ПУТЬ НА ТУМАННЫЙ АЛЬБИОН Часть 2 (окончание)
9 августа 2000, день четвертый
Лондон
Заказанное такси не явилось и хозяин гостиницы отвез меня к парому на своем «Пежо». Мою «Шкоду» он втиснул в крохотный гараж.
- Пожалуйста, - уговаривала я, - присмотрите за моей девочкой, без нее я…
У хозяина мрачноватое лицо. Он кивнул понимающе и впервые слегка улыбнулся.
Вокзал рядом с гостиницей.
А что, если из Лондона вернуться поездом через этот ужасный туннель?
- Ну вот, все они разговаривают только по-французски, а по-итальянски никто не говорит! Информационной литературы на итальянском тоже нет!, - очень темпераментным голосом заговорила со мной по-немецки высокая черноволосая дама.
Так мы познакомились с Сильвией.
Как позже выяснилось, Сильвия пыталась понемногу изучать все языки, и даже русский.
- Спасибо, как поживаете, - сказала она, явно желая сделать мне что-то приятное.
Через десять минут я уже знала, что работает она в университете в Неаполе, пишет стихи, активно участвует в каком-то женском движении, и после развода стала носить одежду только ярких тонов.
- Мужчины меня не интересуют, - заключила она свой рассказ, стрельнув глазами в сторону одинокого загорелого господина.
Честно говоря, я не поверила моему мужу-австрийцу, когда он еще в Москве сказал полушутя, полувсерьез, что если мужчина подойдет на улице к австрийке и скажет, что она ему нравится, она станет звать полицию. А приехав в Австрию, я действительно обнаружила, что австрийские женщины и мужчины едва ли поглядывают друг на друга, и что в их общении отсутствуют те скрытые элементы флирта, к которым я привыкла в России. Поначалу, впрочем, я решила, что касается это только меня и виною тому мой возраст. Десять лет спустя мне довелось побывать в Риме. Лишь тогда я поняла, что муж был прав. Во время прогулок по Риму я получала в день минимум по три предложения составить компанию на чашку кофе и пр.…
Сильвия пробудила во мне эти воспоминания. Что бы ни говорили ее слова, язык тела им противоречил.
Не желаю ли я заглянуть в бар? Нет, не желаю Сильвия отправилась в бар, а я осталась на палубе.
Ла-Манш, Кале, Дувр, меловые скалы, туманы Альбиона. Какие слова! Нет, это не просто слова, это реально, это все уже здесь.
На кормовой палубе было очень ветрено, и ветер становился все сильнее. Чайки, поначалу дружно сопровождавшие паром, давно отстали, а небо впереди почернело.
Берег Альбиона, и правда, оказался очень даже туманным. Здесь было холодно и сыро. И это всего лишь в паре десятков километров от радостного и солнечного французского побережья! Сквозь туман просвечивали меловые скалы. Корабли призраками толпились у пристани. Серое небо висело так низко, что невозможно было понять, где кончается воздух, и где начинаются облака.
Сильвия разыскала меня на палубе. Пришлось поделиться с нею ветровкой. Позже в поезде я поделилась бутербродами и лимонадом. Это окончательно привело ее в восторг:
- Ой, да вы совсем как итальянка!
В ответ она угостила меня кофе, который разносил проводник.
Когда паром уже причаливал, Сильвии понадобилось «кой-куда». Стюардесса раздраженно сказала взглядом, а раньше, мол нельзя было подумать, но вслух спокойно предупредила, что мы не успеем на автобус. Высадка производится очень быстро.
- Успеем, - сказала Сильвия, и мы отправились искать дамскую комнату.
Вспомнить потом, каким путем мы в нее попали, было труднее. Долго блуждали по этажам, то и дело оказываясь в отсеках с движущимися на нас машинами. Мы мешали водителям, но рабочие не ругали нас, напротив, улыбались и подсказывали дорогу.
Как только мы оказались в автобусе, он сразу тронулся. Все ждали нас, но никто не проронил ни слова неудовольствия. Проблуждай мы еще полчасика, похоже, и тогда нас никто не упрекнул бы.
Чемоданы уже были в зале морского вокзала. Другой автобус отвез нас к вокзалу железнодорожному. В билет, как оказалось, входил весь комплекс транспортных средств по доставке пассажиров из Кале в Лондон.
Едва мы отъехали от побережья, как небо начало светлеть. Выглянуло солнце. На листве засверкали дождевые капельки. Прямо чертовщина какая-то! Аттракцион для туристов!
Вагоны в поезде маленькие, уютные, с мягкими креслами.
Сильвия говорила без умолку, как радиоприемник.
