... утром - в течении получаса - когда невозможно читать из-за трансляции через громкоговорители школьной линейки перед началом занятий - я изучаю карту Александрии - квартал за кварталом просеиваю названия улиц - обнаруживаю улицу Наби Даниэль, где снимал квартиру "автор" Жюстин - здесь же - на углу с Рю Фуад - я пока не смог вычислить каким образом ее переименовали - находилась парикмахерская Мнемджняна - главного владельца сведений о жителях города - ... по Наби Даниэль я шагаю в поисках бывшей рю Лепсиус, где, начиная с 1907 г. и до конца жищни - в течение 25-ти лет - жил Кавафис (Даррелл на рю Лепсиус "поселил" Балтазара, который часто почти сливается с самим поэтом; здесь же - на рю Лепсиус - в маленькой комнатке Жакоб Арноти - автор Moeurs - встречается с Жюстин) - теперь эта улица - полузаброшенная - фактически - небольшой переулок - носит имя поэта - в его квартире устроен музей - я поднимаюсь по лестнице на второй (третий, считая бельэтаж) этаж - стучу в дверь с табличкой - открывает пожилой египтянин - подтянутый, мускулистый, его лысый череп кажется еще одним мускулом - бицепцом - в его руке сигарета - он делает жест, приглашающий входить - просит купить билет - are you the Greek? - интересуется - удивляется, когда я отвечаю No - взяв деньги, выдав билет тут же исчезает, оставляя меня в одиночестве бродить по комнатам, в которых жил Кавафис - в комнатах высокие - как везде в старой Александрии - окна - 3-4-х метровые - узкие - с узкими перегородками в рамах - через окна в комнаты ложится солнечный свет - тени от перегородок похожи на строки - неожиданно, в одной из комнат я сталкиваюсь с семьей - молодые мужчина и женщина, взрослая старшая дочь - она тщательно фотографирует интерьеры - младшая - в своих ранних teen - из оставленной записи в книге отзывов я узнаю, что все они - греки - ... видимо, они почти сразу же уходят - больше я с ними не сталкиваюсь - ... окна квартиры Кавафиса выходят на заброшенные дома, заброшенную улицу - сильно накурено - возможно, с помощью табака смотритель борется с александрийскими джинами, не могущими не завладеть не востребованным жилищем - высокие потолки, переход между стеной и потолком скруглен - взгляду негде остановиться - перехода от плоскости потолка к плоскости стены как будто не существует - лежа на стоящей в углу кровати, рассматривая потолок можно беспрепятственно соскользнуть по стене - это уже очень близко к рожденью поэзии ...
ххх
... если достаточно пристально вчитываться в стихи Кавафиса, то его комнаты можно вполне обнаружить в его стихотворениях - например
Вечером
И так бы это скоро кончилось. Я мог
понять по опыту. Но слишком быстро
пришла Судьба, чтобы прервать наш срок.
Недолго жизнь была для нас прекрасна.
Но ароматов ни на миг не иссякал поток,
и чудом было ложе, принимавшее нас,
и наслаждение, соединившее нас.
Один лишь отзвук этих дней наслажденья,
один лишь отзвук вдруг ко мне донесся, -
отблеск огня, который нас обоих жег:
я в руки взял письмо - один листок -
и все читал его, пока хватало света.
Потом, тоскуя, вышел на балкон,
чтоб мысль отвлечь, увидев сверху малую
часть города, который я люблю,
и суету на улицах и магазины.
1916, 1917
Перевод С. Ошерова
ххх
Люстра
В малютке комнате пустой, где лишь четыре голых стенки
всегда обтянуты ярко-зеленым полотном,
прекрасная пылает люстра, накаляясь,
и в каждом огоньке воспалено
страдающее сладострастье.
И в эту комнату-малютку, где так могуч
огонь зажженный, накал и вспыхиванье алых языков, -
обычный свет не проникает совершенно.
Не для трусливых, робких тел раскалено
такое пламя сладострастья.
1895, 1914
Перевод Ю. Мориц
ххх
С ДЕВЯТИ...
За полночь на дворе. Быстро минуло время,
да, с девяти, как засветил я лампу,
сел вот на этом месте и сижу, не читая,
ни слова не говоря. Не очень разговоришься,
когда ты один в одиноком дому.
Былого тела моего виденье,
да, с девяти, как засветил я лампу,
явилось мне, нашло меня, напомнив мне
благоуханье замкнутых покоев
и наслаждения любви, какой бесстрашной любви!
Явило взору моему оно
улицы, которые теперь неузнаваемы,
места наших сборищ, смолкшие, опустевшие,
театры и кофейни, которых больше нет.
Былого тела моего виденье
явилось и печали привело;
семейный траур, горечь разлученья,
страдания родных, страдания
умерших близких, столь неоцененных.
За полночь на дворе. Как часы пролетели.
За полночь на дворе. Как пролетели годы.
1917; 1918
Перевод А. Величанского
улица, на которой жил Кавафис - слева - цоколь его дома
окна на 3-м (считая 1-й) этаже - окна квартиры Кавафиса
парадная
комнаты