КАК Я ХОДИЛ НА ФИЛЬМ ЛОЗНИЦЫ, ИЛИ ЗАПИСКИ КИНОБРЮЗГИ
В кино я хожу редко. От силы раза четыре-пять в году. Там стало нечего смотреть. Современные фильмы вызывают у меня такое же отторжение, если не сказать отвращение, как и все современное искусство, современный спорт и все современные медии. Но в это воскресенье я, заглушив в себе нигилизм, решил во что бы то ни стало побывать в кинотеатре и посмотреть какую-нибудь только что вышедшую в прокат картину - частично чтобы разнообразить свой досуг, частично чтобы иметь хотя бы общее представление о том, что и как сейчас снимают. Оставалось только определиться, что смотреть и где.
В наш век ответы на все вопросы ищутся первым делом в интернете. Я зашел на сайт, где перечислены все девяносто берлинских кинотеатров и все десятки идущих в них фильмов.
Детские и немецкие, составлявшие, видимо, в соответствии с государственным предписанием едва ли не большую часть репертуара, я отбросил сразу. Немцы умеют делать хорошие автомобили, станки, cосиски, пиво, но не кино - во всяком случае, если судить по фильмам последнего времени. Оно у них тяжеловесно, прямолинейно, неврастенично, часто слащаво-сентиментально, с плоским юмором, играется неинтересными актерами, среди которых нет звезд мирового класса, и, поскольку в отличие от американского финансируется в основном из государственных источников, то весьма осторожно и однообразно в выборе тем. Сидящие во всевозможных комиссиях (на трех уровнях - земельном, федеральном и ЕС) кинематографические чиновники боятся любых политических скандалов, чреватые им лично осложнениями по службе, и выделяют деньги лишь на те проекты, которые соответствует требованиям политкорректности и правильного (в понимании стран ЕС) освещения истории. Впрочем, немецкие фильмы рассчитаны прежде всего на внутренний рынок и, насколько могу судить по своим знакомым немцам-обывателям, в основном им нравятся.
Вслед за детскими и немецкими мною были забракованы ввиду их нулевой смысловой и информативной ценности фильмы сугубо развлекательных жанров: фэнтэзи, блокбастеры, триллеры, мелодрамы, мюзиклы, хоррор, байопики, сиквелы, приквелы, косплеи, римейки, спортивные драмы, натужные комедии про каких-то простофиль и прочие, в основном голливудские, ремесленно-коммерческие поделки. Эта поставленная на поток киномакулатура эпохи глобализации изначально производилась для мирового рынка по неким глобальным стандартам и ориентировалась одинаково как на самого массового зрителя на Западе, так и на миллиарды китайцев, индийцев и прочее не слишком образованное население так называемых развивающихся стран. Какие-то из этих картин сопровождал инсценированный рекламными фирмами всемирный ажиотаж, они бесконечно упоминались в медиях и активно обсуждались в социальных сетях, как если бы это было некое эпохальное событие, но шитый белыми нитками “промоушен” и маркетинг вызывает у меня только обратную реакцию.
В сократившемся до всего лишь нескольких названий списке оставалось так называемое “кино не для всех” - как бы качественные фильмы, которые обычно идут в самых маленьких залах мультиплексов мест на сорок или в небольших кинотеатриках, посещаемых преимущественно интеллигентной публикой. Собственно, оно-то меня и интересовало. Это были всё призеры каких-то кинофестивалей, некоторые из них производства экзотических в кинематографическом отношении стран, вроде Кореи, Финляндии или Аргентины, но уже одно чтение аннотаций с кратким изложением сюжетов отбивало всякое желание их смотреть. “Фильм о бездомных женщинах, которые с помощью социальных работников пытаются вернуться в общество”. “Фильм о самовлюбленной, но опустившейся архитекторше, которая после двадцатилетней творческой паузы берется за проект в Антарктиде”. “Фильм о сложных отношениях матери и сына, между которыми во время концерта наступает окончательный разрыв”.
Мой зрительский опыт учит, что за очень редким исключением такие фильмы можно смотреть - а можно и не смотреть. Все равно уже спустя несколько дней они настолько выветриваются из памяти, что не помнишь не только их название и содержание, а вообще, смотрел ли ты их. Впрочем, говорю только про себя и вполне допускаю, что большинство, которое я отнюдь не собираюсь переубеждать, думает иначе.
Я ни в коей мере не считаю себя знатоком кино, а свое мнение авторитетным. Я далеко не всегда понимаю тонкости сюжетов, скрытые смыслы, аллегории, отсылки к другим фильмам, реминисценции и прочие приемы авторского кино. Но в то же время я считаю себя свободным зрителем, который вправе воспринимать фильм так, как он отзывается в его душе. Я с трудом высиживаю на серьезных и как бы даже острых фильмах, если они посвящены ходким ныне гомосексуально-лесбийским, феминистским, расовым, религиозным, этническим, экологическим и прочим узким политизированным темам, поднимаемым в западных медиях и обсуждаемым культурологами в контексте “современного дискурса”. Я могу вникнуть в их содержание, оценить их гражданский и гуманистический пафос, но не могу испытать потрясение, если не верю в искренность и компетентность их авторов или никак не идентифицирую себя ни с их персонажами, ни с изображенными в них ситуациями, ни с поставленными в них проблемами.
