Я хочу в школу - 5. "Режиссура... Бессердечная ты..."
Режиссёр всегда вынужден себя в чём-то ограничивать. В откровенности, фантазии, желаниях высказаться. Режиссёр всего лишь человек со своими слабостями и излишествами, а театр требует почти казарменной самодисциплины. Как это не парадоксально, найдя определённый режиссерский ход, приём, или решение, ты становиться заложником этого изобретения и вынужден существовать в его пределах. И даже намеренное нарушение этих пределов это тоже ограничение. Тоже театральный закон.
Взявшись за постановку спектакля, режиссёр еще до встречи с артистами видит, или определяет для себя, определённые "болевые точки" текста, требующие конкретного сценического воплощения. Сакраментальный вопрос: "И как мы это будем решать?" Конечно, процесс мысленного вызревания этих решений начинается уже с прочтения пьесы или книги на которых основывается спектакль. Правда пьеса, зачастую, изначально написана для сценического воплощения и драматург хоть немного, но придумывает как и что будет происходить на сцене, а вот с прозой все сложнее. Писатели не заморачиваются проблемами режиссерских поисков (и слава богу, тем интереснее и заманчивее задача) но именно из-за этого факта возникают ситуации ставящие театральных людей в тупик, долгие поиски выхода из него и, наконец неожиданные, оригинальные сценические решения.
В "Я хочу в школу!" есть несколько событий и сюжетных фактов которые невозможно реализовать на сцене, если пользоваться ключом простого бытового этюда.
Первой стеной в которую я упёрся в своём режиссёрском решении стал Молчун. Задача стояла весьма непростая. У этого персонажа по сути, две личности, очень быстро мяслящий, активный, страстный и гениальный человек внутри, и медлительный, угрюмый, асоциальный, снаружи. Играть обе эти ипостаси придется одному артисту. При этом внутренние монологи должны быть слышны и видны зрителю, но также и должно быть понятно, что в реальности этот человек сейчас молчит! Можно было бы воспользоваться видеопроекцией и написать внутренний текст Молчуна на экране, чтобы зритель мог все это прочесть. Но не все читают с одинаковой скоростью, а как показывает практика, титры сильно отвлекают зрителя от действия и все движение спектакля дробится и проседает. Кроме того я просто не люблю видеопроекции в театре. Значит иначе. Как? Возникла мысль пустить внутренний текст Молчуна в микрофон, или сделать запись голоса, чтобы артист в это время молчал но возникал эффект живого мышления как у Штирлица в моменты размышлений с дикторским текстом. Это показалось подходящим решением. Потом к этой мысли добавилась ещё одна, надо чтобы голоса артиста который играет Молчуна и внутреннего персонажа отличались кардинально. Вплоть до того, чтобы этим альтер эго был голос уже сильно пожилого человека. Таким образом укрупнялось бы различие доктора Джекила от мистера Хайда.
Но и этот прием не пошёл в работу по определенным причинам и, в итоге, в спектакле остался третий вариант, который вобрал в себя часть идей от предыдущих проб.
