Э.М.Ремарк (простите за объём...потянуло на ностальгию! кому неохота - читать не заставляю!)
Слова, подумал Равик... Сладостные слова. Нежный, обманчивый бальзам. Помоги мне, люби меня, будь со мной, я вернусь - слова, сладостные слова, и только... Как много придумано слов для простого, дикого, жестокого влечения двух человеческих тел друг к другу! И где-то высоко над ним раскинулась огромная радуга фантазии, лжи, чувств и самообмана!.. Вот он стоит в этой ночи расставания, спокойно стоит в темноте, а на него льётся дождь сладостных слов, означающих лишь расставание, расставание, расставание... И если обо всём этом говорить, значит, конец уже наступил. У бога любви весь лоб запятнан кровью. Он не признаёт никаких слов.
ق
- Какая-то часть тебя хочет одиночества. Я всё время словно наталкиваюсь на какую-то преграду.
- Этой преграды нет, Жоан. Есть другое - я старше тебя на 15 лет. Далеко не все люди могут распоряжаться своей жизнью, как домом, который можно всё роскошнее обставлять мебелью воспоминаний. Иной проводит свою жизнь в отелях, во многих отелях. Годы захлопываются за ним, как двери гостиничных номеров. И единственное, что остаётся, - это крупица мужества. Сожалений не остаётся.
ق
Странная ночь, подумал он. Где-то сейчас стреляют, где-то преследуют людей, бросают в тюрьмы, мучают, убивают, где-то растаптывают кусок мирной жизни, а ты сидишь здесь, знаешь обо всём и не в силах что-либо сделать... В ярко освещённых бистро бурлит жизнь, и никому ни до чего нет дела... Люди ложатся спать, а ты сидишь в этой комнате с женщиной, между бледными хризантемами и бутылкой кальвадоса... И встаёт тень любви, дрожащей, чужой, печальной, одинокой, изгнанной из садов беззаботного прошлого... И она, эта любовь, пуглива, дика и тороплива, будто её объявили вне закона.
ق
Всегда одно и то же. Немая власть вещей. Тривиальность и пошлая привычка, а вокруг так и мельтешат и проносятся блуждающие огоньки. Цветущий берег сердца у водоёмов любви... Но кем бы ты ни был - поэтом, полубогом или идиотом, всё равно - каждые несколько часов ты должен спускаться на землю, чтобы помочиться. От этого не уйти. Ирония природы. Романтическая радуга над рефлексами желёз, над пищеварительным урчанием. Органы высшего экстаза заодно организованы для выделения... Какая-то чертовщина!.. Ненавистная привычка раздеваться!.. Даже от неё не уйти! Это понятно только живущим одиноко. Проклятая покорность, разъедающая душу...
ق
Что может дать один человек другому, кроме капли тепла? И что может быть больше этого?
ق
Всё живое движется, а то, что движется, может быть сильным, изящным или смешным, ему не доступно лишь одно - отрешённое величие неподвижного и застывшего. Смерть - в ней было подлинное величие, в неё человек достигал завершённости, да и то на короткое время.
ق
Когда умираешь, становишься каким-то необычайно значительным, а пока жив, никому до тебя нет дела.
ق
Кто бы мог жить, не забывая? Но кто способен забыть всё, о чём не хочется помнить? Шлак воспоминаний, разрывающих сердце. Свободен лишь тот, кто утратил всё, ради чего стоит жить.
ق
От оскорбления можно защищаться, от сострадания - никогда.
ق
Странное дело - нам всегда кажется, что если мы помогли человеку, то можно отойти в сторону; но ведь именно тогда ему и становиться невмоготу.
ق
Жить - значит жить для других. Все мы питаемся друг от друга. Пусть хоть иногда теплится огонёк доброты. Не надо отказываться от неё... Доброта придаёт человеку сил, если ему трудно живётся.
ق
Любую вещь можно куда-нибудь поставить. Места на земле хватает для всего. Только не для человека.
ق
Когда у человека уже нет ничего святого, всё вновь становится для него гораздо более человечным образом святым. Он начинает чтить даже ту искорку жизни, какая теплится даже в червяке, заставляя его время от времени выползать на свет.
