Штейнберг в Тарусе (памяти Эдика)

[alexvadim]

СРЕТЕНСКИЙ БУЛЬВАР

Параллельно существовали художники-иллюстраторы, которых чехи позже назвали школой Сретенского бульвара. Круг Юрия Соболева занимался восстановлением упущенной истории искусства, сюрреализма.

Я думаю, что те художники, которые занимались иллюстрацией, выглядят более достойно. Для меня. Раньше я думал по-другому, потому что активно был настроен против системы. Но сегодня считаю, что они были правы. Ведь лезть на бульдозеры - не дело артиста. Или это язык политического хеппенинга, а не искусства. Но они ж так об этом не думали, это было нормальное самоутверждение. Сюрреализма в русском сознании не было, мало было художников. Ведь Филонова нельзя назвать сюрреалистом. Может, Ларионов? Это несвойственно русскому человеку. А Соболев очень хорошо немецкий язык знал, был весьма информирован, работал в «Знание - сила», и этот язык был адекватен программе этого журнала. И под соусом «Знания - силы» можно было печатать Макса Эрнста.

Потом появились чешские критики, активно способствовавшие введению московской живописи в европейский культурный контекст.

Их культурная прослойка была связана с Европой. Они приезжали в Союз и очень любили русских. Потом чехи заинтересовались первым русским авангардом - все пошло через них. Чехи, как всякие нормальные люди, хотели свободы. И все было подготовлено к Пражской весне. А для того, чтобы получить свободу, надо было получить культурную независимость от государства. У них ведь все на нас было похоже. Чехи все были коммунисты и социалисты, и смотрели на Советский Союз. Тогда ведь появился Роже Гароди и т.д. И чехи искали возможность видеть близкий им художественный язык. Но они не хотели разрушать Совдеп. Халупецкий писал, что могут быть две параллели и не нужно художников изолировать. У чехов-то все было нормально, не было преследований и они выставлялись в западных галереях. Особенно после Пражской весны. А потом им дали журнал свой.

Когда Нина Стивенс вывезла в Америку свою коллекцию, резонанса не было?

Это вообще очень темная история. По-моему, это все лубянские дела и ее просто использовали. А может, она и сама там работала. Покупали работы из-за надписи «Сделано в СССР». Не думаю, что Васька Ситников кого-то послушал, никто ему не приказывал храмы рисовать. Васька был продукт эпохи. Тогда ведь возник интерес к религии не только у Ситникова. Тогда появился и Глеб Якунин. Солженицын начал писать. А Ситникова покупали как диссидента, до сих пор у моей приятельницы - француженки Ситников висит, очень плохой. И она все время: «Васенька, Васенька, я у него училась!». А он был действительно незаурядный тип. Но я к нему не ходил, хотя у нас были отношения вполне любовные. Я вообще все это общение не очень любил. Я общался с Кабаковым - мы даже дружили, потом разошлись. С Янкилевским. С Франциско Инфантэ до сих пор очень хорошие отношения. С писателями общался, Феликс Светов был моим крестным. Вот - мой круг. А так я одиноко жил, неинтересно мне все было. Есть свое дело, есть чужое, делить нечего. Так, собирались, то у меня, то у Кабакова, выпивали, вели замечательный разговор. Регулярно, почти что каждую неделю.

Соц-арт в той же компании придумали?

Соц-арт придумал Эрик Булатов, но мне это абсолютно неинтересно. Я так нажрался совдепа, что терпеть не могу все эти разговоры о нем. Хотя Булатов - крупный художник, вся социология эта мне отвратительна. Я Вейсберга люблю. Краснопевцева. Мишку Шварцмана. Вот мои герои, они мне ближе. Мне были интересны Моранди, итальянцы, Малевич, хоть и постепенно он мне открылся. Я и Танги хорошо знал, был даже под его влиянием - но у меня это все органика. Какие-то альбомы у Кабакова были хорошие, хотя меня смущал немного литературный текст. Но когда я на Запад приехал, то увидел, что там с этим текстом работали давно. Да и все это было уже написано в 20-х - 30-х годах. И Холин, и дед Кропивницкий, и Кабаков хорошо все это знали. Хармса почитайте - он герой и сейчас очень актуальный со всей этой социалкой.

