы кризиса.
Древность - мифологическая и реальная - знала немало прославленных братьев: неразлучных спартанских Диоскуров Кастора и Поллукса, римских реформаторов-уравнителей II века братьей Гракхов, наконец, библейских Каина и Авеля. О последних умирающий Север вряд ли знал, но сыновьям завещал вот что: «Не ссорьтесь между собой и ублажайте воинов, на всех остальных можете не обращать внимания». И сделал Каракаллу и второго своего сына - Гету императорами-соправителями. Тут-то и началось.
Античные историки так описывают этих наследников трона: «В детстве Каракалла отличался мягкостью нрава и приветливостью. Но выйдя из детского возраста, он стал замкнутым, угрюмым и высокомерным». Гета же «был красивым юношей с крутым нравом, но не бессовестный, был скуп, занимался выяснением значения слов, был лакомкой и имел пристрастие к вину с приправами». Насильственно уравненные отцом в правах, братья с детства враждовали, с возрастом доведя соперничество до поистине патологического размаха. После смерти отца молодые люди поспешили с его прахом в Рим. «Вместе они не останавливались и за одним столом не ели - слишком сильно было подозрение, что один брат успеет отравить губительным ядом еду другого». В Риме Гета и Каракалла развернулись на славу: после торжественных похорон и обожествления Севера разделили императорский дворец и «стали жить в нем оба, забив наглухо все проходы, которые были не на виду; только дверьми, ведущими на улицу и во двор, они пользовались свободно, причем каждый выставил свою стражу».
Тондо Северов
Ненависть была обоюдной и совершенно открытой: каждый стремился избавиться от соперника. Геродиан, этот позднеримский Светоний, пишет, что «большинство римлян склонялось на сторону Геты, потому что он производил впечатление человека порядочного: проявлял скромность и мягкость... Каракалла же во всем высказывал жестокость и раздражительность». Братьям-императорам было так тесно друг с другом на белом свете, что они задумали даже разделить империю на Запад (Каракалле, со столицей в Риме) и Восток (Гете, с центром в Антиохии или Александрии), но мать ухитрилась их отговорить, хотя примирить их друг с другом была бессильна.
Тогда Каракалла решился на прямое убийство: зазвал Гету в покои матери якобы для примирения и прикончил безоружного брата руками своих центурионов - прямо у нее на груди. Вслед за тем этот новый Каин выбежал из спальни Юлии Домны, вопя, что едва спасся, избежав какого-то неведомого покушения. Кого можно было обмануть в Риме этими криками?.. Причиной убийства, скорее всего, была не просто немотивированная ненависть. Гета был «интеллигентнее» Антонина, его постоянно окружали писатели и мыслители, его больше любили сенаторы. И что еще страшнее - Гета был внешне больше похож на отца. Каракалле было 23 года, Гете - 22. Шла зима 212 года. Каракалла бросился в преторианский лагерь, пообещав за свое спасение и единовластие выдать каждому воину по 2500 аттических драхм и в полтора раза увеличить довольствие. Так в один день он пустил в распыл то, что отец его собирал восемнадцать лет.
Каракалла и Гета. Лоуренс Альма-Тадема
С последствиями убийства связана интересная легенда. Автор жизнеописания Каракаллы в Historia Augusta пишет, что братоубийца, якобы, решил: если обожествить брата, народ более благосклонно взглянет на фратрицид и примирится с беспределом. Он, мол, даже воскликнул: «Пусть будет божественным, лишь бы не был живым!». На деле все было наоборот: Каракалла совершил в отношении Геты ужасающий акт damnation memoriae - проклятие памяти. Он не только безжалостно расправился с теми, кого заподозрил в симпатии к убиенному («сенаторов, кто родовит, или побогаче, убивали по малейшему поводу… достаточно было объявить их приверженцами Геты»), но и повелел стереть его портреты с семейных изображений Септимия Севера и Юлии Домны с двумя сыновьями. Разделался Каракалла и со своей нелюбимой женой Плавтиллой, дочерью Марка Аврелия: в 205 году отправил в ссылку, а в 212-м - велел убить. Участь Плавтиллы разделили родственники. Количество репрессированных по «делу Геты» оценивают в 20 тысяч человек - друзья, сенаторы, всадники, префект преторианцев, «секьюрити», слуги, наместники провинций, офицеры, рядовые воины, даже колесничие «команды», за которую болел Гета. Каракалла как будто пошел вразнос: велел даже закопать в землю живьем жриц богини Весты, утверждая, что они не блюдут положенную им по службе невинность.
Теперь перед этим низкорослым щуплым юношей с кудрявыми черными волосами и выраженной психопатией лежала империя, которую он задумал приравнять по величию к Александровой.
Император-варвар или император-космополит?
