Наружка и «Бермуды»
Сегодня или завтра я размещу пост относительно перипетий с изданием и распространением в торговой сети моих книг. С целью продемонстрировать авторский стиль изложения, и, отчасти, содержание второй повести «Бермудский треугольник», привожу очередную выкопировку из неё. Это не самый показательный отрывок. Наиболее выигрышные были опубликованы ранее в рубрике «Творчество».
Тех, кто успел прочесть «Треугольник» прошу меня извинить за уже известный вам текст. Кто не читал, - посмотрите, может и вам приглянутся мои литературно обработанные воспоминания. Более того, я даже надеюсь на определённую помощь, но об этом позже.
Ни разу не сидел за подобным столом, но знаю, что в СССР и не такое было!
Предварительные пояснения:
Трое слушателей Института Разведки, хулиганы и разгильдяи и одновременно - главные действующие лица повести, вступают в сговор с сотрудниками наружной разведки КГБ СССР. В период учёбы в Институте на практических занятиях слушатели обязаны были отрабатывать маршруты движения по городу для выявления за собой слежки, осуществляемой сотрудниками наружного наблюдения (на профессиональном сленге - НН или «Николай Николаевич»). После выявления слежки слушатели должны были осуществить отрыв и, убедившись в его успешности, встретиться с условным иностранным агентом. Офицерам НН ставилась противоположная задача: остаться незамеченными и выйти к месту встречи оперработника с агентом. Это в идеале. Реально же и те и другие зачастую вступали в негласный контакт, чтобы согласовать маршрут и взаимодействие в целях добиться положительных оценок надзирающих за всем спектаклем руководителей. Иными словами, чтобы и «волки были сыты и овцы целы». Об одном из таких эпизодов и повествует данный отрывок.
Для многих этот эпизод окажется возможностью вернуться во времена СССР, но не с парадного крыльца, а - с чёрного хода. Иными моё изложение прошлого будет расценено как пасквиль и происки кровавой гэбни. Не смею вмешиваться в оценки. Хотел лишь определить, насколько тема прошлого может волновать современных читателей.
Итак:
Звеня пустыми двухлитровыми банками, бойцы «невидимого фронта» вошли в огромный ангар, пропитанный табаком, запахом кислого пива, варёных креветок и сдобренный ароматами отхожего места. В пивбаре стоял гул сотен голосов, звона посуды и глухого звука, издаваемого вяленой рыбой, которой завсегдатаи стучали о столешницы из дешёвого прессованного мрамора. Шурик Дятлов, разменяв трёшку на двадцатикопеечные монеты, встал в очередь к автоматам по разливу пива, в то время как Герман с Вениамином безуспешно пытались найти хотя бы пару пустующих столов. Наконец им повезло. Стайка студентов, пакуя в портфели логарифмические линейки, снялась с места, освободив два соседних стола, заваленных рыбьими костями, окурками и черновыми записями курсовой по гидравлике.
Не очень жалую творчество Василия Шульженко,
но данная иллюстрация весьма уместна к этому отрывку
Друзья привели под руку пьяную уборщицу, которая, непрерывно матерясь, наконец подготовила место для ведения переговоров. Вскоре к разведчикам подошли четверо людей невнятного вида. «У вас городские занятия?» - поинтересовался самый мелкий из них. «А вы от Николая Николаевича?» - словно отзыв на пароль, выдвинул встречный вопрос недоверчивый Мочалин. «Так точно!» Герман смотрел на вновь прибывших и в очередной раз удивлялся профессионализму ведомственных кадровиков, подбиравших в службу наружного наблюдения внешне неброских людей. Этих четверых с равным успехом можно было бы причислить и к работникам ЖЭКа, и к аспирантам Института Марксизма-Ленинизма и к передовикам сельского хозяйства. Усталые лица, слегка длинные по моде волосы, мешковатые одежды.
«Ну что, по махонькой? - прервал его размышления Шурик Дятлов, - как говорится, за коллег и союзников!..» - провозгласил он тост, щедро разливая водку по наполненным пивом банкам. «Не пью!..» - отказался «мелкий», представившийся Вадимом, - Язва!» «Понимаю… - сочувственно произнёс главный по «Бермудам», - Ваша служба и опасна и трудна…» Посланцы «Николая Николаевича» заулыбались и начали выкладывать на стол приличествующую для подобного места снедь. Пока на мраморе общепита росла горка колбасной нарезки, рыбной мелочи и солёных орешков, Поскотин освежал свои впечатления о «пехоте шпионских войн».
Бригады наружного наблюдения, как правило, были сплочёнными командами, многие дружили семьями. Семьями же выезжали на пикники, на которых вели себя столь непринуждённо, что никто из соседей-отдыхающих не мог заподозрить этих милых людей в принадлежности к всесильному КГБ. Их служба была по-настоящему трудной: ненормированный рабочий день, редкие перекусы «чем Бог послал», засады, слежки, гонки на ревущих машинах, которые, имея под капотом мощь представительских лимузинов, легко обгоняли иномарки, оставаясь внешне теми же «копейками», «четвёрками», а чуть позже - «зубилами» , на которых беззаботные советские труженики выезжали по пятницам к своим шести соткам.
