Э.М.Ремарк
"Искра жизни"
Наверное, именно так всё должно начинаться. С самого начала. Не с озлобления, воспоминаний и ненависти. С самого простого. С ощущения жизни.
Что остаётся у людей, захлёбывающихся в огненном водовороте войны? Что остаётся у людей, у которых отняли надежду, любовь - и, по сути, даже саму жизнь? Что остаётся у людей, у которых не осталось просто ничего? Всего-то - ИСКРА ЖИЗНИ. Слабая, но негасимая искра жизни, что даёт людям силы улыбаться на пороге смерти. Искра света - в кромешной тьме..
И тогда он возненавидел этот город. Время шло, но там ничего не менялось, несмотря на всё происходящее здесь наверху. Изо дня в день поднимался дымок из кухонных печей, обладателей которых нисколько не интересовал дым печей крематориев. На спортивных площадках и в парках города царило радостное возбуждение, в то время как сотни загнанных до смерти людей испускали последний вздох на лагерной «танцплощадке». Толпы радостных в предчувствии людей каждое лето отправлялись из города в леса, в то время как колонны заключённых тащили на себе из каменоломни тела умерших и убитых. Он ненавидел этот город, ибо считал, что он и другие узники навсегда забыты им.
Наконец, стала угасать и эта ненависть. Борьба за корку хлеба заслонила всё остальное, в том числе и осознание того, что ненависть и воспоминания в той же мере, что и боль, способны разрушить надломленное «я». Пятьсот девятый научился замыкаться в себе, забываться и ни о чём больше не думать, кроме как о ежечасном голодном существовании. Равнодушный неизменный образ города обернулся лишь мрачным символом неизменности и его собственной судьбы..
Теперь этот город горел. Он чувствовал, как у него дрожали руки. Он пытался подавить это ощущение, но не мог. Оно даже усилилось. Вдруг всё в нём стало аморфным и бессвязным. От боли раскалывалась голова. Казалось, что она полая и что кто-то изо всех сил колотит по ней изнутри.
Слишком поздно. Он уже сделал это. Казалось, небо всё снижается, становится всё темнее, прокопчённое, прямо как огромная крышка, под которой спрессованы разные угрозы. 509-й тяжело вздохнул. Ему хотелось уползти прочь, сунуть голову куда-нибудь в угол и закопаться глубже в землю, спасти, вырвать своё сердце и спрятать подальше ото всех, чтобы оно не перестало биться...
«Ну, а что потом? - подумал 509-й. - Что ещё в этом зове, кроме примитивного желания сохранить себе жизнь? Месть? Только местью мало чего достигнешь. Месть - это элемент другой, более мрачной материи, подлежащей устранению. Но что потом? Он почувствовал несколько тёплых капель дождя на лице, казалось, это слёзы из ниоткуда. Кто ещё способен плакать слезами? Ведь за многие годы они были выжжены и иссушены. Иногда глухая боль, убывание чего-то, что раньше казалось уже почти невозможным, - только это позволяло считать, что для потерь всё ещё оставался маленький резерв.
Ложно то, что не воспринято внутренне.
Где-то сырой холодный ветер разносил дым от праха Флормана, чьё имя он теперь носит. От него осталось лишь несколько обгоревших костей, которые на мельнице превратятся в костяную муку. Но имя, нечто самое аморфное и малозначительное, осталось и превратилось в щит для другой жизни, бросившей вызов погибели.
Давайте поедать надежду, если больше нет ничего другого! Давайте все надежды, которые только есть! Давайте поедать артиллерийский огонь! Нам надо выстоять. Мы выстоим.
Только бы быстрее наступила ночь. В темноте легче спрятаться. Кто знает, что ещё будет? В сутках много часов, а для смерти требуются всего секунды. Много смертей, наверное, скрыто в сверкающих часах, посланных с горизонта безжалостным солнцем.
Лучше умереть, когда ещё хочешь жить, чем когда и впрямь хочешь смерти.
Многое сложилось по-другому. Перспективы на освобождение казались просто немыслимыми, поэтому большинство просто не задумывалось об этом. Теперь же эта перспектива неожиданно стала явью, а за ней вдруг не оказалось земного рая с чудесами, обретением, воссоединением и волшебным смещением минувших лет в то время, когда не было нужды. Эта перспектива стала явью, однако за ней тянулся шлейф одиночества, печальных воспоминаний и потерянности, а впереди - пустыня и зыбкая надежда. Они спускались с горы. И названия нескольких мест, нескольких человек, нескольких других лагерей, а также иллюзорное «может быть» были всем тем, с чем связывали они свои надежды, они надеялись разыскать одного, а может быть двух, но чтобы всех - на это не смел рассчитывать никто.Что остаётся у людей, захлёбывающихся в огненном водовороте войны? Что остаётся у людей, у которых отняли надежду, любовь - и, по сути, даже саму жизнь? Что остаётся у людей, у которых не осталось просто ничего? Всего-то - ИСКРА ЖИЗНИ. Слабая, но негасимая искра жизни, что даёт людям силы улыбаться на пороге смерти. Искра света - в кромешной тьме...