Пришла пора раскрыть тайну прозвища Каракаллы. Если унаследовавший императорский трон после Тиберия Гай Юлий Цезарь Германик был прозван сапожком-Калигулой за обувь, которую носил в детстве, сопровождая отца в военных походах, то Марк Аврелий Антонин любил носить и ввел в моду галльское (или германское) одеяние до пят - плащ с капюшоном каракаллу (вернее, «каракаллус»). Он вообще по-своему любил римские провинции и интересным образом уравнял их в правах с центром. В том же 212 году, когда пал Гета, он издал удивительный эдикт Constitutio Antoniniana, предоставивший права римского гражданства всему свободному населению Римской империи.
С одной стороны, все жители империи получили права римских граждан. С другой - драматически возросло число налогоплательщиков, обязанных платить налоги на наследство и за освобождение рабов - раньше это делали только граждане Рима. Что все это значило? Всего лишь то, что престиж всего римского и италийского в сфере влияния империи резко падал, и «Конституция Антонина», фактически ликвидировавшая привилегии жителей Апеннин и малочисленной провинциальной элиты, уничтожила параллельно и священное различие между гражданами-легионерами негражданами - солдатами вспомогательных войск, уронив тем самым престиж легионов. Итак, вместо деления людей империи на граждан Рима и неграждан, законоведы разделяли их теперь на два социальных класса: знать и простонародье.
С финансами у Каракаллы вообще были постоянные нелады. Вынужденный постоянно подкупать собственные войска и варваров, он стал выпускать монеты пониженного качества («антонианы» содержали на четверть меньше серебра) - в полтора раза тяжелее динариев и с двукратной номинальной стоимостью. Еще один шаг императора, которого называют то помешанным, то гениальным, - запрет провинциям формировать более двух легионов войск. Результат? Наместники провинций теперь физически не могли собрать армию, способную обратить оружие против центра. В двенадцати провинциях квартировали 24 легиона, а остальным девяти (один в Италии) - был дан приказ в остальные места назначения, интересовавшие империю.
Каракалла был действительно первым императором-«гражданином мира» и космополитом, хотя современники предпочитали трактовать его причуды как печать варваризации, обезобразившую и без того омраченное неприглядными деяниями чело. «Всех германцев он расположил к себе и вступил с ними в дружбу, - писал Дио Кассий. - Часто, сняв с себя римский плащ, он менял его на германскую одежду, и его видели в плаще с серебряным шитьем, какой носят сами германцы. Он накладывал себе светлые волосы и причесывал их по-германски. Варвары радовались, глядя на все это, и любили его чрезвычайно». Но дело было не только во внешности. Так, Каракалла ревностно поклонялся египетской Исиде и построил в Риме ее храмы, а на Востоке представлял себя в образе Бога-Солнца или Александра Великого, покорившего весь мир и подарившего ему всеобщее гражданство.
Солдатский император
Критики Каракаллы часто забывают, как успешно он выступал на поле боя. Отмечают, впрочем, что был он не столько стратег, сколько солдат, но тем не менее не кто иной, как юный Каракалла завершил завоевание Каледонии (территорий к северу от стены Адриана, восстановленной Севером; грубо - нынешняя Шотландия) после смерти отца, еще тогда отодвинув от управления армией младшего брата. В 213 году Антонин Каракалла покинул Рим, отправившись в Германию, и живым в столицу уже больше не вернулся.
Каракалла. Лоуренс Альма-Тадема
Именно в это время племенной союз алеманов впервые появляется на периферии римской истории, представив угрозу так называемым Десятинным полям (Agri Decumates) между верховьями Рейна и Дуная. Каракалла то ли действительно победил алеманов на Майне, то ли просто от них откупился, как частенько случалось, но вышло дешевле, чем «настоящая война», а набеги германцев были отсрочены на два десятка лет. Молодой император щедро платил солдатам, ел их пищу, толок вместе с ними муку и шел рядом пешим ходом, чем, естественно, завоевал среди войск популярность. Выполняя заветы отца, он заботился о солдате - поднял жалованье до 675 динаров и всячески демонстрировал свою лояльность ветеранам. «В походах он чаще всего шел пешком, редко садился в повозку или на коня; свое оружие он носил сам. Его выносливость вызывала восхищение; да и как было не восхищаться, видя, что такое маленькое тело приучено к столь тяжким трудам», - писал современник.
