Борьба за дрова человека. Как расхищали леса после революции. часть 3
«Стон лесов доносится из всех уголков Союза»
Когда ставился вопрос о передаче лесов местного значения в распоряжение сельских обществ, предполагалось, что крестьянство будет заинтересовано в их охране и поведет борьбу с самовольными порубками. Однако получилось наоборот.
«”Стон лесов” местного значения доносится из всех уголков Союза, где только сельские общества начали хозяйничать с лесом,- писала “Правда” в августе 1926 года.- Идет повальное, хищническое истребление лесов, с которым зачастую бессильны бороться местные власти. Если такое положение продлится год-два, то мы очутимся перед угрозой безлесья во многих и многих теперь лесных губерниях. …Злостному лесокраду необходимо объявить самую решительную борьбу».
К середине 1920-х всем стало очевидно, что без улучшения работы лесной стражи и дальнейшего усиления репрессивных мер справиться с незаконными вырубками вряд ли удастся. Начались судебные процессы, громкие и не очень. В первую очередь под суд отдавали руководителей лесотрестов, лесников и объездчиков.
В годы НЭПа бывшие хозяева лесопильных заводов получили возможность арендовать свои бывшие лесопилки и снова заниматься лесоразработками. Правда, к 1927 году таких «хозяйчиков» задушили налогами и заставили вернуть все государству
Фото: Mary Evans / DIOMEDIA
В конце 1923 года состоялся процесс над бывшим председателем треста «Кавказолес» Жолнеровичем и сотрудниками лесного отдела наркомата внешней торговли (НКВТ). Жолнерович обвинялся в том, что, организовав в 1922 году трест, он, не располагая средствами, подходящим персоналом и даже не потрудившись произвести предварительную приемку вверенного ему лесного района, заключил договор с лесным отделом наркомата внешней торговли на поставку лесоэкспортных материалов.
После заключения договора Жолнерович правдами и неправдами выбил в НКВТ аванс в счет поставки.
Ему удалось получить 35 млрд руб. расчетными знаками 1921 года, ордер на три вагона сахара и несколько миллиардов рублей на организационные расходы от Центрального управления лесной промышленностью.
Полученное было успешно потрачено, но только не на выполнение обязательств по упомянутому договору. Лес же был распродан местным организациям - Жолнерович, таким образом, заработал дважды.
Получая настойчивые запросы и всякого рода требования о выполнении хотя бы части договора, Жолнерович первое время упорно отмалчивался. А поняв в какой-то момент, что дальше тянуть нельзя, представил в оправдание своих действий большую пачку счетов в Высшую арбитражную комиссию при Совете труда и обороны. Комиссия оценила убыток, причиненный «коммерцией» подсудимого Жолнеровича, в 15 564 руб. золотом.
Главными помощниками Жолнеровича, которые разделили с ним и скамью подсудимых, были бывший заведующий лесным отделом НКВТ Лупекич-Зарембо, его помощник Каверин и сотрудник отдела специалист-лесовод Корзун. Каверин, непосредственно курировавший заключение договора, неоднократно вымогал у Жолнеровича крупные взятки, напирая на то, что дело может в последнюю минуту сорваться и проситель останется ни с чем. В общей сложности Каверин получил от Жолнеровича 500 млн руб. расчетными знаками.
Гораздо более скромные аппетиты продемонстрировал лесовод Корзун: свое содействие в заключении договора и выдаче аванса он оценил в 50 млн руб.
В итоге Жолнерович и Каверин были приговорены к трем годам заключения со строгой изоляцией, Луцевич-Зарембо - к полутора годам, Корзун - к одному году заключения. Однако подсудимые попали под амнистию в связи с пятой годовщиной Октябрьской революции. Жолнеровичу и Луцевичу-Зарембо срок сократили наполовину, а лесовода Корзуна и вовсе освободили от отбывания наказания.