Кабаков ведь нос по ветру держал, момент учуял, когда, приехав на Запад, занялся «тотальной инсталляцией».

Я думаю, кто-то ему подсказывал. Он использовал, конечно, и Комара с Меламидом, и русский авангард. Но ведь пустое место было, никого же не было больше! А у него нюх на критиков. Он понял, что нужно все время много говорить. Так же, как Бойс. Бесконечно говорить, и тем самым создавать ауру. И Кабаков стал болтать бесконечно, хотя он и неглупый человек.

По словам Виталия Пацюкова, Кабаков добился того, что «все мы попадаем в его пространство как физическое тело. Мы становимся не только наблюдателями, но и участниками этого искусства. Мы сами становимся персонажами его персонажей». Но тем самым из повелителя мух Кабаков превращается в Сталина.

Я очень не люблю слово «мы». Но каждый имеет право на свое собственное мнение. Это - личное мнение Пацюкова. Если они начнут развенчивать Кабакова, то будут развенчивать себя. А все они сели на этого коня. Малевича-то не развенчаешь. И Татлина тоже. А Салахова - можно. И Кабакова. Потому что Кабаков - продолжение нормального советского искусства. Я говорил Эрику Булатову, что то, что он выставил в галерее - ужасно слабо. Повторы, нормальная проституция. Я никогда не понимал Севы Некрасова. Я любил Мандельштама и Ахматову и его не мог читать абсолютно. Хлебникова я знал хорошо.

Но Маяковский, скажем, массовый поэт, а Хлебников - поэт для поэтов.

Но Некрасов-то для чего? Не массовый и не элитарный - какая-то дребедень жэковская.
Сейчас Некрасов постоянно создает образ врага, утверждая, что украли его место в литературе. Сложно продираться у него сквозь многочисленные повторы, упреки и обвинения. Неясен адресат его книг. Гройс, Кабаков?
Мне дали почитать его книгу в галерее Крокина. Кошмар полный. Мерзкая книга, вообще непонятно зачем сделанная. Я об этом с Эриком говорил. Борется против Гройса? Это его личная позиция. Но самое главное не в этом, а в том, что она очень скучная, неинтересная. Во-вторых, вся эта дребедень гроша ломаного не стоит с точки зрения жизни, смерти и вообще истории. Очень материалистично это все. Против кого он борется? Против Гройса? Обидели его? Обогнал его этот, Пригов? Ну и что? Сегодня Пригов, завтра Некрасов - все равно Пушкиных нету! И Мандельштамов. А Бродский им всем показал. Я же помню, как все его ругали! А сегодня Бродский очень актуален и востребован не только элитарной публикой. Он поднял проблемы и закончил целую эпоху. Также, как и Цветаева.

«Ирка сварила суп и манную кашу. Мы ели, и Эдик пил с похмелья крепкий чай. Вчера говорили с Эдиком о продаже картинок. Не покупают пока. Наше время еще не пришло». Как вам «Левиафан» Гробмана?

Мне понравилась! Тем, что это дневник, и в этом плане читается с большим интересом. Мне это интересно, как документ, где нет никакой оценки.

Но в глазах рябит от калейдоскопа персонажей, обмен сплошной - картину на икону, икону на фисгармонию!

Гробман большой был делец! Но книга гораздо интереснее, чем рассуждения Гройса с Кабаковым, что вообще глупость какая-то. Все стали писателями! Эрик Булатов говорит мне: «Ну что ж ты не пишешь!». «Старик, ну что ж я буду при жизни писать! Надо иметь дар к этому делу. А самоутверждаться, давать свою оценку времени, что было, что не было - не мое это дело». Брускин даже стал писать - маленькие новеллки еврейские. Пивоваров тоже - «Тайный агент» или «наблюдатель». Брусиловский мне свою книгу подарил, но ее невозможно читать. Я читаю эмигрантскую литературу в основном, так что как-то неинтересно мне это все. Мы думаем, что делаем историю, а мы - тень этой истории. К тому же выясняется, что весь идеализм, который был в то время, испарился. И практически ничего не изменилось - границу пересекли, вот и все. «Конец прекрасной эпохи» - правильно у Бродского было написано.

Авангардисты 20-х по сути своей были богоборцами. В ваших работах четко прослеживается христианская символика.