Казалось бы, если говорить об идентичности, мне должны быть ближе всего современные российские фильмы, но их-то я не могу смотреть их в принципе. У них патологичная природа - как и у самой российской действительности, продуктом которой они являются. Российское кино - это либо оргии насилия и секса, либо топорные жизнеутверждающие комедии, либо патриотическая пропаганда, либо наоборот - ужасы российской истории и апокалипсическая картина текущей жизни. Соответственно из фильма в фильм - шаблонные, неестественно экзальтированные образы спившихся интеллигентов, злобных “совков”, воинов-афганцев, бандитов, маньяков-садистов, коррумпированных мэров, олигархов, бомжей, полицейских, советской богемы, царей, монахов, опричников, красноармейцев-белогвардейцев, содержанок с Рублевки, дворян-аристократов и проч., и все это выдержано в эпигонской глянцево-компьютерной стилистике а-ля-Голливуд. И за всем - насквозь мафиозная система кинопроизводства, в которой гуляют шальные миллионы долларов и тоже все смешалось в одну кучу: продюсеры международного уровня, коррумпированные чиновники минкульта, берущие взятки за государственное финансирование, режиссеры-казнокрады, назначающие себе заоблачные гонорары, с которых они покупают себе имения в Тоскане и Провансе, ничтожные актеры, у которых один съемочный день (в глубоко убыточных фильмах) стоит столько, сколько обычный российский гражданин зарабатывает за пятнадцать лет. А еще тут имеются частные спонсоры и инвесторы из криминального мира, отмывающие через кино деньги или пытающиеся таким способом войти в престижную среду творческой интеллигенции, возможно, добыть роль для своих жен, детей, любовниц. Отсюда и дух, и качество российского кино. Хотя, как и в случае с немецким, его тоже с удовольствием смотрят миллионы.
Выбор фильма, который мне хотелось бы посмотреть, осложнялся еще одной неожиданной проблемой, на сей раз технического свойства. Чуть ли не большинство иностранных фильмов в берлинской киноафише имело пометку OmU, расшифровывающуюся как “Originalfassung mit Untertiteln”, то есть “оригинальная версия с субтитрами” вместо привычного дубляжа. Не помню, чтобы такое бывало раньше, по крайней мере в таком количестве. Теперь, видимо, на дубляже решили экономить. Дубляж - вещь затратная и очень трудоемкая. Это настоящее искусство, требующее не только выразительного актерского исполнения, но и литературного перевода высшего качества, поскольку речь со всеми ее лексическими нюансами - это одна из важнейших характеристик персонажа. Субтитрылишены этого свойства в принципе . Они состоят из предельно коротких простых фраз, передающих лишь суть сказанного. Возможно, переход с дубляжа на субтитры объясняется вовсе не экономией, а желанием зрителей слышать оригинальные голоса актеров, но за исключением особых случаев я отказываюсь смотреть кино в таком варианте. Помимо всего прочего ,чтобы погрузиться в атмосферу фильма, я должен видеть перед собой полный экран с его передними, задними и боковыми планами, а не концентрироваться все время на нижней его части, торопясь прочесть появляющиеся там на несколько мгновений строчки.
Я уже был готов отказаться от затеи идти в кинотеатр, как вдруг мой взгляд обнаружил фильм, идеально отвечавший моим запросам. Он был тоже OmU, но языком оригинала был в данном случае родной мне русский, так что я мог не обращать внимания на немецкие субтитры. Сделанный на немецкой киностудии документальный фильм под названием “Tag des Sieges” - “День победы” - рассказывал о том, как в наши дни, конкретно в 2017 году, русские в Берлине празднуют 9-ое мая. В качестве объекта съемки автор фильма Сергей Лозница выбрал полуофициальные торжества в Трептов-парке, где на площади в девять гектаров расположен сооруженный в 1949 году в соответствующей сталинской эстетике и сохраняемый нынешними властями ФРГ гигантский мемориал в честь победы СССР над нацистской Германией, включающий в себя воинские захоронения и всемирно известный монумент советского воина-освободителя работы Вучетича.
О Лознице я был наслышан в общих чертах, но толком ничего о нем не знал и прежде не видел ни одной его картины. Мне стало интересно, кто он такой и что пишут в интернете о “Дне победе”.
Из “Википедии” я выяснил, что Лозница то ли украинец, то ли белорус, в восьмидесятые годы жил в Киеве, работал обычным советским инженером, в девяностые переселился в Москву, выучился там во ВГИКе на кинорежиссера, а теперь проживает со своей семьей в Германии то ли как политический эмигрант, то ли по еврейской, то ли по рабочей визе, при этом снимает фильмы на русском и в основном о России и все антисоветско-антипутинской направленности. Начинал Лозница с игрового кино в жанре хоррора, потом переключился на документалистику.
Самое примечательное в творчестве Лозницы - это поистине феноменальное количество наград, которых по всему миру удостаиваются его фильмы и которым могли бы позавидовать Феллини, Антониони и Висконти, вместе взятые. Кинофестивали в Каннах, Тель-Авиве, Карловых Варах, Таллине, Берлине, Москве, Торонто, Ереване, Лодзи и т.д. - везде на Лозницу сыпятся, словно из рога изобилия, “золотые абрикосы”, “серебряные голуби”, “белые ” слоны”, “ники”, “лавровые ветви” и прочие призы то за лучший сценарий, то за лучшую режиссуру, то за особый взгляд, то еще за что-то. Вот и “День победы”, премьера которого состоялась в 2018 году не где-нибудь, а на Берлинале, втором по значимости мировом кинофестивале после Канн, сразу получил немецкую премию “Дух кино”(“Filmgeist”-Preis). В обосновании жюри сказано: “Фильм Сергея Лозницы является в равной степени впечатляющим документом как действительности, так и искусства. Ненавязчиво и вне идеологических схем он внушает средствами кино любовь к человечеству вообще и к отдельному человеку в частности, любовь к миру, напоминая при этом, что в основе этих чувств лежат честность и правдивость.”