«Андропова жалко…» - вдруг послышался тихий голос Вадима из «наружки». Герман оторвался от своих мыслей и вытащил нос из банки с пивом. Участники переговоров испустили тяжёлый вздох и, следуя протоколу, начали лёгкую разминку с освещения последних политических слухов и новостей.
- Кстати, наш институт его именем назвали, - поддержал гостя Дятлов. - Да, вот еще: а вы заметили, что при Андропове с лобовых стёкол машин поснимали портреты Сталина?
В то время портреты Вождя были чуть ли не основным украшением
лобовых стёкол обладателей личного транспорта
Поскотин с Мочалиным переглянулись - с каких пор их друг стал таким наблюдательным? К тому же по его ласковым взглядам, скользящим по четвёрке филёров, было заметно, что главный по «Бермудам» был не мало к ним расположен.
- Да… уж! - вежливо откликнулся Мочалин. - Теперь Сталиным не то что машины, - туалеты начнут обклеивать!
- А мне мой родственник сказал, что, может, это всё к лучшему… - в раздумье произнёс Герман.
- Что, всё? - переспросил Дятлов.
- Да слух прошёл, Шурик, будто Юрий Владимирович планировал национальные республики упразднить, а всю территорию поделить на штаты, как в Америке. То-то бы заваруха началась!..
- Передай своему родственнику пожелания скорейшего выздоровления! - мгновенно отреагировал Дятлов и, не дав другу времени обидеться, обернулся к гостям, после чего продолжил, - А я, братцы, из-за вас, однажды в вытрезвитель попал. - Выдержав театральную паузу, он продолжил.
Всё началось с анонима. Объявился он в нашем тихом сибирском раю как прыщ на носу. Все в нашем «номерном городке» грудью стояли за советскую власть. Мяса - хоть каждый день шашлыки жарь, фрукты и овощи - со всех республик, включая Болгарию. По осени - бананы из Алжира, к Новому Году - ананасы с апельсинами. Что ж такую власть не любить! Жили от одной демонстрации до другой. Только от Первомая отсохнешь, а уже Октябрьские праздники ждёшь. Кумачём все заборы увешаны. Лозунгом «Достойно встретим XXVII Съезд КПСС!» все общественные туалеты украсили, а тут - «Долой!» Долой, мол партию предателей-номенклатурщиков, «Свободу народу!», «Нет ГУЛАГу!» Всю нашу Управу на уши поставили. С вёдрами бегали, крамолу с заборов смывали. Так этот подлец стал подмётные письма в почтовые ящики бросать. Идёшь поутру за «Правдой», а там - «Долой!» Завтрак в горло не лез. Объявили общую мобилизацию. Опера́ перешли на учащённый график встречи с агентурой. Наши из «наружки» домой по нескольку суток не заглядывали. А как забегут, «тормозок» в сумку бросят, и опять - на улицы!
Только вскоре заметили, что есть у этого анонима определённая логика в его проявлениях. Поделил он город на шестьдесят четыре сектора, как на шахматной доске и стал по субботам объявляться в тех местах, куда как бы передвигались фигуры в неведомом шахматном этюде. Проник в эту шахматно-антисоветскую логику один наш молодой сотрудник, - его как раз готовили к увольнению за бестолковость. Так этот наш «мозгоправ» даже уточнил, что аноним, похоже, разыгрывает дебютную защиту Грюнфельда. Такие у нас самородки работали! Вот накануне Первомая и должен был этот горе-шахматист забросить письма в квадрат, куда чёрные на шестом ходу двигали ферзя. Управление забурлило как муравейник.
Мой герой-аноним был много моложе, но столь же одинок, как и этот старик
Мне отрядили двух человек из «наружки» и посадили в песочницу напротив первого подъезда одного жилого дома. День поутру выдался на загляденье. Солнце, ни ветерка! Сидим мы в белых рубашечках и куличи из песка для детей лепим. А те - и рады! Кто лопатку подаст, кто - совок. Только к полудню ветер сменился. В Сибири это не редкость. Ещё вечером загорать можно, а к утру - метель разыграется. У нас без снега обошлось, однако похолодало не слабо. С сопок студёный воздух спустился, ветер тучи нагнал и стал дождик накрапывать. Дети разбежались, а нам всё «отбой» не дают. Сидим, зуб на зуб не попадает. Ну, представьте - в одних сорочках под холодной моросью. Смекнули, что, заприметив троих замёрзших идиотов, любой уважающий себя аноним может начхать на защиту Грюнфельда и разыграть какой-нибудь иной этюд. Хорошо ребята с «наружки» сметливыми были. Мигом позвонили и принесли нам каждому по телогрейке и сами в круг сели. Однако и в телогрейках торчать в одной песочнице - верная расшифровка. Требовался ещё один реквизит.
