Грандиозные масштабы операций Отечественной войны 1812 года совершенно затмили ту рутинную, но абсолютно необходимую работу, те тысячи мелочей, которые свалились на Барклая-де-Толли перед войной.
Это ведь только кажется, что военному министру стоит отдать приказ, и все будет сделано как по мановению волшебной палочки: лагерь построен, фураж завезен, полки точно в срок выдвинутся в указанный пункт. На самом деле - чуть ослабил контроль, недоглядел, не разъяснил по пунктам, не показал на пальцах, вовремя не влепил десяток выговоров - и вот уже все идет наперекосяк. Солдат отправят на марш голодными, по дороге половина отстанет, госпитали будут переполнены, и в нужный момент на поле боя не хватит тысяч штыков, которые могли бы решить исход кампании...
"Преданы будут военно-полевому суду..."
26 марта 1812 года Барклай-де-Толли приехал в Ригу из Петербурга, а 31 марта он уже прибыл в Вильно, где находилась главная квартира его армии. Отдохнуть бы с дороги, да некогда. Первым делом он требует данные о численном составе армии, и уже 1 апреля появляется отнюдь не шуточный приказ:
"Усмотря из рапортов, что в полках пехотных Кременчугском и Минском непомерное число больных и слабых, поставляю первою причиною беззаботливость шефов полков, полковников Пышницкого и Красавина; за каковое нерадение к службе делается им строжайший выговор с объявлением по всей армии. :Если впредь усмотрено будет мною в сих или в других полках сему подобное, то шефы полков преданы будут военному суду". Через две недели: "Замечено в параде 13-го числа, в некоторых полках весьма малое число в строю людей, так что: не более 16-ти и 17-ти рядов во взводе находилось".
Барклай снова грозит карами, и есть от чего. При норме 25 рядов (то есть 50 человек) 16-17 рядов во взводе означают, что треть полка небоеспособна! И это еще до начала войны! С кем в бой идти?
Стараясь раскачать инерцию полковых командиров, Барклай прибегает уже к авторитету царя: "Государю императору благоугодно, чтоб начальники полков как можно более пеклись о сбережении здоровья нижних чинов, если какой-то полк не будет в состоянии вывести 22-х рядов во взводе, то пополнять оные имеющимися в полках сверх штатного положения музыкантами".
За кнутом следует и пряник: "Главнокомандующий с особенным заметил удовольствием, что 34-й егерской полк, встретясь ему, имел во взводах в гренадерских по 25-ти, а в прочих по 23-х рядов. Таковое число людей во фрунте свидетельствует попечительность и усердие господина шефа полковника Пиллара, о чем всю армию извещает".
Кстати, Барклай дал и практическое распоряжение на тему, как сократить число больных: "Предписывается всем начальникам начать делать учение по полкам и баталионам, но не иначе как по утрам и учить не более 2-х часов, людей же перед учением за долго не выводить, и как только оныя прибудут на учебное место, то в то же время и начальники там быть должны". А не так, что люди с утра построены, парятся в строю, а офицеры прибывают только к обеду.
Лошади и шаровары
Главнокомандующему приходится вникать буквально во все. "Дошло до сведения моего, - говорится в приказе от 12 апреля, - что проходящими воинскими командами забирается на почтовых станциях фураж, заготовленный для почтовых лошадей". Барклай терпеливо разъясняет, что это может привести к краху почтового сообщения с армией. То есть мелкое дело в итоге грозит стратегической важности последствиями.
Ну что, приказ прочитали, разошлись и... ту же забыли. Через неделю после начала войны Барклаю придется повторить: "Проезжающие воинские чины отбирают насильно как на станциях, так и в дороге почтовых лошадей; от злоупотребления таковаго могут легко пресечься сношения всякаго рода с армиею..."
"С завтрешняго числа носить летния панталоны", - приказано 5 мая. И дальше следует целая стопка приказов по поводу формы одежды. "Строго предписывается, чтобы все нижния чины соблюдали установленную для них форму одежды, даже и в то время, когда не по делам службы имеют они надобность ходить по городу хотя и в шинели". "Сделано уже было словесное замечание, что 2-го корпуса нижния чины ходят вне службы в не форменной одежде, как то: в широких разнаго цвета шароварах..."
Помимо дисциплинирующего воздействия приказ соблюдать форму одежды имел и практический резон: в форме солдату труднее дезертировать, а буде натворит что - по мундиру можно будет установить хотя бы полк виновного. (После начала войны Барклай даст некоторое послабление: "Предписывается: в жаркое время на марше нижним чинам галстуки снимать, мундиры разтегивать; грудь не стеснена, легче солдату...")
Всеми этими мелочами Барклай занимается не вместо, а вместе с главным делом главнокомандующего - разработкой плана войны. Просто как человек, прослуживший в армии больше 35 лет, он понимает: мелочей при подготовке к войне не бывает. А дисциплина, выражающаяся, в частности, в соблюдении формы одежды, это и вовсе не мелочь.