Очередной шедевр Лозницы вызвал фурор и среди российских кинокритиков. Антон Долин, главный российский киноэксперт и он же главный редактор журнала “Искусство кино”, посвятил “Дню победы” подробную рецензию на сайте ведущего российского интеллектуального издания “Медуза”. “Фильмы этого режиссера - своеобразные «машины желаний», - писал Долин в несколько витиеватой манере. - “Они предлагают зрителю сформировать свою интерпретацию, предлагая чрезвычайно сильные образы в качестве модели для сборки. «День победы» в этом отношении показателен.”
Другой известный журналист и тоже рафинированный эстет Дмитрий Волчек сделал на радио “Свобода” обстоятельную интервью с Лозницей, в котором оба, отталкиваясь от фильма, рассуждали на политические, этические и эстетические темы, включая искусство ацтеков и использование барельефов в качестве “интермиссии”.
На сайте телеканала “Настоящее время”, принадлежащем тому же радио “Свобода”, Виктория Белопольская, програмный директор авторитетного “Артдокфеста”, тоже представила фильм как крупное событие в мировой кинодокументалистике: “Перед нами причудливо-комический пример "коммеморативной практики" - коллективного и публичного переживания исторической памяти.”
“День победы” был показан в Сахаровском центре в Москве, после чего состоялось его обсуждение с участием экспертов и публики. Записанное на видео мероприятие было выложено в ютуб. Выступавший на подиуме философ, член “Комитета гражданских инициатив” Александр Рубцов, часто приглашаемый в передачи на радио “Свобода” для участия в интеллектуальных дискуссиях, признался, что фильм “просто потряс” его своим “погружением в толпу”. Другая выступавшая на подуиме режиссер-документалист Елена Демидова провела параллель между “Одним днем Ивана Денисовича” Солженицына и картиной Лозницы, отметив при этом силу художественного решения, а именно то, что фильм снят на средних и общих планах, иначе была бы заметна “конкретная воля режиссера”.
Предвкушая знакомство со столь значительным произведением, снискавшим похвалы авторитетнейших интеллектуалов, я отправился смотреть фильм прославленного мастера.
В Берлине “День победы” шел в одном-единственном кинотеатре под названием “Крокодил” на единственном сеансе в день. Крошечный, едва заметный кинотеатрик располагался далеко от центра города, на почти безлюдной улице в первом этаже безликого пятиэтажного жилого дома. Российских фильмов практически не бывает в немецком прокате - “Крокодил” осваивает эту никем не занятую нишу. Контингент его зрителей состоит в основном из русских эмигрантов и немцев-русофилов.
Я слегка опаздываю, вхожу в кинотеатр, когда фильм уже начался. В обшарпанном фойе покупаю билет у девушки, которая является одновременно кассиром, билетершей, буфетчицей, уборщицей и киномехаником. Прохожу в зал. Привыкаю к темноте. На экране с красными флагами, хоругвями и военными песнями движется пестро одетая толпа, в которой выделяются казаки в папахах и малиновых рубахах, женщины в русских сарафанах, дети в красноармейской форме военного времени, бандитского вида “качки” с георгиевскими ленточками. У людей в толпе характерные русские, точнее советские, лица. Такие обычно бывают у провинциалов, не-москвичей. Оглядываюсь. В зале, рассчитанном мест на пятьдесят-шестьдесят, сидят три фигуры: одна поближе к экрану, вторая в средине зала, третья у выхода. Перед экраном подобие сцены: маленький рояль, барабанная установка.
В “Крокодиле” не только показывают фильмы, но и устраивают вечера, преимущественно на русские темы. Посмотрев несколько минут фильма, решаю сходить в туалет. Над писсуаром надпись фломастером по-русски: “Только здесь!!! можно пить водку и смотреть на крокодила!”.
Возвращаюсь в зал, погружаюсь в действие фильма. Через какое-то время зритель, сидящий в середине зала, уходит. Я бы тоже ушел, но, борясь со скукой, остаюсь ради главной для меня интриги фильма - финальных титров, в которых названы те, кто приложил руку к сотворению этой смеси халтуры и дилетантства, создающей впечатление значительности исключительно за счет эпичности темы.
Смею уверить, что такой фильм, как “День победы”, мог бы сделать любой, у кого есть сколько-нибудь пригодная камера плюс минимальный опыт видеосъемки и компьютерного видеомонтажа - ну и конечно, бюджет в сто тысяч или больше евро, выделенный немецким Medienboard Berlin-Brandenburg, государственной организацией, аналогом российского Фонда кино. Сама съемка не связана ни с какими особыми усилиями, затратами и рисками. Надо просто прийти на разрешенное властями мероприятие в столичном парке, снимать там все подряд, а потом смонтировать как бог на душу положит ленту продолжительностью в полтора часа, использовав в озвучании несколько синхронов, а в качестве музыки - песни на празднике. Фильм обходится без авторского текста. Зрителю предлагается самому делать выводы из набора кадров, что сильно упрощает работу автора, но лишает фильм внятного смысла. Драматургии, сюжета, развития, ритма в фильме тоже нет. На протяжении полутора часов зритель наблюдает в хронологической последовательности праздничную толпу, начиная с того момента, как люди стекаются на территорию мемориала, и кончая тем, как, помитинговав, поплясав, попев советские военные песни и помокнув под дождем, они расходятся.
