Отчет за февраль 2
12. «Машалава» в постановке Владимира Киммельмана в филиале театра Пушкина. Пишут, что Киммельман еще студент режиссерского факультета Щуки, а спектакль - перенесенный из школы-студии МХАТ диплом студентов Писарева. Пьеса Марии Конторович, вроде бы имела успех на Любимовке (там она называлась «Пол это лава, а Маша - шалава»), но я ее не читала и по спектаклю не могу понять, в чем ее обаяние. Ребята молодые, на них смотреть всегда приятно, играют эксцентрично, но в чем бишь суть этого полуторачасового энергичного произведения, я так и не узнала. В сюжете девчонка (и две ее подруги), жизнь которой крутится между парнями, которых она часто меняет, и алкоголем. Причем, с одной стороны дело выглядит так, что тут правит женщина, она решает, с другой - ясно, что мир ее строится традиционно в зависимости от мужчины. Все время упоминается, что ей то 19, то 22-23. А еще постоянно поминаются места Екаба - плотинка, Высоцкий и др., тоже не вполне понятно зачем. В описании пишут фразу «Спектакль о том, что делать, если тебе 23, а ты все еще не знаешь, кем станешь, когда вырастешь». Но на мой взгляд в этом спектакле вопрос о том, кем ты станешь, вообще не стоит и никого не интересует, как, в сущности, и какие-либо другие вопросы, кроме сиюминутных. Само по себе это тоже норм, если складывается в какое-то высказывание, но тут я только с грустью вспоминаю «Жизнь удалась» в постановке Миши Угарова и Гацалова. Какой был хороший и осмысленный спектакль.
13 февраля. «Волки и овцы» Игоря Яцко в театре Моссовета. Не то, чтобы я ждала от Яцко чего-то авангардного, но все же удивительно, что вот он приходит от Васильева в театр Моссовета и у него тут же получается калашников, вернее традиционнейший Хомский. Ну и художник Рыбасова - давно не видела, а все то же, что видела в 80-х. К тому же в духе театра старых времен: все герои гораздо старше того, что написано, некоторые хоть выглядят неплохо, а у других и этого нет, прямо дом ветеранов сцены. Видимо, опираются на то, что у Островского все время: Мы люди немолодые, в ваши лета, папашка. Главная фишка спектакля - романсы, которые тут поют по всякому поводу все подряд - Мурзавецкий, Лыняев, Беркутов и дамы подпевают, есть даже живой оркестрик. Ну и, конечно, Талызина, которая играет Мурзавецкую. Ей 87 лет, а она в полном порядке, только с ногами плохо, так что ее возят на коляске и встает она только пару раз. Но и не вставая, хороша, не как-то особенно, но реакции точные, смотреть приятно. И хороший бенефисный момент, когда Мурзавецкий с гитарой говорит: а как она раньше пела! И поет с ней хором, а потом на экране появляется молодая Талызина и поет, а дальше совсем ее юные фотографии - публика в экстазе. Из актеров лучшая пара - женщина-торт Купавина (Марина Кондратьева) и Беркутов - Александр Яцко, ничего особенного, суховато, но без кривлянья прочих. Публика в Моссовете очень благодарная, все время смеется, кажется, что слышит этот текст впервые. Ну и финальное общее пение «Все что было, все что ныло» - это ликование зала, кажется, все сейчас в пляс пустятся.