Однако все мысли солдатского императора занимала Парфия. Единожды решив стать вторым Александром Македонским, Каракалла строил планы о покорении Парфии, раздиравшейся враждой между братьями-царями Вологезом VI и Артабаном V. В 214 году он экипировал на Дунае фалангу в македонском стиле о шестнадцати тысячах воинов, обзавелся боевыми слонами и уже через год, миновав Дакию и Малую Азию, отправился на Восток. Память об Александре Каракалла освежал повсеместно: во всех городах по пути следования ставили его статуи, сам он наряжался македонцем, носил белую широкополую шляпу и сапожки, а генералов своих нарек именами полководцев Александра. В Рим статуи с лицом Каракаллы-Александра посылали тоже, но вот зато попали под раздачу философы аристотелевой традиции: Каракалла полагал, что великий мыслитель приложил руку к гибели своего гениального ученика.
Перезимовав на переломе 214-215 годов в Никомедии, в мае 215-го войска Антонина Каракаллы прибыли в сирийскую Антиохию. Оставив там большую часть своей армии, император двинулся в Египет, в Александрию, - к гробу Александра. Забегая вперед, скажем, что подобно кумиру императора -- македонскому принцу, Каракалле не суждено будет пережить экспедицию на Восток. В Рим вернутся лишь его останки.
Участь града Александра
Однако в Александрии император занялся совсем другими делами. Он устроил там резню, об истинных причинах которой исследователи до сих пор могут только догадываться. Якобы, александрийцы встретили Антонина с вполне распростертыми объятиями. Якобы, Антонин знал, что все это лишь видимость и давно уже ненавидел александрийцев за насмешки, которыми его здесь осыпали, обзывая кровосмесителем (возлюбленным собственной матери) и братоубийцей. Якобы, именно поэтому Каракалла перерезал депутацию городской знати во главе с наместником Египта, собравшуюся на подступах к городу, чтобы его встретить, а потом в течение нескольких дней возглавлял резню и грабежи уже внутри города. В одном источнике сказано, что он велел собрать цвет александрийского юношества за городом для военного смотра, окружил беззащитных красавцев войсками и всех поголовно перерезал - да так, что «кровь потоками текла по равнине, а огромная дельта Нила и все побережье близ города было окрашено кровью». Не остановившись на достигнутом, новый Александр обложил горожан штрафами и разрушил общежития философов.
Однако, находясь в Египте, император не забывал о душе. Посетил тамошний храм Сераписа - Серапеум для жертвоприношений и празднований. Так, раньше, во время германской кампании, он поклонялся кельтскому богу-целителю Граннусу (местный вариант Аполлона), а в Пергаме посетил храм Асклепия, где и заночевал, с тем чтобы жрецы потом расшифровали его вещие сны. Удовлетворенный праведными трудами в Александрии (Дио Кассий говорит, что было убито 20 тысяч человек), Каракалла вернулся в Антиохию, где его ожидало не менее восьми легионов, чтобы все-таки воевать с парфянами. В 216-м он, наконец, вторгся на территорию Парфии, в Мидию, и немного расширил границы провинции Месопотамия, но, споткнувшись об Армению, вынужден был вернуться к месопотамским рубежам на Евфрат. Действовал он здесь хитростью: посватался к дочери парфянского царя, получил согласие на брак и беспрепятственно вступил в страну как будущий зять, а затем внезапно напал на тех, кто вышел его приветствовать. Людей перебили множество и разграбили по пути все города и селения, с большой добычей возвратившись в Сирию. За этот позорный набег Антонин получил от сената прозвание «Парфянский».
Императоровы бани
«Конституция Антонина» уравняла в правах граждан империи, а термы Каракаллы - уравняли в материальном плане жителей Вечного города. Каракалла не закладывал этих крупнейших в древнем Риме бань - они начали строиться еще при Севере. Это грандиозное сооружение было оборудовано гидравлическими, нагревательными и дренажными устройствами и рассчитано на 1600-2000 купальщиков. Были там холодная и горячая вода, позолота, мрамор, мозаики, библиотеки, сады и гимнастические площадки, уставленные скульптурами. Грандиозный зал (56 на 24 метра - больше базилики Св. Петра) с плавательным бассейном был накрыт высоким бетонным сводом, державшимся на четырех огромных бетонных же столбах. Термы достроили уже после смерти Каракаллы. Ну, а о том, что в наше время в развалинах этой древней бани пели три тенора, всем известно и так.
Термы Каракаллы
Убийство на обочине
Каракаллин «нью-эйджевый» подход к религии, в конечном счете, и привел к его к гибели 8 апреля 217 года. «Вечно подозревая во всех заговорщиков, он непрестанно вопрошал оракулы, посылал за магами, звездочетами, гадателями по внутренностям животных»… но это ему не помогло. Во время верховой поездки из Эдессы в Карры с целью посетить храм бога Луны, Каракалла спешился, чтобы справить естественную нужду, когда солдат Марциалий, выполнявший приказ префекта претория (начальника охраны) Макрина, ответственного за безопасность императора, ударил его кинжалом. Остальные охранники добили и несостоявшегося Александра Македонского и Марциалия.