- А у вас заказана гостиница? Нет? Так как же вы сейчас? Я заказала по интернету какое-то студенческое пристанище на Падингтоне. Поехали, может у них найдется место и для тебя!
Так мы перешли на ты.
Вдоль железнодорожного полотна плотно растут деревьями. И так до самого Лондона! Едешь сквозь зеленый туннель. Ландшафта почти не видно.
Чем дальше от моря, тем теплее.
Вокзал «Виктория» встретил нас многолюдьем, духотой, запахом «Мак-Дональда» и другими типичными ароматами большого города. Возбужденно забилось сердце. Люблю этот выхлопной дух! Этот кошмар больших городов…
В студенческом отеле нашлось свободное место и для меня. Нас поселили в крохотной комнатенке. Мне досталась верхняя полка двухэтажной кровати. В комнате этой кровати из мебели был один лишь колченогий стул. Широкий подоконник служил столом, а узкая, крашеная синей масляной краской дверь, как оказалось, вела в тесный стенной шкаф. Зато здесь было два зеркала: одно маленькое над умывальником и второе большое на стене. Под потолком на штанге висел испорченный телевизор.
Раковина оборудована двумя кранами, расположенными по углам. Таким образом, перед тобой открывались четыре возможности: мыться холодной водой, мыться горячей водой, мыться то холодной то горячей водой или же мыться теплой водой, заткнув сток пробкой и напустив воды в раковину. Для англичанина это, может, и ничего, а вот для русского… Стала обдумывать, а не продать ли им в качестве «нохау» наш деревенский умывальник.
Сильвия сразу почувствовала себя хозяйкой, ведь она первая заказала этот номер. Пусть даже она уплатила за свое место 11 фунтов (заблаговременный заказ), а с меня содрали 20.
«Сижу на нарах, как король на именинах», - веселила я себя старой песенкой, взирая с высоты своего ложа на убожество комплектации наших хором.
Наутро Сильвия поднялась в шесть утра. Вместе с доярками? Напустив полную раковину воды, стала умываться, громко фыркая и разбрызгивая воду по комнате. Побрила подмышки, надела на голову целлофановый пакет и отправилась в душевую.
- Ничего, не умру я в этих ужасных условиях за какие-то десять дней, - сказала она, вернувшись из душевой.
- Это мы еще посмотрим, - прошептала я себе под нос, - если я не найду другое пристанище…
Странно выстроен этот, судя по всему, довольно типичный английский постоялый двор. Что тебе ювелиршина квартира! За бело-розовым зефирным фасадом с виду изящного барочного здания скрывается нечто сверхмерное и абсолютно невероятное. Потратив не менее часа на обследование внутренней архитектуры, сообразила наконец, что эти узкие коридоры спиралью уходят наверх. Система лестниц каждая в пять ступеней и отсутствие прямых углов позволяют втиснуть в дом немыслимое количество комнатенок. Гениально решается вопрос также демократии: ни одна из комнат не находится ни в начале, ни в конце коридора.
Да уж, если вернешься поздно вечером навеселе, то проблуждаешь до утра в сумраке этой мышеловки, у которой, как у кольца, начала нет и нет конца. Если тебе повезет, то к утру ты, может быть, и доберешься до своей постели. Умножив в уме количество комнатенок на количество кроватей, вычтя сумму мизерных затрат на обстановку, ремонт и содержание персонала, можно понять, это пристанище это - золотое дно по сравнению с самым шикарным отелем.
Сильвия, Сильвия! Компанейская ты дама, но что мне с тобой делать? Неохота мне видеть Лондон сквозь призму темпераментного итальянского недовольства то тем, то этим. Так и быть, погуляем с тобой сегодня, а завтра, уж извини, я отправлюсь по городу одна. Ничего? Не обижаешься? Вот и чудесно!
В районе Падингтон дома невысокие, максимум в три этажа, но дом занимает целый квартал и у него есть собственный внутренний двор. Белые фасады светлых пастельных тонов украшены множеством совершенно одинаковых порталов с колоннами. Вдоль домов тянутся транши, некое подобие рва (мой дом - моя крепость?), но, конечно, без воды. В траншеи выходят окна подвальных этажей. Заглянув за изящную кружевную решетку, не увидишь ни соринки, ни забытой вещи, ни сохнущего белья. Таковы фасады. Но упаси господь заглянуть во двор! Там увидишь нагромождения конструкций из почерневшего кирпича с балконами и наружными лестницами, заваленными всяким хламом.
Две стороны одного дома. Праздник и будни. Блеск и нищета. Два Лондона.
Один и тот же дом может послужить как кулисой для фильма о жизни аристократии, так и о жизни нищего класса.