ق
Раскаяние - самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить. Иначе все мы были бы святыми. Жизнь не имела ввиду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в музее.
ق
Человек велик в своих замыслах, но немощен в их осуществлении. В этом и его беда, и его обаяние.
ق
Только мечта помогает нам примириться с действительностью.
ق
Жизнь слишком серьёзная вещь, чтобы кончиться прежде, чем мы перестанем дышать.
ق
Дёшево только то, что носишь без уверенности в себе.
ق
Любовь... И здесь любовь. Вечное чудо. Она не только озаряет радугой мечты серое небо повседневности, она может окружить романтическим ореолом и кучку дерьма... Чудо и чудовищная насмешка.
ق
Всё это соблазнительно. Покой, камин, книги, тишина... Прежде в этом видели одно мещанство. Теперь это мечты о потерянном рае.
ق
Если хочешь что-либо сделать, никогда не спрашивай о последствиях, иначе так ничего и не сделаешь.
ق
Как она обращается с этим словом. Сосем не думая, как с пустым сосудом. Наполняет его чем угодно, а потом называет любовью. Чем только не наполняли этот сосуд! Страхом одиночества, предвкушением второго «я», чрезмерным чувством собственного достоинства! Зыбкое отражение действительности в зеркале фантазии! Но кому удалось постичь самую суть? Зачем я сижу здесь зимней ночью, в антракте между двумя войнами, и сыплю прописными истинами, точно школьный наставник? Зачем сопротивляюсь вместо того, чтобы очертя голову ринуться в омут, пусть ни во что не веря?
ق
Факты бытия просты и тривиальны. Лишь наша фантазия способна их оживить. Она превращает факты, эти шесты для сушки белья, во флагштоки, на которых развеваются знамёна наших грёз.
ق
Мы слишком много времени торчим в комнатах. Слишком много думаем в четырёх стенах. Слишком много живём и отчаиваемся взаперти. Мы и спим слишком много в комнатах. Превращаемся в мебель. Каменные громады домов переломили нам спинной хребет. Чем мы стали? Ходячей мебелью - диванами, туалетными столиками, сейфами, арендными договорами, получателями жалованья, кухонными горшками и ватерклозетами. Мы стали ходячими рупорами идей, военными заводами, приютами для слепых и сумасшедшими домами.
ق
Мы живём в век консервов. Нам больше не нужно думать. Всё за нас заранее продумано, разжёвано и даже пережито. Консервы! Остается только открывать банки. Доставка на дом три раза в день. Ничего не надо сеять, выращивать, кипятить на огне раздумий, сомнений и тоски. Нелегко мы живём, Борис. Разве что дёшево.
Только мелочи объясняют всё, значительные поступки не объясняют ничего. В них слишком много от мелодрамы, от искушения солгать.
ق
Жоан... не думай ни о чём и ни о чём не спрашивай. Видишь огни фонарей и тысячи пёстрых вывесок? Мы живём в умирающее время, а этот город всё ещё сотрясает жизнь. Мы оторваны от всего, у нас остались одни только сердца. Я был где-то на луне и теперь вернулся. И ты здесь, и ты - жизнь! Ни о чём не спрашивай. В твоих волосах больше тайны, чем в тысяче вопросов! Впереди ночь, несколько часов, целая вечность, пока за окном не загремит утро. Люди любят друг друга, и в этом - всё! Это и самое невероятное и самое простое на свете! Я это почувствовал сегодня... Ночь растаяла, преобразилась в цветущий куст, и ветер доносит аромат земляники... Без любви человек не более чем мертвец в отпуске, несколько дат, ничего не говорящее имя. Но зачем же тогда жить? С таким же успехом можно и умереть...
ق
Любовь - не зеркальный пруд, в который можно вечно глядеться. У неё есть приливы и отливы. И обломки кораблей, потерпевших крушение, и затонувшие города, и осьминоги, и бури, и ящики с золотом, и жемчужины... Но жемчужины - те лежат совсем глубоко.
ق
Нет. Мы не умираем..Умирает время. Проклятое время. Оно умирает непрерывно. А мы живём. Мы неизменно живём. Когда ты просыпаешься - на дворе весна, когда засыпаешь - осень, а между ними тысячу раз мелькают зима и лето, и если мы любим друг друга, мы вечны и бессмертны, как биение сердца, или ветер, или дождь...
