Доклад проф. Мареева С.Н. часть ТРЕТЬЯ
Понятие, чем на большее число разнородных явле-ний оно распространяется, тем больше оно усыхает и становится бессодер-жательным. И это соответствует известному закону логики - закону обратно-го соотношения объема и содержания понятия: чем шире объем, тем беднее содержание. Именно это произошло уже в наше время с «информацией»: мышление - «информация», память - «информация», генокод - «информа-ция»… И понятие, имеющее конкретный смысл в пределах собственной тео-рии, а именно теории информации, превратилось просто в модное словечко, которым терроризируют людей, пытающихся что-то понять конкретно.
«Наконец, персонализм, - завершает приведенный ряд Выготский, - возник первоначально из исследований по дифференциаль-ной психологии. Необычайно ценный принцип личности в учении о психо-логических измерениях, в учении о пригодности и т.д. перекочевал сперва в психологию во всем ее объеме, а потом и перешагнул за ее пределы. В виде критического персонализма он включил в понятие личности не только чело-века, но животных и растения. Еще один шаг, знакомый нам по истории пси-хоанализа, рефлексологии, и все в мире оказалось личностью. Философия, которая начала с противопоставления личности и вещи, с отвоевания лично-сти из-под власти вещей, кончила тем, что все вещи признала личностями. Вещей не оказалось вовсе. Вещь - это только часть личности: все равно нога человека или ножка стола; но так как эта часть опять состоит из частей и т.д. до бесконечности, то она - нога или ножка - опять оказывается личностью по отношению к своим частям и частью только по отношению к целому. Сол-нечная система и муравей, вагоновожатый и Гинденбург, стол и пантера - одинаково личности (В. Штерн, 1924)» .
Все эти частные открытия возводятся в общий принцип. И обобщение здесь производится чисто формально: под частное явление, понятое как абстрактно-всеобщее, подводятся другие частные явле-ния, которые этим самым считаются объясненными. Это подобно тому, когда и память, и сознание, и мышление называют «информацией». Но по сути это только называние разных вещей одним и тем же словом, отчего частное не-посредственно не становится всеобщим. Ведь частное становится всеобщим только через особенное. А когда разные вещи просто называют одним и тем же словом, происходит, наоборот, абстракция от особенного. «Объем поня-тия, - как замечает Выготский, - растет и стремится к бесконечности, по из-вестному логическому закону содержание его столь же стремительно падает до нуля» . А в результате «понятия» становятся совершенно пустыми. Это просто слова, фразы, и ничего более.
И при помощи таких «понятий» получается не де-дукция, а ре-дукция конкретного к абстрактному, вместо того, чтобы восхо-дить от абстрактного к конкретному. Выготский очень остроумно показы-вает, как, например, это делает психоанализ. «Он сводит высшие психиче-ские процессы - личные и коллективные - к примитивным, первобытным, в сущности доисторическим, дочеловеческим корням непосредственно, не ос-тавляя места для истории. Творчество Ф.М. Достоевского раскрывается тем же ключом, что и тотем и табу первобытных племен; христианская церковь, коммунизм, первобытная орда - все в психоанализе выводится из одного ис-точника. Что такие тенденции заложены в психоанализе, свидетельствуют все работы этой школы, трактующие проблемы культуры, социологии, исто-рии. Мы видим, что здесь он не продолжает, а отрицает методологию мар-ксизма» .
Последнее сказано в связи с некоторыми советски-ми фрейдо-марксистами, которые хотели соединить фрейдизм и марксизм, в том числе А.Р. Лурией, находившимся в начале своей научной деятельности под сильным влиянием фрейдизма. В одной из его статей, как отмечает Вы-готский, психоанализ раскрывается как «система монистической психоло-гии», методология которой «совпадает с методологией» марксизма . И то же самое делал Б.Д. Фридман. «Сам Фрейд, - отмечает Выготский, - был бы очень удивлен, узнав, что психоанализ - система монистической психологии и что он «методологически продолжает… исторический материализм»» .
Но в том-то и дело, что исторический материализм стоит как раз на точке зрения историзма в понимании человеческого созна-ния и всех его феноменов. А фрейдизм, несмотря ни на что, это биологизм, который Фрейд пытался безуспешно преодолеть. Начав с критики медицин-ской психологии, Фрейд приходит к тому, что, как он сам признается, вынуж-ден «одалживаться у биологии» . Причем честность, присущая Фрейду как большому ученому, идет настолько далеко, что он признается даже в том, что с зависимостью от биологии у него увеличивается неточность рассуждений .
