Грузинские каникулы
Когда я учился в школе, то каждое лето ездил к дедушке Мише и бабушке Тамаре в Грузию в Дигоми, где у них был большой дом, в котором прошли первые два года моей жизни. Он стоял на склоне горы, на котором раскинулся большой сад. Прямо у террасы под крышей из желтой черепицы, увитой виноградной лозой, росли кусты роз, персики, гранаты и грецкие орехи. Внизу, насколько хватало глаз, вдоль ледяного ручья тянулись виноградники, яблони, груши, инжир, с утонувшими в них озерцами теплиц, где росли тонкие длинные огурцы и огромные сладкие помидоры, которые у нас в России называются «Бычье сердце». На другой стороне росли дубы, дикие сливы, кусты орешника и заросли ежевики. После обеда дедушка Миша выходил на террасу с большим морским биноклем, внимательно осматривал противоположный склон горы, затем карандашом делал на листе бумаги небольшие пометки. Так у нас с дедом начиналась охота за белыми грибами. Он высматривал их темно-коричневые шляпы, выглядывающие из жесткой травы, и отмечал на бумаге. Затем надевал большую темно-синюю кепку, закрывающую его худое загорелое лицо с острым носом, рубаху-ковбойку, брал плетеную корзину и звал меня. Мы спускались по дорожке из камней через сад, переходили по камням на другую сторону ручья, который под горой превращался в звонкую речку, и поднимались на противоположный склон. По одним ему понятным приметам дед безошибочно находил места, где заметил грибы. Я пробирался через кусты, срезал большой красивый белый гриб и продирался обратно. Обычно грибы росли поодиночке, иногда по двое. Когда я облазил все окрестные кусты, мы шли к следующей отметке в дедовой карте. Лазить по заросшим дикими деревьями и колючками горам совсем не то, что ходить по березовому перелеску где-нибудь в центральной полосе России. Там были бабушки и тетки, младшая сестра Катя от которой ни на шаг, а здесь младших сестер не брали, зато брали морской бинокль и карту, а это уже было настоящее приключение. Когда солнце вставало прямо над головой, мы устраивали привал в тени большого дуба возле шумной горной речки, дед доставал из корзины литровую бутыль молодого вина, сыр, помидоры и свежий лаваш. После обеда он отдыхал тут же под деревом, а я шел купаться. Вода была ледяная, так что дух захватывало. Но как здорово потом растянуться на большом горячем камне посреди бурлящего потока, слушать журчание воды и смотреть на маленьких радужных форелек и юрких речных крабов!
Если корзина была полной, дед связывал у рубашки рукава, получался приличный такой мешок, куда можно было класть грибы. Когда мы возвращались, бабушка Тамара махала нам рукой с террасы и смеялась: «Дед снова в майке возвращается - значит, опять много грибов нашли!»
Когда деду было не жалко меня будить, он брал меня в сад. Сам он привык вставать рано, часов в пять утра, а меня будил около семи. В конце сада у нас две сливы вкусные растут, пойдем собирать! Обычно я видел сливы только осенью, когда мама приносила их в маленьком пакете с рынка, где они продавались за большие деньги, радостно хватал корзину и бежал со всех ног. О, сливы! О, собирать! Ну откуда я мог знать, что сливы растут не только на кустах, но и на деревьях? Деревья были большими, с толстыми узловатыми ветками, сплошь синими от слив. У них был медовый солнечный вкус, и первые пять минут ты ел их одну за другой, и был не прочь остаться под этим деревом навсегда, а к вечеру сидел ошалевший от усталости и жары, глядя на ряды корзин, думал: «Видеть их больше не могу!» Потом эти сливы раскладывали сушиться на террасе, и из них получался лучший на свете чернослив, а из других бабушка варила в большом чугунном котле невероятно вкусный соус «Ткемали».
