О национальной ментальности. Мирослав Попович. Часть 3.
Мирослав Попович
(фото Алексея Собчука)
Мирослав Попович: Я понял вас, чтобы мы сократили время…
Юрий Ясницкий: Еще очень важный момент, так как у нас гуманитарная наука большей частью развивалась в России, скорее даже в центрах, в Ленинграде, то там в понятийном аппарате все это было оформлено, а теперь нужно переводить, как я говорил нашим, на съезде, психологам, если бы Гегеля, например, перевели на украинский язык, там возникли бы, кстати, трудности…
Реплика из зала: Да задавайте уже вопрос.
Реплика из зала: У вас вопрос вообще есть?
Юрий Ясницкий: Я думаю, Мирослав Владимирович понял. Мышление надо различать, а не на каком языке мы говорим.
Мирослав Попович: Вопрос о языке здесь не поднимался, речь шла о поведенческих структурах, и речь шла об отношениях в вопросе, что такое «я». Я не вижу возможности реализации, скажем так, Ильенковской программы или Батищевской программы, связанной с наследием Гегеля. Я излагаю свое отношение, вы меня об этом спрашивали, я вам отвечаю. Мне приятно иметь дело с таким материалом, когда возьмешь в руки - имеешь вещь. И тогда я могу сказать: «Вот здесь структура», - и ментальность поддается. Понятие ментальность, конечно, вы правы, - абсолютно аморфное, но оно открывает то, что, например, наработано в этом направлении не только в психологии и патопсихологии, но и в исторической науке, в истории культуры, оно дает возможность хорошего структурного анализа. Ну, а если будет другое, я не возражаю.
Лиза Сурначева: Регламент; мы переходим к следующему вопросу.
Юрий Ясницкий: Очень важный вопрос.
Лиза Сурначева: Более важных вопросов, чем уже были заданы, - не бывает.
Галя Легка: Господин Мирослав, вопрос такого характера. С моей точки зрения, вы очень кстати с самого начала отделили вопрос национальной психологии от вопроса национальной ментальности. То есть, как я понимаю, национальная психология включает в себя те характерные черты народа, которые определили уже нормы поведения. А понятие «ментальность» может касаться не только всего народа, но и определенной социальной группы, какого-то состояния, эпохи или периода. На основании этого вопрос: скажите (возможно, условно, немного примитивно), но вообще имеет ли место такая формула - национальное сознание определяет историю народа, а исторические события - в продолжение формулы - определяют ментальность группы, эпохи, времени. Ну и возможно, в обратном направлении.
Мирослав Попович: С чем бы я тут не согласился, так это со словом «определяет». Оно снимает выбор, аспект свободы, а они всегда есть. Я хотел своей лекцией сказать - не бойтесь врожденной ментальности: если мы ее понимаем, мы всегда можем действовать так, как надо. Она - не каторга, на которую осужден человек, виновный только в том, что родился в определенной среде. А все остальное имеет место - мы, когда изучаем историю, по сути, выбираем из нее то, что хотим в ней видеть, или то, что вынуждены брать, это уже зависит от ситуации. Поэтому я не верю, что история так однозначно привязывает к своей поступи. Как-то мы с ней справимся.
Алла Кыридон, Киевский славистический университет: Благодарю, Мирослав Владимирович, за лекцию. Скажите, пожалуйста - вопрос очень короткий, - как коррелируются между собой, на ваш взгляд, национальная ментальность, национальная психология и национальная идентичность? И можно ли какой-то код выбрать для национальной идентичности, опираясь на память? И как, если можно так сказать, запретить термин «историческая память»? Мне очень импонирует, что сегодня вопрос был очень правильно сформулирован - общественная или коллективная, но не историческая. Как от этого избавиться? Спасибо.
Мирослав Попович: Как избавиться, мне трудно сказать, наше дело - говорить правду, как умеем, как понимаем. Идентичность - слово сейчас очень распространенное, но не забудьте, что когда мы говорим о национальной идентичности, то мы хотим напомнить, что кроме других идентичностей, существует национальная. Есть люди, которые других идентичностей вообще не чувствуют, это несчастные люди. Потому что есть люди, которые чувствуют себя одновременно, скажем, музыкантами. Или, например, у меня есть коллеги - философы, которых я отличаю невооруженным глазом, и это тоже идентичность в своем роде. Я очень люблю свою семью, и они для меня - частичка моего «я». У индейцев племени дакота идея «наш ребенок» выражается в такой лингвистической форме: ребенок, который тождественен мне и тебе, и нам двоим вместе. Эта же идея у нас - другими словами, - когда я говорю, что это моя внучка, то это я говорю, что идентичен с ней, и возможно, она является более важной частичкой, нежели я. Потому я - приверженец того, чтобы мы все помнили, что есть идентичность не только национальная, этническая. Мы все живем в обществе, где уже не печет бабушка по субботам или пятницам хлеб в печи, а мы идем и его покупаем. Не звонит у меня мобильный телефон, я его выключил, и уже час чувствую себя как-то неуютно. Мы живем в другом мире, в котором происходят другие отождествления. Я уже не буду говорить таких банальных вещей, что мои друзья живут и в Тбилиси, и в Ереване, и в Париже. Это тоже отождествление, и чем больше таких тождественностей, тем больше вера в то, что мы выберем из них наилучшие.
Борис Шавлов: Уважаемые господа, мы общаемся уже два часа, и, к сожалению, времени остается на два последних вопроса. Я прошу прощения у всех, кто не сможет задать свой вопрос.
Ульяна Джаман, Украинский научный клуб: В начале своей лекции вы приводили пример, когда было наводнение, и премьер-министр почувствовал свою вину за это. А вот противоположное: когда солнце светит - все хорошо, а как только сильный мороз или наводнение, вы слышите со всех сторон: «Что же это с людьми делают наше правительство?!» - и так далее. Это тоже ментальность или нет?
Мирослав Попович: К огромному сожалению, это тоже ментальность. Действительно. Дело в том, что с культурой критики у нас дело обстоит плохо, я говорю «у нас», потому как, по крайней мере, мое поколение еще живет на свете, и мы критиковали на кухне все, что только могли, а дальше не выходили. Сегодня люди получают удовольствие от того, что могут поносить всех, начиная от - не будем показывать пальцами. И это я приветствую, хорошо, что они чувствуют себя свободно, но, действительно, нужно всегда адекватно определять ответственность того или иного человека или группы людей.
Николай Волов, политолог: Уважаемый Мирослав Владимирович, скажите, есть ли ощутимые, существенные угрозы потери национального сознания, особенно на фоне процессов глобализации, вестернизации и так далее. Если есть, как противостоять этому?
Мирослав Попович: Я думаю, нет серьезных угроз в этом отношении. Когда идет глобализация, люди, наоборот, чувствуют солидарность друг с другом перед близкой волной цивилизационных изменений. И можно очень легко определить по выражению лица, где свои, а где чужие. Я припомнил - простите, что потрачу на это время, - такой случай. Я прилетел на конференцию в Швейцарию, а у меня в Москве отняли все деньги, потому что я справки не взял на вывоз, это при советской власти было, и я прилетел в Цюрих - и не знаю, куда деться, а еще в Лугано нужно ехать. И я обратился к девушкам, которые сидят там в кассах аэрофлота, местным швейцарочкам, хорошо, что я языки знаю, и они посоветовали, что приезжают делегации врачей, и там будут представители советского посольства, «вы пойдите, может, у них одолжите». Передо мной стояла задача, как в той толпе найти работников советского посольства. Представьте себе, я их сразу определил. Так что не бойтесь.
Оригинал статьи