Послали гонца за «поллитрой», из автоматов с газированной водой изъяли стаканы. Теперь алкаши на детской площадке уже ни у кого не могли вызвать подозрения. Как оказалось, рано мы радовались своей задумке. Забыли, что бабушки, которые обычно на скамейках у подъездов сидят, верные помощники родной милиции. Этих божьих одуванчиков всякая шпана боялась. Видимо кто-то из них сигнал дал. Уже через полчаса во двор приехал «воронок», а выскочившие из него милиционеры в два приёма запихали нас в машину, да так, что мы и «ксивы» не успели предъявить. А через пять минут, когда мы тряслись по дороге в вытрезвитель, к подъезду вышел тот самый аноним, которого у почтовых ящиков и скрутили наши коллеги, следившие за ним из чердака… Только мы об этом не знали и, спустив штаны, стояли в очереди на «помыв». Наши объяснения на милицию не подействовали. Грызлись наши ведомства в ту пору. Любой «мент» почитал за удачу скрутить подвыпившего чекиста. Но не об этом речь… Ждали мы разноса, а получили по благодарности. Помог аноним. Он, кстати, свой, городской был.
Учился в аспирантуре в Москве. Начал идейно-ущербную литературу почитывать: «Мастера и Маргариту», «Остров Крым» Аксёнова… «Сказку о тройке» Стругацких наизусть выучил. Потом на Таганку в театр стал бегать, позже с бардами снюхался, а те его перепроверили, да с «отказниками» свели. Так он, аспирант этот, на допросе показал, что, если бы на его глазах милиция не сняла «алкашей» с песочницы, то он бы в подъезд не сунулся. Чуял, что где-то засада, но зримые плоды борьбы с алкоголизмом его успокоили. Вот так-то, друзья! С тех пор я коллег из «наружки» за личных друзей почитаю.
Рассказ Саши Дятлова благотворно подействовал на высокие договаривающиеся стороны и вскоре собравшиеся ударились в воспоминания о забавных случаях из оперативной практики.
«Ну, дайте же слово! - пытался вклиниться со своей историей подхваченный общим творческим подъёмом Поскотин. - Меня же за антисоветскую пропаганду чуть не посадили!» Среди участников сходки воцарилась тишина. «Говори!» - разрешил «мелкий», осаживая очередников. Герман, сбитый с мысли неожиданным вниманием, не знал с чего начать. Его отвлекал обволакивающей гул питейного заведения, обрывки раскатистой матерщины, визги и смех распущенных женщин из числа постояльцев, даже чья-то подёрнутая синевой испитая физиономия, выпрашивающая у посетителей мелочь на опохмелку. «Фу, как здесь мерзко! - произнёс он вполголоса, собирая в кучу воспоминания…
Так вот, друзья, - начал Поскотин, обретая уверенность, - вызывают меня в субботу на службу, дескать, начальство требует и просят прихватить с собой мою пишущую машинку. Я, значит, насторожился. О той машинке лишь в семье осведомлены были. Купил я её за пару недель до того на барахолке. «Москва» называется. Давно мечтал. Почерк у меня из рук вон, - не всякое начальство бралось расшифровывать. Обычно нос воротили. Иди, мол, перепиши, а то без слёз читать не можем. Просил я их выделить мне какой-нибудь завалящийся «Ундервуд», да, как оказалось, не по чину было, - в молодых числился. Вот и приобрёл на «толкучке» машинку на свои кровные у патлатого студента. Государство в ту пору не поощряло механизацию писательского труда, поэтому о широкой продаже пишущих машинок и говорить не приходилось. Принёс, значит, я эту «Москву» домой, нарисовал от руки инвентарный номер, а жене доложился, будто нам, молодым эти устройства по списку выдавали для освоения машинописи. Ну, не говорить же, что из семейных накоплений отщипнул. С тех пор стал я дома вечерами по клавишам стучать. Тёще - рецепты для засолки. Сыну - стишки из детских песен. Жене часто помогал. То курсовые начисто переписывал, то рефераты… Вскоре забегали пальцы как у заправской машинистки. А чуть позже пристрастился секретные документы на дому готовить. Засиживаться в конторе лень было, так я до ночи дома на кухне печатал, и неплохо получалось, доложу. Руководство в пример начало ставить.
Почти сорок лет назад я был счастливым обладателем вот такой красавицы
В субботу же, как я вначале говорил, вызывают «на ковёр». Беру чемоданчик с машинкой и - на работу. Прихожу к начальнику отделения, там уже кворум - за столом сидит с десяток всяких руководителей. Рапортую. Они молчат, на стул указывают. Сажусь… И вдруг, как гром среди ясного неба: «Где вы были такого-то такого?» Я зарделся… Такого-то такого был на капустнике в Консерватории, выпил изрядно и рукам волю дал, не в смысле подрался, а так… с их студентками в жмурки играл. Мне же, как коммунисту-чекисту, несанкционированные интимные контакты строго возбранялись. По той причине я и паузу перед начальством держал. «А это что?» - показывают мне бумагу. Читаю вслух: «Воззвание ко всем честным гражданам великой страны…» «Довольно! Мы это уже изучили! - обрывают, - Потрудитесь объяснить, что это такое?!» «Дайте дочитать… - начал я, - Пока ничего определённого сказать не могу». Дали. Читал про себя. И с каждой минутой волосы дыбом! Мало того, что продажную клику Брежнева предлагали свергнуть, так что главное, - от имени моей пишущей машинки. Я её по восклицательному знаку без точки и заглавной «Ц» без хвоста определил. «Вот, мерзавец, - подумал я о продавце с барахолки, - распечатал крамолу и мне же машинку продал».
