Письмо из Крыма в Париж к некоему Морису
Первое начало физический химии: если смешать килограмм повидла и килограмм говна, в результате получится два килограмма говна. Этот закон справедлив и в духовной сфере. Поэтому, когда дело касается истории или политики - тех предметов, которыми любит манипулировать с безцеремонностью Джека-потрошителя наша пропаганда, - я принципиально не читаю ни советских, ни нынешних просоветских авторов. Потому что у советских и нынешних просоветских авторов, этих пролетариев умственного труда, правда и ложь обычно смешаны в такой пропорции, что в результате выходит полная брехня. Например, о II-й мировой войне я в свое время с интересом читал мемуары немецких генералов, которые у нас издавались с начала 90-х годов, но мемуары советского генерала я и в руки не возьму. Мне не интересна история, написанная победителями, особенно такими, как коммунисты. Мне не интересно, что врет какой-нибудь маршал Жуков про свои подвиги. Впрочем, что касается немецких мемуаров, их в последнее время тоже начали подделывать. Например, есть такая серия книг издательства - "Жизнь и смерть на Восточном фронте", - которая, похоже, целиком состоит из поддельных мемуаров, сфабрикованных какими-то наемными графоманами. Во всяком случае, первая же книжонка из этой серии, которую я начал было читать, оказалась явной подделкой. Но это отдельный разговор.
Намедни мне попалась одна пафосная шняга на тему совсем другой войны - Крымской войны 1853-1856 годов: "Письмо французского солдата из Крыма, адресованное в Париж некоему Морису, другу автора". Поскольку текст короткий, приведу здесь целиком:
Как видим, источник, откуда сие "письмо французского солдата" попало в интернет, указан. Это книжка
"Нахимов" советского писателя Юрия Давыдова, вышедшая в серии ЖЗЛ (Жизнь замечательных людей) в 1970 году. В самой книженции, правда, откуда советский пейсатель Давыдов взял сию эпистолию, не указано. Это не удивительно. По жанру и слогу этот небольшой текст - родной брат "писем немецких солдат", которые сталинская пропаганда кропала во время II-й мировой войны в огромных количествах. Так совпропаганда воспитывала в советских подданных патриотизм. В итоге сегодня у нас в стране, по неофициальной статистике психиатров, 60% населения страдает психическими хворями. И даже мерзкий пеногон и исступленный певец совдепии Кургинян как-то, помнится, в одном из своих монологов проболтался: "Мы свели наш народ с ума". Кургинян знал, о чем говорил. Известный графоман "футуролог" Кучеренко, любящий делать рекламу своим подельникам коллегам по агитпроповскому цеху, в своей толстой книжке "Спецназ всевышнего" так расписывает этого "спецназовца":
Если коротко и без "красного смысла", то суть в том, что "спецназовец" Кургинян еще в советское время по заказу КГБ экспериментировал с технологиями суггестивной промывки мозгов населению. Чем успешно занимается по сей день.
Впрочем, Кургинян и кургиняновщина - это тоже отдельный разговор. Что касается "письма французского солдата", к которому я возвращаюсь, то оно, как и все подобного рода материалы, шито белыми нитками.
Начнем с того, что во французской армии XIX-го, так же как и XX-го, века, не было звания майор. Соответствующий офицерский чин был, но назывался Chef de Bataillon (батальонный шеф, или командир батальона), сейчас это Commandant (коммандан). ("В то же время, звание major («мажор») было введено сразу после Второй мировой войны специально для тех нижних чинов, которые по комплексу своих показателей стояли выше чем сержанты и аджюданы, но не имели соответствующего образования, позволившего бы им получить офицерский чин.") Но, допустим даже с большой натяжкой, что пейсатель Давыдов просто так перевел, чтобы было понятнее русскому читателю 1970 года, остается непонятным, с какой стати майору пускаться в подобные беседы с солдатами? Между майором и простым солдатом еще целая цепочка командиров: капитаны, лейтенанты, сержанты. Вот с ними простой солдат непосредственно имеет дело, а майор для простого солдата - это уже полковой небожитель.
"А ты бы видел их ружья! Наверное, у наших дедов, штурмовавших Бастилию, и то было лучшее оружие." -- Ну, понятно, как не помянуть штурм Бастилии, про который написано в советских учебниках, и как не упомянуть техническую отсталость царской армии, про которую написано там же? Без этих клише и письмо в Париж не письмо.