Сильвия умирает от голода. Немедленно, немедленно в ресторан! Греческий? Ты любишь цацки? А что это? Огурцы со сметаной и чесноком, объеденье! Главное, чтобы хлеб был белый и мягкий.
Нас усадили за крохотный столик в углу у окна, отсюда видна улица. Два цацики, хлеб, стакан вина, кружка пива. И это все? Хозяин разочарован. А хлеб у вас белый? Настоящий, греческий? О да, конечно, а кокой же еще!
Нет, это не цацики. Это - непонятно что. Два блюдечка с шестью маслинами и четырьмя крохотными маринованными перчиками, это подарок от хозяина. «Настоящий» греческий хлеб оказался сухими лепешками.
- Ой, - щебетала Сильвия, - как интересно, русская и итальянка сидят в Лондоне в греческом ресторане и разговаривают по-немецки!
Хозяин-грек оказался женат на украинке Наташе.
- Знаю я этих украинок, - закипела Сильвия, - у нас в Неаполе ими пруд пруди! Приезжают на работу. А потом... Знаешь, что они у нас творят? Уводят мужей у наших женщин!
Наши украинские Наташи уводят мужей у неаполитанок?!
- Быть этого не может!
- Еще как может!
Стоит неаполитанке немного заболтаться с подругой, как из-за угла подкрадывается коварная Наташка, набрасывает на мужа поводок и быстро исчезает с ним в неаполитанских переулках. А бедное, безвольное создание, этот неаполитанский муж ничего не может поделать…
Когда грек принес счет на блюдечке, смеяться мне расхотелось. 20 фунтов?!
Да, это - Лондон! Цены на острове в два с половиной раза выше австрийских и раза в три с половиной выше итальянских.
Зато музеи - бесплатные. Национальная галерея с шедеврами произведений искусства и галерея Тейт с грудами битого стекла... Публика недоумевает и... валом валит в галерею Тейт. Народу, как в автобусе в часы пик.
10 августа 2000, день пятый.
Лондон… Город на нулевом меридиане…
Весь день провела на крыше экскурсионного автобуса. Автобусы оборудованы наушниками, в которых можно слушать информацию на десяти языках. Все удовольствие - 15 фунтов, вполовину меньше трехчасовой экскурсии по Риму или по Парижу.
Бывает любовь с первого взгляда. Есть люди, в которых влюбляешься сразу, а есть такие, которых боишься полюбить. Боюсь полюбить этот город! Он прекрасен, но у него нет души... Никогда не ответит он тебе взаимностью. Он, как мужчина с высокой потенцией, он не может принадлежать тебе одной. И он никогда не даст тебе почувствовать, что ты для него достаточно хороша.
С такими городами нельзя знакомиться, останавливаясь в ночлежках, подобных той, в которой я оказалась волею судьбы и Сильвии, потому что этот город уже никогда не будет твоим. Ты навсегда останешься в нем Золушкой...
Что за мыли лезут в голову!
Город этот грандиозен. В нем все помпезно.
Лондон представляешь себе туманным, ведь не случайно прозвали его The Great Smog, великим смогом. А тут - никаких дождей, никакого тумана, никакой меланхолии, одно сияющее солнце. Вокруг сплошной праздник.
На Трафальгарской площади дети и взрослые купаются в фонтане. Оксфорд-стрит, пестрит всеми оттенками кожи. Женщины в шляпках! Улицы - широченные. Расстояния огромные. От таких я давно отвыкла в Вене.
Деревья в лондонских парках - тоже гиганты!
Так вот она какая, эта северная страна, омытая теплым течением Гольфстрима!
Из автобуса можно выйти, прогуляться, сфотографировать, что нужно, перекусить, и сесть в следующий с тем же билетом. Они подходят через каждые десять минут. Катайся хоть целый день!
Часть маршрута идет вдоль Темзы и потом по самой Темзе. Пересаживаешься у Тауера в речной трамвайчик - в наушниках почему-то в этом мете зазвучат «Сказки венского леса» - и выходишь у колеса обозрения, прозванного «Лондонское око». Снова садишься в автобус.
По восьмому каналу - комментарий на русском. Текст интересный, произношение и дикция тоже в порядке. Слышно, что язык родной, и что дикторша знакома с системой Станиславского. Только зачем так сильно злоупотреблять этой системой?! К чему эти иронические нотки? Ну и что, если члены английской королевской семьи делают покупки на Реджен-стрит? Разве их надо за это высмеивать таким вот невербальным способом?
Переключила на немецкий канал. Там текст звучит нейтрально.