Не стал отпираться. Всё доложил: как у «патлатого» «Москву» купил, как по ночам справки секретные дома правил и даже про вертеп в Консерватории. Последнее было лишним. За Консерваторию выговор влепили, а машинку на учёт поставили. Нет, не забрали, конечно, но контрольный отпечаток с неё внесли в картотеку. В те славные времена на каждую пишущую машинку в Советском Союзе положено было оттиск шрифтов в наших учётах иметь. Напишет какой-нибудь чудак на машинке из бухгалтерии завода статью для «самиздата», а его уже через день с «браслетами» на руках из проходной того завода выводят. Всё тогда под контролем было: и типографии, и множительные аппараты. Недавно лишь послабление дали. В Москве на Пушкинской любую купить можно, хоть «гэдээровскую» «Эрику», хоть югославскую «Олимпию», а уж если литературный зуд изводит, - можно и отечественную электрическую «Ятрань» приобрести ценой в две среднемесячные зарплаты. И что удивительно, в Штатах в это же время детей обучали десятипальцевому методу. У нас же чуть ли не на каждого владельца пишущей машинки сигнал заводили».
«Что с тем волосатым случилось? - последовал вопрос от коллектива. - Нашли, или так и пропал?» «Нашли-нашли, - успокоил друзей Герман. - На следующей неделе взяли. Дал я словесное описание, показал, где он барахлом приторговывал. Допрашивали, да что с него взять: лаборант в институте, женщин сторонился, в кино только на утренние сеансы ходил… От тоски Солженицына читать начал, Буковского где-то достал, Галича на кухне слушал, там же «голоса» ловил. Слушал «Би-Би-Си» и «Свободу» вместо того, чтобы на танцульках ровестниц обжимать. В конце концов выпустили его… Что ему казённый хлеб даром есть. Подписку о секретном сотрудничестве взяли и на другой день выпустили… Потом одним из лучших моих агентов стал. Жаль, через год от сотрудничества отказался. Посмотрел в очередной раз фильм «Семнадцать мгновений весны» и отказался. Помните, там Штирлиц застрелил Клауса, своего осведомителя…» Из-за этой картины мы многих агентов недосчитались. Если хотите, еще расскажу про…»
«Хватит! - перебил его «мелкий». - Об этом все знают. Дай мне наболевшим поделиться! А ты пока поостынь и дождись своей очереди… От себя же добавлю, что наши источники, они вообще ранимый народ. У моего друга агентесса отказалась работать, после выхода фильма «Гараж». На последней встрече сказала, что, просмотрев картину, разуверилась в нашем будущем… Теперь относительно печатных машинок. Это всё - вчерашний день. Кто знает, что теперь можно без всякого контроля с заграницей общаться?» Народ в ужасе отпрянув от кружек с пивом, в изумлении загудел. «Да-да! Истину говорю! Мне в прошлом году поручили наблюдение за одним молодым доктором наук. Вредный был мужик! Целыми днями на работе пропадал, а я его через дорогу напротив в пельменной сторожил. Забыл как этот институт его называется. Какой-то всесоюзный… каких-то прикладных систем. То ли автоматических, то ли автоматизированных, но не в этом суть. Так в ориентировке было написано, что он, используя компьютер, вёл переписку с иностранными институтами. Представляете?! И первый отдел ничего с ним поделать не мог. Рассказывают, шибко талантливым был. Но подлец был конченый, это мне начальник того отдела жаловался. Нашим отставником был, потому всех этих умников терпеть не мог. Доктор-то всё пророчествовал, будто скоро каждый советский человек сможет бесконтрольно общаться хоть с Австралией, хоть с вшивой Кореей. Как вам такое? Это ж конец всему! И нам работы не будет!» «Ну ты, Вадим, перегнул! Мы без куска хлеба никогда не останемся. С компьютерами или с печатными машинками, а только без наружного наблюдения ни одно развитое государство обойтись не сможет» - завершил обмен мнениями его коллега по наружному наблюдению.
Послесловие:
Все эпизоды, описанные в отрывке имели место быть в реальной жизни, за исключением последнего с доктором наук. В качестве прототипа я взял известного всем Анатолия Клёсова, который первым в Советском Союзе осуществил связь через Интернет со своим коллегами за рубежом. Абсолютно уверен, что КГБ был рядом, но как рядом и какие при этом развивались сюжеты, сказать ничего не могу. Не посвящён.