Стоило поднять взгляд выше и перед режиссером замячила другая проблема - а как вообще играть Птиц? Взрослые артисты будут играть мальчиков и девочек? Мы же тогда неизбежно скатимся в отвратительную неправду, в псевдосуществование не имеющее с жизнью ничего общего. Будет по-настоящему плохой ТЮЗ в котором все изображают, интонируют и кривляются как в журнале Ералаш пытаясь быть как дети. Чтобы уберечь нас от этой грязи я сразу принял за основу то, что мы не играем возраст. История о личностях, а личностью можно быть и в 10 лет, а не стать таковой случается и дожив до 70-ти. "Личность важнее возраста!", мне показалось что если мы будем отталкиваться от этого утверждения, а пластически будем искать яркую характерную форму, то у зрителя сложится картинка некой театральной условности. А чтобы выделить Птиц визуально, мне пришло в голову что у каждого из них должен быть некий предмет, олицетворяющий самого персонажа. Тотем. Артефакт. Символ. "Эта чайка по-видимому тоже символ?" Когда я принёс эту идею актерам на репетицию у меня было три готовых предложения по персонажам: Кошка - японский тренировочный меч боккен (Кошка занимается восточными единоборствами, чтит кодекс чести как самурай, верна школе как самурай, прямая и жесткая как клинок), Димка - баскетбольный мяч (Димка приспосабливается к любым условиям, как мяч который отскакивает от стены, от пола, его бросает от персонажа к персонажу, но он при этом всегда хочет попасть в цель), Анечка - гимнастическая скакалка (Анюта все пытается преодолеть, перепрыгнуть через все трудности, способ её мышления скачущий, она скачком берет препятствие и рождает гениальные идеи.) кроме того мне грезилось что с помощью этих предметов можно будет изобрести множество актерских приспособлений. Эти предметы станут своеобразным инструментарием с помощью которого, Птицы будут создавать проекты, творить свой мир, мир 34ой школы. Так вот, когда я принёс артистам эту идею, для Молчуна, например, ещё не было тотема, не было решения, я думал в направлении какого-то предмета связанного с мыслительной деятельностью (в оригинальном тексте Молчун не расстается с планшетом) но сколько не придумывал, ничего не нравилось. К счастью на роль Молчуна я взял Прохора Чеховского, выдумщика, фехтовальщика, скейтера и непоседу, и на первой же репетиции он сразу сказал: "Скейт! У Молчуна должен быть скейт!" В первую секунду мне это показалось ерундой, но буквально через мгновение я завопил: "Да! Отлично!!!" Действительно, Молчун должен быть стремительным, то что он молчит, не значит что он должен быть заторможенным! Тем более он великолепно владеет телом, физически крепок и опасен для окружающих, недаром он один избивает нескольких противников ииотаравляет их в больницу. И мыслит он быстро, запаздывает только его речь, значит мы можем предположить, что Молчун вопреки первому впечатлению от книги - сверхактивен. Если Впалыч знает о его склонности к приступам агрессии, то как настоящий учитель попытается снизить риск такого нервного срыва? Многие экстримальщики компенсируют своими увлечениями избыток внутренней агрессии и напряжения. Впалыч как хороший психолог вполне мог предложить Молчуну скейт как способ "выпускать пар". Идея Прохора идеально легла на внутреннюю жизнь персонажа. Тотем был найден. Впоследствии скейт стал одним из знаковых режиссерских решений, проходящим через весь спектакль.
Сложнее всего оказалось придумать предмет для Женьки. Так как у всех остальных Птиц предметы стали отголоском какого-либо спортивного увлечения, (ведь в 34ой школе этому уделяли очень много внимания, как мы знаем из книги) артефакт для Женьки надо было искать тоже в этом направлении. Но авторами Женька выписан в очень сложный период своей жизни. Возможно если бы существовал спин-офф только о нем, мы могли бы найти больше противоречий и глубины, а так... Кроме наивного благородства несчастного влюбленного и пыпыток руководить Птицами (что у него, если честно, получается не очень хорошо) в Женькином характере не за что зацепиться. Ну эстет. Ну в какой-то степени сноб. Аккуратист. Ну, слишком уж правильный!!! Сначала мы думали о расчёске как о женькином тотеме. Тем более что авторами она упоминается и делается акцент на том как Женька следит за своей прической. Но расчёска смотрелась слишком мелким предметом по сравнению с остальными птичими штуковинами, да и глобально ничего не давала действию. Потом думали о карманных часах... Потом о рюкзаке с котопым он ходит... Потом ещё о чем-то... Ничего не подходило. Получалось либо бытово, либо банально, либо просто неинтересно. В итоге Женька у нас был без предмета буквально весь репетиционный период вплоть до последнего месяца перед премьерой. И вот однажды...