Ночью, уже засыпая, слышала мальчишеский голос под окном: «Таня, так ты выйдешь?».
Утром за завтраком молоденькие парни и девочки говорят по-русски.
- Что делают в Лондоне русские дети? - спрашиваю я.
Девочка смотрит на меня угрюмым взглядом. Отвечает недружелюбно:
- Учимся!
Типичный русский синдром: невротическое отношение к соотечественникам за рубежом…
Сильвия боится летать самолетом, поэтому ездит только поездами.
- Я тоже боюсь, но все равно летаю.
Сильвия весело смеется.
12 августа 2000, день седьмой
Лондон
Гайд-парк можно назвать символом английской демократии. Говори, что хочешь, и тебе за это ничего не будет!
В этот ранний час он еще пуст. Тишина.
Под густой кроной огромного вяза лежит на спине человек. Похоже, спит. Борода торчком. Меняю объектив на телевик. Приблизив изображение, обнаруживаю, что человек этот - то ли ортодоксальный еврей, то ли и вовсе раввин. Прячусь за деревом, как настоящий «папарацци». Делаю два снимка.
Когда стала снова менять объектив, на зеркало села какая-то мошка. Попыталась ее смахнуть и ненароком поцарапала зеркало.
Ну вот, говорили же тебе, ортодоксальных евреев фотографировать нельзя, они этого не любят!
Вчера переехала в другую гостиницу. Почувствовала себя человеком.
Но и здесь постельное белье оказалось с пятном. Хозяин долго извинялся. Сам менял его в моем присутствии. Помогала ему пышнотелая молодая девица. Попутно он громко ругал горничную - за неряшливость, за то, что она румынка и за избыток веса. Мне стало неловко и я глянула на его дородную помощницу. Судя по ее виду, критику хозяина на свой счет не приняла.
По-английски хозяин говорит как-то отрывисто. Внешне похож на одессита. Говорит он на нескольких языках. Спросить, не из России ли он? Наверняка откажется. Отказался. А откуда он, не сказал. И все же, очень уж много знакомого в голосе, в жестах, в манере общения, а главное, в оценках и характере его критических замечаний. Не иначе, как «свой человек в Лондоне», решила я и больше вопросов не задавала.
За завтраком хозяину помогают три женщины, включая ту самую румынку. Действительно, вчерашняя толстуха рядом с нею - Дюймовочка. Румынка кидала на меня обиженные взгляды. Видать, влетело за белье. А я тут при чем?
Подавальщицы входят в столовую парой, одна несет хлеб, другая яичницу. В тесном, но отделанном под дворец помещении всего шесть столиков. В Австрии такой пансион обслужила бы одна хозяйка.
Привычка островитян к дешевой рабочей силе? Или дань традиции: сам погибай, а марку не роняй?
Английский завтрак - яичница с жирной ветчиной! Летом! Нет, мне, пожалуйста, джем, масло и хлеб. Ну, разве еще вареное яйцо… В мешочке.
За соседним столиком сидит мужчина с мальчиком лет десяти. У мужчины прекрасное настроение, он любовно смотрит на мальчугана, услужливо подкладывает ему на тарелку лучшие куски. Что-то не встречала я отцов, у которых наедине с детьми уже с утра лицо светилось бы таким счастьем. Такими радостными бывают лишь любовники после хорошей ночи. Мальчик сидит ко мне спиной. Голова опущена почти до груди. На мужчину он не смотрит. Спина у него вздрагивает вдруг так, словно его передернуло. В следующий момент он вскакивает и бежит в сторону туалетной комнаты.
Его долго нет. Мужчина уже ерзает на стуле. Когда мальчик возвращается, по лицу видно, что его вырвало. Мужчина заискивающе что-то спрашивает, мальчик отвечает междометиями. Лебезящий, не отеческий тон мужчины укрепляет мое подозрение.
Жирная свинья с физиономией хорька! Но что можно сделать? Как заступиться за бедного мальчугана? Кто он ему, сын, племянник, пасынок? А где его мать?
Хорек прочел мои мысли на моем лице и счастливое его настроение словно ветром сдуло. На гнусной физиономии отразился страх, и он сам стал похож на до смерти перепуганного ребенка.
На вокзале Ватерлоо попыталась обменять паромный билет на железнодорожный. Конечно же, обратно они никакие билеты не принимают. Хочешь ехать, покупай новый! Билет на поезд через туннель стоит 110 фунтов. Ну да ладно, что я туннелей не видела?!
На машине через туннель нельзя. Машины обычно грузят на платформы, а пассажиры занимают места в вагонах…
В Англию с машиной? Это - безумие! Они же здесь все поголовно - адские водители.
