30-е марта
Говорят: "Всякий, кто хоть раз заглянул в стекленеющие глаза солдата, умирающего на поле боя, хорошо подумает, прежде чем начать войну". Не знаю точно, кто это сказал, вроде бы Бисмарк.
У меня как раз был такой случай. Конечно, мы не были солдатами, мы были наемниками. Но сути дела это не меняет, ибо смерть одинакова для всех. С вечера, еще на марше, и далее всю ночь до рассвета мы были под минометным (и не только) обстрелом, натерпевшись в темноте всяких ужасов. И вот в начале 7-го утра это случилось. 82-мм мина взорвалась где-то совсем рядом, барабанные перепонки на пару секунд совсем залипли, в руку мне впился осколок (это было похоже на удар кувалды), ноздри заволокло отвратительным запахом взрывчатки, Бедняге Артуру, как вскоре выяснилось, целым снопом осколков разорвало ногу от таза до ботинка, и то, что между ногами (да, представьте, выпирало через прореху в штанах что-то невообразимо белесое и кровавое, на что не было сил смотреть). Он лежал ничком и душераздирающе мычал. Мы пытались оказать ему помощь, но ничего нельзя было сделать. Наложить жгут было просто некуда. Я, вообще говоря, не мастер оказания первой помощи и, признаюсь, в глубине души желал лишь, чтобы он скорее умер. Не забывайте, я сам был ранен. Впрочем, я хоть что-то пытался сделать, перемазал все руки в крови (он был вичевой, о чем я потом в тот день с досадой вспомнил), другие вообще не делали ничего. Мой напарник Юра (прибился к нам накануне, отстав от своей группы, хотя я его знал и до этого) просто стоял и растерянно смотрел, Игорь (старый артуров приятель) на мои крики подошел, апатично посмотрел и ушел. Все это под продолжавшимся минометным обстрелом. Хотя мины уже ложились в основном где-то поодаль. Думаю, неприятель в тот момент уже переключился на спешившие на подмогу подкрепления. Короче, когда мы оного мученика войны перевернули, взгляду предстало застывшее в непередаваемой гримасе боли лицо и - вот эти самые выпученные стеклянные глаза.
Человек он, этот Артур, кстати говоря, был крайне неприятный. Это не только мое мнение. В этот самый миг, когда я стоял над ним на коленях, и он умер на моих глазах, мне вдруг стало страшно его жаль, как ушедшего навеки брата, которого не вернуть. Но, честно говоря, ни до, ни после я о нем не жалел.
Через полчаса я уже в одиночестве шел на точку эвакуации, в душе бесконечно радуясь, что скоро попаду в госпиталь и хоть немного отдохну от этого кошмара. Было интересно взглянуть при свете на лесополосу, где мы провели ночь страха. Один раз я (и не только я - на выручку шли новые парни) попал под стрелковую очередь, почти как накануне ночью, так что пришлось на пару минут даже прилечь. Я все никак не мог найти траншею, пересекающую поле, по которой накануне мы пришли в это гиблое место, то и дело попадались живописные мертвецы (один поразил особенно: совершенно голый мужчина средних лет цыганского типа с бородой; почему он был голый, до сих пор не знаю, первая мысль была такая, что одежда на нем просто сгорела, однако ведь бронежилет и каска сгореть не могли). Найдя наконец искомую траншею, я поспешил по ней, по ходу полюбовавшись на несвежие трупы бойцов ВСУ, мимо которых мы пробежали в спешке накануне (тут меня опять поразил один, со спущенными штанами, с ягодицами, присыпанными землей, что это?), пока не встретился с нашими снайперами, высланными за мной, которые и отвели меня на точку эвакуации.
Кстати говоря, это был не первый, а второй на моей памяти, и потому не единственный, случай. Недели за две до этого мы должны были отнести раненого (точно так же были осколками разодраны обе ноги, одна в особенности, как в вышеописанном случае) СПГ-шника (проще, артиллериста) на точку эвакуации. Но пока двое наших товарищей (один из которых, кстати, был вышеупомянутый Артур) принесли носилки, СПГ-шник умер. Что-то непонятное бормотал перед смертью, весь пожелтел, в общем, это было не менее тяжелое, хотя и более растянутое во времени, зрелище. Короче, мы отнесли уже труп.