Я ехал в автобусе на работу и в очередной раз прокручивал в голове мысли о том, с чем у меня ассоциируется Женька. Уже было понятно что надо думать в сторону спортинвентаря. Но какой вид спорта подошёл бы аристократия носу лидеру Птиц? И вдруг меня осенило: "Спорт снобов... Аристократов... Не для всех... Поло... Теннис... Нет... Гольф!!! Да, гольф!!!" Дальше я прибежал на репетицию с этой "гениальной" мыслью и мы вместе нашли для последнего персонажа не только символ-тотем, но и характер действия, оправданную внутреннюю строгость и пластику. Клюшка для гольфа. Женька - гольфист! Вот так, наш паззл птичьих образов был наконец собран.
Но помимо режиссерских решений не очевидных из текста книги, существуют и такие задачи, от которых никак не избавиться, потому что связанные с сюжетом двигающие его, они требуют придумывания сценического образа. Одним из таких моментов стала например, серия флэшмобов устраиваемых Птицами в обычной 33ей школе. Как реализовать на сцене флэшмоб? Как сделать так чтобы для зрительного зала это был не просто эффектный танцевальный номер, но при этом присутствовал момент неожиданности, обязательный для флэшмоба, и шанс подключения аудитории к нему, причём добровольно без насильственного театрального "интерактива"? Задача непростая. Решено было оставить для сцены два флэшмоба " Хлопки" и "Танец". С хлопками все было просто, как и описано у авторов, завести зрителя на " похлопать" - нечего делать, им только намекни и повод дай. Вот тебе и ненасильственный интерактив. А вот с танцем все было намного сложнее. Чтобы это был настоящий флэшмоб необходим элемент неожиданности. Если танец будет оставаться в пределах сценической коробки, то это не флэшмоб. В лучшем случае - эффектный номер. Значит Птицы должны перешагнуть границы рампы. Но в этом ходе нет неожиданности присущей флэшмобу, потому что сейчас в театре зрительный зал как место действия не эксплуатирует только ленивый. Кроме того, увлечь в танец зрителя, это утопия для экспериментальных театров-студий, но не для огромного зала респектабельного РАМТа. Нужна неожиданность. Но где её взять? Что в итоге получилось можно, собственно, увидеть в спектакле, получился своеобразный компромисс между моими идеями и возможностями театра и артистов, а дальше нужно попытаться рассказать в чем состояла идея режиссерского решения "Танца" которая в итоге не была реализована. Но у нас ведь разговор о том как мыслит режиссёр, верно? О том что и по какой причине не доходит до сцены, нужна отдельная беседа. Да...
Так вот.
Танец заранее заявляется в разговоре Птиц. Зритель к танцу готов. К выходу в зал, по сути, тоже готов. Сам танцевать зритель не пойдёт. Нужно чтобы в зале танцевали те, кто не должен танцевать. Подсадных зрителей я отмел сразу. Опять таки из-за банальности и предсказуемости хода. Если не зрители, то кто?
Кто всегда присутствует в зале, но кого никто никогда не замечает? Капельдинеры! Что если одеть в форму капельдинеров театра профессиональных танцоров, дать им задачу выполнять работу капельдинеров в первом и втором акте (работу не сложную, рассадка зрителей, проверка билетов) а в нужный момент они бы затанцевали прямо в зале! Мощно, с трюками со сложными элементами! Чтобы флэшмоб от танцующих на сцене Птиц перекинулся в зрительный зал! Мне показалось что это могло бы стать решением. Мы таким образом делаем самый настоящий флэшмоб, по всем канонам жанра, создаём неожиданность для зрителя и не используем подсадных клакеров вчистую, а через необычный приём. К сожалению эта идея не случилась в спектакле, но придумка, как мне кажется, получилась красивая.