Видимо, так выглядел А.Клёсов, когда первым в СССР осваивал Интернет
Тех, кто успел прочесть «Треугольник» прошу меня извинить за уже известный вам текст. Кто не читал, - посмотрите, может и вам приглянутся мои литературно обработанные воспоминания. Более того, я даже надеюсь на определённую помощь, но об этом позже.
Ни разу не сидел за подобным столом, но знаю, что в СССР и не такое было!
Предварительные пояснения:
Трое слушателей Института Разведки, хулиганы и разгильдяи и одновременно - главные действующие лица повести, вступают в сговор с сотрудниками наружной разведки КГБ СССР. В период учёбы в Институте на практических занятиях слушатели обязаны были отрабатывать маршруты движения по городу для выявления за собой слежки, осуществляемой сотрудниками наружного наблюдения (на профессиональном сленге - НН или «Николай Николаевич»). После выявления слежки слушатели должны были осуществить отрыв и, убедившись в его успешности, встретиться с условным иностранным агентом. Офицерам НН ставилась противоположная задача: остаться незамеченными и выйти к месту встречи оперработника с агентом. Это в идеале. Реально же и те и другие зачастую вступали в негласный контакт, чтобы согласовать маршрут и взаимодействие в целях добиться положительных оценок надзирающих за всем спектаклем руководителей. Иными словами, чтобы и «волки были сыты и овцы целы». Об одном из таких эпизодов и повествует данный отрывок.
Для многих этот эпизод окажется возможностью вернуться во времена СССР, но не с парадного крыльца, а - с чёрного хода. Иными моё изложение прошлого будет расценено как пасквиль и происки кровавой гэбни. Не смею вмешиваться в оценки. Хотел лишь определить, насколько тема прошлого может волновать современных читателей.
Итак:
Звеня пустыми двухлитровыми банками, бойцы «невидимого фронта» вошли в огромный ангар, пропитанный табаком, запахом кислого пива, варёных креветок и сдобренный ароматами отхожего места. В пивбаре стоял гул сотен голосов, звона посуды и глухого звука, издаваемого вяленой рыбой, которой завсегдатаи стучали о столешницы из дешёвого прессованного мрамора. Шурик Дятлов, разменяв трёшку на двадцатикопеечные монеты, встал в очередь к автоматам по разливу пива, в то время как Герман с Вениамином безуспешно пытались найти хотя бы пару пустующих столов. Наконец им повезло. Стайка студентов, пакуя в портфели логарифмические линейки, снялась с места, освободив два соседних стола, заваленных рыбьими костями, окурками и черновыми записями курсовой по гидравлике.
Не очень жалую творчество Василия Шульженко,
но данная иллюстрация весьма уместна к этому отрывку
Друзья привели под руку пьяную уборщицу, которая, непрерывно матерясь, наконец подготовила место для ведения переговоров. Вскоре к разведчикам подошли четверо людей невнятного вида. «У вас городские занятия?» - поинтересовался самый мелкий из них. «А вы от Николая Николаевича?» - словно отзыв на пароль, выдвинул встречный вопрос недоверчивый Мочалин. «Так точно!» Герман смотрел на вновь прибывших и в очередной раз удивлялся профессионализму ведомственных кадровиков, подбиравших в службу наружного наблюдения внешне неброских людей. Этих четверых с равным успехом можно было бы причислить и к работникам ЖЭКа, и к аспирантам Института Марксизма-Ленинизма и к передовикам сельского хозяйства. Усталые лица, слегка длинные по моде волосы, мешковатые одежды.
«Ну что, по махонькой? - прервал его размышления Шурик Дятлов, - как говорится, за коллег и союзников!..» - провозгласил он тост, щедро разливая водку по наполненным пивом банкам. «Не пью!..» - отказался «мелкий», представившийся Вадимом, - Язва!» «Понимаю… - сочувственно произнёс главный по «Бермудам», - Ваша служба и опасна и трудна…» Посланцы «Николая Николаевича» заулыбались и начали выкладывать на стол приличествующую для подобного места снедь. Пока на мраморе общепита росла горка колбасной нарезки, рыбной мелочи и солёных орешков, Поскотин освежал свои впечатления о «пехоте шпионских войн».
Бригады наружного наблюдения, как правило, были сплочёнными командами, многие дружили семьями. Семьями же выезжали на пикники, на которых вели себя столь непринуждённо, что никто из соседей-отдыхающих не мог заподозрить этих милых людей в принадлежности к всесильному КГБ. Их служба была по-настоящему трудной: ненормированный рабочий день, редкие перекусы «чем Бог послал», засады, слежки, гонки на ревущих машинах, которые, имея под капотом мощь представительских лимузинов, легко обгоняли иномарки, оставаясь внешне теми же «копейками», «четвёрками», а чуть позже - «зубилами» , на которых беззаботные советские труженики выезжали по пятницам к своим шести соткам.