С операторской точки зрения фильм снят весьма скверно. Я не говорю про множество неудачных ракурсов: там в объектив встряла чья-то голова, тут вместо лица виден затылок, там у оратора на трибуне лицо закрывает стойка микрофона и т. д. Это еще можно списать на трудности съемки в толпе. Проблема в холоде, отстраненности, с которой зафиксировано происходящее. Подозреваю, что операторы молодой мексиканец Диего Гарсиа и столь же молодой поляк Джесси Мацух едва ли понимают по-русски и потому снимали просто неких существ, концентрируясь на их внешнем виде и движениях, но не на том, что они говорят и не на их внутреннем мире. В такой же манере они бы снимали какое-нибудь африканское племя. Скорее всего они и о России, ее истории, имеют самое смутное представление, и значение для русских победы СССР (во всей ее фатальной противоречивости) над нацистской Германией для них такая же абстракция, как и сами русские.
У фильма русский режиссер, русские продюсеры, но и между ними и их персонажами географическая, политическая, идейная, какая-угодно пропасть. Те, о ком сделан фильм, застряли в советском прошлом. Те, кто делал фильм, обосновались в Европе, по-европейски мыслят, по-европейски делают бизнес, смыслят в европейской конъюнктуре. Одним из трех продюсеров наряду с Лозницей и неким Андреем Михайловым является Кирилл Красовский, человек с характерной карьерой: родился в начале восьмидесятых в СССР, учился в Минском лингвистическом университете, в двадцать два года переехал в Германию, получил там кинообразование и основал в Берлине собственную продюсерскую фирму “Фактура фильм”, специализирующуюся на выпуске всяческого “зрива”. Монтировал фильм литовец Даниэлюс Коканаускис, выросший и сформировавшийся уже в условиях независимой Литвы, где СССР (и рикошетом - Россия) имеет имидж страны-оккупанта, мало чем отличающейся от нацистской Германии. Их глазами зритель и видит русское девятое мая в Берлине.
В фильме Лозницы людей нет - есть человеческая масса. Среди нее камера выискивает наиболее колоритные типажи. Вот байкеры из “Ночных волков”, непонятно как пробравшиеся в Берлин, несмотря на отказ в шенгенских визах. Вот молодой, очевидно пропутински настроенный чечен кадыровского толка, несколько комично отплясывающий лезгинку под русскую мелодию. Вот делегация сепаратистов из пророссийского Донбасса, воюющего против прозападной Украины. Вот еще какие-то мужчины и женщины с портретами Сталина. Кто они в глазах автора фильма? Живая иллюстрация российской политики и российского общества? Советская орда, которая никогда не интегрируется в демократическую Европу и потому всегда будет представлять для нее угрозу? Или же напротив просто люди, празднующие на свой лад окончание самой страшной из всех войн и желающие только мира, о чем некоторые из них прямо и говорят? Дай ответ, Лозница! Нет ответа. Лозница обходится без авторского комментария.
В фильме русские замкнуты в пространство сталинского мемориала, показываемого невыносимо долгими, псевдомногозначительными планами - других видов города нет. Стоит ли это понимать как метафору того, что нынешняя путинская Россия и эстетически, и духовно все более явно соединяется со сталинской эпохой?
Единственный драматургический прием фильма - это перебивка хроники торжества стоп-кадрами, на которых крупно показаны барельефы, украшающие памятники мемориала. На барельефах - вытесанные на мраморе фигуры советских людей, участников той войны: воинов-героев, тружеников тыла, павших и живых, оплакивающих павших. Что они означают в фильме? То, что зрителю взбредет в голову, то и обозначают.
Фильм заканчивается на примирительной ноте известной песней Окуджавы “Бери шинель, пошли домой”.
В финальных титрах в разделе “Благодарим за помощь” с удивлением обнаруживаю фамилии Антона Долина и Дмитрия Волчека. Они тоже участвовали в создании фильма? В чем состояла их помощь? В том, чтобы потом пиарить его “по своим каналам”?
Ну и что в итоге?
Немцы из жюри, как уже было сказано, увидели в фильме документ любви к человеку.
Русские (интеллигентные зрители из демократического лагеря) в Сахаровском центре, воздав должное смелости и честности режиссера, увидели прямо противоположное: отталкивающий портрет собственного народа, который везде одинаков - что на выезде в Берлине, что дома в России - и который уже ничто не исправит.
А что увидел я?
Я увидел лишенный мысли и души идеологический продукт, сделанный за немецкие деньги и на западный рынок, нужный культурной бюрократии, фестивалям, критикам и прочей киношной и околокиношной публике, но совершенно не нужный лично мне, не давший мне ничего. Конечно, пиши я рецензию для "Медузы", "Сноба" и прочей их прессы, я бы тоже растекся мыслию по древу и понаписал много чего умного, да еще с чувством, и про концепт, и про контекст, и про дискурс, но я пишу это для себя, как свободный человек, и потому высказываю не то, что нужно им, а то, что думаю сам.