Успехи в безнадежном деле
Работу с низовым аппаратом лесного надзора, как у нас всегда бывает, поставили с ног на голову. Вместо того, чтобы сначала поднять зарплату, а потом выгонять нерадивых лесников и объездчиков, сперва провели чистки.
Например, о чистке лесной стражи сообщалось в отчете Севского уездного исполнительного комитета 1925 года. Было «вычищено» 35% лесничих, 18% помощников лесничих, 57% объездчиков. Там же отмечалось, что чистка, проведенная весной 1924-го, «хотя и улучшила несколько состав лесной стражи, но тяжелые материальные условия заставили честных работников покинуть службу».
Отдельные объездчики и лесники попадали на скамью подсудимых. Так, по приговору Ульяновского губернского суда были осуждены объездчик Аргашского лесничества Павел Шипко и лесники Леонтий Чиндин, Михаил Крылов и Тимофей Игнатьев. Их уволили со службы, кроме того, подсудимым назначили огромные штрафы за то, что на вверенной им территории «были произведены столь значительные порубки, которые при правильном исполнении объездчиками своих служебных обязанностей были бы своевременно обнаружены и в дальнейшем хоть в некоторой степени предупреждены».
Правда, то же судебное следствие выявило крайнюю загруженность объездчика и лесников работой (главным образом по отводу лесосек), что не дало им возможности уделять необходимое внимание собственно охране леса. Но это, конечно, не повлияло на приговор.
А вот с наказанием черных лесорубов дело обстояло сложнее - штрафы и административные работы их совершенно не пугали.
В апреле 1925 года права органов дознания по делам о самочинной порубке были предоставлены лесничим и прочим сотрудникам лесной стражи.
Отныне они могли составлять на месте протоколы, которые затем передавались в волостной исполком, если сумма ущерба от порубки не превышала 30 руб., или в суд для вынесения окончательного решения о наказании.
Судьи жаловались, что материалы, поступающие от лесников, очень некачественные, невнятные: много ошибок, нет сведений о предыдущих задержаниях за такие же нарушения, не указывается имущественный статус задержанного. Так что вынести объективное решение часто не представлялось возможным. Поэтому судьи сплошь и рядом назначали в качестве наказания принудительные работы.
В годы Гражданской войны расхитителей и поджигателей лесов следовало расстреливать на месте. Но, как это заведено в России, строгость законов смягчалась необязательностью их исполнения
«Лесная стража очень часто задерживает на месте лесопорубок лесопохитителей, не зная личности их,- жаловался еще на одну проблему в “Еженедельник советской юстиции” запасной судья Пензенского губернского суда Алексей Кондратьев.- По опросу лесопохитители называют себя вымышленными фамилиями и указывают местожительство за 15-25 верст. Вполне понятно, что лесная стража физически не может отправиться вместе с лесопохитителями в указанное селение для установления личности его и вынуждена отбирать орудия валки (топор, пилу), а при более крупном лесонарушении - упряжь с тем, чтобы задержанные явились в лесничество с удостоверением о личности и получили обратно отобранное». Однако местные прокуроры запрещали такое изъятие, и порубщиков чаще всего отпускали без наказания.
В 1928 году за раскрытие самовольных лесозаготовок лесной страже и милиции стали выписывать премии в размере 30% сумм, вырученных от продажи материалов, отобранных при пресечении нарушений, или 30% сумм, фактически взысканных в порядке уголовной, административной и гражданской ответственности.
В начале 1930-х годов лесное законодательство ужесточили. Незаконная вырубка леса строго каралась. И хотя полностью справиться с лесохищениями не удалось, жизнь простому народу усложнили: получить лес и на постройки, и на дрова стало очень сложно
Фото: ullstein bild / Vostock Photo
Принятые меры несколько улучшили ситуацию с охраной лесов, но об искоренении незаконного промысла говорить не приходилось - слишком велика была армия злонамеренных лесозаготовителей и слишком малы силы защитников обширного лесного хозяйства.
https://www.kommersant.ru/doc/3459554