ق
Всегда найдётся ширма, за которую можно спрятаться; у каждого начальника есть свой начальник; предписания, указания, распоряжения, приказы и, наконец, многоголовая гидра: Мораль - Необходимость - Суровая действительность - Ответственность или как там её ещё называют...
Всегда найдётся ширма, за которую можно спрятаться, чтобы обойти самые простые законы человечности!
ق
Конечно, со стороны очень легко укоризненно покачивать головой и призывать к благоразумию. Будь оно трижды проклято, это благоразумие! Жизнь есть жизнь, она не стоит ничего и стоит бесконечно много. От неё можно отказаться - это нехитро. Но разве одновременно не отказываешься и от мести, от всего, что ежедневно, ежечасно высмеивается, оплёвывается, над, чем глумятся, что зовётся верой в человечность и в человечество? Эта вера живёт вопреки всему. Хоть она и пуста, твоя жизнь, но её не выбросишь, как стрелянную гильзу! Она ещё сгодится для борьбы, когда настанет час, она ещё понадобится! Не ради себя самого и даже не во имя мести - как бы слепо ты ни жаждал её - не из эгоизма и даже не из альтруизма - так или иначе, но всё равно надо вытаскивать этот мир из грязи и крови, и пусть ты вытащишь хоть на вершок - всё равно важно, что ты непрестанно боролся, просто боролся. И пока ты дышишь, не упускай случая возобновить борьбу. Но ожидание разъедает душу. Быть может, оно вообще безнадёжно. К тому же, в глубине души живёт страх, что, когда пробьёт час, ты окажешься разбитым, подточенным, истомлённым этим нескончаемым ожиданием, слишком выдохшимся и не сможешь встать в строй и зашагать в шеренге с другими! Не потому ли ты пытался вытоптать в своей памяти всё, что гложет нервы, безжалостно вытравить всё это сарказмом, иронией и даже какой-то особой сентиментальностью, бежать, укрыться в другом человеке, в чужом «я»? И всё же снова и снова тобой овладевает бессилие, отдавая тебя на милость сна и призраков прошлого.
ق
Не стоит делать людям добра, это всегда выходит боком. Очевидно, я должен был смотреть, как женщина истекает кровью. Мы живём в железный век, Вебер...
ق
Время, ставшее прошлым, утрачивает в сознании людей всякую реальность. Оно утешает, пугает и внушает безразличие.
ق
Она избрала единственно верный путь. Никаких объяснений. Они слишком отдают пошлостью. Любовь не терпит объяснений, ей нужны поступки.
ق
Тёмный мирок любви, власть воображения! Как быстро сюда можно внести свои поправки! И люди это делают. Неизменно делают сами. Старательнейшим образом они разрушают свои же мечты. Да и могут ли они иначе? Действительно, в чём их вина? Они кажутся себе красивыми, потерянными, гонимыми... Где-то глубоко под землёй находится гигантский магнит - а на поверхности пёстрые фигурки, полагающие, что они наделены собственной волей, собственной судьбой... могут ли они иначе?
ق
Женщин следует либо боготворить, либо оставлять. Другого быть не может. Боготворить или оставлять, подумал он. Громкие слова. У кого хватило бы на это сил? Да и кто захотел бы это сделать?
ق
Все несчастья начались оттого, что мы обрели способность мыслить. Если бы мы ограничились блаженством похоти и обжорства, то ничего не случилось бы. Кто-то экспериментирует над нами, но, по-видимому, окончательных результатов ещё не добился. Не надо жаловаться. У подопытных животных тоже должна быть профессиональная гордость.
ق
Ужас всей нашей жизни в том, что мы никогда не чувствуем последствий наших поступков.
ق
Всё это уже случалось много раз. Ложь, вероломство, убийства, Варфоломеевские ночи, коррупция, порождённая жаждой власти, нескончаемые войны... История человечества была написана слезами и кровью, и среди тысячи обагренных кровью памятников сильным мира сего лишь изредка встречался один, освещённый серебристым светом добра. Демагоги, обманщики, отцеубийцы и братоубийцы, упоённые властью, фанатики и пророки, мечом насаждавшие любовь к ближнему своему, - во все времена одно и то же, во все времена терпеливые народы натравливались друг на друга и бессмысленно творили убийства... Во имя императора, во имя веры, во имя коронованных безумцев... Этому не было конца...
