ПУТЬ НА ТУМАННЫЙ АЛЬБИОН Часть 1
Бортовой журнал,
то есть, путевой дневник.
Маршрут: Вена - Лондон и обратно,
с заходом куда придется
Лотарингия. Нанси. Невозможно не захлебнуться от счастья. А что, если бы… я жила здесь… Неужели и тогда я так часто чувствовала бы себя несчастной?
Примостившись на ступеньках памятника Станиславу Лещинскому, смотрю на прохожих. Красиво одетые женщины с чудесными стрижками. Уверенные в себе… Походки быстрые, но не торопливые. Мужчины, впрочем, тоже никуда не спешат.
Утром по радио шла передача о том, как это важно, уметь «упаковывать» свои мысли в подходящие слова, а главное, выражать их подходящим тоном. «Вы ведь не подадите к столу дорогое вино в стакане для чистки зубов!». Казалось, жители этого города в совершенстве освоили искусство «упаковывать» свою жизнь в «правильные» жесты и слова.
Ступенькой выше устроился молодой человек. На моем сиротском английском пытаюсь выяснить, где находится музей искусств. Молодой человек, указав пальцем в сторону музея, что-то объясняет, но я не понимаю. Он терпеливо повторяет фразу еще и еще раз, пока до меня не доходит, что сегодня в музее выходной. Его неторопливое великодушие тонуло меня… У людей здесь почему-то есть время.
Кто это сказал - у интеллигентных людей всегда есть время.
В этом городе розовый воздух. Кружевные и золоченые решетки отбрасывают ажурные тени. В тягучих лучах заходящего солнца дворцы кажутся невесомыми.
В архитектуре этого города нет навязчивой ритмики, и это пленяет. Навязчивые ритмы убийственны.
Полюбила ездить одна! В одиночестве легче находить подходящие слова чувствам, которые возникают в тебе при виде новых кратин. В свидании с чужой страной есть нечто интимное. Третий здесь вполне может оказаться лишним. Какими бы прекрасными ни были чужие сентенции, они лишают тебя возможности услышать свои.
Когда-то в Москве получила от приятеля открытку с Колизеем. Он писал, что Колизей напоминает ему дупло испорченного зуба. Сравнение, может, и остроумное, но беда в том, что оно застряло в моем мозгу! И даже много лет спустя эти слова сумели отравить мне мое свидание с Колизеем.
Первое впечатление - самое важное. Оно должно быть только твое.
Так думала я, наслаждаясь закатными солнечными лучами на ступеньках памятника моего почти земляка.
А началось это путешествие таким образом…
6 августа, 22-30, День первый
Позади Вена, Зальцбург, Инсбрук, Брегенц
Ночевка в Гангау (Hangau), пансион фрау Модель
Проснулась в шесть утра. До семи дремала, а в восемь уже была готова к отъезду. Зазвонил будильник. Тот самый, который ровно три года назад отказался быть будильником и функционировал исключительно в роли часов. И вот, нате вам, проснулся дорогой, пора, мол, друг, пора!
Загрузив в машину чемодан с одеждой и туалетными принадлежностями, сумку с дорожной посудой, двумя кипятильниками (оба позже оказались неисправными) и остатками продуктов из холодильника, кинув туда же спальный мешок, подушку и одеяло, двинулась в путь.
Накануне всю ночь громыхало, лил проливной дождь. Люблю дожди с грозами. В них музыка Бетховена. Они драматичны. Грозы проходят! После дождя зеленеет трава и воздух чистый. Именно такой нужен для хороших снимков.
На минуту выглянуло солнцее, пожелало мне счастливого пути и снова спряталось.
До Зальцбурга неполных триста километров. Город на высоком холме, увенчанный крепостью Хоензальцбург, выныривает из-за поворота. Слишком часто приходилось возить туда русских гостей! Моцарт… Стефан Цвейг… Горы. Зальцбург, короче, давно наскучил. Помахала ему рукой, как старому знакомому, и поехала дальше.
Вскоре меня обступили темные, поросшие густым ельником горы. Ближе к швейцарской границе они становились все выше, на них исчезала растительность, и тогда возникал визуальный простор, становилось больше неба, больше воздуха…
Юго-западная гряда - это на самом деле поверженный гигантский дракон с ощетинившимся хребтом и устало поникшей мощной выей. То ли уснул навеки, то ли ждет чего-то. Вот вскинет он сейчас буйную главу, взмахнет крылами и взмоет в небо. И все вокруг затрепещет от ужаса…
В тот момент, когда я достигла вершины перевала, небеса вдруг разверзлись, и из них полило так, как не лило со времен великого потопа. А мне хотелось успеть в Брегенц. Там театр под открытым небом. Зрительный зал на берегу, а сцена плавает в Боденском озере. В этом сезоне играют «Маскарад» моего любимого Верди.