Нужно внимательно почитать переписку Малевича с Гершензоном, который уж никакой не богоборец. А Малевич - абсолютно религиозный художник, только сектант. Может, хлыст - у них же иконы были геометрические. Без Бога-то в России ведь невозможно. Как бы они не боролись с Богом, все были верующими. Это проблема культуры и культового сознания. Без Голгофы трудно быть артистом в России. Очень трудно.

Искусствовед Деготь написала о присущей вам этике Фалька, а не Малевича: «Беспредметный крест у Штейнберга стал христианским символом. Отвлеченный белый фон заменен небесно-голубым, формы снабжены уменьшительными суффиксами, все пронизано несвойственной Малевичу сентиментальностью и милостью к падшим».

Но Фальк не только религиозный художник, он и картошку рисовал. Она, конечно, имеет право на свое мнение, но все это - фарисейская болтовня. «Крест» и «падшие» не связаны даже словесно. Философски это полная глупость! Я ведь символист на самом деле. И ничего я не открывал. Я просто расшифровал другой ракурс Казимира Малевича. Да не только Малевича. У меня же и пейзаж существует, структуры всякие, связанные с культурой, а не с культом. Во всяком случае, я очень серьезно к этому отношусь - это моя экзистенция. Вот что получается - я всегда говорил, что я связан с Европой. Я - русский продолжатель “Ecole de Paris”. Я перекинул мостик времен - вот и вся моя заслуга. Я из Москвы уехал в Тарусу через Париж. А так я давно уехал в себя. Здесь я работаю немного, в основном - на Западе. Психологически очень трудно перестроиться. Да и возраст уже не тот. Тяжело. Болел. Два года практически вообще в России не был, лечился во Франции. Мог бы жить вообще в Европе спокойно, не хуже чем здесь. Но не хочу, поздно. Туда надо уезжать, когда тебе 10-12 лет. Я ведь и так европеизировался, так как язык моего искусства очень связан с Европой, с Русским Парижем.

ПАРИЖ

Де Сталь, Поляков, Ланской, Дмитриенко. Их работы совсем недавно впервые были показаны на родине, в Русском музее и Эрмитаже. Откуда появилась эта ваша связь с русско-французской абстракцией?

Не знаю. Я - продолжатель московской школы, но более понятен европейскому сознанию. В плане языка художественного, востребованности. Потому и успех у меня там больший, чем здесь. Американцам я вообще не понятен, хотя у меня и там много поклонников. Хотя я себя считаю почвенником, Глезер меня даже назвал монархистом, что может быть справедливо. Хотя я и не поклонник Романова, но знал настоящего потомка. В Италии я жил у Лены Мологоди, которая субсидировала книгу мою и Бродского - я там рисовал, а он стихи писал. Она была замужем за сенатором и в их же доме жил настоящий Романов, который и знать не хочет никакого царского отпрыска. Может, история с возвращением монархии и имеет будущее - в Англии она ведь существует. Можем посмотреть на чужие дела и взять себе за образец. Почему нет.

Но вернулась монархия в наше время лишь в Испании, да и то по личной воле Франко.

Наши правители считают себя выше Франко и выше Бога самого - что захотят, то и делают. Тот же Ельцин, тот же Никита Сергеевич Хрущев. Отдал земли Израилю под апельсины, кусок земли, принадлежавший России - там сейчас маленький монастырь остался. Или скандал в Манеже - ну что он, специалист по искусству? Я на этой выставке не был, но это же при мне все было. Я пошел, посмотрел, конечно, что там выставили. Никонов - неплохой художник, но сегодня ничего не представляет. И чего «Геологов» ругать было? Нормальная картинка: на ослах или лошадях кто-то куда-то едет.

Сейчас появилось много версий того, что произошло в Манеже, кого конкретно ругал Хрущев «пидарасами» и «абстрактистами». Сам Хрущев, будучи уже на пенсии, вспоминал, что сами художники, академики толкали его, ничего в искусстве не понимавшего. Говорил, что его разозлили.