ق
Лицо! Лицо! Разве спрашиваешь, дёшево оно или бесценно? Неповторимо или тысячу раз повторено? Обо всём этом можно спрашивать, пока ты ещё не попался, но уж если попался, ничто тебе больше не поможет. Тебя держит сама любовь, а не человек, случайно носящий её имя. Ты ослеплён игрой воображения, разве можешь ты судить или спрашивать? Любовь не знает ни меры, ни цены.
ق
Посмотри на это лето, лето 1939 года. Оно пахнет порохом. Розы - это снег, который будущей зимой покроет братские могилы. А между тем Париж веселится! Да здравствует век невмешательства! Век окаменевших человеческих душ! В эту ночь многие будут убиты. Каждую ночь убивают многих. Пылают города, где-то за колючей проволокой стонут евреи, чехи гибнут в лесах, горят китайцы, облитые японским бензином, над концентрационными лагерями свистит бич смерти. Так неужели я стану по-бабьи проливать слёзы, когда надо уничтожить убийцу? Мы настигнем и убьём его, как не раз против своей воли убивали совершенно невинных людей только потому, что они носили иную, чем мы, военную форму.
ق
Раньше человек был более уверен в себе, он имел какую-то почву под ногами, он во что-то верил, чего-то добивался. И если на него обрушивалась любовь, это помогало ему выстоять. Сегодня же у нас нет ничего, кроме отчаяния, жалких остатков мужества и ощущения внутренней и внешней отчуждённости. Если сегодня любовь вторгается в жизнь человека, она пожирает его, как пламя сухую солому. Нет ничего, кроме неё, и она становится необычайно значительной, необузданной, разрушительной, испепеляющей. Не думай слишком много об этом. Нам теперь не до размышлений, они только подрывают силы.
ق
Я! Что ты знаешь обо мне? Что знаешь ты о человеке, в чью жизнь, и без того шаткую, врывается любовь? Что в сравнении с этим твоё дешёвое упоение? Когда после непрерывного падения человек внезапно остановился и почувствовал почву под ногами, когда бесконечное «почему» превращается наконец в определённое «ты», когда в пустыне молчания , подобно миражу, возникает чувство, когда вопреки твоей воле и шутовской издёвке над самим собой игра крови воплощается в чудесный пейзаж и все твои мечты, все грёзы кажутся рядом с ним бледными и мещански ничтожными... Пейзаж из серебра, светлый город из перламутра и розового кварца, сверкающий изнутри, словно согретый жаром крови... Что знаешь ты обо всём этом? Ты думаешь, об этом сразу же можно рассказать тебе кажется, что какой-нибудь прыткий пустомеля может сразу втиснуть это в чёртовы штампы слов или чувств? Что знаешь ты о том, как раскрываются могилы и тебя охватывает страх перед множеством безликих ночей прошлого?.. Могилы раскрываются, но в них уже не белеют скелеты, в них одна лишь земля. Земля, плодоносные ростки, первая зелень, что ты знаешь об этом? Тебе нужно опьянение, победа над чужим «я», которое хотело бы раствориться в тебе, но никогда не раствориться, ты любишь буйную игру крови, но твоё сердце остаётся пустым, ибо человек способен сохранить лишь то, что растёт в нём самом. А на ураганном ветру мало сто может произрастать... В пустой ночи одиночества - вот тогда в человеке может вырасти что-то своё, если только он не впал в отчаяние...
Что ты знаешь обо всём этом?..
ق
Кто слишком часто оглядывается, может просто споткнуться и упасть.
ق
Любовь не пятнают дружбой. Конец есть конец.
ق
Ни один человек не может стать более чужим, чем тот, кого ты в прошлом любил.
ق
Франция, подумал он. Пять лет беспокойной жизни. Три месяца тюрьмы, нелегальное проживание, четыре высылки и столько же возвращений. Пять лет жизни. Он не так уж плохо прожил их.
ق