"У них нет снарядов. Каждое утро их женщины и дети выходят на открытое поле между укреплениями и собирают в мешки ядра." -- Вообще говоря, по наступающей пехоте в то время стреляли не ядрами, а картечью или гранатами со шрапнелью. Ядрами разрушали вражеские укрепления и топили корабли. Но тогда не получится нарисовать яркую картинку геройства простых русских людей, женщин и детей, помогающих своим войскам, ибо трудно придумать, за чем бы еще могли женщины и дети выбираться за крепостные стены под пули иноземных захватчиков. Непонятно также, как эти женщины и дети собирали бы те ядра, ведь, учитывая его скорость, ядро должно при соприкосновении с землей глубоко зарыться. Давыдов видимо вообразил, что ядра будут просто лежать на поверхности. Причем ядра такие легкие, что женщинам и детям не составит труда собирать их по дюжине в подол или корзинку.
"Мы начинаем стрелять. Да! Мы стреляем в женщин и детей. Не удивляйся. Но ведь ядра, которые они собирают, предназначаются для нас! А они не уходят. Женщины плюют в нашу сторону, а мальчишки показывают языки." -- Классика жанра в духе пресловутых "писем немецких солдат", упомянутых выше. Тут и зверство оккупантов, и героизм простых русских людей. Все, как и должно быть в патриотической агитке.
"Мы не из трусливых, но когда у русского в руке штык - дереву и тому я советовал бы уйти с дороги. Я, милый Морис, иногда перестаю верить майору." -- Классический для поцриотических фантазий реверанс в сторону русских чудо-богатырей. "Когда у русского в руке штык..." - интересно, руки у русских, что ли, какие-то особенные, не как у прочих народов, или растут не оттуда, откуда у всех? Гм, и "майор" этот безликий и безымянный снова тут.
"Он сшиб двух наших - одного штыком, другого прикладом - и уже нацелился на третьего, когда хорошенькая порция шрапнели угодила ему прямо в лицо. Рука у матроса так и отлетела, кровь брызнула фонтаном. Сгоряча он пробежал еще несколько шагов и свалился на землю у самого нашего вала." -- Русский чудо-богатырь одного штыком, другого прикладом, - то бишь речь идет о рукопашной схватке, - но тут порция шрапнели, видите ли, попадает ему в лицо, вследствие чего у русского чудо-богатыря отрывает руку. Видимо действительно у русских чудо-богатырей руки растут не оттуда, откуда положено. И потом, что это вообще за "порция шрапнели"? Шрапнель - это снаряд, начиненный металлическими шариками, коими при разрыве поражается все вокруг в радиусе нескольких десятков и даже сотен метров. Как следует из сего фантастического рассказа, французские артиллеристы, видимо, вели огонь шрапнельными гранатами в самую гущу рукопашной схватки, не разбирая своих и чужих, причем в нескольких шагах от собственных окопов. Но поразила та волшебная шрапнель только одного русского чудо-богатыря. Такой вот смелый полет фантазии у пейсателя Ю.Давыдова. Зачем же именно "порция шрапнели" поразила у Давыдова одного только русского чудо-богатыря, ясно из последующего.
"Мы перетащили его к себе, перевязали кое-как раны и положили в землянке. Он еще дышал: «Если до утра не умрет, отправим его в лазарет, - сказал капрал. - А сейчас поздно. Чего с ним возиться?»" -- Действительно, чего возиться? Они же изверги и оккупанты, и будут безмятежно спать под стоны человека, у которого оторвана рука, и которого изверги только кое-как перевязали, а санитарной службы у французов ведь нет и в помине. Кстати, о землянках. Достаточно взглянуть на фотографии времен Крымской войны, где запечатлен лагерь войск коалиции (например здесь: Крымская война, лагерь союзников возле Севастополя, 1855), чтобы убедиться, что там не было никаких землянок, а были палатки.
Я зажег спичку. И что бы ты думал? Раненый русский матрос подполз к бочонку с порохом. В единственной своей руке он держал трут и огниво. Белый как полотно, со стиснутыми зубами, он напрягал остаток своих сил, пытаясь одной рукой высечь искру. -- Вот так вот. Французские военнослужащие хранят бочонки с порохом прямо в спальне, и беззаботно жгут рядом с оными бочонками спички. И все это разумеется, для того, чтобы русскому чудо-богатырю, у которого только что оторвало руку, и которого безпечные изверги уложили спать вместе с собой, чтобы вдосталь насладиться его предсмертными стонами, мог подползти "со стиснутыми зубами" и с огнивом (которым он все равно не смог бы воспользоваться, при одной-то руке), продемонстрировав трусливым захватчиками силу русского духа.