Пуля не дура
"Господин Главнокомандующий рекомендует начальникам войск обратить внимание свое на то, чтобы солдаты прикладывались хорошо и не торопились стрелять, - гласит приказ от 11 мая 1812 года. - После всех не однократных о сем предписаний следовало бы ожидать наилучшаго успеха в столь важном предмете учения; но в некоторых полках замечено, что не довольно деятельно сим занимались. Исправность учения не в том состоит, чтобы ровно и вдруг спущали курки, но чтобы прикладывались верно, хорошо прицеливались и не теряли б на воздух своих зарядов".
Еще в сентябре 1810 года недавно назначенный военным министром Барклай издал инструкцию: главное в занятиях солдата "должно быть в цельной стрельбе; искусство сие не может иначе приобретаться, как беспринужденным поощрением в нем к тому охоты". Два года он бился над тем, чтобы в полках наконец всерьез занялись стрельбой.
Участник войны с Наполеоном унтер-офицер Бутовский вспоминал: "Французские ружья были превосходнее наших тульских того времени, да и самый порох у них был отличный, тогда как у нас мало рознился от пушечного. Стрельба французов одинаково трещала в сухую и мокрую погоду, у нас, напротив, при малейшей сырости порох делался влажен, были вспышки и курки худо отбивали. Пока наш солдат выстрелит раз, француз делал два и три выстрела: беглый огонь его был необычайно силен. Шомпол у француза при батальном огне был почти без действия, выпалив, он тотчас взводил курок и закрывал полку, потом, скусив патрон, опускал его в дуло и, не прибивая заряда шомполом (как делали в русской армии), ударял прикладом в землю и немедленно стрелял, ударение наполняло полку порохом сквозь затравку. Хорошей работы порох, отличная отделка ружейных замков и затравок, ровно и форма самих патронов и пуль без оклейки (в русской армии патроны представляли собой бумажную гильзу, которую делали из толстой клееной бумаги, и после выстрела остатки бумаги с внутренней поверхности ствола приходилось счищать шомполом) много способствовали проворству французов. Наши солдаты охотно бы меняли свои ружья на французские, которые во множестве валялись на ратном поле, но, к сожалению, русские пули не вобьешь в их дуло".
Еще одно его наблюдение: "Французы на стоянке упражнялись в стрельбе, у нас, напротив, занимались мильд-ефрейторством (то есть муштрой), ружейными приемами и вытяжкой солдата, стрельба в цель была в редкость, и то как бы для прогулки, и, несмотря на то, что в меткой стрельбе заключается главное достоинство пехотного солдата, занятие это считалось тогда последним делом".
А между тем, по мнению некоторых историков, в Бородинском сражении подавляющая часть потерь (до 70-80%) была нанесена русской армии с помощью стрелкового огня. Барклай, сам едва не потерявший руку в 1807-м после ранения французской пулей, отлично сознавал превосходство стрелковой подготовки французской армии и как мог старался исправить ситуацию. Но армия - гигантский и очень инерционный механизм. И переломить традицию "пуля дура, штык молодец" до конца так и не удалось даже военному министру.
Война!
12 июня 1812 года Наполеон перешел Неман. Началась война. После первых возвышенных приказов о том, что враг будет разбит, а победа будет за нами, пошла суровая проза.
"Июня 14-го дня 1812 года. Главнокомандующий с прискорбием заметил сего числа, что в таком войске, каково Российское, привыкшем всегда к трудам и походам, нашел он в пехотных полках не ожидаемой безпорядок; особенно в Копорском пехотном полку, которой на привале был совершенно разбросан, ружья имел в куче и без надлежащих караулов, за что начальник онаго полка арестуется на двое суток".
"Июня 20-го дня. Господин Главнокомандующий, осматривая биваки 3-го и 4-го корпусов, нашел, что лагерный порядок совсем не наблюдается. Шефы полков встречали его не в форме, ни в одном полку дежурный офицер к нему не являлся, а в Черниговском пехотном полку стоявший на пикете офицер при отдании чести Главнокомандующему бил поход, что совсем не сообразно лагерному порядку".
"Главнокомандующий делает выговор Копорскаго пехотнаго полка командиру майору Суханову, за то что он послал нижних чинов для получения винной порции, без манерок и не дав им лошадей под своз оной".
"Июня 21-го дня. Главнокомандующий с удивлением замечает, что при колоннах на марше остаются разныя партикулярныя (то есть неуставные) повозки, которыя маршу делают затруднение: господам корпусным начальникам наблюдать строго, чтобы полки при колоннах кроме патронных ящиков и лазаретных повозок другого обоза не имели: буде за сим найдется чья-либо партикулярная повозка между колоннами, то таковая сожжена".
Осознание всей серьезности ситуации придет к русской армии уже под Смоленском. А пока приходилось буквально вколачивать элементарное в головы офицеров и генералов. Так что когда будете в следующий раз читать что-то типа "Барклай приказал корпусу Остермана выступить по направлению к:", учтите, что на один боевой приказ приходится три таких - о лошадях, винных порциях, панталонах. Тогда, может быть, понятнее станет груз, который история взвалила на плечи этого человека.
Автор: Гюнтер Конев "Вести Сегодня", № 59.
Взято:
http://www.ves.lv/article/215825