По иронии судьбы, все всё знали. Каракалла уже давно подозревал Макрина, а Макрин, в частности, отвечавший за переписку своего венценосного подопечного, знал, что император готовит его убийство. По этапу передали, что беззащитный император угодил в засаду заговорщиков из числа «инсайдеров». Организатор всего дела Макрин, конечно же, был провозглашен императором и взял в соправители своего сына. Макрин был выходцем из простых воинов, возможно даже из рабов-вольноотпущенников. Рим, допустивший раба-императора, воистину перестал делиться на знатных и незнатных. Чтобы воины не волновались, Макрин раздал войскам большое жалование. В Риме «не так всех радовало наследование власти Макрином, как все ликовали и всенародно справляли празднество по поводу избавления от Каракаллы. И каждый, особенно из тех, кто занимал видное положение или ведал каким-либо делом, думал, что он сбросил висевший над его головой меч». Макрина, впрочем, тоже скоро убили.
Прах двадцатидевятилетнего императора Каракаллы отправился в Рим и был возложен в мавзолее Адриана. В 218 году Антонина обожествили. Как часто писали на тогдашних надгробиях - «Не было, жил, не стало».
Король Британии, лирический герой
Зато Антонин Каракалла вошел в легенды. В книге Гальфрида Монмутского «История королей Британии» он значится как монарх под своим истинным именем Бассиан, а не под прозвищем Каракалла. Гальфрид пишет, что после смерти Севера римляне планировали сделать королем Британии Гету, но британцы предпочли Бассиана, потому что у него была местная мать. Братья выясняли отношение на поле боя, Гета погиб, а Бассиан - унаследовал трон и правил страной, пока его не предали пикты-союзники и не сбросил очередной претендент на трон. Николай Гумилев посвятил Каракалле целый цикл стихотворений, в которых оценивал его весьма романтично, а английский художник-прерафаэлит Лоуренс Альма-Тадема писал картины на сюжеты, связанные с жизнью Антонина. Наш соотечественник Антонин Ладинский посвятил ему роман «В дни Каракаллы», доведенный до смерти героя и его матери, после гибели сына уморившей себя голодом.
Эпоха Антонинов катилась к концу. Римская империя все еще справлялась со своим кризисом, но III веку было суждено стать закатом античной цивилизации Запада.
Опубликованный отредактированный вариант с картинками
Каракалла Македонский
4 апреля 186 года в римском городе Лугдунум (ныне Лион) в Галлии у будущего первого императора династии Северов -- Септимия Севера и его второй супруги Юлии Домны появился первенец. Этому человеку было суждено остаться в истории не под своим родовым именем Луций Септимий Бассиан, и даже не Марк Аврелий Антонин, как нарек его отец, в честь императора-философа Марка Аврелия (династия Антонинов, 121-180), а под прозвищем Каракалла. Часто сравниваемый с Калигулой и Нероном, нестабильный шизоид Каракалла стал чуть ли не переломной фигурой в истории Древнего Рима.
Мечтая вернуть империи славу времен Траяна и Августа и видя себя самого новым Александром Македонским, он остался в веках лишь как строитель терм Каракаллы, да и убит был - стыдно сказать - в нужнике.
Рим в эпоху кризис-менеджмента
В истории всякой империи наступает момент, когда она, достигнув наибольшей величины и наивысшего расцвета, трескается по швам и начинает распадаться. Люди Древнего Рима не знали этой закономерности: как бы подавляюще ни звучало слово «империя», римляне объединили почти всю античную ойкумену своими дорогами, водоснабжением, санитарией, порядком и культурой. В свою очередь, и сами они впитывали новые веяния в науках, ремеслах, религии, военном деле и, конечно, поставляли в родную Италию рабов и «колониальные продукты» - от китайского шелка до буддийских философских идей. С какими бы проблемами роста, развития, внутренней и внешней политики ни сталкивался Рим первых трех императорских династий: Юлиев-Клавдиев (наследники Августа от Тиберия и Калигулы до Нерона, 14-69), Флавиев (Веспасиан, Тит, Домициан, 69-96) и Антонинов («пять хороших императоров» от Нервы и Траяна до Марка Аврелия, 96-180), до конца II века империя процветала.
Глаза Рима всегда были устремлены во внешний мир, это была агрессивная «мужская» цивилизация, существовавшая в режиме постоянной экстенсификации, а не за счет усовершенствования внутренних ресурсов и, скажем, изобретения комбайна и химических удобрений (интенсификации производства). Однако в начале II века новой эры эти потенции исчерпались: территориальное расширение Римской империи достигло предела. В 106 году была образована последняя, тридцать шестая провинция - Дакия, а Армения, обращенная в провинцию в 117 году, уже через год обрела самостоятельность (после смерти Траяна). Двигаться дальше Риму было некуда. Уже при Адриане римляне придумали политику мирного сосуществования, а при его преемниках даже вели оборонительные войны.