«- ... молодой Гамлет, тот, что сошел с ума, и послан в Англию.
- Вот как; почему же его послали в Англию?
- Да потому, что он сошел с ума; там он придет в рассудок; а если не придет, так там это не важно.
- Почему?
- Там в нем этого не заметят; там все такие же сумасшедшие, как он сам.»
Клянусь, так оно и есть! Эти островитяне, все до одного, ездят с левой стороны!
Собираюсь перейти через улицу. Как полагается, смотрю налево. Машин нет. Справа тоже пусто. Начинаю переход и вдруг, как черт из коробочки, справа выскакивает автомобиль.
Стоит вереница машин, за рулем ни одного водителя. Значит, это стоянка. Начинаю переход. И вдруг вся колонна трогается с места и едет на меня. Еле успеваю улепетнуть обратно на тротуар. Смотрю в машины, а там не только водителей, там и рулей-то слева нет! И машины все черные, старомодные и чопорные. Остров привидений!
Этот город поглощает, проглатывает тебя, а ты и не думаешь сопротивляться.
Кругом порядок, организованность, и в то же время каждый сам по себе. Новый Вавилон.
И ты тоже быстро обзаводишься собственной капсулой. Как крепостью, окружаешь себя и вливаешься в неторопливый ритм этого города. Становишься, как все, перестаешь спешить. Кожей ощущаешь ценность каждой минуты своего бытия в этом мире.
Festina lente - спеши медленно!
Архитектура города и характер его жителей тоже взаимосвязаны. Вот к какому выводу я пришла.
Районы Лондона разительно отличаются друг от друга. Кажется, разные города слились воедино. Гигантомания серых громад Сити. Изящный бело-розовый Паддингтон. Ноттинг-хилл с его роскошными виллами и садами. Чуть далее - лавочки и пабы Портобелло напоминают клетчатую шотландку в типичном сочетании вино-красного и зеленого цветов.
В архитектуре этого города отсутствует симметрия, но в то же время в ней царит равновесие.
После грандиозного пожара 1666 года, после того, как «расплавленный металл струился по улицам Сити», был издан указ, предписывающий строить дома по определенному плану. Окна в каждом этаже должны быть одинаковыми. Одинаковы не только окна. Подъезды тоже одинаковые. Но в каждом доме несколько, а главного подъезда нет.
И в этом чудится своя философия: равные среди равных. Монархия? Но ведь конституционная!
Что происходит с индивидуальностью там, где каждый - индивидуальность?
Не прост этот город, ох, не прост! И снова думаю о том, что полюбить его опасно. Он принимает тебя в свое гостеприимное чрево, но сам он никогда не признается тебе в любви…
13 августа 2000, день восьмой
Лондон
Чудесна эта викторианская английская посуда! За завтраком в восхищении разглядываю чашку. И вдруг обнаруживаю, что этот «типичный английский фарфор» - «мейд и Чайна», сделан в Китае. В этом интерьере она, тем не менее, английская. Если же я привезу такую домой, она сразу же станет китайской.
А разве фарфор не китайское изобретение?
Воскресенье. Все закрыто. По улицам разливаются покой и тягучая скука….
Гуляла по Портобело.
Вчера там была барахолка.
Вечером заглянула Сильвия. Моя гостиница совсем рядом с ее общежитием.
Сильвия в восторге от барахолки.
- Покажи, что купила, - прошу я.
- Откуда ты знаешь, что я что-то купила?
- А вот знаю!
Люблю покупки! И свои и чужие. Чужие даже больше, чем свои - они захламляют не мою квартиру.
- Давай, давай, показывай!
- Так, открытки.
- Я тоже купила сегодня парочку. В киоске.
- Плакат для сына. Платочек. Ах, самое главное, подсвечник с ширмочкой и свечечка.
Сильвию вчера переселили в другую комнату. Вернувшись поздно вечером, она обнаружила, что внизу уже кто-то спит. Я бы спокойно легла на верхнюю полку, но Сильвия - не я. Она спустилась к портье и стала объяснять, что выключатель слишком далеко от кровати, а без света невозможно найти дорогу на кровать!
- А разве света от уличных фонарей не хватает? - спросила Портье.
- Нет, не хватает, я боюсь споткнуться.
Сильвия так долго «вела переговоры», пока ей не выдали ключи от отдельного номера.
А теперь вот она купила этот подсвечник, чтобы сегодня не заблудиться в ночи.
Впрочем, он ей не понадобился. Каким образом она добилась, что соседка уступила ей нижнее место, она уже не рассказала.
Это было вчера, а сегодня на Портобелло было совсем безлюдно. И лишь из церкви доносилась музыка.