У всех в округе были большие сады. Как-то раз с соседскими мальчишками мы устроили на один из них набег. И не спрашивайте почему. Так надо. Сначала ты играешь в футбол и разведчиков, лазишь по горам и купаешься в ледяной горной речке, а потом идешь брать штурмом первую попавшуюся крепость или чужой сад. Если ты настоящий джигит конечно, а не сопливый мальчик, место которому возле бабушкиной юбки. Настоящий мужчина всегда идет первым и лезет на самый верх огромной старой яблони, куда и смотреть-то страшно. Когда хозяин сада, дедушка Вано, выходит на шум, все мальчишки убегают, а я остаюсь один на вершине. Дедушка Вано кричит снизу: «Бичо, гижи хар?» - что значит, совсем дурак, да? - а я сверху отвечаю по-русски: «Дедушка Вано, простите, но я по-грузински не понимаю!» Спускаюсь с яблони и, пряча глаза, начинаю объяснять, что меня зовут Бесо и я приехал к деду Мише и бабушке Тамаре из России. Он слушает меня и начинает улыбаться: «Бесики, вах, какой ты стал большой и сильный мальчик! А ты помнишь, как я тебя на руках держал, когда ты вот такой малюсенький был?» Целует, треплет по щеке и смеется в усы. Затем берет под навесом большую плетеную корзину и ведет меня туда, где растут самые большие и вкусные фрукты. Срывает солнечные пушистые персики, фиолетовый спелый инжир, ароматные прозрачные груши и виноград. Когда корзина полная, ведет меня в дом, зовет бабушку Марико, и пока та тискает меня как какого-то первоклассника, уходит куда-то и возвращается с большой бутылью вина. А это для дедушки Миши от дедушки Вано!
И вот неудачливый Робин Гуд возвращается домой с огромной корзиной фруктов и бутылкой вина, бабушка разводит руками, но поскольку с русским внуком может объясняться только жестами и улыбкой, правды добиться не может. На шум прибегает двоюродная сестра Тина, она уже все откуда-то знает, быстро начинает тараторить и хихикать, как это умеют только младшие сестры. В отличие от бабушки, она прекрасно говорит по-русски и немедленно начинает изображать взрослую. Складывает руки на груди и, делая большие круглые глаза, строгим голосом спрашивает: «Бесики, зачем ты залез к дедушке Вано в сад? Разве тебе своих фруктов мало?»
Невыносимо хочется дернуть ее за косичку, но ты сидишь с непроницаемым гордым лицом и молчишь, разглядывая узоры на скатерти. Мужчина может только победить или проиграть - третьего не дано. Сегодня ты сражался, но проиграл - и остается только геройски умереть. Или получить дедушкиного ремня, что, в общем-то, одно и то же….
А дедушка Миша никогда не ругал внука. Дед мне доверял. Но вопросы воспитания решал куда лучше маститых педагогов и психологов. Дед спокойно слушал бабушкины причитания, качая головой, затем звал меня: «Мальчик! Вы с отцом собирались в выходные на стадион (это был матч между московским «Спартаком» и «Динамо-Тбилиси»), но видимо тебе больше нравится лазить по чужим яблоням, чем смотреть большой футбол, поэтому я попрошу, чтобы он тебя не брал, пока дурь из головы не выветрится». Надо видеть мое лицо в этот момент, когда я только вчера показывал деду календарь чемпионата и купленные отцом билеты на матч. Билеты на лучшие места, между прочим…
Когда до меня доходил смысл сказанных слов, небо рушилось на землю, и перед моими потрясенными глазами вставал весь ужас совершенного мною поступка. Плакать было бесполезно, становилось только хуже. Зато этот урок я запомнил на всю жизнь.