Пока я писал этот текст, я узнал, что Лозница выдал еще три фильма на такие же монументальные темы: про музей Освенцима в наши дни, про сталинские показательные процессы тридцатых годов и про похороны Сталина. Два последних, насколько я понял, состоят практически полностью из хроники тех лет - в чем заслуга режиссера, кроме обычного монтажа и очевидного пафоса, я не понял.
Нет, в следующий раз я пойду в кино еще не скоро.
Нынешнее кино - мертво.
В наш век ответы на все вопросы ищутся первым делом в интернете. Я зашел на сайт, где перечислены все девяносто берлинских кинотеатров и все десятки идущих в них фильмов.
Детские и немецкие, составлявшие, видимо, в соответствии с государственным предписанием едва ли не большую часть репертуара, я отбросил сразу. Немцы умеют делать хорошие автомобили, станки, cосиски, пиво, но не кино - во всяком случае, если судить по фильмам последнего времени. Оно у них тяжеловесно, прямолинейно, неврастенично, часто слащаво-сентиментально, с плоским юмором, играется неинтересными актерами, среди которых нет звезд мирового класса, и, поскольку в отличие от американского финансируется в основном из государственных источников, то весьма осторожно и однообразно в выборе тем. Сидящие во всевозможных комиссиях (на трех уровнях - земельном, федеральном и ЕС) кинематографические чиновники боятся любых политических скандалов, чреватые им лично осложнениями по службе, и выделяют деньги лишь на те проекты, которые соответствует требованиям политкорректности и правильного (в понимании стран ЕС) освещения истории. Впрочем, немецкие фильмы рассчитаны прежде всего на внутренний рынок и, насколько могу судить по своим знакомым немцам-обывателям, в основном им нравятся.
Вслед за детскими и немецкими мною были забракованы ввиду их нулевой смысловой и информативной ценности фильмы сугубо развлекательных жанров: фэнтэзи, блокбастеры, триллеры, мелодрамы, мюзиклы, хоррор, байопики, сиквелы, приквелы, косплеи, римейки, спортивные драмы, натужные комедии про каких-то простофиль и прочие, в основном голливудские, ремесленно-коммерческие поделки. Эта поставленная на поток киномакулатура эпохи глобализации изначально производилась для мирового рынка по неким глобальным стандартам и ориентировалась одинаково как на самого массового зрителя на Западе, так и на миллиарды китайцев, индийцев и прочее не слишком образованное население так называемых развивающихся стран. Какие-то из этих картин сопровождал инсценированный рекламными фирмами всемирный ажиотаж, они бесконечно упоминались в медиях и активно обсуждались в социальных сетях, как если бы это было некое эпохальное событие, но шитый белыми нитками “промоушен” и маркетинг вызывает у меня только обратную реакцию.
В сократившемся до всего лишь нескольких названий списке оставалось так называемое “кино не для всех” - как бы качественные фильмы, которые обычно идут в самых маленьких залах мультиплексов мест на сорок или в небольших кинотеатриках, посещаемых преимущественно интеллигентной публикой. Собственно, оно-то меня и интересовало. Это были всё призеры каких-то кинофестивалей, некоторые из них производства экзотических в кинематографическом отношении стран, вроде Кореи, Финляндии или Аргентины, но уже одно чтение аннотаций с кратким изложением сюжетов отбивало всякое желание их смотреть. “Фильм о бездомных женщинах, которые с помощью социальных работников пытаются вернуться в общество”. “Фильм о самовлюбленной, но опустившейся архитекторше, которая после двадцатилетней творческой паузы берется за проект в Антарктиде”. “Фильм о сложных отношениях матери и сына, между которыми во время концерта наступает окончательный разрыв”.
Мой зрительский опыт учит, что за очень редким исключением такие фильмы можно смотреть - а можно и не смотреть. Все равно уже спустя несколько дней они настолько выветриваются из памяти, что не помнишь не только их название и содержание, а вообще, смотрел ли ты их. Впрочем, говорю только про себя и вполне допускаю, что большинство, которое я отнюдь не собираюсь переубеждать, думает иначе.
Я ни в коей мере не считаю себя знатоком кино, а свое мнение авторитетным. Я далеко не всегда понимаю тонкости сюжетов, скрытые смыслы, аллегории, отсылки к другим фильмам, реминисценции и прочие приемы авторского кино. Но в то же время я считаю себя свободным зрителем, который вправе воспринимать фильм так, как он отзывается в его душе. Я с трудом высиживаю на серьезных и как бы даже острых фильмах, если они посвящены ходким ныне гомосексуально-лесбийским, феминистским, расовым, религиозным, этническим, экологическим и прочим узким политизированным темам, поднимаемым в западных медиях и обсуждаемым культурологами в контексте “современного дискурса”. Я могу вникнуть в их содержание, оценить их гражданский и гуманистический пафос, но не могу испытать потрясение, если не верю в искренность и компетентность их авторов или никак не идентифицирую себя ни с их персонажами, ни с изображенными в них ситуациями, ни с поставленными в них проблемами.