На сыне Марка Аврелия Коммоде Рим как будто споткнулся. Развращенный девятнадцатилетний император махнул рукой на войны с германцами и сарматами, пообещал варварам щедрые ежегодные подачки, вернулся в столицу разыгрывать на арене цирка Геркулеса и даже поселился в гладиаторской казарме, где его и убили в 193 году. За этими внешними сумасбродствами стояли реальные ужасы: вытеснившая парфян из Сирии римская армия принесла домой, в Рим, чуму. Но на империю напала не только эта болезнь.
Прекратились победоносные войны - сократился приток рабов. К концу II века рабов вообще стало меньше, и экономический кризис плавно повлек за собой кризис имперской идеологии и - увлекательный калейдоскоп императоров (если до Коммода во II веке царствовало 5 императоров, то после него и в III веке венец Августа побывал на головах 57 человек). В защиту великого Рима скажем: дорогой экстенсификации двигались все древние государства, но у римлян это получилось лучше других. Обычно внешняя агрессия расширяющегося государства наталкивалась на должное сопротивление, и страна-агрессор делалась жертвой более сильного соперника. Уникальность римского пути состояла в том, что империя захлебнулась не потому, что встретила равно мощного противника, а потому что просела внутри, став жертвой самораспада, милитаризма и изжившего себя рабства. Без этого любые внешние силы разбились бы об античный Рим, как девятый вал Айвазовского о волнорез в Сочи.
Старший сын. Где брат твой Гета?
А пока - к моменту смерти основателя «Африканской» династии Антонинов - Септимия Севера, отца Каракаллы, в городе, еще не знавшем, что он Вечный, было запасено на семь лет вперед зерна, а масла хватило бы на пять лет всей Италии. Умиравший в британском Эбораке (Йорке) Север промолвил (вполне в традиции Октавиана Августа, констатировавшего, что принял Рим деревянным, а оставил мраморным): «Я принял государство, раздираемое повсюду междоусобиями, а оставляю его в состоянии мира даже в Британии. Старый, с больными ногами, я оставляю моим сыновьям власть твердую, если они будут ее достояны, но - слабую, если они будут недостойны ее». Римская империя, обдирая ногти, пыталась вылезти из ямы кризиса.
Древность - мифологическая и реальная - знала немало прославленных братьев: неразлучных спартанских Диоскуров Кастора и Поллукса, римских реформаторов-уравнителей II века братьей Гракхов, наконец, библейских Каина и Авеля. О последних умирающий Север вряд ли знал, но сыновьям завещал вот что: «Не ссорьтесь между собой и ублажайте воинов, на всех остальных можете не обращать внимания». И сделал Каракаллу и второго своего сына - Гету императорами-соправителями. Тут-то и началось.
Античные историки так описывают этих наследников трона: «В детстве Каракалла отличался мягкостью нрава и приветливостью. Но выйдя из детского возраста, он стал замкнутым, угрюмым и высокомерным». Гета же «был красивым юношей с крутым нравом, но не бессовестный, был скуп, занимался выяснением значения слов, был лакомкой и имел пристрастие к вину с приправами». Насильственно уравненные отцом в правах, братья с детства враждовали, с возрастом доведя соперничество до поистине патологического размаха. После смерти отца молодые люди поспешили с его прахом в Рим. «Вместе они не останавливались и за одним столом не ели - слишком сильно было подозрение, что один брат успеет отравить губительным ядом еду другого». В Риме Гета и Каракалла развернулись на славу: после торжественных похорон и обожествления Севера разделили императорский дворец и «стали жить в нем оба, забив наглухо все проходы, которые были не на виду; только дверьми, ведущими на улицу и во двор, они пользовались свободно, причем каждый выставил свою стражу».
Тондо Северов
Ненависть была обоюдной и совершенно открытой: каждый стремился избавиться от соперника. Геродиан, этот позднеримский Светоний, пишет, что «большинство римлян склонялось на сторону Геты, потому что он производил впечатление человека порядочного: проявлял скромность и мягкость... Каракалла же во всем высказывал жестокость и раздражительность». Братьям-императорам было так тесно друг с другом на белом свете, что они задумали даже разделить империю на Запад (Каракалле, со столицей в Риме) и Восток (Гете, с центром в Антиохии или Александрии), но мать ухитрилась их отговорить, хотя примирить их друг с другом была бессильна.