А что же дальше? Например как показать зрителю школу, при том что массовки в спектакле не предполагается? Элементарно, Ватсон, превратить зрительный зал в класс, использовать зрителя как массовку, обратив все тексты о школе, лирические отступления, в апарты, как бы создавая иллюзию того что зрители, как и актёры, тоже оказались на школьной скамье. Что ещё?
Как реализовать целый сонм учительских характеров, которые в инсценировке сохранились, но стали очень обрывистыми и значительно уменьшились в объёмах? Задействовать восемь разных артистов на роли второго и третьего плана - невероятное расточительство даже для такого серьёзного театра как РАМТ. Без проблем! Всех учителей мужчин пусть играет один актёр быстро сменяя личины, пластику, речь, элементы костюма, и с учительницами делаем тот же трюк. Заодно и задача для артистов становится интереснее.
Продолжаем!
Как Молчун пишет письмо Костевича? И как вообще пишет Молчун, рисует портрет Дениса Кошка, рассказывает стихи наизусть и пишет тесты Анечка? Вуаля! Все решаем через работу с предметами и делаем эти приспособления, вообще, способом существования актёров... Много чего было придумано ещё до первой встречи с артистами, так как по-моему, режиссёр должен приходить на репетицию подготовленным...
Однажды мне пришло в голову что у Птиц должен быть какой-то особенный жест приветствия. Очень личный жест, который был бы точным по смыслу, небытовым, характеризующим Птиц и желательно забавным. Параллельно с этой задачей была ещё одна - группа делает презентацию проекта "Почему человек произошёл от птицы?" и Впалыч комментируя говорит, что ребята придумали гениальную и остроумную идею, почему у Птицы пропало оперение. Вопрос: каким образом это произошло? И главное, как это показать на сцене? Итак, на повестке дня стояли две задачи: исчезновение перьев и характерный жест Птиц.
Оба эти вопроса я вынес на обсуждение с актерами, но и сам не смог ничего придумать и коллегиально мы ничего не родили. На определённом моменте даже подумалось что придётся отказываться от этих заманчивых идей. Но, воистину, каждая задача имеет решение.
Прекрасный Прохор Чеховской пришёл в один не менее замечательный день на репетицию и сказал: "Знаете, я подумал о том, как у птицы пропало оперение и мне пришло в голову, что птица однажды чихнула так сильно что все перья с нее обсыпались..." Мне оставалось только вопить какой Проша гений и прыгать от радости что актёр принёс мне решение целых двух сложных режиссерских задач на блюдечке с голубой каёмочкой. Понимаете, да? Если не понимаете, то поймёте увидев спектакль, но скажу откровенно, что поставить отдельную сцену или спектакль в целом, после того как родилась оригинальная идея - просто дело техники. Надо сказать, что вообще очень многое на этом спектакле было изобретено артистами и мне не хватит слов чтобы перечислить все их придумки, которые не раз спасали меня как режиссёра и вытягивали на поверхность важные мысли и идеи.
И раз уж зашла речь о наших главных людях в театре, оь артистах, нужно упомянуть о их способе существования в этом спектакле. По крайней мере о том, как это задумывалось режиссером на начальном этапе. Я являюсь адептом учения М. Буткевича о игровом театре и брехтовской теории о остранении. Мне нравится спектакли где актёр не пытается сыграть образ или слиться с ним, а существует в постоянной полуимпровизационной игре с партнёром, текстом, обстоятельствами и самое главное с образом. При этом актёр помещён в жесточайшую, строгую режиссерскую форму которая становится для него теми главными правилами-ограничениями которые создают пространство игры и не позволяют творить что бог на душу положит. Аналогия. Футбол. Куча мужиков бегают по полю и пытаются только ногами затолкать мяч в специально ограниченное пространство. Абсурд ведь, совершеннейший. Руками ведь это гораздо проще сделать! Но таковы условия игры. Вот вам и режиссерская форма - правила игры, но какой простор для наполнения этой формы! Финты, пасы, комбинации... Собственно, именно такой способ я старался реализовать в спектакле. Жёсткая форма и абсолютная свобода внутри. Это также, работало на идею того, что нам нельзя играть детей, нужно попробовать сыграть личностей и своё отношение к ним, отстраняясь и смотря на своих героев со стороны. Улыбаясь им внутренне, сопереживая и поддерживая их. В таком варианте Молчун может спокойно писать скейтом, Анастасия Львовна быть злой колдуньей, Кошка бежать на физкультуре быстрее всех и решать задачи на физике с помощью пантомимы с японским мечом, Анечка демонстрировать фотографии с помощью скакалки, а Впалыч телепортироваться с места на место. Ведь это игра. А в игре любая условность только добавляет азарта.