Казалось бы, если говорить об идентичности, мне должны быть ближе всего современные российские фильмы, но их-то я не могу смотреть их в принципе. У них патологичная природа - как и у самой российской действительности, продуктом которой они являются. Российское кино - это либо оргии насилия и секса, либо топорные жизнеутверждающие комедии, либо патриотическая пропаганда, либо наоборот - ужасы российской истории и апокалипсическая картина текущей жизни. Соответственно из фильма в фильм - шаблонные, неестественно экзальтированные образы спившихся интеллигентов, злобных “совков”, воинов-афганцев, бандитов, маньяков-садистов, коррумпированных мэров, олигархов, бомжей, полицейских, советской богемы, царей, монахов, опричников, красноармейцев-белогвардейцев, содержанок с Рублевки, дворян-аристократов и проч., и все это выдержано в эпигонской глянцево-компьютерной стилистике а-ля-Голливуд. И за всем - насквозь мафиозная система кинопроизводства, в которой гуляют шальные миллионы долларов и тоже все смешалось в одну кучу: продюсеры международного уровня, коррумпированные чиновники минкульта, берущие взятки за государственное финансирование, режиссеры-казнокрады, назначающие себе заоблачные гонорары, с которых они покупают себе имения в Тоскане и Провансе, ничтожные актеры, у которых один съемочный день (в глубоко убыточных фильмах) стоит столько, сколько обычный российский гражданин зарабатывает за пятнадцать лет. А еще тут имеются частные спонсоры и инвесторы из криминального мира, отмывающие через кино деньги или пытающиеся таким способом войти в престижную среду творческой интеллигенции, возможно, добыть роль для своих жен, детей, любовниц. Отсюда и дух, и качество российского кино. Хотя, как и в случае с немецким, его тоже с удовольствием смотрят миллионы.
Выбор фильма, который мне хотелось бы посмотреть, осложнялся еще одной неожиданной проблемой, на сей раз технического свойства. Чуть ли не большинство иностранных фильмов в берлинской киноафише имело пометку OmU, расшифровывающуюся как “Originalfassung mit Untertiteln”, то есть “оригинальная версия с субтитрами” вместо привычного дубляжа. Не помню, чтобы такое бывало раньше, по крайней мере в таком количестве. Теперь, видимо, на дубляже решили экономить. Дубляж - вещь затратная и очень трудоемкая. Это настоящее искусство, требующее не только выразительного актерского исполнения, но и литературного перевода высшего качества, поскольку речь со всеми ее лексическими нюансами - это одна из важнейших характеристик персонажа. Субтитрылишены этого свойства в принципе . Они состоят из предельно коротких простых фраз, передающих лишь суть сказанного. Возможно, переход с дубляжа на субтитры объясняется вовсе не экономией, а желанием зрителей слышать оригинальные голоса актеров, но за исключением особых случаев я отказываюсь смотреть кино в таком варианте. Помимо всего прочего ,чтобы погрузиться в атмосферу фильма, я должен видеть перед собой полный экран с его передними, задними и боковыми планами, а не концентрироваться все время на нижней его части, торопясь прочесть появляющиеся там на несколько мгновений строчки.
Я уже был готов отказаться от затеи идти в кинотеатр, как вдруг мой взгляд обнаружил фильм, идеально отвечавший моим запросам. Он был тоже OmU, но языком оригинала был в данном случае родной мне русский, так что я мог не обращать внимания на немецкие субтитры. Сделанный на немецкой киностудии документальный фильм под названием “Tag des Sieges” - “День победы” - рассказывал о том, как в наши дни, конкретно в 2017 году, русские в Берлине празднуют 9-ое мая. В качестве объекта съемки автор фильма Сергей Лозница выбрал полуофициальные торжества в Трептов-парке, где на площади в девять гектаров расположен сооруженный в 1949 году в соответствующей сталинской эстетике и сохраняемый нынешними властями ФРГ гигантский мемориал в честь победы СССР над нацистской Германией, включающий в себя воинские захоронения и всемирно известный монумент советского воина-освободителя работы Вучетича.
О Лознице я был наслышан в общих чертах, но толком ничего о нем не знал и прежде не видел ни одной его картины. Мне стало интересно, кто он такой и что пишут в интернете о “Дне победе”.
Из “Википедии” я выяснил, что Лозница то ли украинец, то ли белорус, в восьмидесятые годы жил в Киеве, работал обычным советским инженером, в девяностые переселился в Москву, выучился там во ВГИКе на кинорежиссера, а теперь проживает со своей семьей в Германии то ли как политический эмигрант, то ли по еврейской, то ли по рабочей визе, при этом снимает фильмы на русском и в основном о России и все антисоветско-антипутинской направленности. Начинал Лозница с игрового кино в жанре хоррора, потом переключился на документалистику.
Самое примечательное в творчестве Лозницы - это поистине феноменальное количество наград, которых по всему миру удостаиваются его фильмы и которым могли бы позавидовать Феллини, Антониони и Висконти, вместе взятые. Кинофестивали в Каннах, Тель-Авиве, Карловых Варах, Таллине, Берлине, Москве, Торонто, Ереване, Лодзи и т.д. - везде на Лозницу сыпятся, словно из рога изобилия, “золотые абрикосы”, “серебряные голуби”, “белые ” слоны”, “ники”, “лавровые ветви” и прочие призы то за лучший сценарий, то за лучшую режиссуру, то за особый взгляд, то еще за что-то. Вот и “День победы”, премьера которого состоялась в 2018 году не где-нибудь, а на Берлинале, втором по значимости мировом кинофестивале после Канн, сразу получил немецкую премию “Дух кино”(“Filmgeist”-Preis). В обосновании жюри сказано: “Фильм Сергея Лозницы является в равной степени впечатляющим документом как действительности, так и искусства. Ненавязчиво и вне идеологических схем он внушает средствами кино любовь к человечеству вообще и к отдельному человеку в частности, любовь к миру, напоминая при этом, что в основе этих чувств лежат честность и правдивость.”