"Поверь, Морис, впервые за время войны мне стало страшно. Если раненый, истекающий кровью матрос, которому оторвало руку, не сдается, а пытается взорвать на воздух себя и противника - тогда надо прекращать войну. С такими людьми воевать безнадежно." -- Ну разумеется, раз страшно, надо прекращать. Вот ради сего воспитательно-патриотического посыла: "с такими людьми воевать безнадежно", - и сочинена вся эта глупая агитпроповская шняга. К сожалению, как мы знаем, англо-французы, несмотря на то, что "с такими людьми воевать безнадежно", войну не прекратили, и вполне успешно довели ее до победы.
Намедни мне попалась одна пафосная шняга на тему совсем другой войны - Крымской войны 1853-1856 годов: "Письмо французского солдата из Крыма, адресованное в Париж некоему Морису, другу автора". Поскольку текст короткий, приведу здесь целиком:
- «Наш майор говорит, что по всем правилам военной науки им (русским. - Ю. Д.) давно пора капитулировать. На каждую их пушку - у нас пять пушек, на каждого солдата - десять. А ты бы видел их ружья! Наверное, у наших дедов, штурмовавших Бастилию, и то было лучшее оружие. У них нет снарядов. Каждое утро их женщины и дети выходят на открытое поле между укреплениями и собирают в мешки ядра. Мы начинаем стрелять. Да! Мы стреляем в женщин и детей. Не удивляйся. Но ведь ядра, которые они собирают, предназначаются для нас! А они не уходят. Женщины плюют в нашу сторону, а мальчишки показывают языки. Им нечего есть. Мы видим, как они маленькие кусочки хлеба делят на пятерых. И откуда только они берут силы сражаться? На каждую нашу атаку они отвечают контратакой и вынуждают нас отступать за укрепления. Не смейся, Морис, над нашими солдатами. Мы не из трусливых, но когда у русского в руке штык -дереву и тому я советовал бы уйти с дороги. Я, милый Морис, иногда перестаю верить майору. Мне начинает казаться, что война никогда не кончится. Вчера перед вечером мы четвертый раз за день ходили в атаку и четвертый раз отступали. Русские матросы (я ведь писал тебе, что они сошли с кораблей и теперь защищают бастионы) погнались за нами. Впереди бежал коренастый малый с черными усиками и серьгой в одном ухе. Он сшиб двух наших - одного штыком, другого прикладом - и уже нацелился на третьего, когда хорошенькая порция шрапнели угодила ему прямо в лицо. Рука у матроса так и отлетела, кровь брызнула фонтаном. Сгоряча он пробежал еще несколько шагов и свалился на землю у самого нашего вала. Мы перетащили его к себе, перевязали кое-как раны и положили в землянке. Он еще дышал: «Если до утра не умрет, отправим его в лазарет, - сказал капрал. - А сейчас поздно. Чего с ним возиться?» Ночью я внезапно проснулся, будто кто-то толкнул меня в бок. В землянке было совсем темно , хоть глаз выколи. Я долго лежал, не ворочаясь, и никак не мог уснуть. Вдруг в углу послышался шорох. Я зажег спичку. И что бы ты думал? Раненый русский матрос подполз к бочонку с порохом. В единственной своей руке он держал трут и огниво. Белый как полотно, со стиснутыми зубами, он напрягал остаток своих сил, пытаясь одной рукой высечь искру. Еще немного, и все мы, вместе с ним, со всей землянкой взлетели бы на воздух. Я спрыгнул на пол, вырвал у него из руки огниво и закричал не своим голосом. Почему я закричал? Опасность уж миновала. Поверь, Морис, впервые за время войны мне стало страшно. Если раненый, истекающий кровью матрос, которому оторвало руку, не сдается, а пытается взорвать на воздух себя и противника - тогда надо прекращать войну. С такими людьми воевать безнадежно». Источник: «Нахимов» Ю. Давыдов, Молодая гвардия, 1970 г.