Когда я вошла, оркестр как раз умолк и на авансцену выбежал моложавый энергичный мужчина. Речь его была такой темпераментной, и излучал он такую самоуверенность, что я решила, это какое-то предвыборное собрание. Почему, однако, в церкви? А почему бы и нет? От этого Лондона всего можно ожидать.
Публика - сплошь чернокожая. Нарядно одетые дамы, все в шляпках, казались экзотическими птицами. Я застыла в дверях. Молодой человек, видно, служащий, стал уговаривать меня войти.
- Я думала, здесь служба, - сказала я.
- А это и есть служба!
Молодой человек сделал кому-то знак. Через минуту ко мне подошла приветливая молодая женщина. Она деловито поинтересовалась, откуда я и на каком языке говорю, после чего проводила меня в первый ряд. Вот влипла, отсюда уже не улизнешь!
Оркестр снова заиграл бравурную мелодию и на сцену выкатился певец, похожий на Винни-пуха. Когда он весело запрыгал по сцене, его сходство с плюшевым медвежонком стало и вовсе разительным. Публика дружно хлопала в ладоши в такт музыке. Церковь расцвела морем белозубых улыбок.
Потом снова появился пастор, похожий на американского политика. Заговорил он выразительно и четко, мне уже ничего не стоило понять каждое его слово. Прежде всего, он благодарил за пожертвования в пользу чего-то там. Особо отметил тех, кто прислал чеки покрупнее. Долго размахивал над головой одним из таких чеков, провоцируя аплодисменты.
Минут двыадцать говорил о любви к Христу, после чего призвал прихожан к новым пожертвованиям.
- Банковские реквизиты вы получите на выходе, - сказал он. - И не забудьте, вы - последний оплот христианства в этом ужасном городе, где белое население давно перестало посещать Дом Божий. Вы - народ избранный…
Не знаю, где обучали этого проповедника, но обучили хорошо.
Публика внимала, затаив дыхание, а я спрашивала себя, кого любили сейчас эти люди, Бога или вот этого его «талантливого» агента?
А что если явился бы кто-то, кто попытался пролить свет? Если бы кто-то заставил этих людей увидеть правду? Хм, да не успел бы он рта открыть, как его разорвали бы на части.
Сила вождя - в обожании публики.
После службы со мной заговорил мой сосед. Он оказался поляком, из чего стало ясно, что место для меня было выбрано вполне обдуманно, недаром та красотка спросила, откуда я. Поляк сообщил, что в Лондоне он перешел в лютеранство. Заговорил о любви к Христу.
- А разве Христос проповедовал лютеранство? - спросила я с деланной наивностью.
- Вы верующая? - был встречный вопрос.
- Ну… в философском смысле, может быть...
- Тогда я буду молиться за вас, - сказал поляк.
Он взял мою руку, склонил голову и стал читать длинную молитву по-польски.
Потом рассказал, что в Лондоне он уже восемь лет. До этого жил в Германии, в Австрии и в Канаде. Он - строитель. Умелые руки нигде не пропадут. Жена потерялась давно, где-то на севере Американского континента, и теперь он живет один.
- Зато у меня есть Бог, - утешил он себя.
Сидевшая по другую руку от меня французская чета тоже перешла в лютеранство.
- Вы останетесь на вторую обедню?
Любовь к Господу нашему, Иисусу Христу...
Дом-музей Фрейда по воскресеньям открыт с двенадцати до пяти. Фрейду удалось бежать в Лондон и даже вывезти все свои вещи, вплоть до археологической коллекции. «Мои старые, замызганные боги», - называл он ее.
Знаменитая кушетка тоже стоит здесь.
Дочь Фрейда Анна позаботилась о том, чтобы в доме все оставалось, как было при жизни отца. После ее смерти дом стал музеем.
Этот дом с садом просторнее и во всех отношениях лучше скромной квартиры на Берггассе. Но он был приютом изгнанника. Чужие углы… Фрейд тосковал по Вене: «Оказывается, тюрьма, из которой тебя выпустили, была слишком любима тобой!»
Прожил он здесь всего один год.
Из Музея Фрейда снова отправилась в Гайд-парк.
На лужайках грелись на солнышке женщины, до бровей укутанные в черные и серые платки, в окружении множества ребятишек.
К чему эти крайности, думала я, одни прячут женщину от глаз людских, как чуму какую, а другие разгуливают в исподнем по улицам…
Вскакивает как-то в супермаркет эдакий волосатый Тарзан в одних подштанниках, хватает бутылку воды (жажда мучает) и оказывается передо мной в кассе. В нос мне ударяет запах чужого нагого тела…
На «ступид-корнере», как лондонцы называют «спик-корнер» в Гайд-парке, народу прибавлялось с каждым часом. Утренние ораторы были все еще здесь, к ним присоединились новые.