15 февраля. В новосибирском «Красном факеле» - «Дикая утка» Кулябина, опять с его постоянной командой - художником Головко и драматургом Олей Федяниной, очень люблю, как она работает с текстом, придумывая ему новые, современные резоны. Впрочем, не знаю, что тут идет от нее, а что от Тимофея. Хороший спектакль получился, по-современному тревожащий, прямо хочется думать не о том, что на сцене, а о том, что за ней, о чем речь. Текст стал гораздо компактнее (в одном действии, вместо 5 ибсеновских), идет меньше двух часов и акценты совершенно другие, да и характеры другие, в этом смысле ужасно интересно, что театру сегодня кажется важным и актуальным. У Ибсена мне казался главным героем младший Верле, непримиримый максималист и правдолюб, боец, склонный обольщаться, почти романтический герой, из тех, кто правдой своей ломает все вокруг - вариация доктора Львова и Альцеста. И вторым номером - его друг Экдал, велеречивый, склонный к позе, эгоцентричный, бессмысленный и пустой. Ну и вся история вокруг них, какие бы драмы тут ни возникали, была про два характера, даже в большей мере про первый, слепоту, цену правды и пр., а про Экдала и говорить нечего. Тут совсем другой поворот. Тут Томас (бывший Грегерс) и Мартин (так зовут бывшего Экдала) - нормальные люди, без какой-то особенно распухшей черты характера. Ну да, Томас, травмирован в детстве властным отцом, которого боялся, а теперь сумел это преодолеть и не желает от него зависеть - мне кажется, это не то, чтобы редкая история (Томаса играет прекрасный Павел Поляков - закрытый, смурной, без какой-либо экзальтации, и почти без своей обаятельной улыбки). И то, что он хочет открыть глаза другу - не про то, что Гина была любовницей его отца (тут, кстати, подчеркивается сюжет про харрасмент, и то, что она была совсем девочкой - 17 лет) , сегодня в этом ничего нет, а про то, что Мартин, не зная того, живет у его отца на содержании, это важнее. Кстати, и ибсеновская тема, что Гина - простоватая женщина, не ровня мужу - ушла, это сейчас не важно, поэтому не возникает мысли, что старший Верле буквально «подложил» ее под Мартина, они на самом деле хорошая пара (Гину играет Ирина Кривонос, я любила ее в «Трех сестрах»). Ушла и тема ужасной, стыдной бедности, у них хороший просторный дом. А Мартин, которого играет довольно новый в театре (я его не видела) Денис Казанцев - спокойный, немного застенчивый, но нормальный, не сломленный историей с отсидевшим в тюрьме отцом, а скорее из-за этого эскапистски ушедший в семью, счастливый своим домом, любимой женой и дочерью, вокруг которой выстроена его жизнь. Вот тут, конечно, главный пойнт спектакля: девочка - аутистка, ее играет Луиза Русанова с погруженностью в себя, нервными движениями руками, попыткой все время уйти, выскользнуть, не смотреть в глаза. Я даже немного вздрагивала, когда видела, что ей устраивают шумный день рожденья с поздравлениями и криками, казалось, что она должна убежать, и сомневалась: а может ли такого рода аутичный ребенок пойти на суицид, даже после слов «я всегда тебя обманывал, я не твой папа»? Мартин, который весь был сосредоточен на девочке, верил в ее талант, снимал про нее фильм, конечно, был убит тем, что она не его дочь, и тут понятно, что никакого слабовольного возвращения к тому, что было, не может быть, жизнь его окончательно сломана. Так он стал главным героем. В общем, хочется думать об этих людях и их истории. Старшего Верле, кстати, прекрасно, с тонкостями, играет Андрей Черных (любила его особенно в «Детях солнца») - и ему, даже в его цинизме, тоже по-своему сочувствуешь.
Тимофей, который со своими всегда долго готовит спектакль, нагружает актеров домашним заданием, так, что они подробно выстраивают истории жизни своих героев (мне это ужасно нравилось в «Детях солнца», где эти истории специально публиковали в буклете), в этот раз, как рассказывают, репетировал в специально снятом лофте, где на два месяца устроили дом Мартина и там весь спектакль сняли. А теперь играют на пустой сцене, где нет декораций, а только мебель, зато на экране над головой идет все то же самое, но только как бы в реальном пространстве и мы видим его немного с другого ракурса. Это интересное ощущение, когда ты одно событие видишь сразу с нескольких точек, одновременно на общем и крупном плане, но чуть-чуть не совпадающее, а не так, как при одновременной трансляции на экран.
Когда смотрела, думала еще, что в современном повороте то, что у Ибсена шло подспудно, вторым планом и требовало размышлений, оказывается открыто и прямо высказано, наверное, это свойство сегодняшнего дня.
16 февраля. «Урожай» Пряжко на Таганке, поставила Марфа Горвиц. Отличная пьеса у Пряжко, как всегда видящего абсурдное в обыденном, и отличный спектакль у Марфы получился, по-моему, совсем новый для нее. Тут вся эта дурацкая история со сбором яблок четырьмя туповатыми молодыми ребятами, сбором, который все время буксует из-за каких-то дурацких мелочей, раскручивается медленно, но совершенно катастрофически, к концу превращаясь практически в апокалипис. И ажурно-условная крона яблони в центре сцены, придуманная Николаем Симоновым, подсвеченная красным, превращается чуть ли не в ядерный гриб, а яма под ней - в воронку от бомбы. И когда они в финале вылезают из этой ямы, то и задник превращается в страшный вид города с дымящими трубами и летящим черным пеплом. Недаром на поклонах эта четверка принимает позы, будто с плаката фильма о спасителях цивилизации. Симпатичные актеры хорошо, со звериной серьезностью, обращаются с речью Пряжко, кружащей между казенными оборотами и матерком, но самая чудесная из них - моя любимая Инна Сухорецкая, с манерностью и кокетством образцовой дуры. Зал был свой и хохотал, не переставая.