Как видим, источник, откуда сие "письмо французского солдата" попало в интернет, указан. Это книжка
"Нахимов" советского писателя Юрия Давыдова, вышедшая в серии ЖЗЛ (Жизнь замечательных людей) в 1970 году. В самой книженции, правда, откуда советский пейсатель Давыдов взял сию эпистолию, не указано. Это не удивительно. По жанру и слогу этот небольшой текст - родной брат "писем немецких солдат", которые сталинская пропаганда кропала во время II-й мировой войны в огромных количествах. Так совпропаганда воспитывала в советских подданных патриотизм. В итоге сегодня у нас в стране, по неофициальной статистике психиатров, 60% населения страдает психическими хворями. И даже мерзкий пеногон и исступленный певец совдепии Кургинян как-то, помнится, в одном из своих монологов проболтался: "Мы свели наш народ с ума". Кургинян знал, о чем говорил. Известный графоман "футуролог" Кучеренко, любящий делать рекламу своим подельникам коллегам по агитпроповскому цеху, в своей толстой книжке "Спецназ всевышнего" так расписывает этого "спецназовца":
- А самым интересным стало знакомство с режиссером Сергеем Кургиняном - человеком, отмеченным печатью избранничества. Блестящий физик, оригинальный математик и прирожденный организатор, человек глубоко культурный и образованный, в начале 80-х он резко и неожиданно изменил стиль и само направление жизни. Свел к минимуму занятия наукой и стал режиссером. Он создал невиданный дотоле театр-лабораторию, став первым режиссером-исследователем. Его театр выглядел полуподпольным, но при этом негласно поддерживался партийной и чекистской элитой СССР. Кургинян проводил исследования и испытания новых психотехнологий, способов воздействия на групповое сознание, систем смыслообразования. ...Кургинян был одним из последних настоящих коммунистов. Из тех, кто искреннее верил в торжество добра, справедливости и творчества, в первенство духа над плотью, а света - над тьмой. Кстати, и в партию он вступил на моих глазах, когда из нее было модно выходить. А до этого он был просто - беспартийный коммунист, как и подавляющее большинство приверженцев Красного смысла.
Если коротко и без "красного смысла", то суть в том, что "спецназовец" Кургинян еще в советское время по заказу КГБ экспериментировал с технологиями суггестивной промывки мозгов населению. Чем успешно занимается по сей день.
Впрочем, Кургинян и кургиняновщина - это тоже отдельный разговор. Что касается "письма французского солдата", к которому я возвращаюсь, то оно, как и все подобного рода материалы, шито белыми нитками.
Начнем с того, что во французской армии XIX-го, так же как и XX-го, века, не было звания майор. Соответствующий офицерский чин был, но назывался Chef de Bataillon (батальонный шеф, или командир батальона), сейчас это Commandant (коммандан). ("В то же время, звание major («мажор») было введено сразу после Второй мировой войны специально для тех нижних чинов, которые по комплексу своих показателей стояли выше чем сержанты и аджюданы, но не имели соответствующего образования, позволившего бы им получить офицерский чин.") Но, допустим даже с большой натяжкой, что пейсатель Давыдов просто так перевел, чтобы было понятнее русскому читателю 1970 года, остается непонятным, с какой стати майору пускаться в подобные беседы с солдатами? Между майором и простым солдатом еще целая цепочка командиров: капитаны, лейтенанты, сержанты. Вот с ними простой солдат непосредственно имеет дело, а майор для простого солдата - это уже полковой небожитель.
"А ты бы видел их ружья! Наверное, у наших дедов, штурмовавших Бастилию, и то было лучшее оружие." -- Ну, понятно, как не помянуть штурм Бастилии, про который написано в советских учебниках, и как не упомянуть техническую отсталость царской армии, про которую написано там же? Без этих клише и письмо в Париж не письмо.
"У них нет снарядов. Каждое утро их женщины и дети выходят на открытое поле между укреплениями и собирают в мешки ядра." -- Вообще говоря, по наступающей пехоте в то время стреляли не ядрами, а картечью или гранатами со шрапнелью. Ядрами разрушали вражеские укрепления и топили корабли. Но тогда не получится нарисовать яркую картинку геройства простых русских людей, женщин и детей, помогающих своим войскам, ибо трудно придумать, за чем бы еще могли женщины и дети выбираться за крепостные стены под пули иноземных захватчиков. Непонятно также, как эти женщины и дети собирали бы те ядра, ведь, учитывая его скорость, ядро должно при соприкосновении с землей глубоко зарыться. Давыдов видимо вообразил, что ядра будут просто лежать на поверхности. Причем ядра такие легкие, что женщинам и детям не составит труда собирать их по дюжине в подол или корзинку.