Тогда Каракалла решился на прямое убийство: зазвал Гету в покои матери якобы для примирения и прикончил безоружного брата руками своих центурионов - прямо у нее на груди. Вслед за тем этот новый Каин выбежал из спальни Юлии Домны, вопя, что едва спасся, избежав какого-то неведомого покушения. Кого можно было обмануть в Риме этими криками?.. Причиной убийства, скорее всего, была не просто немотивированная ненависть. Гета был «интеллигентнее» Антонина, его постоянно окружали писатели и мыслители, его больше любили сенаторы. И что еще страшнее - Гета был внешне больше похож на отца. Каракалле было 23 года, Гете - 22. Шла зима 212 года. Каракалла бросился в преторианский лагерь, пообещав за свое спасение и единовластие выдать каждому воину по 2500 аттических драхм и в полтора раза увеличить довольствие. Так в один день он пустил в распыл то, что отец его собирал восемнадцать лет.
Каракалла и Гета. Лоуренс Альма-Тадема
С последствиями убийства связана интересная легенда. Автор жизнеописания Каракаллы в Historia Augusta пишет, что братоубийца, якобы, решил: если обожествить брата, народ более благосклонно взглянет на фратрицид и примирится с беспределом. Он, мол, даже воскликнул: «Пусть будет божественным, лишь бы не был живым!». На деле все было наоборот: Каракалла совершил в отношении Геты ужасающий акт damnation memoriae - проклятие памяти. Он не только безжалостно расправился с теми, кого заподозрил в симпатии к убиенному («сенаторов, кто родовит, или побогаче, убивали по малейшему поводу… достаточно было объявить их приверженцами Геты»), но и повелел стереть его портреты с семейных изображений Септимия Севера и Юлии Домны с двумя сыновьями. Разделался Каракалла и со своей нелюбимой женой Плавтиллой, дочерью Марка Аврелия: в 205 году отправил в ссылку, а в 212-м - велел убить. Участь Плавтиллы разделили родственники. Количество репрессированных по «делу Геты» оценивают в 20 тысяч человек - друзья, сенаторы, всадники, префект преторианцев, «секьюрити», слуги, наместники провинций, офицеры, рядовые воины, даже колесничие «команды», за которую болел Гета. Каракалла как будто пошел вразнос: велел даже закопать в землю живьем жриц богини Весты, утверждая, что они не блюдут положенную им по службе невинность.
Теперь перед этим низкорослым щуплым юношей с кудрявыми черными волосами и выраженной психопатией лежала империя, которую он задумал приравнять по величию к Александровой.
Император-варвар или император-космополит?
Пришла пора раскрыть тайну прозвища Каракаллы. Если унаследовавший императорский трон после Тиберия Гай Юлий Цезарь Германик был прозван сапожком-Калигулой за обувь, которую носил в детстве, сопровождая отца в военных походах, то Марк Аврелий Антонин любил носить и ввел в моду галльское (или германское) одеяние до пят - плащ с капюшоном каракаллу (вернее, «каракаллус»). Он вообще по-своему любил римские провинции и интересным образом уравнял их в правах с центром. В том же 212 году, когда пал Гета, он издал удивительный эдикт Constitutio Antoniniana, предоставивший права римского гражданства всему свободному населению Римской империи.
С одной стороны, все жители империи получили права римских граждан. С другой - драматически возросло число налогоплательщиков, обязанных платить налоги на наследство и за освобождение рабов - раньше это делали только граждане Рима. Что все это значило? Всего лишь то, что престиж всего римского и италийского в сфере влияния империи резко падал, и «Конституция Антонина», фактически ликвидировавшая привилегии жителей Апеннин и малочисленной провинциальной элиты, уничтожила параллельно и священное различие между гражданами-легионерами негражданами - солдатами вспомогательных войск, уронив тем самым престиж легионов. Итак, вместо деления людей империи на граждан Рима и неграждан, законоведы разделяли их теперь на два социальных класса: знать и простонародье.
С финансами у Каракаллы вообще были постоянные нелады. Вынужденный постоянно подкупать собственные войска и варваров, он стал выпускать монеты пониженного качества («антонианы» содержали на четверть меньше серебра) - в полтора раза тяжелее динариев и с двукратной номинальной стоимостью. Еще один шаг императора, которого называют то помешанным, то гениальным, - запрет провинциям формировать более двух легионов войск. Результат? Наместники провинций теперь физически не могли собрать армию, способную обратить оружие против центра. В двенадцати провинциях квартировали 24 легиона, а остальным девяти (один в Италии) - был дан приказ в остальные места назначения, интересовавшие империю.