Надеялась услышать горячие политические дебаты, но единственной «горячей» темой здесь оказалась тема религий. Одни проповедовали любовь к Христу, другие провозглашали славу Аллаху, третьи предлагали коллажи собственного изготовления типа, с миру по нитке. Старик со злым лицом взобрался на стремянку, откуда порицал многоженство. Его окружила возбужденная толпа мужчин-мусульман.
- А у вас зато любовницы и любовники, - кричали его оппоненты, - это что, лучше? У Клинтона подружка Моника!
- А как же с демократией? Разве мы не имеем права выбирать, как жить?
- Ах, да что там! Ты прав, друг! И одна жена - это ровно на одну больше, чем надо!
Мне улыбались какие-то мужчины и женщины. Спрашивали откуда я. Вручали религиозные листовки. Высокий светловолосый парень заговорил по-русски:
- Я бывал в России, о, я люблю эту страну!
Двое молодых ребят в кипах раздавали тоненькие книжечки, но не всем, а тем, кого выделял их взгляд. Мне показалось, они из России.
- Нет, мы не русские. Мама у меня из сефардов, а папа англичанин. Меня зовут Даниель. А вы еврейка?
- С философской стороны я считаю иудейство очень интересной религией.
Молодого человек мои слова огорчили. Он покопался в сумке и протянул мне две желтенькие брошюрки на русском:
- Вот прочтите, это поможет вам сделать правильный выбор.
Брошюрки о любви к Христу.
- Передайте их потом дальше, вашим друзьям в Москве и в Вене!
Побрела к автобусу. Дорогу мне преградила молодая чернокожая пара. Пышная, с могучим бюстом дама темпераментно выговаривала что-то своему то ли дружку, то ли мужу, а тот, смущенно озираясь на прохожих, улыбался виновато и миролюбиво Сцена была явно любовной. Ревность? Казалось, еще минута и они кинуться друг другу в объятия. Со слезами и поцелуями. Пряча невольную улыбку, я пробормотала по-русски себе под нос:
- Правильно, давай ему прикурки!
- А я и даю, не видишь?! - беззлобно огрызнулась красотка. Тоже по-русски.
От неожиданности я остановилась. Мы долго смотрели друг на друга, прежде чем громко расхохотаться.
Сильвия звала вечером в паб, на караоке. В паб? Не хочу! Скучный я человек!
Пошла бродить по вечерним улицам. Последний вечер в Лондоне. Тепло. Погода ласковая.
14 августа 2000, день девятый
Дорога
Слишком много впечатлений! Начинается перенасыщение. Это всегда так. Синдром Стендаля. Это заболевание названо именем писателя после того, как тот слег в горячке о время своего визита в Рим. Врач установил, что горячка возникла на основе перенасыщения впечатлениями. Той же болезнью заболел в Риме и Гоголь.
Вокзал Виктория. Поезд на Дувр.
Как мало времени провела я в этом городе! Как мало видела и как много пережила. Впечатлений.
Кентервиль. Тот самый, с привидением, чья жена «была нехороша собой и совершенно не умела готовить»? Нет, тот в Шотландии. А здесь речной порт, пароходные верфи и дома с темно-зелеными крышами.
Все на этом острове не такое, как на континенте. Освещение тоже особенное. Свет, словно преломляясь в призме, отбрасывает разноцветные блики, тускловатые, как при приближении сумерек. Не случайно, видать, привидения облюбовали этот остров!
Другие дома, другие улицы, другое небо, другой ритм, другая философия жизни…
В России мы касаемся друг друга, мы можем обняться, похлопать собеседника по плечу или шутливо подтолкнуть его локтем. В таких прикосновениях сквозит доверие. Приехав в Австрию, я вдруг обнаружила, что прикосновение к руке собеседника может быть расценено как своего рода «сексуальное домогательство». В венском транспорте даже в час пик нельзя случайно тронуть венца или венку локтем, это может вызвать взрыв негодования.
Англичане тоже вряд ли похлопывают друг друга по плечу, но в метро за невольный толчок никто не извиняется. Лондонские вагоны длинные, низкие, очень узкие и в них чудовищно тесно. Теснота обычно активизирует агрессивность, но в лондонском метро царит то же добродушное спокойствие, что и во всем городе.
Северный народ, искупавшийся в теплом течении Гольфстрима…
Наконец-то мне повезло! Я познакомилась с настоящими англичанами! В разноперой лондонской толпе разглядеть их было невозможно.