А дед, как ни в чем не бывало, шел в подвал, наливал из бочки золотистого семилетнего вина для дедушки Вано, потом шел на пасеку за невероятно пахучим медом для бабушки Марико, и отправлял меня к ним с ответными дарами. Он был мудрый и добрый мой грузинский дедушка Миша. Когда началась война с фашистами, он одним из первых подал заявление на фронт, и сразу попал на передовую, был тяжело ранен, оказался в плену. Сначала его отправили в Польшу, на завод. Откуда он через полгода устроил побег. Его поймали. Вывезли в Италию на какую-то ферму. Он снова бежал. Его поймали. И отправили в концентрационный лагерь в Германию. До лагеря он не доехал и снова бежал. Дед вернулся домой после Победы, когда на него уже пришла похоронка. Где-то в Европе он угнал пару породистых лошадей с повозкой на рессорах и резиновыми колесами. На этой повозке он и вернулся домой, в Тбилиси. Сразу поехал к своей возлюбленной, с которой познакомился до войны, моей бабушке Тамаре. Где говорит моя невеста? Заберу ее! Родители спрашивают: «А жить где будете?» Он им говорит: «Это наше дело». И забрал бабушку. Дед выкопал в лесу землянку, и пока строил дом, они с бабушкой жили в этой землянке. Дед рубил в лесу дрова и возил их на повозке в Тбилиси. И на разные стройки подряжался. Ему тяжело было работать - в плену его за побеги пытали, он остался инвалидом на всю жизнь, на обеих руках мизинцы и безымянные пальцы у него были парализованные. У деда даже прозвище было такое - «рак». У него были врожденные способности к языкам. Он свободно говорил на немецком, итальянском и польском и когда я приезжал, проверял мои знания по немецкому. Всю жизнь проработал в больнице простым санитаром. Дед хотел, чтобы его внук-первенец вырос мужчиной, и настоял, чтобы меня как когда-то моего отца с ранних лет отдали в спорт. Бабушка Тамара качала головой и хотела, чтобы я учился в музыкальной школе и стал известным пианистом, для чего было куплено старинное немецкое пианино, на котором я играл школьные сонеты и «Собачий вальс». Компромисс длился недолго: мне разрешили бросить фортепьяно через год, когда я занял второе место на городских соревнованиях по дзюдо.
Моими первыми тбилисскими друзьями были Славка, Андрей и Женька. Славка был белорусом, Андрей - русским, чьи предки-казаки когда-то жили в Крыму, а потом перебрались сюда, Женька - армянин, которого, как и его деда по-армянски звали Жан. Но для нас он был Женькой, который лучше всех играл в футбол и был первым заводилой в наших шалостях. Его отец был директором на большой швейной фабрике, и всегда заставлял Женьку ходить в глаженых брюках и чистых рубашках, отчего тот невыносимо страдал и часто рвал их в смертельных битвах и на высоких заборах. Вместо того чтобы слушать Женькины разумные объяснения, что стрелки на брюках на войне - не главное, отец вдевал нитку в иголку, и заставлял его зашивать.
Все мальчишки на свете знали, что главное на войне - это стоять за Родину и правду. Этому учили нас деды-фронтовики и об этом читали мы в наших любимых книжках. Откуда тем наивным, солнечным мальчикам было знать, что демократия и свобода, которая накрыла бывший СССР как цунами, окажется дамой ветреной и непостоянной, и с легкостью будет менять фаворитов одного за другим, всегда оставаясь правой?
На моих глазах демократия в Грузии побеждала несколько раз. На одних каникулах, когда я приезжал, она побеждала под одними знаменами, в следующий раз - под другими. Первый раз - когда на смену Звиаду Гамсахурдии, оказавшегося потом «собакой», к власти пришел кремлевский перевертыш Эдуард Шеварнадзе, предавший своих товарищей по ЦК и обрекший Грузию на анархию и нищету. При бывшем министре иностранных дел СССР разграбление одной из самых процветающих республик Советского Союза совершалось с государственным размахом: всю промышленность ломом вывозили в Турцию, в министрах ходили воры в законе, а в Тбилиси, где когда-то не было дискотек, потому что это считалось аморальным, наркотики продавались на каждом шагу. Когда я приезжал, мои одуревшие от телевизора родственники рассказывали мне о победе над страшной русской империей, дружбе с американским маршалом Джоном Шотикашвили, скором золотом дожде с Запада и новых невероятных перспективах. Так говорил мой дядя, известный реставратор, окончивший Волгоградский Университет, другой дядя, чей бизнес процветал в Тюмени, тетя - историк и родной отец, познакомившийся с моей русской мамой в Екатеринбурге, где они учились. У нас в России магазины в это время стояли пустыми, и кроме Москвы повсюду были продуктовые карточки. Здесь полки магазинов ломились от изобилия, повсюду висели портреты Иосифа Виссарионовича, а мои рассказы считали выдумками и кремлевской пропагандой. Все в один голос твердили о лучшем в мире вине, невероятно вкусном грузинском чае и чудесных мандаринах, на которых грузинская экономика будет расти как на дрожжах. Россия еще не знала, что она - страшная кровожадная империя, и продолжала поставлять в республику нефть, газ и электричество за копейки, пока ей твердо и решительно не указали на дверь.