Очередной шедевр Лозницы вызвал фурор и среди российских кинокритиков. Антон Долин, главный российский киноэксперт и он же главный редактор журнала “Искусство кино”, посвятил “Дню победы” подробную рецензию на сайте ведущего российского интеллектуального издания “Медуза”. “Фильмы этого режиссера - своеобразные «машины желаний», - писал Долин в несколько витиеватой манере. - “Они предлагают зрителю сформировать свою интерпретацию, предлагая чрезвычайно сильные образы в качестве модели для сборки. «День победы» в этом отношении показателен.”
Другой известный журналист и тоже рафинированный эстет Дмитрий Волчек сделал на радио “Свобода” обстоятельную интервью с Лозницей, в котором оба, отталкиваясь от фильма, рассуждали на политические, этические и эстетические темы, включая искусство ацтеков и использование барельефов в качестве “интермиссии”.
На сайте телеканала “Настоящее время”, принадлежащем тому же радио “Свобода”, Виктория Белопольская, програмный директор авторитетного “Артдокфеста”, тоже представила фильм как крупное событие в мировой кинодокументалистике: “Перед нами причудливо-комический пример "коммеморативной практики" - коллективного и публичного переживания исторической памяти.”
“День победы” был показан в Сахаровском центре в Москве, после чего состоялось его обсуждение с участием экспертов и публики. Записанное на видео мероприятие было выложено в ютуб. Выступавший на подиуме философ, член “Комитета гражданских инициатив” Александр Рубцов, часто приглашаемый в передачи на радио “Свобода” для участия в интеллектуальных дискуссиях, признался, что фильм “просто потряс” его своим “погружением в толпу”. Другая выступавшая на подуиме режиссер-документалист Елена Демидова провела параллель между “Одним днем Ивана Денисовича” Солженицына и картиной Лозницы, отметив при этом силу художественного решения, а именно то, что фильм снят на средних и общих планах, иначе была бы заметна “конкретная воля режиссера”.
Предвкушая знакомство со столь значительным произведением, снискавшим похвалы авторитетнейших интеллектуалов, я отправился смотреть фильм прославленного мастера.
В Берлине “День победы” шел в одном-единственном кинотеатре под названием “Крокодил” на единственном сеансе в день. Крошечный, едва заметный кинотеатрик располагался далеко от центра города, на почти безлюдной улице в первом этаже безликого пятиэтажного жилого дома. Российских фильмов практически не бывает в немецком прокате - “Крокодил” осваивает эту никем не занятую нишу. Контингент его зрителей состоит в основном из русских эмигрантов и немцев-русофилов.
Я слегка опаздываю, вхожу в кинотеатр, когда фильм уже начался. В обшарпанном фойе покупаю билет у девушки, которая является одновременно кассиром, билетершей, буфетчицей, уборщицей и киномехаником. Прохожу в зал. Привыкаю к темноте. На экране с красными флагами, хоругвями и военными песнями движется пестро одетая толпа, в которой выделяются казаки в папахах и малиновых рубахах, женщины в русских сарафанах, дети в красноармейской форме военного времени, бандитского вида “качки” с георгиевскими ленточками. У людей в толпе характерные русские, точнее советские, лица. Такие обычно бывают у провинциалов, не-москвичей. Оглядываюсь. В зале, рассчитанном мест на пятьдесят-шестьдесят, сидят три фигуры: одна поближе к экрану, вторая в средине зала, третья у выхода. Перед экраном подобие сцены: маленький рояль, барабанная установка.
В “Крокодиле” не только показывают фильмы, но и устраивают вечера, преимущественно на русские темы. Посмотрев несколько минут фильма, решаю сходить в туалет. Над писсуаром надпись фломастером по-русски: “Только здесь!!! можно пить водку и смотреть на крокодила!”.
Возвращаюсь в зал, погружаюсь в действие фильма. Через какое-то время зритель, сидящий в середине зала, уходит. Я бы тоже ушел, но, борясь со скукой, остаюсь ради главной для меня интриги фильма - финальных титров, в которых названы те, кто приложил руку к сотворению этой смеси халтуры и дилетантства, создающей впечатление значительности исключительно за счет эпичности темы.
Смею уверить, что такой фильм, как “День победы”, мог бы сделать любой, у кого есть сколько-нибудь пригодная камера плюс минимальный опыт видеосъемки и компьютерного видеомонтажа - ну и конечно, бюджет в сто тысяч или больше евро, выделенный немецким Medienboard Berlin-Brandenburg, государственной организацией, аналогом российского Фонда кино. Сама съемка не связана ни с какими особыми усилиями, затратами и рисками. Надо просто прийти на разрешенное властями мероприятие в столичном парке, снимать там все подряд, а потом смонтировать как бог на душу положит ленту продолжительностью в полтора часа, использовав в озвучании несколько синхронов, а в качестве музыки - песни на празднике. Фильм обходится без авторского текста. Зрителю предлагается самому делать выводы из набора кадров, что сильно упрощает работу автора, но лишает фильм внятного смысла. Драматургии, сюжета, развития, ритма в фильме тоже нет. На протяжении полутора часов зритель наблюдает в хронологической последовательности праздничную толпу, начиная с того момента, как люди стекаются на территорию мемориала, и кончая тем, как, помитинговав, поплясав, попев советские военные песни и помокнув под дождем, они расходятся.