Мне хотелось перевести всю историю на рельсы образного театра, ведь мы видим мир глазами героев и конечно контраст между тем что Птицам кажется естественным и нормальным, и реальным миром, этот самый контраст - совершенно дикий. Именно поэтому я задумался о том, а как выглядело бы привычное для большинства школьное существование глазами инопланетян, или, например, гостей из далекого будущего. Наверняка мы выглядели бы для них по меньшей мере странно. Значит мир обычной школы в который попадают Птицы, помимо того, что должен быть враждебным (любое общество нетолерантно, белые вороны не в чести нигде. Любое отклонение от нормы сразу же становится крамолой и жестоко карается. Геи, негры, либералы, примеров масса, думаю развернутое доказательство здесь не нужно) должен быть фантасмагорическим. Странным, ненормальным, сошедшим с картин Сальвадора Дали и Иеронима Босха. Тогда мы сможем дать понять зрителю что испытали Птицы попав в привычную для нас обычную школу. В реальный мир. И хотя сам этот мир может быть забавным и безумным, иногда даже смешным, но тем сильнее, на контрасте, прозвучит настоящая трагедия этих современных князей мышкиных. А дальше с течением спектакля, от акта к акту, этот контраст становится все меньше, сглаживается, ведь Птицы ассимилируются в новой школе, меняются, вынужденно идя на уступки реальности и системе, чтобы хоть как-то, банально, выжить. Первый акт условно, мы видим из глаз Анечки, самого большого фантазера компании, (отсюда и максимальная не реальность и условность происходящего), второй глазами Кошки и Димки, самых страстных и уязвимых эмоционально Птиц, (здесь мы наблюдаем распад группы, личные переживания, боль, судорожные метания в поисках выхода) и третий акт глазами Молчуна и Женьки, самых взрослых и серьёзных героев повествования (третий акт очень конкретный, Птицы снова вместе, они решают общую задачу, действия выверенные, четкие, логичные). Таким образом структура спектакля обретает цельность и завершённость, не смотря на безрадостный подтекст. Почему безрадостный?
Вывернутость реальности должна убывать и это самое страшное в этой истории. Мне хотелось заложить это в спектакле между строк. Чтобы внимательный зритель, любящий думать, заметил эту жуткую объединяющую деталь. Волшебный мир Анечки превращается в логичный и жестокий мир Молчуна. " Каждый мир несет на себе отпечаток личности демиурга... Я шел наверх путем страданий. И какой прекрасный мир я могу после этого создать?" (с) Это неизбежное взросление, когда все мы перестаем верить в чудо. Вся "птичья утопия" к сожелению, обречена на поражение. Мы можем выйти из этого боя с честью, не потеряв своих знамен, но победы не будет. Это нужно принять. Взорвать систему изнутри не став её частью невозможно, а дальше мы неизбежно возвращаемся к классическому "Убить дракона". Герой всегда должен умереть или проиграть. Таков канон. И других не бывает.
Вот такой детский спектакль... Вот такие режиссерские мысли...