У меня как раз был такой случай. Конечно, мы не были солдатами, мы были наемниками. Но сути дела это не меняет, ибо смерть одинакова для всех. С вечера, еще на марше, и далее всю ночь до рассвета мы были под минометным (и не только) обстрелом, натерпевшись в темноте всяких ужасов. И вот в начале 7-го утра это случилось. 82-мм мина взорвалась где-то совсем рядом, барабанные перепонки на пару секунд совсем залипли, в руку мне впился осколок (это было похоже на удар кувалды), ноздри заволокло отвратительным запахом взрывчатки, Бедняге Артуру, как вскоре выяснилось, целым снопом осколков разорвало ногу от таза до ботинка, и то, что между ногами (да, представьте, выпирало через прореху в штанах что-то невообразимо белесое и кровавое, на что не было сил смотреть). Он лежал ничком и душераздирающе мычал. Мы пытались оказать ему помощь, но ничего нельзя было сделать. Наложить жгут было просто некуда. Я, вообще говоря, не мастер оказания первой помощи и, признаюсь, в глубине души желал лишь, чтобы он скорее умер. Не забывайте, я сам был ранен. Впрочем, я хоть что-то пытался сделать, перемазал все руки в крови (он был вичевой, о чем я потом в тот день с досадой вспомнил), другие вообще не делали ничего. Мой напарник Юра (прибился к нам накануне, отстав от своей группы, хотя я его знал и до этого) просто стоял и растерянно смотрел, Игорь (старый артуров приятель) на мои крики подошел, апатично посмотрел и ушел. Все это под продолжавшимся минометным обстрелом. Хотя мины уже ложились в основном где-то поодаль. Думаю, неприятель в тот момент уже переключился на спешившие на подмогу подкрепления. Короче, когда мы оного мученика войны перевернули, взгляду предстало застывшее в непередаваемой гримасе боли лицо и - вот эти самые выпученные стеклянные глаза.
Человек он, этот Артур, кстати говоря, был крайне неприятный. Это не только мое мнение. В этот самый миг, когда я стоял над ним на коленях, и он умер на моих глазах, мне вдруг стало страшно его жаль, как ушедшего навеки брата, которого не вернуть. Но, честно говоря, ни до, ни после я о нем не жалел.
Через полчаса я уже в одиночестве шел на точку эвакуации, в душе бесконечно радуясь, что скоро попаду в госпиталь и хоть немного отдохну от этого кошмара. Было интересно взглянуть при свете на лесополосу, где мы провели ночь страха. Один раз я (и не только я - на выручку шли новые парни) попал под стрелковую очередь, почти как накануне ночью, так что пришлось на пару минут даже прилечь. Я все никак не мог найти траншею, пересекающую поле, по которой накануне мы пришли в это гиблое место, то и дело попадались живописные мертвецы (один поразил особенно: совершенно голый мужчина средних лет цыганского типа с бородой; почему он был голый, до сих пор не знаю, первая мысль была такая, что одежда на нем просто сгорела, однако ведь бронежилет и каска сгореть не могли). Найдя наконец искомую траншею, я поспешил по ней, по ходу полюбовавшись на несвежие трупы бойцов ВСУ, мимо которых мы пробежали в спешке накануне (тут меня опять поразил один, со спущенными штанами, с ягодицами, присыпанными землей, что это?), пока не встретился с нашими снайперами, высланными за мной, которые и отвели меня на точку эвакуации.
Кстати говоря, это был не первый, а второй на моей памяти, и потому не единственный, случай. Недели за две до этого мы должны были отнести раненого (точно так же были осколками разодраны обе ноги, одна в особенности, как в вышеописанном случае) СПГ-шника (проще, артиллериста) на точку эвакуации. Но пока двое наших товарищей (один из которых, кстати, был вышеупомянутый Артур) принесли носилки, СПГ-шник умер. Что-то непонятное бормотал перед смертью, весь пожелтел, в общем, это было не менее тяжелое, хотя и более растянутое во времени, зрелище. Короче, мы отнесли уже труп.