Да, враги художников - сами художники. Это абсолютная и истинная правда. Никакие запреты не были продиктованы сверху. Просто это нормальная кормушка, которую использовали артисты. Вот и все. И конечно, такого эмоционального человека, как Хрущев, да еще первого секретаря, да вокруг холуев столько, сами художники спровоцировали. Когда я начал приближаться к старости, то решил подать заявление в Союз художников - я же еще работал в детских театрах. Тогда я в первый раз выехал во Францию вместе с Галей и они боялись, что я удеру, отобрали паспорт и отдали его только в поезде. В России меня ждало приглашение на дюссельдорфскую международную выставку, и мне пришлось идти в ОВИР, где мне сказали, что они ничего не могут сделать. Но художник Боря Жутовский, очень симпатичный и неглупый человек, зять Хрущева, между прочим, сказал: «Эдик, я напишу письмо, а ты подпиши и отвези его на Большую площадь». Меня отфутболивали - отфутболивали, и я, признаться не поверил, но письмо подписал. Еще Тарусы не было, и мы ездили с Галей в Погорелки. Я поехал в мастерскую собирать вещи и карандаши, возвращаюсь, а Галя и говорит: «Тебе звонили с Большой площади - сказали срочно позвонить!». Я набираю номер, а он мне говорит: «Эдуард Аркадьевич, прошу вас, отложите отъезд свой!». А я уже машину заправил, тогда ведь с бензином было очень плохо. «Ну, мы вас очень просим - возьмите паспорт и приходите». Это звонили из отдела идеолога Яковлева. Я туда прихожу, сидит человек моего возраста, у него тоже татуировка. А я такой в этом плане нахал, говорю: «Смотри, у меня - то же самое!». «Да, я служил во флоте, потом в Канаде послом служил, а сейчас вот в отделе ваше письмо разбираю. Что у вас произошло?». Я и говорю - уезжать в Дюссельдорф надо, галерея дает картины, а меня отфутболивают и визы не дают. «Да нет проблем, - говорит он, сейчас позвоню!». И звонит он в Союз художников: «Вы что? Завтра к вам придет Штейнберг, в течение такого-то времени дадите ему визу!». Мы с ним поговорили, я и сказал, ничего-то у вас с перестройкой не выйдет - слишком серьезная это проблема, менять психологию надо. «Ну, вы всегда пессимистом были, так и остались», - они все знают. Ну, я поехал на Гоголевский бульвар, где Салахов сидит. Пошел в отдел гэбэшный. Там женщина говорит: «Звонили, вот вам виза, распишитесь». А я: «Почему на одного, я с женой выезжаю». Она как завизжит: «У нас академики с женами не выезжают!». Ну, говорю, академики не выезжают, а я хочу. Они спросили, почему я не член Союза? А у них там семь лет лежат документы, подписанные Андроновым и прочими академиками, а меня не разбирают. Я не жаловался - лежат и лежат. Она как начала кричать на меня, я говорю - подождите минутку, я-то при чем здесь? Набираю номер, спрашиваю: «Я еду с женой или без?». «Конечно с женой, мы же с вами договорились! Дайте-ка трубку». Она сразу белая стала.
В общем, выехал я в Дюссельдорф, вернулся, звонит приятель, который работал зав секцией театра: «Эдик, что ж ты молчал!». «Но, старик, семь лет лежит документ, мне же неудобно просить тебя, мы же на ты!». «Давай, срочно приезжай, вешай свои театральные эскизы». И меня в течение двух минут приняли. И я стал получать пенсию. У меня ведь тридцать восемь лет стажа, с первой выставки молодежной. И я хорошую пенсию получаю - две двести. Я ж не знал, что на Запад уеду - это все неожиданно было! Уезжать я никогда не собирался, да и сейчас никакого паспорта не хочу получать. В этом плане я чист как чекист. Меня абсолютно не интересуют ни магазины, ни свободы западные. У меня нормальная для художника карьера - несколько музейных выставок было в Германии Да и в Америке я выставлялся. Художника ведь вообще никто не обязан содержать.

Сейчас-то вам зачем Союз художников?