Затем демократия победила с революцией роз, когда к власти пришел незваный сын грузинского народа с американским паспортом Михаил Саакашвили, а мальчики на джипах расстреливали людей прямо на улицах Тбилиси. На вопросы о Шеварнадзе родственники дружно махали на меня руками и плевались. Свет в Тбилиси включали только утром и вечером, повсюду на балконах громыхали генераторы, а на проспекте Шота Руставели вместо роз продавали дрова. С моим знанием грузинского на прогулки по вечернему Тбилиси меня одного уже не отпускали. Мой земляк, полковник Илья Константинович Новожилов, с отличием окончивший знаменитое Тбилисское высшее артиллерийское командное училище, откуда вышло большинство командования теперешней грузинской армии, со слезами рассказывал, как соседи, с которыми он вырос в одном дворе, вдруг перестали с ним общаться, а потом стали называть русским оккупантом. Все мои друзья детства из Тбилиси к тому времени тоже уехали. Как сказал мне отец, уехали на Родину. Какую еще Родину? - недоумевал я. Здесь жили их деды, они здесь родились. Здесь их Родина! На что он ласково гладил меня по голове, приговаривая: «Чемо бичо, гижи хар!» Что означало: Мой мальчик совсем глупый.
В это время мальчик учился в Тюменском Государственном Университете со своим лучшим другом, тоже грузином, Георгием Хижняковым, будущим главным тренером взрослой сборной России по карате. Он подошел ко мне после вступительных экзаменов и спросил: «Тебя зовут Бесо Ахалашвили? Я тоже грузин. Давай дружить!» У нас на курсе учились две девчонки из Тбилиси (кстати, круглые отличницы), а их старшая сестра - на историческом. В ресторане дяди моего друга в центре Тюмени за бутылкой хорошего вина (другой его дядя был мэром Казанки, что за Ишимом), наши многочисленные грузинские родственники и знакомые в один голос рассказывали глупым студентам о демократичной процветающей Грузии, на которую они почему-то любовались из глубины страшной кровавой империи.
Иногда грузины и, правда, ведут себя как дети. Дети не умеют любить наполовину, дети любят всем сердцем. Таких любит Бог, а враги ненавидят. Для хороших политиков, грузины слишком искренние и простодушные. Когда я выучился читать, бабушка подарила мне три книги: «Грузинские народные новеллы», где православие можно учить как по катехизису, роман «Бесики», посвященный грузинскому поэту и известному политическому деятелю, в честь которого меня назвали, заключившему мир с Россией на вечные времена, и «Иверский патерик» Михаила Сабинина о жизни грузинских святых. Они были плохими политиками - эти великие грузинские святые, воевавшие с Чингисханом и Тамерланом, турками и Османской империей. Плохим политиком был царь-мученик Иверский Арчил II, который вместо того, чтобы склониться перед османскими захватчиками, выбрал смерть за Христа. Мученики князья Аргведские Давид и Константин, великомученица царица кахетинская Кетевани, святая мученица царица Ранская Шушаника, благоверный царь-мученик Карталинский Луарсаб, мученик-князь Бидзина Чолокашвили, князья-мученики Элисбар и Шалва, эриставы Ксанские, мученик князь Константин, мученик князь Шалва, правитель Ахалцыхский.
Цари и князья, которые предпочли сытой жизни предателей мучения и смерть за Христа, которому с детства посвящали свой род и своих детей. Современному человеку трудно такое понять - как можно отказаться от царского трона, власти и богатства ради каких-то там религиозных убеждений? Но на этих убеждениях стоит Грузия, ее менталитет и культура и без этого не понять.