Два дня назад отправила факс, заказала место в журналистской ложе.
И се же я прибыла вовремя. Пересекла за день всю страну от восточной границы до западной!
Снова полил дождь. Спектакль, не состоится.
В гостинице на площади мест нет. В любом случае, если не позабочусь о ночлеге уже сейчас, останусь на улице.
Сквозь толщу облаков сверкнуло заходящее солнце. Оно вырвало из густого сумрака Боденское озеро. Внизу засеребрился Линдау - живописный городок с каналами и игрушечными домишками, он напомнил Италию. Вскоре, однако, он исчез, трасса пошла вправо и через несколько минут я оказалась на вершине холма. Внизу окрашенное в красноватые тона озеро, синие горы на горизонте, а на том берегу - Швейцария.
Небо снова потемнело и снова полил дождь. Остатки света таяли на линии горизонта.
Трехэтажный дом с зелеными ставнями и маленькими оконцами, похожими на бойницы, показался пригодным для ночлега. Пансион фрау Модель.
Пока дотащила чемодан от машины до крыльца, на мне не осталось ни одной сухой нитки.
Хозяйка оказалась неопрятной пожилой дамой. Пока я волокла чемодан по лестнице, она сообщила, что руководит своим пансионом уже целых 52 года. Ну и что?
- Комнату не желаете посмотреть?
- А чего ее смотреть, всего-то на одну ночь, - неосмотрительно сказала я.
- Хм, другие именно в этих случаях привередничают. За одну ночь я беру больше, вы понимаете, на стирку белья и так далее. Так им за такую цену непременно лучшую комнату подавай!
Ее обиды почему-то моего сердца не тронули.
- Но постельное белье, надеюсь, свежее? - спросила я.
- О да, конечно свежее! - заверила хозяйка.
Это оказалось грубой ложью. Вскоре я осознала свою ошибку.
Электрической розетки нет, так что волосы высушить не удастся. Удобства в коридоре. Стена с раковиной и надтреснутым зеркалом оклеена коричневым линолеумом, лампочка под потолком дает ровно столько света, чтобы не споткнуться. Но самое страшенное - несвежий дух крепко приправлен дешевым дезодорантом.
Скорее на воздух! Дождь прекратился так же неожиданно, как начался. Низкое небо серело, надвигались сумерки.
Городок назывался Гангау. Он спускался террасами к озеру. Ни один дом не копирует другой, но стиль один. Германская готика. Немецкая архитектура стройнее австрийской, в ней меньше эклектики.
Ярко освещен был лишь один магазинчик.
- Неужели открыто?
- Да что вы, - добродушно возразила хозяйка, возившаяся с какими-то коробками у входа.
- А на юге в это время все открыто...
- На юге и погода другая, - засмеялась она, - а чего бы вам хотелось?
Половину полок в лавочке занимают алкогольные напитки.
- Может, бутылку вина?
Ах, да я же не обменяла деньги! Когда введут, наконец, это евро?! В кошельке завалялась куча монеток с прошлого раза... Как раз хватило на бутылку «Cote da Rhenie». Виват, ля Франс. Завтра я увижу Францию!
Вино. Это была замечательная идея. Без него я бы не выдержала эту ночь.
Напялила тренировочный костюм с длинными рукавами. Одеяло сырое. Стена тоже.
Пила французское вино из стакана для чистки зубов.
Недавно прочила роман Вольфганга Фишера. «Австрийские интерьеры». Речь в нем о «чужих углах». Повидала и я на своем веку чужих углов! Но такого неопрятного убожества в чистоплотной Германии встретить не ожидала. Ни картинки на стене, ни цветочного горшка на подоконнике! Ничто в этой комнате не напомнило о существовании любви в этом мире.
Сын страдал приступами ложного крупа, врачи прописали ему морской воздух. «По большому блату» мне удалось добыть путевку в пансионат где-то под Одессой.
Покосившиеся деревянные домишки ютились на косогоре черного цвета, похожем на угольный отвал. А может, это и были бывшие шахты. Ни деревца, ни травинки вокруг. Лишь ветер носил между холмами клубы черной пыли. Убогая мебель, наспех сколоченная чьей-то неумелой рукой. Это бы ничего. Убийственным оказался запах нечистот в комнатах. Матрасы были сплошь в разводах от пятен мочи.