Почему я вообще туда хожу - в моей мастерской свояк живет, художник Башлыков Володя, а мастерская фондовская, и если я взносы не буду платить, они могут отобрать. Мне ее купить предложили, но первый этаж, хрущевка, завтра ее сломают - а там четыреста баксов метр. Я был там в прошлом году, взносы платил. Вот так я, ваш покорный слуга, и живу. Очень не доволен современной жизнью, которую откровенно не понимаю и понимать не хочу. У меня все симпатии старые остались. И вообще, мне девятнадцатый век ближе, чем двадцатый. И фотографию я люблю девятнадцатого века, а не современную. Не люблю ни Родченко, ни Лисицкого фотографии формальные. Не люблю современные инсталляции, объекты всякие. Конечно, в поп-арте есть вещи замечательные, ранний Джаспер Джонс или Раушенберг - я огромную выставку в Помпиду видел. Но потом-то все в коммерцию превратилось. Я Моранди люблю - на нем искусство кончилось. Я серьезно отношусь к Пикассо, к Дюшану, я понимаю, что это такое. Вот на что богоборец Дюшан, но он же себя не рекламировал и никакой тусовки вокруг него не было. В парижской школе тусовки не было, они были связаны чисто географически - вокруг была чужая история, чужая страна, сами они были ущемленные эмигранты.

Ваша ситуация 60-х годов!

Да! Сейчас в Париже была выставка Старицкой, Маркадэ сделал. Но это просто похоже на Лиду Мастеркову, один к одному. Они никому не нужны были. Это была экзистенция в чистом виде. Тогда и экзистенциализм во Франции возник - мне ближе Камю, но не Сартр. Как художник я знаю, что во французскую культуру с улицы войти практически невозможно.И есть хорошие художники, которые никогда туда не попадут. У меня есть замечательный приятель, художник Пизар, который пятьдесят лет назад приехал во Францию, да так и остался. Мы очень близкие друзья. Жена его работала в издательстве «Галлимар» всю жизнь, а Пизар стал знаменитым полиграфистом. И он мне рассказывал: «Получил я паспорт французский, прихожу к своим приятелям - французам и говорю: вот, старики, я теперь француз! А они: «Ты никогда не будешь французом!». И я смотрю, как они устаривают приемы - у них вообще французов очень мало. Во-первых, ты должен хорошо знать французский язык. Или вообще его не знать. Старик Мансуров всю жизнь прожил в Париже и не говорил по-французски. Это мне Ренэ Герра рассказывал. Сутин не говорил по-французски, только на идиш. Есть дебилы вроде меня - я никогда не учил и не хотел учить язык. Эгоизм, конечно, но я хотел себя сохранить. Если б я знал французский, я бы полез бы сейчас очень высоко, но мне это не нужно!

В перестройку любой приехавший эмигрант воспринимался на ура, как человек, несущий некое тайное знание. Многие из них успешно занялись здесь бизнесом. Уезжающие сегодня воспринимаются скорей как неудачники.

Тот, кто мог здесь жить при Совдепии, имея образование и работу, на Западе устраивался адекватно, получал нормальное место в жизни. Конечно, надо знать английский язык - без этого невозможно. Даже идеологи, даже большевики. Вот, скажем, советолог Дмитрий Саймс. Сын Дины Каминской, бывший комсомолец из горкома. Сидел здесь с трубкой, уже лысоватый, а в начале 80-х уехал и прекрасную карьеру сделал в Америке. Но я говорю о художниках. Ведь Целков, Зеленин, тот же Воробьев уехали с полной иллюзией по поводу свободы. Приехали и начали ругать коммунистов. А ругать коммунистов запрещено было во Франции. Нельзя было рот раскрыть. На тебя смотрели как на сумасшедшего. Ведь если, по словам Рабина, «ты раскрывал рот, то выглядел полным идиотом». Злопыхателем. Французы очень идеологичны, поэтому традиционно все деятели культуры - коммунисты. Начиная с Пикассо. И их молчание сыграло большую роль в том, что ГБ стало преследовать Солженицына. Сартр прекрасно знал, что лагеря были, но молчал - выгодно было. А когда началось разоблачение, правые использовали эту ситуацию. Но художники не виноваты - не только им это повредило. Когда приезжал Брежнев в Париж, Борису Зайцеву запретили выходить на улицу. Вокруг его дома был кордон полиции. А Зайцеву было восемьдесят лет и он вообще не политик. Ведь что такое эмигрант для какого-нибудь Мистера-Твистера? Ноль. Вот они и погрузились в русскоязычную среду.

У нас, к сожалению, люди всегда верят во власть. Они ее ругают, но ее же и выбирают. Психология русская построена на воровстве или зависти к тому, кто украл. Только один ворует канистру солярки, другой - завод или скважину нефтяную.