«Андропова жалко…» - вдруг послышался тихий голос Вадима из «наружки». Герман оторвался от своих мыслей и вытащил нос из банки с пивом. Участники переговоров испустили тяжёлый вздох и, следуя протоколу, начали лёгкую разминку с освещения последних политических слухов и новостей.
- Кстати, наш институт его именем назвали, - поддержал гостя Дятлов. - Да, вот еще: а вы заметили, что при Андропове с лобовых стёкол машин поснимали портреты Сталина?
В то время портреты Вождя были чуть ли не основным украшением
лобовых стёкол обладателей личного транспорта
Поскотин с Мочалиным переглянулись - с каких пор их друг стал таким наблюдательным? К тому же по его ласковым взглядам, скользящим по четвёрке филёров, было заметно, что главный по «Бермудам» был не мало к ним расположен.
- Да… уж! - вежливо откликнулся Мочалин. - Теперь Сталиным не то что машины, - туалеты начнут обклеивать!
- А мне мой родственник сказал, что, может, это всё к лучшему… - в раздумье произнёс Герман.
- Что, всё? - переспросил Дятлов.
- Да слух прошёл, Шурик, будто Юрий Владимирович планировал национальные республики упразднить, а всю территорию поделить на штаты, как в Америке. То-то бы заваруха началась!..
- Передай своему родственнику пожелания скорейшего выздоровления! - мгновенно отреагировал Дятлов и, не дав другу времени обидеться, обернулся к гостям, после чего продолжил, - А я, братцы, из-за вас, однажды в вытрезвитель попал. - Выдержав театральную паузу, он продолжил.
Всё началось с анонима. Объявился он в нашем тихом сибирском раю как прыщ на носу. Все в нашем «номерном городке» грудью стояли за советскую власть. Мяса - хоть каждый день шашлыки жарь, фрукты и овощи - со всех республик, включая Болгарию. По осени - бананы из Алжира, к Новому Году - ананасы с апельсинами. Что ж такую власть не любить! Жили от одной демонстрации до другой. Только от Первомая отсохнешь, а уже Октябрьские праздники ждёшь. Кумачём все заборы увешаны. Лозунгом «Достойно встретим XXVII Съезд КПСС!» все общественные туалеты украсили, а тут - «Долой!» Долой, мол партию предателей-номенклатурщиков, «Свободу народу!», «Нет ГУЛАГу!» Всю нашу Управу на уши поставили. С вёдрами бегали, крамолу с заборов смывали. Так этот подлец стал подмётные письма в почтовые ящики бросать. Идёшь поутру за «Правдой», а там - «Долой!» Завтрак в горло не лез. Объявили общую мобилизацию. Опера́ перешли на учащённый график встречи с агентурой. Наши из «наружки» домой по нескольку суток не заглядывали. А как забегут, «тормозок» в сумку бросят, и опять - на улицы!
Только вскоре заметили, что есть у этого анонима определённая логика в его проявлениях. Поделил он город на шестьдесят четыре сектора, как на шахматной доске и стал по субботам объявляться в тех местах, куда как бы передвигались фигуры в неведомом шахматном этюде. Проник в эту шахматно-антисоветскую логику один наш молодой сотрудник, - его как раз готовили к увольнению за бестолковость. Так этот наш «мозгоправ» даже уточнил, что аноним, похоже, разыгрывает дебютную защиту Грюнфельда. Такие у нас самородки работали! Вот накануне Первомая и должен был этот горе-шахматист забросить письма в квадрат, куда чёрные на шестом ходу двигали ферзя. Управление забурлило как муравейник.
Мой герой-аноним был много моложе, но столь же одинок, как и этот старик
Мне отрядили двух человек из «наружки» и посадили в песочницу напротив первого подъезда одного жилого дома. День поутру выдался на загляденье. Солнце, ни ветерка! Сидим мы в белых рубашечках и куличи из песка для детей лепим. А те - и рады! Кто лопатку подаст, кто - совок. Только к полудню ветер сменился. В Сибири это не редкость. Ещё вечером загорать можно, а к утру - метель разыграется. У нас без снега обошлось, однако похолодало не слабо. С сопок студёный воздух спустился, ветер тучи нагнал и стал дождик накрапывать. Дети разбежались, а нам всё «отбой» не дают. Сидим, зуб на зуб не попадает. Ну, представьте - в одних сорочках под холодной моросью. Смекнули, что, заприметив троих замёрзших идиотов, любой уважающий себя аноним может начхать на защиту Грюнфельда и разыграть какой-нибудь иной этюд. Хорошо ребята с «наружки» сметливыми были. Мигом позвонили и принесли нам каждому по телогрейке и сами в круг сели. Однако и в телогрейках торчать в одной песочнице - верная расшифровка. Требовался ещё один реквизит.