С операторской точки зрения фильм снят весьма скверно. Я не говорю про множество неудачных ракурсов: там в объектив встряла чья-то голова, тут вместо лица виден затылок, там у оратора на трибуне лицо закрывает стойка микрофона и т. д. Это еще можно списать на трудности съемки в толпе. Проблема в холоде, отстраненности, с которой зафиксировано происходящее. Подозреваю, что операторы молодой мексиканец Диего Гарсиа и столь же молодой поляк Джесси Мацух едва ли понимают по-русски и потому снимали просто неких существ, концентрируясь на их внешнем виде и движениях, но не на том, что они говорят и не на их внутреннем мире. В такой же манере они бы снимали какое-нибудь африканское племя. Скорее всего они и о России, ее истории, имеют самое смутное представление, и значение для русских победы СССР (во всей ее фатальной противоречивости) над нацистской Германией для них такая же абстракция, как и сами русские.
У фильма русский режиссер, русские продюсеры, но и между ними и их персонажами географическая, политическая, идейная, какая-угодно пропасть. Те, о ком сделан фильм, застряли в советском прошлом. Те, кто делал фильм, обосновались в Европе, по-европейски мыслят, по-европейски делают бизнес, смыслят в европейской конъюнктуре. Одним из трех продюсеров наряду с Лозницей и неким Андреем Михайловым является Кирилл Красовский, человек с характерной карьерой: родился в начале восьмидесятых в СССР, учился в Минском лингвистическом университете, в двадцать два года переехал в Германию, получил там кинообразование и основал в Берлине собственную продюсерскую фирму “Фактура фильм”, специализирующуюся на выпуске всяческого “зрива”. Монтировал фильм литовец Даниэлюс Коканаускис, выросший и сформировавшийся уже в условиях независимой Литвы, где СССР (и рикошетом - Россия) имеет имидж страны-оккупанта, мало чем отличающейся от нацистской Германии. Их глазами зритель и видит русское девятое мая в Берлине.
В фильме Лозницы людей нет - есть человеческая масса. Среди нее камера выискивает наиболее колоритные типажи. Вот байкеры из “Ночных волков”, непонятно как пробравшиеся в Берлин, несмотря на отказ в шенгенских визах. Вот молодой, очевидно пропутински настроенный чечен кадыровского толка, несколько комично отплясывающий лезгинку под русскую мелодию. Вот делегация сепаратистов из пророссийского Донбасса, воюющего против прозападной Украины. Вот еще какие-то мужчины и женщины с портретами Сталина. Кто они в глазах автора фильма? Живая иллюстрация российской политики и российского общества? Советская орда, которая никогда не интегрируется в демократическую Европу и потому всегда будет представлять для нее угрозу? Или же напротив просто люди, празднующие на свой лад окончание самой страшной из всех войн и желающие только мира, о чем некоторые из них прямо и говорят? Дай ответ, Лозница! Нет ответа. Лозница обходится без авторского комментария.
В фильме русские замкнуты в пространство сталинского мемориала, показываемого невыносимо долгими, псевдомногозначительными планами - других видов города нет. Стоит ли это понимать как метафору того, что нынешняя путинская Россия и эстетически, и духовно все более явно соединяется со сталинской эпохой?
Единственный драматургический прием фильма - это перебивка хроники торжества стоп-кадрами, на которых крупно показаны барельефы, украшающие памятники мемориала. На барельефах - вытесанные на мраморе фигуры советских людей, участников той войны: воинов-героев, тружеников тыла, павших и живых, оплакивающих павших. Что они означают в фильме? То, что зрителю взбредет в голову, то и обозначают.
Фильм заканчивается на примирительной ноте известной песней Окуджавы “Бери шинель, пошли домой”.
В финальных титрах в разделе “Благодарим за помощь” с удивлением обнаруживаю фамилии Антона Долина и Дмитрия Волчека. Они тоже участвовали в создании фильма? В чем состояла их помощь? В том, чтобы потом пиарить его “по своим каналам”?
Ну и что в итоге?
Немцы из жюри, как уже было сказано, увидели в фильме документ любви к человеку.
Русские (интеллигентные зрители из демократического лагеря) в Сахаровском центре, воздав должное смелости и честности режиссера, увидели прямо противоположное: отталкивающий портрет собственного народа, который везде одинаков - что на выезде в Берлине, что дома в России - и который уже ничто не исправит.
А что увидел я?
Я увидел лишенный мысли и души идеологический продукт, сделанный за немецкие деньги и на западный рынок, нужный культурной бюрократии, фестивалям, критикам и прочей киношной и околокиношной публике, но совершенно не нужный лично мне, не давший мне ничего. Конечно, пиши я рецензию для "Медузы", "Сноба" и прочей их прессы, я бы тоже растекся мыслию по древу и понаписал много чего умного, да еще с чувством, и про концепт, и про контекст, и про дискурс, но я пишу это для себя, как свободный человек, и потому высказываю не то, что нужно им, а то, что думаю сам.
Пока я писал этот текст, я узнал, что Лозница выдал еще три фильма на такие же монументальные темы: про музей Освенцима в наши дни, про сталинские показательные процессы тридцатых годов и про похороны Сталина. Два последних, насколько я понял, состоят практически полностью из хроники тех лет - в чем заслуга режиссера, кроме обычного монтажа и очевидного пафоса, я не понял.
Нет, в следующий раз я пойду в кино еще не скоро.
Нынешнее кино - мертво.