Правильно, но виновато двойное сознание интеллигенции. А люди у нас - очень хорошие, талантливые, но наивные и инфантильные, как дети. И у них нет своего мнения. Народ - сам по себе, его приучили врать. Он смотрит, где гниет наверху. А придет завтра Зюганов, интеллигенты станут делать, что ему нужно. Это очень похоже и на западную интеллигенцию. Нам подсовывать начали Адорно какого-то, а свои философы, которые только-только открылись, никого не интересуют. Для меня вообще экономика нынешней России - загадка большая. Набрали американских советников. Экспортную культуру привезли сюда. Продукты закапывали, очереди создавали. Набрали кредитов вместо того, чтобы дороги строить. С одной стороны - дыра, с другой - что-то происходит. Молокозавод вот у нас армяне отстроили. Я в Москве на улицу редко когда выхожу, но вижу: очень много народу на Тверской, в книжном магазине, чего раньше не было. Книги довольно дорогие для России, но их покупают. Снова стали читать классику. Мне кажется, что вообще время в обратную сторону крутится, идет возврат к шестидесятым годам. Может, это и плохо, я не знаю. Всю эту популярную культуру мы должны были пройти, пережить. Сейчас, наверное, наелись. Границы открыты, все насмотрелись и успокоились, появился хороший ракурс на современную жизнь в Москве, никто особенно не стремится уехать, люди даже возвращаются. Хотят жить дома, это нормально. Сейчас и деятели науки возвращаются, живут на два дома. Мой знакомый биолог, пожизненный профессор, получивший французский паспорт, возвращается. Хотя Франция и купила его мозги. Даже евреи на Украину возвращаются. Из Израиля вообще скоро все разбегутся - это ведь искусственное государство. А здесь никакие рецепты не годятся. Это огромная страна, где должны совмещаться либерализм с жестким государственным контролем. Во всем мире национализируют железные дороги, а у нас все раздавать начали. Страха не стало, перестали бояться Бога. Теперь стали церкви восстанавливать, делают из этого идеологию. Но ведь это ужасно.

Скорей смешно смотреть, как Путин с Лужковым в церкви со свечками стоят. Зюганов тот же.

А для меня не смешно, а вполне нормально, хоть я и не церковный человек. Хорошо что туда побежали, а не в другую сторону.

Утром - туда, а вечером - в казино.

Недавно у меня был священник в гостях, и мы с ним спорили об этом. Ведь добро не может быть одно, тогда будет невероятная скука, похожая на гоголевские повести. Ведь не может же быть только черно-белое в мире, существуют разные оттенки. И мы должны приучаться иметь свое мнение по каждому вопросу, а не наклеивать ярлыки. Он университет закончил, музыкальную школу. Но ведь еще есть и культура, личная жизнь, своя история и история города. А когда он восстанавливает церковь, да еще и строит дом, прихожане уже смотрят косо: «Поп построил себе дом». Все знают, сколько дом стоит - а здесь по тыще-полторы рублей получают. Люди в городе потеряли какое-либо доверие к власти - к большевикам, потом к демократии. У них сейчас нет вообще ничего. Огороды свои есть, и то слава Богу. Я вот в прошлом году попал в больницу. Здесь ездят богатые на водных мотоциклах, а я лодку ставил. Волны здоровые, я и ударился понтоном железным. Ухо у меня разбито было, разрезано наполовину. Упал я в воду со всеми этими удочками, все намокло. Поехал в больницу местную, где один хирург и сто человек стоят. У одних рука переломана, у других нога сломана, у третьих еще чего. Я уже хотел в Серпухов ехать, кровь идет, как встретил своего знакомого старого, который работает там до сих пор. Ну они меня два часа зашивали, а люди-то сидели, ждали. Врач копейки получает. Так что со времени попадания в здешнюю больницу Зверева ничего не изменилось. Вот вам и результат всей этой демократии. Это мы ведь в Москве живем, да по Парижам ездим. И деньги я зарабатываю. А может и социальный взрыв быть. Бунта не будет, но вместо либерализма будет кнут.

Болото будет.

Ну, дай Бог. Мы свою жизнь прожили, и неплохо. А мои внуки как будут жить, не знаю. Но вообще у меня идеологии нет - занимаюсь своей приватной деятельностью, ремеслом.

Таруса, сентябрь 2003
Вадим Алексеев