Следует вспомнить, что пансионатов, домов отдыха или гостиниц, в которых принимали отдыхающих с детьми, в СССР почти не было. Но почему в Европе нет ни одного отеля, в котором не принимали бы гостей с детьми, и почему ни один из них не воняет мочой?
Путевка была на две недели, но мы сбежали оттуда через пару дней. Как можно отдохнуть в условиях, где тебя тошнит?
Палатка, природа, это другое дело.
К слову, после ночевки в пансионе фрау Модель я, наученная горьким опытом, в пути стала ночевать в машине. Останавливалась либо в кемпингах, либо на больших станциях обслуживания, где обычно ночуют грузовики и «караваны». В «Шкоде» сиденья раскладываются так, что получается прекрасная, абсолютно плоская кровать.
Завтрак был накрыт в комнате узкой и длинной, как пенал. За длинным столом уже сидели три супружеские пары. Под столом трусливо жалась к ноге хозяина рыжая собачонка. Несколько мест оставались свободными.
Мое появление отчего-то насторожило жен. Они стали подкладывать на тарелки мужьям лучшие куски и сдувать с них несуществующие пылинки. Бросая при этом откровенно ревнивые взгляды в мою сторону. Их насторожило присутствие в их кругу одинокой дамы. Стоило, однако, обронить, что через час я уезжаю, как жены тотчас меня полюбили. В их взглядах появилась даже какая-то теплота, и они стали вежливо расспрашивать меня о моих планах.
Хозяин собачонки случайно оказался на лестнице, когда я тащила чемодан вниз. Он предложил мне помощь.
- Австрийские мужчины на подобные любезности не способны, - заметила я вслух.
Мужчина и его жена приняли это за комплимент.
Русская речь в коридоре... Сегодня уже весь мир говорит по-русски!
Дорога снова пошла в гору. Озеро внизу отливало цветом лаванды.
Слева возникла базилика Бирнау! Она висела над озером и казала сотканной из солнечных лучей. Жемчужиной барокко называют ее в рекламных проспектах. Сердце затрепетало от красоты.
Один знакомый писал мне однажды: «Когда в 30 км. от Кёльна с вершины холма, где на сельском кладбище похоронена наша подруга, я увидел рейнскую область, сердце замерло от ее спокойной красоты и умиротворенности. И совершенно неожиданно для себя самого вырвалось из груди: на кой леший вам нужен был этот Гитлер!»
Надолго же «этот Гитлер», очень надолго отравил наше отношение к Германии. Глядя на базилику и на серебрившееся внизу озеро, спрашивала себя, неужели мне никогда не удастся увидеть красоты Германии так, как видели их Тургенев и Чехов… Чтобы вон за тем холмом или за той рощицей не мерещилась тень крематориев Дахау…
7 августа 2000, 21.00, День второй
Кольмар, Нанси (Nancy)
Вскоре гуляла по приграничному Кольмару. Его кафедральный собор славится фестивалями органной музыки. Тесные улочки. Солнце. Праздничные толпы туристов. Под бывшими городскими воротами - базар народных поделок. Бумага ручного производства, вся в нежных разводах! Купила крошечную записную книжку.
И записала в ней: «Кольмар - живописный эльзасский город с обширной средневековой частью. «Дом голов» (Kopfhaus, Maison des Têtes) покрыт изваяниями более 100 голов».
Кольмар - самый сухой город Франции, здесь редко идут дожди. Зато или поэтому вино здесь отличное. Одно из знаменитых кольмарских вин - свидетель древних связей Франции и России - Cuvée St Pétersbourg.
Кольмар считается столицей эльзаской кухни. Это место кулинарных паломничеств.
И это город фестивалей. Кроме знаменитого органного фестиваля, устраиваются здесь праздники эльзасских вин, каждый раз привлекающие до четверти миллиона посетителей, джазовый фестиваль и Кольмарский кинофестиваль. Получается, этот совсем небольшой город играет огромную роль в культурной жизни Европы.
Кольмар можно считать архитектурным музеем под открытым небом. Здесь представлены все архитектурные стили - поздняя готика, ренессанс, барокко, рококо, классицизм, ампир, эклектика, модерн и даже модернизм и постмодернизм.
А старый город весь с клеточку. Вернее, в ромбик.
И вот он, мой любимый Нанси! В этот город я влюбилась с первого взгляда. Бродя по старинному парку между золоченых решеток, думала, не поеду я ни в какой Лондон. Останусь здесь до конца отпуска. А еще лучше, до конца жизни.