Артур и Гледис вошли в вагон на какой-то пригородной станции. Они заняли места напротив меня. Нас разделял столик, на который я усадила купленного на Реджен-стрит плюшевого мишку. Сейчас он сидит у меня на мониторе. У медвежонка очаровательная детская мордашка, а начинка из каких-то зерен позволяет придать его тельцу любую позу. Гледис Мишка понравился. Мы разговорились. Эта немолодая уже чета выглядела именно так, как представляешь себе настоящих англичан. Одеты они были в добротные бежевые костюмы и лица у них были спокойные, а глаза светлые. Заговорили - конечно же - о погоде. Потом немного об Англии. Потом о старинных замках с привидениями. Классический «смол-толк»! И вот им уже пора выходить.
В этой беседе мой английский вдруг здорово улучшился, обрел силу. Комплимент не заставил себя ждать.
Доброжелательность собеседника творит чудеса!
Волшебен этот английский язык, давно ставший международным. Он очень ласков. Закричать на нем по-настоящему невозможно. Даже на «ступид-корнере» никто не кричит.
Слова - это лишь малая часть коммуникативной информации. Гораздо больше говорят жесты и интонация. Попробуйте разным тоном произнести «спасибо большое» и вы поймете, как я права.
Получается, человек создает язык, а потом язык создает человека.
Сильвия говорила со мной по-немецки, а когда ругала администрацию гостиницы, тотчас переходила на итальянский: «Мольто ступидо, кретино мольто!».
Звучало это не страшно, а смешно.
И снова Ла-Манш!
Чайки нагло выхватывают хлеб прямо из рук. Сопровождая паром, они плывут на потоках воздуха, время от времени пронзая воздух острыми, как клинок криками.
Меловые скалы быстро растаяли, растворились в сизой дымке.
Французский берег по-прежнему залит солнцем.
Башня маяка Кале белеет сохнущим бельем на синеве неба. За нею вонзаются в в небесную синеву острые шпили собора Нотр-Дам.
Тре биен ла Франс!
Уйти отсюда не возможно. Я никогда отсюда не уйду.
Я и сейчас там.
Мой милый Кадрус - так окрестила я про себя хозяина гостиницы за его неулыбчивость - сохранил мою машину. А уж после того, как он улыбнулся, и вовсе превратился в Жана Вальжана.
Наутро отправилась в банк менять деньги. Нужно купить еды на дорогу.
Напротив гостиницы магазин с электротоварами. Может там найдется кипятильник? Впрочем, в этой поездке он мне уже вряд ли понадобиться.
Десятый час, но все закрыто. И банк, и магазины.
- Се ля Франс, мадам, - восхищенно утешает меня хозяин.
Французы встают поздно. Это тебе не немецкоязычное пространство!
К западу от Кале поднимается высокий скалистый берег. Здесь чайки высиживают своих птенцов. Чаек здесь много и они разных пород. Очевидно здесь живут вместе несколько колоний. Одни белокрылые, огромные, как фрегаты, другие помельче, серенькие и невзрачные, с хищными носами. Третьи и вовсе похожи на ястребов.
Сколько хватит глаз, - море! Синее, в пенных барашках. По небу плывут вспененные облака.
Пустынные пляжи, дюны, золотой песок...
А к югу раскинулось другое море. Море хлебов. Ветер гоняет по нему золотые волны. Поля уходят за горизонт…
По дороге возникают руины древних и не слишком древних военных укреплений. Сколько войн прокатилось через эту землю!
Чего не могли поделить эти две страны, обитающие по обеим сторонам Ла-Манша?!
Мне любы они обе.
Волосы слиплись от соленой влаги.
Мальчишки при помощи каких-то поршней добывают из песка червей. Следом за мальчиками вышагивают чайки на своих длинных ногах. Они подбирают то, что роняют другие.
Ветер приобретает ураганную силу.
Закат наблюдала из машины.
Огромная чайка трудилась над бирюзовым пакетом с мусором. Подруги издали наблюдали за ней, но подойти не осмеливались, их пугал яркий цвет пакета.
К девяти часам солнце окончательно пропало за горизонтом. Густые сумерки окутали и море, и пляж, и город...
Потом снова был Руан.
Руанский собор под дождем.
Еще пара часов и я уже гуляла по Страсбургу.
«...И страсбургский пирог нетленный...». Отведать мне его не удалось, но я купила открытку, на обратной стороне которой был рецепт. Делается он из песочного теста, поэтому и хранится долго.
Эльзас. Это уже должна быть своя особая история. В другой раз.
А теперь домой, в Австрию...