Послали гонца за «поллитрой», из автоматов с газированной водой изъяли стаканы. Теперь алкаши на детской площадке уже ни у кого не могли вызвать подозрения. Как оказалось, рано мы радовались своей задумке. Забыли, что бабушки, которые обычно на скамейках у подъездов сидят, верные помощники родной милиции. Этих божьих одуванчиков всякая шпана боялась. Видимо кто-то из них сигнал дал. Уже через полчаса во двор приехал «воронок», а выскочившие из него милиционеры в два приёма запихали нас в машину, да так, что мы и «ксивы» не успели предъявить. А через пять минут, когда мы тряслись по дороге в вытрезвитель, к подъезду вышел тот самый аноним, которого у почтовых ящиков и скрутили наши коллеги, следившие за ним из чердака… Только мы об этом не знали и, спустив штаны, стояли в очереди на «помыв». Наши объяснения на милицию не подействовали. Грызлись наши ведомства в ту пору. Любой «мент» почитал за удачу скрутить подвыпившего чекиста. Но не об этом речь… Ждали мы разноса, а получили по благодарности. Помог аноним. Он, кстати, свой, городской был.
Учился в аспирантуре в Москве. Начал идейно-ущербную литературу почитывать: «Мастера и Маргариту», «Остров Крым» Аксёнова… «Сказку о тройке» Стругацких наизусть выучил. Потом на Таганку в театр стал бегать, позже с бардами снюхался, а те его перепроверили, да с «отказниками» свели. Так он, аспирант этот, на допросе показал, что, если бы на его глазах милиция не сняла «алкашей» с песочницы, то он бы в подъезд не сунулся. Чуял, что где-то засада, но зримые плоды борьбы с алкоголизмом его успокоили. Вот так-то, друзья! С тех пор я коллег из «наружки» за личных друзей почитаю.
Рассказ Саши Дятлова благотворно подействовал на высокие договаривающиеся стороны и вскоре собравшиеся ударились в воспоминания о забавных случаях из оперативной практики.
«Ну, дайте же слово! - пытался вклиниться со своей историей подхваченный общим творческим подъёмом Поскотин. - Меня же за антисоветскую пропаганду чуть не посадили!» Среди участников сходки воцарилась тишина. «Говори!» - разрешил «мелкий», осаживая очередников. Герман, сбитый с мысли неожиданным вниманием, не знал с чего начать. Его отвлекал обволакивающей гул питейного заведения, обрывки раскатистой матерщины, визги и смех распущенных женщин из числа постояльцев, даже чья-то подёрнутая синевой испитая физиономия, выпрашивающая у посетителей мелочь на опохмелку. «Фу, как здесь мерзко! - произнёс он вполголоса, собирая в кучу воспоминания…
Так вот, друзья, - начал Поскотин, обретая уверенность, - вызывают меня в субботу на службу, дескать, начальство требует и просят прихватить с собой мою пишущую машинку. Я, значит, насторожился. О той машинке лишь в семье осведомлены были. Купил я её за пару недель до того на барахолке. «Москва» называется. Давно мечтал. Почерк у меня из рук вон, - не всякое начальство бралось расшифровывать. Обычно нос воротили. Иди, мол, перепиши, а то без слёз читать не можем. Просил я их выделить мне какой-нибудь завалящийся «Ундервуд», да, как оказалось, не по чину было, - в молодых числился. Вот и приобрёл на «толкучке» машинку на свои кровные у патлатого студента. Государство в ту пору не поощряло механизацию писательского труда, поэтому о широкой продаже пишущих машинок и говорить не приходилось. Принёс, значит, я эту «Москву» домой, нарисовал от руки инвентарный номер, а жене доложился, будто нам, молодым эти устройства по списку выдавали для освоения машинописи. Ну, не говорить же, что из семейных накоплений отщипнул. С тех пор стал я дома вечерами по клавишам стучать. Тёще - рецепты для засолки. Сыну - стишки из детских песен. Жене часто помогал. То курсовые начисто переписывал, то рефераты… Вскоре забегали пальцы как у заправской машинистки. А чуть позже пристрастился секретные документы на дому готовить. Засиживаться в конторе лень было, так я до ночи дома на кухне печатал, и неплохо получалось, доложу. Руководство в пример начало ставить.
Почти сорок лет назад я был счастливым обладателем вот такой красавицы
В субботу же, как я вначале говорил, вызывают «на ковёр». Беру чемоданчик с машинкой и - на работу. Прихожу к начальнику отделения, там уже кворум - за столом сидит с десяток всяких руководителей. Рапортую. Они молчат, на стул указывают. Сажусь… И вдруг, как гром среди ясного неба: «Где вы были такого-то такого?» Я зарделся… Такого-то такого был на капустнике в Консерватории, выпил изрядно и рукам волю дал, не в смысле подрался, а так… с их студентками в жмурки играл. Мне же, как коммунисту-чекисту, несанкционированные интимные контакты строго возбранялись. По той причине я и паузу перед начальством держал. «А это что?» - показывают мне бумагу. Читаю вслух: «Воззвание ко всем честным гражданам великой страны…» «Довольно! Мы это уже изучили! - обрывают, - Потрудитесь объяснить, что это такое?!» «Дайте дочитать… - начал я, - Пока ничего определённого сказать не могу». Дали. Читал про себя. И с каждой минутой волосы дыбом! Мало того, что продажную клику Брежнева предлагали свергнуть, так что главное, - от имени моей пишущей машинки. Я её по восклицательному знаку без точки и заглавной «Ц» без хвоста определил. «Вот, мерзавец, - подумал я о продавце с барахолки, - распечатал крамолу и мне же машинку продал».