Столица герцогства Лотарингского. В 1766 году, после смерти последнего лотарингского герцога, тестя Людовика XV Станислава Лещинского (польского короля-изгнанника, любовника Екатерины второй), Нанси вошёл в состав Франции.
Позже, после франко-прусской войны 1870-1871 он оказался в той небольшой части Лотарингии, которая осталась в составе Франции. Тогда-то Нанси и стал одним из центров движения за реванш. Здесь был воздвигнут памятник потерянным провинциям.
Нанси состоит из старого города с узкими кривыми улицами и нового, строившегося по регулярному плану уже в XVI и XVII веках.
Главное украшение города, конечно же, площадь Станислава. Ее украшают изящные и лёгкие золочёные решетки, фонтаны и фонари. Созданы они мастером художественного литья Жаном Ламуром.
Ансамбль из трёх площадей эпохи Лещинского признан памятником Всемирного наследия.
В этом городе есть все, что полагается настоящему городу: широкие проспекты, узкие живописные улочки, уличные кафе, булыжные мостовые, парки, дворцы, похожие на воздушные замки, внушительные соборы...
Нанси сохранил себя в своей первозданной красоте. Дома, словно поседевшие от времени, хранят печать Ренессанса. Сквозь седину старинного камня просвечивают мягкие лиловые, розовые и голубые тона...
Французы практичны, как все европейцы, но отчего-то их практицизм не идет в ущерб красоте.
В парке деревья стоят огромные, могучие. Кажется, ничто не мешало свободе их роста. Посреди парка - золоченая ротонда. Гуляли здесь дамы в кринолинах и кавалеры в кружевах...
Рабочие разбивали в парке брезентовую палатку летнего театра. Цвет у палатки - блю-рояль, королевский кобальт. Она не только не портила вида, она вроде как вносила в него недостающую ноту.
Не знаю, отчего красный считается цветом любви. Для меня самый эротичный цвет - синий. Именно он вырабатывает гормон радости в моей крови.
Французы очень любят этот цвет. А французам верить можно.
Мост перекрыт из-за ремонта. Он завален строительным мусором. А посередине - бетонная чаша, полная цветов. Кто-то не забывает их поливать. Цветы растут вроде как стихийно, в полном беспорядке, кажется, ветром занесло сюда семена. Тем не менее, видно, что это непреднамеренная продуманность…
Парк Plas de le Carriere - своего рода маленький Тюильри. Ничего лишнего - сплошная геометрия. Даже деревья выстроились одинаковые, как солдаты на параде.
А стоит свернуть за угол, к собору, как снова попадаешь в буйное царство цветов. На чудовищных клумбах даже чертополоху нашлось место, и он здесь не лишний.
И я не лишняя в этом городе.
Давно забытое чувство.
Радостно растворяюсь в его закатной дымке.
Ангел Нанси прошуршал крыльями над моей головой. Пора на ночлег...
Гостиница «Альберт первый». Два года назад в Остенде ночевала я в отеле под названием «Рояль Альберт». Верно, обе гостиницы названы в честь бельгийского короля, который пропал без вести. А может, это «этапы его пути»?
Номер крошечный, зато чистенький, уютный! Голубые стены, голубые занавески, голубая душевая сияет белизной. Под потолком телевизор на штанге. На что он нужен, когда у тебя есть Нанси?!
Кале, 8 августа 2000, день третий
Реймс, Кале, отель «Пасифик»
«Не знаю! Чего не знаю? Не знаю, чего не знаю…» Вот такую запись оставила я в тот вечер в дневнике.
А днем смотрела кафедральный собор в Реймсе, «где царицы спят и цари...»
Именно здесь короновали французских королей. Здесь их и хоронили.
Реймский собор - самый совершенный из готических соборов. Если Кёльнский поражает размерами и величием, то в Реймском встречает тебя удивительное тепло. Кажется, земное и божественное слились здесь воедино. Колонны стекают вниз живыми складками каменных портьер.
В одном из алтарей витражи Шагала. Там же русская икона: копия с рублевской «Ветхозаветной троицы» (такая же висит у меня в спальне). В соборе нет ни фресок, ни икон.
Надо спасать города! И в первую очередь - французские города!
А Кале напомнил почему-то Бельгию. Чем-то он похож на Антверпен... Так мне показалось.
Моря не видела.
Самое вкусное всегда оставляю на потом. Что это, погоня за будущим?
Завтра - свидание с Англией...