Фрейдизм и марксизм расходятся именно методо-логически. Но методологические противоречия в данном случае, пишет Вы-готский, устраняются тем, что они просто исключаются из системы, объяс-няются «преувеличением» и т.д. «Так, - пишет он, - десексуализируется фрейдизм, потому что пансексуализм явно не вяжется с философией Маркса. Что ж, говорят нам, примем фрейдизм без учения о сексуальности. Но ведь именно это учение составляет нерв, душу, центр всей системы. Можно ли принять систему без ее центра? Ведь фрейдизм без учения о сексуальной природе бессознательного - все равно что христианство без Христа или буд-дизм с Аллахом» .
Это, конечно, не значит, что надо полностью от-бросить фрейдизм, потому что он в своей основе противоречит марксизму. Фрейдизм несет в себе действительные открытия. Например, открытие бес-сознательного. Но эта область разрабатывается во фрейдизме негодными средствами. Её, считает Выготский, надо отвоевать для марксизма, «надо ее разрабатывать средствами истинной методологии, ибо иначе, если бы в пси-хоанализе все совпадало с марксизмом, то в нем нечего было бы менять, пси-хологи могли бы его развивать именно в качестве психоаналитиков, а не марксистов» .
И такой же редукционизм, как и в пансексуализме, когда во всем видят пол, имеет место в рефлексологии. «И.П. Павлов, - пи-шет он, - различает рефлекс свободы, цели, пищевой, защитный. Но ведь ви-деть свободу или цель нельзя, не имеют они и органа, как, например, органы питания; не суть и функции; складываются из тех же движений, что и другие; защита, свобода, цель - суть смыслы этих рефлексов» .
Иначе говоря, свобода и цель - идеальные вещи, на чем настаивает почти вся мировая философия. Свобода - это не полено и да-же не головной мозг, поскольку последний вполне материален, как и полено. Рефлекс - это функция нервной системы, которая тоже вполне материальна. И рефлекс тоже вполне материален, как и действие электромагнитного реле. Тут ничего идеального нет. Поэтому если мы говорим, что свобода - это рефлекс, то мы непосредственно отождествляем идеальное и материальное. И тогда мы или свободу должны признать материальной, или рефлекс иде-альным. Но и то и другое нелепость. А по существу рефлексология, там, где она пытается толковать о свободе, о цели, о смысле человеческой жизни, ре-дуцирует идеальное к материальному.
У Выготского еще нет понятия идеального. Оно еще только будет выработано Э.В. Ильенковым. И этого понятия явно не хватает Выготскому, как не хватает ему понятия труда в качестве формы специфически человеческой жизнедеятельности, которое после Гегеля и Маркса пытался разрабатывать Лукач. Поэтому он не может дать конкретное выражение монизму Спинозы. Но это, тем не менее, не мешает ему критико-вать психофизиологический дуализм с позиций монизма Спинозы.
Именно редукционизмом, согласно Выготскому, оказывается применение «марксистских» понятий к психологии или к какой-нибудь другой науке. Сам по себе «диамат», прямо заявляет Выготский, не является методом психологии. Не там его ищут, считает Выготский. «Не там, - пишет Выготский, - потому что ни у Плеханова, ни у кого другого из мар-ксистов нет того, чего у них ищут, у них нет не только законченной методо-логии психологии, но даже зачатков её; перед ними не стояла эта проблема и их высказывания на эту тему носят прежде всего непсихологический харак-тер; даже гносеологической доктрины о способе познания психического у них нет. Разве такое простое дело создать хотя бы гипотезу о психофизиче-ском соотношении! Плеханов вписал бы свое имя в историю философии ря-дом со Спинозой, если бы он сам создал какую-либо психофизическую док-трину. Он не мог этого сделать, потому что и сам никогда не занимался пси-хофизиологией, и наука не могла дать еще повода для построения такой ги-потезы» .
Выготский здесь явно щадит Плеханова. Ведь Пле-ханов не захотел встать рядом со Спинозой, не понял методологического значения Спинозы, хотя именно Плеханову, как он сам свидетельствует, Эн-гельс говорил, что марксизм есть разновидность спинозизма. Во всяком слу-чае монизм Спинозы не имеет ничего общего с дуализмом психофизиологии. «Диалектический материалист, - пишет Выготский, - сохраняет оба члена ан-тиномии. Психика для него 1) особое свойство, несводимое к движению, сре-ди многих других свойств; 2) внутреннее состояние движущейся материи; 3) субъективная сторона материального процесса» .
Последнее - это Д.И. Дубровский. И он совершенно определенно продолжает традицию «диалектического материализма» Плеха-нова-Деборина, которая обнаружила «естественнонаучную основу» для мар-ксистской теории познания в рефлексологии Павлова. Плеханов признает два ряда явлений, не сводимых друг к другу. И он тем самым остается на позици-ях декартовского психофизического параллелизма. «Но, - пишет Выготский, - ведь это значит: есть две науки - одна о поведении как своеобразной форме движения человека, - другая о психике как недвижении» . Поэтому, считает Выготский, не получается единая наука психология на основе физиологии. «Пусть нам покажут, - отмечает он, - хоть один пример одной науки о двух разных родах бытия, объясняемых и описываемых при помощи разных поня-тий, или покажут возможность такой науки» .