"Мы начинаем стрелять. Да! Мы стреляем в женщин и детей. Не удивляйся. Но ведь ядра, которые они собирают, предназначаются для нас! А они не уходят. Женщины плюют в нашу сторону, а мальчишки показывают языки." -- Классика жанра в духе пресловутых "писем немецких солдат", упомянутых выше. Тут и зверство оккупантов, и героизм простых русских людей. Все, как и должно быть в патриотической агитке.
"Мы не из трусливых, но когда у русского в руке штык - дереву и тому я советовал бы уйти с дороги. Я, милый Морис, иногда перестаю верить майору." -- Классический для поцриотических фантазий реверанс в сторону русских чудо-богатырей. "Когда у русского в руке штык..." - интересно, руки у русских, что ли, какие-то особенные, не как у прочих народов, или растут не оттуда, откуда у всех? Гм, и "майор" этот безликий и безымянный снова тут.
"Он сшиб двух наших - одного штыком, другого прикладом - и уже нацелился на третьего, когда хорошенькая порция шрапнели угодила ему прямо в лицо. Рука у матроса так и отлетела, кровь брызнула фонтаном. Сгоряча он пробежал еще несколько шагов и свалился на землю у самого нашего вала." -- Русский чудо-богатырь одного штыком, другого прикладом, - то бишь речь идет о рукопашной схватке, - но тут порция шрапнели, видите ли, попадает ему в лицо, вследствие чего у русского чудо-богатыря отрывает руку. Видимо действительно у русских чудо-богатырей руки растут не оттуда, откуда положено. И потом, что это вообще за "порция шрапнели"? Шрапнель - это снаряд, начиненный металлическими шариками, коими при разрыве поражается все вокруг в радиусе нескольких десятков и даже сотен метров. Как следует из сего фантастического рассказа, французские артиллеристы, видимо, вели огонь шрапнельными гранатами в самую гущу рукопашной схватки, не разбирая своих и чужих, причем в нескольких шагах от собственных окопов. Но поразила та волшебная шрапнель только одного русского чудо-богатыря. Такой вот смелый полет фантазии у пейсателя Ю.Давыдова. Зачем же именно "порция шрапнели" поразила у Давыдова одного только русского чудо-богатыря, ясно из последующего.
"Мы перетащили его к себе, перевязали кое-как раны и положили в землянке. Он еще дышал: «Если до утра не умрет, отправим его в лазарет, - сказал капрал. - А сейчас поздно. Чего с ним возиться?»" -- Действительно, чего возиться? Они же изверги и оккупанты, и будут безмятежно спать под стоны человека, у которого оторвана рука, и которого изверги только кое-как перевязали, а санитарной службы у французов ведь нет и в помине. Кстати, о землянках. Достаточно взглянуть на фотографии времен Крымской войны, где запечатлен лагерь войск коалиции (например здесь: Крымская война, лагерь союзников возле Севастополя, 1855), чтобы убедиться, что там не было никаких землянок, а были палатки.
Я зажег спичку. И что бы ты думал? Раненый русский матрос подполз к бочонку с порохом. В единственной своей руке он держал трут и огниво. Белый как полотно, со стиснутыми зубами, он напрягал остаток своих сил, пытаясь одной рукой высечь искру. -- Вот так вот. Французские военнослужащие хранят бочонки с порохом прямо в спальне, и беззаботно жгут рядом с оными бочонками спички. И все это разумеется, для того, чтобы русскому чудо-богатырю, у которого только что оторвало руку, и которого безпечные изверги уложили спать вместе с собой, чтобы вдосталь насладиться его предсмертными стонами, мог подползти "со стиснутыми зубами" и с огнивом (которым он все равно не смог бы воспользоваться, при одной-то руке), продемонстрировав трусливым захватчиками силу русского духа.
"Поверь, Морис, впервые за время войны мне стало страшно. Если раненый, истекающий кровью матрос, которому оторвало руку, не сдается, а пытается взорвать на воздух себя и противника - тогда надо прекращать войну. С такими людьми воевать безнадежно." -- Ну разумеется, раз страшно, надо прекращать. Вот ради сего воспитательно-патриотического посыла: "с такими людьми воевать безнадежно", - и сочинена вся эта глупая агитпроповская шняга. К сожалению, как мы знаем, англо-французы, несмотря на то, что "с такими людьми воевать безнадежно", войну не прекратили, и вполне успешно довели ее до победы.