Каракалла был действительно первым императором-«гражданином мира» и космополитом, хотя современники предпочитали трактовать его причуды как печать варваризации, обезобразившую и без того омраченное неприглядными деяниями чело. «Всех германцев он расположил к себе и вступил с ними в дружбу, - писал Дио Кассий. - Часто, сняв с себя римский плащ, он менял его на германскую одежду, и его видели в плаще с серебряным шитьем, какой носят сами германцы. Он накладывал себе светлые волосы и причесывал их по-германски. Варвары радовались, глядя на все это, и любили его чрезвычайно». Но дело было не только во внешности. Так, Каракалла ревностно поклонялся египетской Исиде и построил в Риме ее храмы, а на Востоке представлял себя в образе Бога-Солнца или Александра Великого, покорившего весь мир и подарившего ему всеобщее гражданство.
Солдатский император
Критики Каракаллы часто забывают, как успешно он выступал на поле боя. Отмечают, впрочем, что был он не столько стратег, сколько солдат, но тем не менее не кто иной, как юный Каракалла завершил завоевание Каледонии (территорий к северу от стены Адриана, восстановленной Севером; грубо - нынешняя Шотландия) после смерти отца, еще тогда отодвинув от управления армией младшего брата. В 213 году Антонин Каракалла покинул Рим, отправившись в Германию, и живым в столицу уже больше не вернулся.
Каракалла. Лоуренс Альма-Тадема
Именно в это время племенной союз алеманов впервые появляется на периферии римской истории, представив угрозу так называемым Десятинным полям (Agri Decumates) между верховьями Рейна и Дуная. Каракалла то ли действительно победил алеманов на Майне, то ли просто от них откупился, как частенько случалось, но вышло дешевле, чем «настоящая война», а набеги германцев были отсрочены на два десятка лет. Молодой император щедро платил солдатам, ел их пищу, толок вместе с ними муку и шел рядом пешим ходом, чем, естественно, завоевал среди войск популярность. Выполняя заветы отца, он заботился о солдате - поднял жалованье до 675 динаров и всячески демонстрировал свою лояльность ветеранам. «В походах он чаще всего шел пешком, редко садился в повозку или на коня; свое оружие он носил сам. Его выносливость вызывала восхищение; да и как было не восхищаться, видя, что такое маленькое тело приучено к столь тяжким трудам», - писал современник.
Однако все мысли солдатского императора занимала Парфия. Единожды решив стать вторым Александром Македонским, Каракалла строил планы о покорении Парфии, раздиравшейся враждой между братьями-царями Вологезом VI и Артабаном V. В 214 году он экипировал на Дунае фалангу в македонском стиле о шестнадцати тысячах воинов, обзавелся боевыми слонами и уже через год, миновав Дакию и Малую Азию, отправился на Восток. Память об Александре Каракалла освежал повсеместно: во всех городах по пути следования ставили его статуи, сам он наряжался македонцем, носил белую широкополую шляпу и сапожки, а генералов своих нарек именами полководцев Александра. В Рим статуи с лицом Каракаллы-Александра посылали тоже, но вот зато попали под раздачу философы аристотелевой традиции: Каракалла полагал, что великий мыслитель приложил руку к гибели своего гениального ученика.
Перезимовав на переломе 214-215 годов в Никомедии, в мае 215-го войска Антонина Каракаллы прибыли в сирийскую Антиохию. Оставив там большую часть своей армии, император двинулся в Египет, в Александрию, - к гробу Александра. Забегая вперед, скажем, что подобно кумиру императора -- македонскому принцу, Каракалле не суждено будет пережить экспедицию на Восток. В Рим вернутся лишь его останки.
Участь града Александра
Однако в Александрии император занялся совсем другими делами. Он устроил там резню, об истинных причинах которой исследователи до сих пор могут только догадываться. Якобы, александрийцы встретили Антонина с вполне распростертыми объятиями. Якобы, Антонин знал, что все это лишь видимость и давно уже ненавидел александрийцев за насмешки, которыми его здесь осыпали, обзывая кровосмесителем (возлюбленным собственной матери) и братоубийцей. Якобы, именно поэтому Каракалла перерезал депутацию городской знати во главе с наместником Египта, собравшуюся на подступах к городу, чтобы его встретить, а потом в течение нескольких дней возглавлял резню и грабежи уже внутри города. В одном источнике сказано, что он велел собрать цвет александрийского юношества за городом для военного смотра, окружил беззащитных красавцев войсками и всех поголовно перерезал - да так, что «кровь потоками текла по равнине, а огромная дельта Нила и все побережье близ города было окрашено кровью». Не остановившись на достигнутом, новый Александр обложил горожан штрафами и разрушил общежития философов.