Не стал отпираться. Всё доложил: как у «патлатого» «Москву» купил, как по ночам справки секретные дома правил и даже про вертеп в Консерватории. Последнее было лишним. За Консерваторию выговор влепили, а машинку на учёт поставили. Нет, не забрали, конечно, но контрольный отпечаток с неё внесли в картотеку. В те славные времена на каждую пишущую машинку в Советском Союзе положено было оттиск шрифтов в наших учётах иметь. Напишет какой-нибудь чудак на машинке из бухгалтерии завода статью для «самиздата», а его уже через день с «браслетами» на руках из проходной того завода выводят. Всё тогда под контролем было: и типографии, и множительные аппараты. Недавно лишь послабление дали. В Москве на Пушкинской любую купить можно, хоть «гэдээровскую» «Эрику», хоть югославскую «Олимпию», а уж если литературный зуд изводит, - можно и отечественную электрическую «Ятрань» приобрести ценой в две среднемесячные зарплаты. И что удивительно, в Штатах в это же время детей обучали десятипальцевому методу. У нас же чуть ли не на каждого владельца пишущей машинки сигнал заводили».
«Что с тем волосатым случилось? - последовал вопрос от коллектива. - Нашли, или так и пропал?» «Нашли-нашли, - успокоил друзей Герман. - На следующей неделе взяли. Дал я словесное описание, показал, где он барахлом приторговывал. Допрашивали, да что с него взять: лаборант в институте, женщин сторонился, в кино только на утренние сеансы ходил… От тоски Солженицына читать начал, Буковского где-то достал, Галича на кухне слушал, там же «голоса» ловил. Слушал «Би-Би-Си» и «Свободу» вместо того, чтобы на танцульках ровестниц обжимать. В конце концов выпустили его… Что ему казённый хлеб даром есть. Подписку о секретном сотрудничестве взяли и на другой день выпустили… Потом одним из лучших моих агентов стал. Жаль, через год от сотрудничества отказался. Посмотрел в очередной раз фильм «Семнадцать мгновений весны» и отказался. Помните, там Штирлиц застрелил Клауса, своего осведомителя…» Из-за этой картины мы многих агентов недосчитались. Если хотите, еще расскажу про…»
«Хватит! - перебил его «мелкий». - Об этом все знают. Дай мне наболевшим поделиться! А ты пока поостынь и дождись своей очереди… От себя же добавлю, что наши источники, они вообще ранимый народ. У моего друга агентесса отказалась работать, после выхода фильма «Гараж». На последней встрече сказала, что, просмотрев картину, разуверилась в нашем будущем… Теперь относительно печатных машинок. Это всё - вчерашний день. Кто знает, что теперь можно без всякого контроля с заграницей общаться?» Народ в ужасе отпрянув от кружек с пивом, в изумлении загудел. «Да-да! Истину говорю! Мне в прошлом году поручили наблюдение за одним молодым доктором наук. Вредный был мужик! Целыми днями на работе пропадал, а я его через дорогу напротив в пельменной сторожил. Забыл как этот институт его называется. Какой-то всесоюзный… каких-то прикладных систем. То ли автоматических, то ли автоматизированных, но не в этом суть. Так в ориентировке было написано, что он, используя компьютер, вёл переписку с иностранными институтами. Представляете?! И первый отдел ничего с ним поделать не мог. Рассказывают, шибко талантливым был. Но подлец был конченый, это мне начальник того отдела жаловался. Нашим отставником был, потому всех этих умников терпеть не мог. Доктор-то всё пророчествовал, будто скоро каждый советский человек сможет бесконтрольно общаться хоть с Австралией, хоть с вшивой Кореей. Как вам такое? Это ж конец всему! И нам работы не будет!» «Ну ты, Вадим, перегнул! Мы без куска хлеба никогда не останемся. С компьютерами или с печатными машинками, а только без наружного наблюдения ни одно развитое государство обойтись не сможет» - завершил обмен мнениями его коллега по наружному наблюдению.
Послесловие:
Все эпизоды, описанные в отрывке имели место быть в реальной жизни, за исключением последнего с доктором наук. В качестве прототипа я взял известного всем Анатолия Клёсова, который первым в Советском Союзе осуществил связь через Интернет со своим коллегами за рубежом. Абсолютно уверен, что КГБ был рядом, но как рядом и какие при этом развивались сюжеты, сказать ничего не могу. Не посвящён.
Видимо, так выглядел А.Клёсов, когда первым в СССР осваивал Интернет