Обладать универсальным методом постижения всякой истины, доказывает Выготский, это не значит обладать всей истиной. Дистанция от универсального метода до конкретной истины огромного раз-мера. Между тем и другим лежит и методологическая, и конкретно-научная работа. И сам метод развивается вместе с наукой. При этом в своем развитии, как уже говорилось, он проходит две основные формы, которым соответст-вуют две формы всеобщего: абстрактно-всеобщее, как его называл Гегель, и конкретно-всеобщее. «Есть два типа научных систем по отношению к мето-дологическому хребту, поддерживающему их, - пишет Выготский. - Методо-логия всегда подобна костяку, скелету в организме животного. Простейшие животные, как улитка и черепаха, носят свой скелет снаружи, и их, как уст-риц, можно отделить от костяка, они остаются малодифференцированной мякотью; высшие животные носят скелет внутри и делают его внутренней опорой, костью каждого своего движения. Надо и в психологии различать низшие и высшие типы методологической организации» .
Высший тип методологической организации науки означает, что метод стал незаметен, он полностью совпадает с собственной логикой содержания. В диалектике это называется единством метода и сис-темы, или теории и метода. (Выготскому часто этих слов не хватает. По-этому он и прибегает к образам «улитка», «черепаха», «скелет» и т.п.) А по-скольку метод здесь не выступает в качестве чего-то внешнего материалу, то здесь чаще всего и не видят вообще метода. Так было с народниками, кото-рые требовали показать, где, в какой книге Маркс изложил свою философию, свой метод. А Ленин показывал им на «Капитал»…
Метод имманентен самой науке, ее содержанию. Поэтому не существует даже научных фактов отдельно от науки, от ее мето-да, как это понимал позитивизм с его «эмпирическим базисом», «протоколь-ными предложениями» и т.п. «… Научное изучение, - пишет Выготский, - есть одновременно изучение факта и своего способа познания факта; иначе - … методологическая работа проделывается в самой науке, поскольку она продвигается вперед или осмысливает свои выводы. Выбор слова есть уже методологический процесс. Особенно у Павлова легко видеть, как методоло-гия и эксперимент разрабатываются одновременно. Итак, наука философична до последних элементов, до слов, так сказать, пропитана методологией. Это совпадает со взглядом марксистов на философию как «науку о науках», как на синтез, проникающий в науку» .
И далее Выготский цитирует Ф. Энгельса: «Какую бы позу ни принимали естествоиспытатели, над ними властвует филосо-фия… Лишь когда естествознание и историческая наука впитают в себя диа-лектику, лишь тогда весь философский скарб… станет излишним, исчезнет в положительной науке» .
Философия - не «наука наук», как это получалось в «диамате», не «царица наук», которая сверху поучает и указывает, а наука о науках, о научном познании, в том числе о том, что метод науки должен быть имманентен самой науке. Но философия как наука о мышлении и научном познании должна помочь науке выработать ее собственный метод, поскольку она понимает, что такое метод теоретического мышления вообще. Филосо-фия науки, философия в науке - это ее теоретические мышление. Поэтому наука может освободиться от философии, только лишь «освободившись» от теоретического мышления, только лишь встав на точку зрения последова-тельного и откровенного эмпиризма. Но для человека это невозможно. Чис-тые эмпирики, как замечал Г. Лейбниц, это животные. Поэтому человек не может отказаться от теории, от философии, как не может он отказаться от се-бя, от своей человечности, как не может он выползти из своей собственной кожи. Слова, которыми мы называем факты, а мы как люди не можем без этого обойтись, уже содержат философию. «Слово, - замечает Выготский, и эта мысль им неоднократно повторяется, - есть философия факта; оно может быть его мифологией и его научной теорией» .
Именно так понимал взаимоотношение философии и науки и Ильенков. Философия стоит не над наукой и не после науки, а она стоит в общем ряду всех наук, имея свой особый предмет - мышление. По-этому она является методом всякой другой науки. Но она, как неоднократно отмечал Ильенков, не должна навязывать метод и свое понимание метода другим наукам, а она должна вместе с представителями этих наук помочь им выработать их метод. И это он считал возможным только при равноправном сотрудничестве. Но как раз этого-то и не получалось: сначала деборинцы пытались навязать ученым метод «диалектического материализма», а в по-следний период наоборот - философия оправдывала себя тем, что она подыг-рывает настроениям людей науки, которые вовсе не обязательно были науч-ными. Дело доходило даже до того, что по настоянию физиков в книжных магазинах города Дубны не продавались книжки по философии.