Однако, находясь в Египте, император не забывал о душе. Посетил тамошний храм Сераписа - Серапеум для жертвоприношений и празднований. Так, раньше, во время германской кампании, он поклонялся кельтскому богу-целителю Граннусу (местный вариант Аполлона), а в Пергаме посетил храм Асклепия, где и заночевал, с тем чтобы жрецы потом расшифровали его вещие сны. Удовлетворенный праведными трудами в Александрии (Дио Кассий говорит, что было убито 20 тысяч человек), Каракалла вернулся в Антиохию, где его ожидало не менее восьми легионов, чтобы все-таки воевать с парфянами. В 216-м он, наконец, вторгся на территорию Парфии, в Мидию, и немного расширил границы провинции Месопотамия, но, споткнувшись об Армению, вынужден был вернуться к месопотамским рубежам на Евфрат. Действовал он здесь хитростью: посватался к дочери парфянского царя, получил согласие на брак и беспрепятственно вступил в страну как будущий зять, а затем внезапно напал на тех, кто вышел его приветствовать. Людей перебили множество и разграбили по пути все города и селения, с большой добычей возвратившись в Сирию. За этот позорный набег Антонин получил от сената прозвание «Парфянский».
Императоровы бани
«Конституция Антонина» уравняла в правах граждан империи, а термы Каракаллы - уравняли в материальном плане жителей Вечного города. Каракалла не закладывал этих крупнейших в древнем Риме бань - они начали строиться еще при Севере. Это грандиозное сооружение было оборудовано гидравлическими, нагревательными и дренажными устройствами и рассчитано на 1600-2000 купальщиков. Были там холодная и горячая вода, позолота, мрамор, мозаики, библиотеки, сады и гимнастические площадки, уставленные скульптурами. Грандиозный зал (56 на 24 метра - больше базилики Св. Петра) с плавательным бассейном был накрыт высоким бетонным сводом, державшимся на четырех огромных бетонных же столбах. Термы достроили уже после смерти Каракаллы. Ну, а о том, что в наше время в развалинах этой древней бани пели три тенора, всем известно и так.
Термы Каракаллы
Убийство на обочине
Каракаллин «нью-эйджевый» подход к религии, в конечном счете, и привел к его к гибели 8 апреля 217 года. «Вечно подозревая во всех заговорщиков, он непрестанно вопрошал оракулы, посылал за магами, звездочетами, гадателями по внутренностям животных»… но это ему не помогло. Во время верховой поездки из Эдессы в Карры с целью посетить храм бога Луны, Каракалла спешился, чтобы справить естественную нужду, когда солдат Марциалий, выполнявший приказ префекта претория (начальника охраны) Макрина, ответственного за безопасность императора, ударил его кинжалом. Остальные охранники добили и несостоявшегося Александра Македонского и Марциалия.
По иронии судьбы, все всё знали. Каракалла уже давно подозревал Макрина, а Макрин, в частности, отвечавший за переписку своего венценосного подопечного, знал, что император готовит его убийство. По этапу передали, что беззащитный император угодил в засаду заговорщиков из числа «инсайдеров». Организатор всего дела Макрин, конечно же, был провозглашен императором и взял в соправители своего сына. Макрин был выходцем из простых воинов, возможно даже из рабов-вольноотпущенников. Рим, допустивший раба-императора, воистину перестал делиться на знатных и незнатных. Чтобы воины не волновались, Макрин раздал войскам большое жалование. В Риме «не так всех радовало наследование власти Макрином, как все ликовали и всенародно справляли празднество по поводу избавления от Каракаллы. И каждый, особенно из тех, кто занимал видное положение или ведал каким-либо делом, думал, что он сбросил висевший над его головой меч». Макрина, впрочем, тоже скоро убили.
Прах двадцатидевятилетнего императора Каракаллы отправился в Рим и был возложен в мавзолее Адриана. В 218 году Антонина обожествили. Как часто писали на тогдашних надгробиях - «Не было, жил, не стало».
Король Британии, лирический герой
Зато Антонин Каракалла вошел в легенды. В книге Гальфрида Монмутского «История королей Британии» он значится как монарх под своим истинным именем Бассиан, а не под прозвищем Каракалла. Гальфрид пишет, что после смерти Севера римляне планировали сделать королем Британии Гету, но британцы предпочли Бассиана, потому что у него была местная мать. Братья выясняли отношение на поле боя, Гета погиб, а Бассиан - унаследовал трон и правил страной, пока его не предали пикты-союзники и не сбросил очередной претендент на трон. Николай Гумилев посвятил Каракалле целый цикл стихотворений, в которых оценивал его весьма романтично, а английский художник-прерафаэлит Лоуренс Альма-Тадема писал картины на сюжеты, связанные с жизнью Антонина. Наш соотечественник Антонин Ладинский посвятил ему роман «В дни Каракаллы», доведенный до смерти героя и его матери, после гибели сына уморившей себя голодом.
Эпоха Антонинов катилась к концу. Римская империя все еще справлялась со своим кризисом, но III веку было суждено стать закатом античной цивилизации Запада.
Опубликованный отредактированный вариант с картинками