На смерть российского здравоохранения
Российское здравоохранение стремительно умирает, а то, что приходит ему на смену, ничего кроме гадливости и омерзения не вызывает. Потому что это нечто античеловеческое, аморальное и циничное, измеренное не состраданием и участием, а деньгами, только деньгами и снова деньгами, которые вы можете заплатить за свое лечение.
А если их нет, сдохни нищая тварь, так тебе и надо! Это происходит стремительно и повсеместно, все изменилось буквально за несколько последних лет. Может быть, в Москве и Санкт-Петербурге это и не так заметно, а у нас в провинции стало видно невооруженным глазом. Врачи старой советской школы уходят в бизнес или на пенсию, а на их место приходят странные мальчики-казахи, которые не могут прочитать обыкновенный рецепт, который вообще-то может прочитать любой студент-первокурсник. Это мне старые врачи рассказывали, как анекдот. Только мне не смешно. Потому что из-за этих казахских мальчиков я, например, чуть без легкого не остался. У меня была гематома после неудачного падения на лыжной прогулке, а мальчик, который меня лечил, никак не мог, понять, что со мной. Мне становилось все хуже, а он только морщил лобик и пожимал плечами. Под конец я перестал спать, начал задыхаться, обезболивающие уже не помогали и я думал, что конец. На мое счастье после повышения квалификации вернулась умница Юля Булгакова, которая через минуту эту гематому нашла, еще через минуту проткнула меня как таракана иглой и откачала около полутора литров гноя и черной крови из раздавленного легкого. Еще недельку и его пришлось бы ампутировать, - сказала она на прощанье. В это время казахский мальчик поставил мне диагноз - пневмония.
В терапии, куда я попал с запущенной простудой и температурой под 40, было хуже - там люди просто умирали. Быстро и некрасиво. Как сказала знакомая кастелянша, за последние две недели - пятеро. Последний умер у меня почти на руках. А за день до этого я одного спас. Было это так. На четвертом этаже, над нами, лежали сердечники, кто после инфаркта, кто с инсультом, некоторые самостоятельно выйти из палаты не могли. Вечером, часов в восемь, вдруг слышу, сверху кричат. Одному мужику стало плохо, а никого из врачей нет. Они звали, кричали, кнопки жали - бесполезно. Тогда на поиски врачей отправился я - ходячий. Один этаж никого, второй никого, третий никого. Ни на посту, ни в ординаторской, вообще нигде. Двери на улицу заперты. Ни одного врача в больнице нет. Тогда я через балкон второго этажа спрыгнул на землю и отправился к родильному отделению по соседству. Там я дежурных врачей и нашел. Они пили в ординаторской вино из коробок и говорили о чем-то о своем, о женском. К счастью, они успели, мужика откачали. А другого, который оказался заслуженным строителем России, и которого потом хоронил весь город, нет. Он лежал в палате один, и когда ему стало плохо, этого просто никто не заметил. Когда он собрался с силами и выполз в коридор, дежурная матом стала загонять его обратно. На ее беду по коридору шел я. Смотрю, мужик в спортивном костюме весь серый, хватает ртом воздух и шепчет: сердцу плохо, помогите! И тихо так по стенке сползает на пол. Я на тетку в халате заорал: делай что-нибудь немедленно, б…ть! Она убежала. Появляется с двумя девочками лет двадцати с небольшим в белых халатах. Те мужику своими куриными лапками на грудь пару минут подавили, подавили. Потом встают: к сожалению, ничего сделать уже нельзя. Это произошло так естественно и просто, что я, довольно много чего на свете повидавший, обалдел. Дежурная стала матом разгонять больных по палатам. Уже через час появились какие-то прыщавые мальчики в грязной одежде, засунули мужика в мешок и потащили к выходу. Они даже поднять его не смогли, так и тащили волоком, как мешок с картошкой. На лестнице было слышно, как бьется о ступени его голова. Мужики не выдержали, дали соплякам под зад и вынесли умершего сами.
А со мной в палате лежал дед, ветеран Великой Отечественной войны. Дед каждый год должен был проходить плановое лечение. В этот раз лечение было таким: утром таблетка, вечером таблетка - и все. Две недели, говорит, Денис уже лежу, ничего не делают. Раньше какие-то процедуры назначали, капельницы ставили, а сейчас совсем ничего, кроме таблеток. Лечащий врач раз в три дня заходит, спрашивает, как дела, и уходит. Страшно даже представить, сколько на лечение этого ветерана будет списано из бюджета! Все на этом построено. Это система похуже томографов, потому что томографы хоть иногда всплывают, а ветераны нет. Они такие эти наши ветераны, стойкие, никуда не жалуются. Лежат, таблетки глотают, и не вякают. Своего лечащего врача я вернул в сознание очень простым, но действенным способом: вывел на балкон третьего этажа, поднял за подтяжки его кожаных штанов, и сказал, что выброшу его головой вниз на асфальт, если он не перестанет валять дурака и не начнет меня лечить. Он побелел как мел, и начал. Иначе пришлось бы учиться летать.
Никак не забуду другого врача из реанимации, где я оказался, который, когда туда приехала моя несчастная мать, вывел ее в коридор и на бумажке написал ручкой несколько цифр. Если этих цифр не будет, сказал человек в белом халате, то и лечения никакого не будет, и останется надеяться только на - и он выразительно посмотрел наверх. Я тогда лежал без сознания и ничего этого не знал. Эту историю мать рассказала мне только два года спустя потому что боялась, что я этому врачу оторву голову и меня за это посадят. А она не хотела, чтобы ее сын сидел в тюрьме.
Но последний перелом ноги оказался просто за гранью добра и зла. Когда в палате еще были ходячие - еще ничего, терпимо. А когда их выписали и остались только нас трое, не ходячих, на растяжке, стало по-настоящему плохо. Потому-что ты кричишь, кричишь, бутылки в двери кидаешь, ругаешься матом - и тишина. Никто в палату не заходит. И кому, какое дело, что мальчик напротив, простите, обосрался? Но это не самое страшное. Хуже, что меня выписали с двумя запущенными переломами, в результате чего я потерял оба сустава на ноге (теперь они из титана) и чуть не остался без ноги. Историю моей болезни и все снимки якобы потеряли, а лечащий врач написала, что я сбежал из больницы. Каким образом это у меня получилось со штырем в ноге и подвешенной гирей на двадцать килограммов до сих пор не понимаю. Если бы не врачи из Института травматологии имени Чаклина, куда я попал благодаря добрым людям, быть бы мне одноногим пиратом. Они классные, эти врачи из Института, поэтому к ним очередь на год вперед. Когда я хотел о них написать, они меня искренне просили, чтобы я этого не делал. Потому что они и так сутками оперируют. А больных все больше и больше. Но я все равно написал. Потому, что бывает так: сегодня еще можно было что-то сделать, а завтра все, поезд ушел. Как с тем мужиком из соседней палаты, которому где-то в Мухосранске, куда он попал после аварии, отпилили ноги, а потом привезли в Институт травматологии делать руки. Врачи посмотрели снимки и спрашивают: Ноги-то они зачем тебе отрезали, их можно было спокойно спасти?! Представляете себе, спокойно спасти. Просто в голове не укладывается. Нелюди в белых халатах.