17 февраля. В ТЮЗе «Семья Грей» по рассказу Шервуда Андерсона «Братья и смерть», поставил Андрей Гончаров, молодой питерский режиссер с курса Фильштинского, он сейчас довольно много ставит. Играют на сцене «Игры во флигеле», в первый раз на ней была - очаровательное место сбоку от театра, маленькое, как квартира, несколько комнаток со старой мебелью, в двух - буфет со столиками, в двух других - просто отдыхают, там старые часы, кресла и шкаф с книгами. А сама сцена - как белая комната была наверху в ТЮЗе, где «К.И.» играли, тоже совсем маленькая. Сам спектакль мне не очень показался, такой классический суховатый американский текст: протестантская семья с жестким, хоть и любящим отцом, «любящим землю» и добившимся достатка своими руками, и его дети, у одного из которых порок сердца. Актеры без конца суетятся: что-то приносят - уносят, раскладывают, убирают, зачем - неясно, будто режиссер в них не верит и хочет их чем-нибудь занять, крошечная сцена забита ненужным барахлом. Понравился один актер, который играл главного героя, отца - Андрей Максимов. И особенно в начале: спектакль почему-то начался с лекции о пороке сердца, которую для публики, как для студентов, очень живо, свободно и весело болтая с ними, он читал, будто врач. А потом он переодевался и становился отцом, так начинался собственно рассказ, - был очень сдержанным, существовал совсем в другом ритме и манере. Запомню.
18 февраля. В Центре театра и кино п/р Н. Михалкова (это вроде бы бывший театр киноактера) - Сцены из деревенской жизни в постановке неизвестной мне Марии Апексимова (Шмаевич). Актеры, вроде бы недавние выпускники академии кинематографического и театрального искусства Михалкова. Шмаевич взяла пьесу, написанную Анатолием Васильевым по «Дяде Ване» - только дуэты в той или иной степени о любви, 10 эпизодов и никаких разговоров об имении. Ну и, как я понимаю, Васильев подарил режиссерке несколько сценических приемов вроде всякого рода телег и пр., на которых выезжают герои. Вероятно, все эти подарки и обольстили тех, кто рассказывал, что это хороший спектакль, на деле это можно принять, как студенческий, но как профессиональный - трудно. Идет это дело почти 3 часа без антракта (видимо, чтобы не сбежали), на сцене актеры и актрисы без конца заливаются смехом, визжат, бегают в догонялки, как пятилетки, кокетничают напропалую, шлепают друг друга и вообще все время изображают милоту влюбленности, совершенно одинаково что женщины, что мужчины, все время в какой-то суете физических действий, ни на секунду не останавливаясь, чтобы просто подумать, о чем они говорят. В это время на задник проецируются фотопейзажи, среди которых вдруг проявляются и исчезают разного рода старые фотографии, неясно к чему и о чем говорящие. Играют все это в новом здании Учебного театра Гитиса в Новых Черемушках. Черемушки, кстати, - моя малая родина, я там первые 30 лет жизни прожила, но, выйдя из метро, не могла узнать место, так там все застроили высотками и торговыми центрами. Эх.
20 февраля. В ЦИМе «Русская смерть» Волкострелова - первый его спектакль, как руководителя. Невероятно придуманное пространство опять Ксюшей Перетрухиной (на сайте написано, что еще художник - композитор Власик, уж не знаю, каким образом): входишь в зал, тебе дают номерок места и нужно посмотреть схему, чтобы узнать, где оно. А зал построен как кладбище с участками. Шесть участков: посреди площадочки со столами и диванами, огороженные настоящими могильными металлическими оградами с завитушками. А вокруг квадратом кресла зрителей. Каждая маленькая сцена-могила имеет хозяина-актера, который там сидит, оттуда говорит, поет и иногда ходит по дорожкам между «могилами» и заходит в гости к другим, а на столе лежат его вещи. Над столами висят светильники, в общем, это все воспринимается, как очень красивое, просторное, полное воздуха пространства, хотя мне из моего угла видно было не очень много, даже хозяйку моей «могилы» - она сидела на диване ко мне спиной. Перед входом в зал каждого спрашивали его возраст и в начале спектакля нам объявили, что средний возраст зрителей - 35 лет, а средняя продолжительность жизни в России - 71 год. Сам спектакль строился эпизодами, перед каждым из которых объявляли номер, начиная с 35 и заканчивая 71, то есть длина спектакля была «средним сроком дожития» с числом эпизодов по числу оставшихся лет и значит длина его зависела от возраста аудитории - Дима любит игры с числами. И еще было очень красиво в начале, когда все немного сидели в полной темноте и оказалось, что в потолке ЦИМа - окно, можно прямо на небо смотреть. А потом оно со скрежетом закрывалось. Текст спектакля строился из фрагментов всяких классических произведений