Мои родители венчались в главном храме страны, Светицховели, где помазывали на царство всех грузинских царей. Это было в 1972-ом, когда о религии в Советском Союзе говорили только на лекциях по научному атеизму. Несмотря на официальную коммунистическую идеологию традиции Православия в старинных грузинских семьях соблюдались всегда. Все мои грузинские дедушки, бабушки, тети и дяди, братья и сестры крещены с раннего детства. Как это - грузин, и не православный? Да, грузин ли он, вообще? Надо видеть, как там почитают и любят священников! Если отец ехал в школу к классной учительнице моего младшего брата Мишико, то резал барана, если же ехал к священнику - резал двух. До сих пор помню разговоры за семейным столом на Старый Новый год, который первый раз я тоже встречал в Тбилиси, где его отмечают, как у нас Новый. А мы в нашем храме батюшке новую машину купили! Вах, какие молодцы! Зато мы нашему - новый дом строим! Грузинский священник знает всех прихожан до седьмого колена, в каждом доме - желанный и дорогой гость, который пользуется у людей, куда большим авторитетом, чем самые известные политики. Политики кому-то нравятся, кому-то нет, а священников любят все!
Как-то прочитал в газете про какого-то заморского сердобольного миллиардера, который обедал в дорогом ресторане, куда случайно зашла бедная старушка. Стакан воды здесь стоил дороже, чем бабушкина пенсия за десять лет, и ей указали на дверь. Когда миллиардер это увидел, вознегодовал, приказал выпроводить всех посетителей, усадить бабушку и накормить, чем она пожелает. Эта история должна была вызвать у читателей умиление и восторги по поводу щедрости этого человека, но в Грузии за такую статью мужчине было бы стыдно. Просто накормил - что за жлобство! Не оплатил ей лечение в лучшей больнице, не нанял сиделок до конца жизни, не купил ей дом, в конце концов?! Разве такой историей мужчина может гордиться? Мой отец-работяга мог запросто отдать все деньги какому-нибудь незнакомцу, попавшему в беду, и оставить себя и молодую жену на кефире и булочках до следующей зарплаты. Его потом ругали, стыдили, вразумляли, он приходил в ужас от своих поступков и грядущей нищеты, клятвенно обещал исправиться, но всегда поступал также. Ну, понимаете, у них (дом сгорел, корова сдохла, ребенка в больницу не брали) Зная о его безотказности, некоторые беззастенчиво этим пользовались и откровенно его обманывали. Когда оказывалось, что дом не горел, корова рожала, а ребенка вообще не было, он только вздыхал и разводил руками, но по-другому поступить просто не мог.
Чтобы сводить жену в лучший ресторан города, отец по ночам разгружал вагоны и шабашил на стройках. А когда входил в зал, то на каждый столик покупал бутылку шампанского и букет белых роз, и только за столиком, где они с мамой ужинали, в окружении музыкантов, розы всегда были алыми. Или покупал у уличного продавца тележку с эскимо, а потом в парке катил ее перед мамой, раздавал прохожим, и специально коверкая русские слова орал на всю улицу: «Эскимо-мороженное, эскимо-мороженное!» Если денег не было совсем, мог запросто вырвать яблоню из земли, и так целиком принести. Или читать под окном наизусть стихи до утра. Мама рассказывала, что память у него была такая, что прочитав любой текст, он сразу его запоминал. Когда она готовилась к экзаменам, папа за нее все билеты учил. А потом проверял.
Вспоминаю, как однажды с отцом мы ехали из Тбилиси куда-то по дико красивой и узкой дороге, петляющей среди отвесных гор. Впереди на малюсеньком пятачке под скалой древняя покрытая мхом маленькая часовня Пресвятой Богородице. Отец бросает машину на дороге, потому-что ее просто некуда больше ставить, и мы идем туда. Пока ходим, на дороге скапливается несколько машин. Кто-то идет, чтобы тоже поклониться святыне, остальные терпеливо ждут, пока мы с отцом помолимся и поедем дальше. Когда мы возвращаемся, ни слова недовольства, гнева или ропота. Только улыбки и понимающие взгляды. Разве можно человека беспокоить, когда он с Богом общается?
опубликовано на "Православие.ру"