А сегодня... Расскажу, что было сегодня.
На автостраде дождь то нагонял меня, то отставал, уставший.
С трудом ускользала от памяти о «меблирашках», они не желали уходить в прошлое. Омывалась летним дождем.
Стоило пересечь границу Реймса, как снова начался ливень. Летний, теплый, сумасшедший, веселый ливень! Он очистил воздух. Исчезла висевшая над землей тяжелая дымка. Очистилась душа…
Потом дождь то накрапывал, то снова лил, как из ведра.
Зонтик остался в машине. Укрылась в маленьком магазинчике. Огляделась вокруг и ахнула. Царство волшебных детских снов! Все для ваших праздников! Марципановые розы, разноцветная карамель в огромных стеклянных банках, свадебные свечи с веночками, кружевные бумажные салфетки причудливых форм, белоснежный фарфор в восхитительный мелкий цветочек... Здесь сама жизнь могла бы показаться праздником.
А может, у них найдется и кипятильник? Пытаюсь объяснить хозяйке, что мне нужно. Хозяйка - розовощекая, с круглым добрым лицом словно выпрыгнула из детской книжки. Я по-французски ни бум-бум, а она, кроме французского ни бум-бум. Пальцем изображаю спираль, надуваю щеки и пыхчу, что должно символизировать кипящую воду. Женщина смотрит на меня без улыбки. Думает, пытается разгадать шараду. Ага! Мы обе громко смеемся. Нет, кипятильника у нее нет, но вот адрес магазина...
- Ля Франс тре биен!
Хозяйка смеется:
- Мерси!
Билет на паром (без машины) туда и обратно - 480 франков.
Район гостиниц в Кале расположен недалеко от порта. Гостиницы маленькие, небогатые, но чистенькие. Цена в пределах 210 франков за ночь.
День угасал...
Прежде, чем устроиться на ночлег, необходимо взглянуть на «Граждан Кале». Копию этой скульптурной группы я уже видела в музее Родена в Париже. Здесь она, можно сказать, дома.
Шесть представителей почтенных семейств добровольно принесли себя в жертву, чтобы спасти город от разрушения. А случилось это так.
В 1346 году английский король Эдуард III осадил ключевую французскую крепость Кале. Осада продолжалась почти год. Голод принудил горожан к началу переговоров о сдаче. Тогда английский король потребовал выдать ему шесть наиболее знатных граждан, чтобы казнить их в назидание остальным. Первым вызвался отдать свою жизнь один из главных богачей, Юсташ де Сен-Пьер. По требованию короля добровольцы должны были нагими, с повязанными вокруг шеи верёвками вынести ему ключи от Кале.
В 1880 году решено было создать памятник гражданам Кале. Огюст Роден работал над ним четыре года. Еще через шесть лет бронзовая скульптура была установлена перед Ратушей.
Мы привыкли видеть в памятниках героям печать героизма, то есть, бесстрашие и решимость. Роденовские герои другие. Прежде всего, художник отказался от постамента, его герои находились на одном уровне со зрителем, хотя по размеру они и несколько выше человеческого роста. На постамент «Граждане Кале» были водружены после смерти скульптора.
Видно, как непросто далось этим людям решение! Им не хочется умирать, на их лицах - растерянность, обреченность, философские раздумья. Думают они не о будущем своем бессмертии, их мысли обращены к жизни, которую им предстоит покинуть. Выбор сделан, пути назад нет.
Герои Родена - человечны.
Принесение жертвы… Презрение к смерти… Сократ мог бежать. Или он мог отказаться принять яд. Но он считал, что гражданин Афин обязан подчиниться даже несправедливому приговору, дабы подтвердить силу закона. Японские камикадзе видели высшую доблесть в том, чтобы отдать жизнь за родину. Александр Матросов ценой собственной жизни спас товарищей… Граждане Кале тоже решили принести себя в жертву… Есть ситуации, когда человек не видит иного выхода. Но что испытывает он при этом?
Смерть - это последнее. Это, когда все другие возможности уже исчерпаны. Французский патриотизм не раз доказывал себя на деле. Но для француза жертва - не средство достижения славы. Это - всего лишь до конца исполненный долг.
Слишком уж хороша эта страна, чтобы расстаться с нею без слез.
На лицах граждан Кале - сожаление. Им жаль оставлять жизнь…
Впрочем, все кончилось хорошо, английская королева Филиппа пожалела пленников и во имя своего ребёнка - она была беременна - вымолила перед супругом для них прощение.
(Продолжение следует)