про смерть (это была фонограмма или просто я не видела, кто это говорил), совсем небольшого числа каких-то рассказов (вроде того, что в Англии из праха делают пластинки, на них можно записать что угодно, вот эта моя и сейчас мы ее послушаем) и вопросов, связанных со смертью, которые, как я поняла, были сформулированы участниками спектакля во время репетиций. И, честно сказать, это было для меня самое разочаровывающее. Я очень ждала, чтобы хоть один вопрос совпал с теми вопросами о смерти, которые есть у меня, ожиданиями, страхами, предчувствиями, их же полно. И я, понятное дело, об этом думаю. Но нет, ни одного вопроса, где было бы что-то для меня важное. Про внезапную смерть, про смерть вдали от дома, про смерть сознания до смерти тела и про умирающее тело при ясном сознании, про боль и стыд смерти, страх стать обузой перед смертью, про страх проснуться в гробу или в пламени крематория. И погребение - я про это много думаю, боюсь кремации, как и гроба, но хочу, чтобы был прах, который можно развеять или закопать под кустом, а еще хочу могилу на природе, пусть даже пустую, но мою, где можно посидеть на лавочке. Видимо, все это никому не интересно, задают вопросы типа: может ли быть в смерти что-то приятное? Длилось все это часа полтора, а потом актеры по очереди уходили, говоря, что, когда кончится спектакль, мы можем зайти к ним «на могилку» (только босиком) и рассмотреть их вещи. Самые крутые были у Инны Сухорецкой - горы старых фотографий и писем, кажется, настоящих, но я не рискнула посмотреть. А у Усердина - проигрыватель со «смертной» пластинкой и большой декоративный цветок.
22 - «Очень-очень-очень тёмная материя» в МХТ с подзаголовком (или определением жанра) «нереальный замес», что бы это ни значило. Поставил ее на Новой сцене ученик Женовача (пишут, что пятикурсник) Евгений Закиров, это пьеса МакДонаха, которую Закиров сам перевел, но текст такой, что кажется, что переписал, не может же быть все так плохо склеено у отличного драматурга. Всячески позиционируется (и на сцене, и в описании на сайте), что это отрефлексированный треш, но ничего, что мы любим в треше - остроты, дикого юмора, китча и пр, пропущенного через понимание, которое складывалось бы во что-то осмысленное - не видно. Все ужасно орут, несмотря на маленькую сцену, и бессмысленно носятся туда-сюда. Правда в углу зала сидели, видимо, однокурсники и, поддерживая друзей, хохотали, но на мой взгляд, выглядело все это не смешно, а скорее скучно и неприятно. Сама история, конечно, на грани фола, но это все возможно для МакДонаха: что Андерсену писала грустные сказки пигмейка, которую он держал в ящике и отпилил ей ногу. А ее сестра на тех же условиях жила у Диккенса. Но то, как это выглядит, вызывает тоску. А в конце играющий Андерсена Кузьма Котрелев вдруг выходит на авансцену милым мальчиком со слезами на глазах и говорит, что, мол, какой ужас, что в Конго миллионы людей пострадали от колониальной политики Леопольда, а теперь по всей стране по-прежнему стоят ему неосужденные памятники. Довольно неожиданная претензия для России, уставленной лениными и овеянной сталиными, но понять это можно, и даже считать эвфемизмом. А в Бельгии сегодня, сколько мне известно, про колониализм много сказано и с Леопольдом разбираются очень жестко, не сравнить с нами.
23. В театре на Малой Бронной «Оля+Сережа» Евгении Громовой. Не уверена, что когда-то видела ее спектакли, она уже давняя выпускница Женовача. Этот спектакля - инсценировка, которую сделала она же по «Другой жизни» Трифонова. Спектакль на двоих - для Ольги Лапшиной и Ивана Шабалтаса. История о том, как после смерти мужа жена вспоминает их жизнь. Я, честно говоря, «Другую жизнь» совсем не помню, но вообще Трифонова всегда любила и никогда не было у меня такого ощущения, что у него полно пустой и многозначительной болтовни. А тут это ощущение есть. Причем, актеры-то не последние, Лапшина и вообще супер, да и Шабалтас, по-моему, с годами даже лучше стал, но все уходит в разговоры, в объяснение себя, своих мыслей и переживаний, там, где все это нужно играть, а не рассказывать. У Оли есть буквально пара минут, где про ревность, когда понимаешь, какая она актриса.
Играют на большой сцене дворца на Яузе, где сидят и зрители, художница Ольга Богатищева поставила посреди площадки стол и выстроила стену кухни. И на нее проецируются старые фотографии с названиями эпизодов. Было это 23 февраля, актеров задарили какими-то пакетиками (сейчас все больше таких даров вместо цветов), Шабалтасу даже преподнесли трехлитровую банку с чем-то красным. Мне показалось, что с маринованными перцами, а кто-то сказал, что это раки. И он сразу поздравил всех мужиков с праздником. Эх.