31-го декабря 1977-го года мама отправила меня с отцом в мастерскую. Семейный телевизор сломался вот уж недели две как. Встречать НГ без ТВ было невозможно. До мастерской мы недошли метров пятьдесят. Именно настолько растянулась очередь тех, чьи "окна в мир" находились в починке.
Я ненавидел очереди. Но то была война святая. Первые два часа всё казалось прикольным. Потихоньку продвигались. Изредка кто-то радостно убегал со своими ящикам в обнимку провожать старый год. В 11 утра.
А когда часам к шести вечера мы таки вошли в мастерскую, запахло жареным. Точнее плавленой канифолью. Весь персонал в четыре паяльника самоотверженно чинил телеки.
На пороге в память впечаталось: мужчина (в нашем микро-городке все всех знали хотя-бы визуально, особенно если ты многодетный отец постоянно разговаривающий сам с собой на улице) плакал от того, что его семья не получит телевизор Сегодня! "Ну нет у меня этой детали, дорогой! Ну нет, понимаешь?!" Это был вообще первый раз, когда я увидел, что взрослый дядька может говорить сквозь РЕАЛЬНЫЕ слезы:
"У меня четверо детей и сестра в больнице лежит оставила нам своих троих! Как мне домой без телевизора, скажи?!!! Мне что, на рельсы лечь?!"
И ушел. В семью или на станцию?
Отец отправил меня домой поесть, что я и сделал радостно. Мама попыталась дать с собой котлеты для него. Я был очень против. Это казалось чертовски неудобным. Когда вернулся к мастерской, в предновогодней темноте увидел как папа, оставив грознеющую очередь на минутку, стоит на улице и ест снег.
Центр по ремонту новогоднего счастья должен был закрыться в 19:00, но в 23:00 мы увезли с собой чужой телевизор. На санках. Обернув его одеялом. Улицы были пустынны для того, чтобы меньше чем через час наполниться пьяненькими взрослыми, которые будут громко орать друг на друга "С новым годом" вместо несуществовавших тогда феерверков. Мне казалось, что если вот сейчас опоздать, это будет трындец. Как будто целый год я проживу зря. Не прожил, а проживу. Страшно почти так же, как остаться в школе на второй год. Второгодников я считал необходимым расстреливать.
Мы включили чужой телевизор. Он оказался цветным! И это был самый незабываемый НГ в моей жизни. Дерябнув с голодухи, довольный своей крутостью глава семьи быстро заснул. Обняв его (в однокомнатной квартирке сидеть за столом на кровати было нормой), мама срубилась тоже. А их сын впервые в своей жизни не спал до четырех утра. Потому что меня ждали танцы народов мира. Или как уж они тогда назывались. И были они ну очень красочными. Особенно радовал в общем-то не ахти какой яркий, но казавшийся натуральнее натурального... телесный цвет танцовщицких ножек.
Хотя нет. Самое цветное в цветном телевизоре было... Хоккеем!
Первого января кто-то с кем-то играл, комментируемый Озеровым. А я не мог пригласить друзей. Потому что "никто не должен знать, что мы встречали НГ с чужим телевизором". И ящик этот чудный нужно было обязательно вернуть к моменту открытия мастерской второго января.
Никто и не узнал. До сего момента.