Взявшись за постановку спектакля, режиссёр еще до встречи с артистами видит, или определяет для себя, определённые "болевые точки" текста, требующие конкретного сценического воплощения. Сакраментальный вопрос: "И как мы это будем решать?" Конечно, процесс мысленного вызревания этих решений начинается уже с прочтения пьесы или книги на которых основывается спектакль. Правда пьеса, зачастую, изначально написана для сценического воплощения и драматург хоть немного, но придумывает как и что будет происходить на сцене, а вот с прозой все сложнее. Писатели не заморачиваются проблемами режиссерских поисков (и слава богу, тем интереснее и заманчивее задача) но именно из-за этого факта возникают ситуации ставящие театральных людей в тупик, долгие поиски выхода из него и, наконец неожиданные, оригинальные сценические решения.
В "Я хочу в школу!" есть несколько событий и сюжетных фактов которые невозможно реализовать на сцене, если пользоваться ключом простого бытового этюда.
Первой стеной в которую я упёрся в своём режиссёрском решении стал Молчун. Задача стояла весьма непростая. У этого персонажа по сути, две личности, очень быстро мяслящий, активный, страстный и гениальный человек внутри, и медлительный, угрюмый, асоциальный, снаружи. Играть обе эти ипостаси придется одному артисту. При этом внутренние монологи должны быть слышны и видны зрителю, но также и должно быть понятно, что в реальности этот человек сейчас молчит! Можно было бы воспользоваться видеопроекцией и написать внутренний текст Молчуна на экране, чтобы зритель мог все это прочесть. Но не все читают с одинаковой скоростью, а как показывает практика, титры сильно отвлекают зрителя от действия и все движение спектакля дробится и проседает. Кроме того я просто не люблю видеопроекции в театре. Значит иначе. Как? Возникла мысль пустить внутренний текст Молчуна в микрофон, или сделать запись голоса, чтобы артист в это время молчал но возникал эффект живого мышления как у Штирлица в моменты размышлений с дикторским текстом. Это показалось подходящим решением. Потом к этой мысли добавилась ещё одна, надо чтобы голоса артиста который играет Молчуна и внутреннего персонажа отличались кардинально. Вплоть до того, чтобы этим альтер эго был голос уже сильно пожилого человека. Таким образом укрупнялось бы различие доктора Джекила от мистера Хайда.
Но и этот прием не пошёл в работу по определенным причинам и, в итоге, в спектакле остался третий вариант, который вобрал в себя часть идей от предыдущих проб.
Стоило поднять взгляд выше и перед режиссером замячила другая проблема - а как вообще играть Птиц? Взрослые артисты будут играть мальчиков и девочек? Мы же тогда неизбежно скатимся в отвратительную неправду, в псевдосуществование не имеющее с жизнью ничего общего. Будет по-настоящему плохой ТЮЗ в котором все изображают, интонируют и кривляются как в журнале Ералаш пытаясь быть как дети. Чтобы уберечь нас от этой грязи я сразу принял за основу то, что мы не играем возраст. История о личностях, а личностью можно быть и в 10 лет, а не стать таковой случается и дожив до 70-ти. "Личность важнее возраста!", мне показалось что если мы будем отталкиваться от этого утверждения, а пластически будем искать яркую характерную форму, то у зрителя сложится картинка некой театральной условности. А чтобы выделить Птиц визуально, мне пришло в голову что у каждого из них должен быть некий предмет, олицетворяющий самого персонажа. Тотем. Артефакт. Символ. "Эта чайка по-видимому тоже символ?" Когда я принёс эту идею актерам на репетицию у меня было три готовых предложения по персонажам: Кошка - японский тренировочный меч боккен (Кошка занимается восточными единоборствами, чтит кодекс чести как самурай, верна школе как самурай, прямая и жесткая как клинок), Димка - баскетбольный мяч (Димка приспосабливается к любым условиям, как мяч который отскакивает от стены, от пола, его бросает от персонажа к персонажу, но он при этом всегда хочет попасть в цель), Анечка - гимнастическая скакалка (Анюта все пытается преодолеть, перепрыгнуть через все трудности, способ её мышления скачущий, она скачком берет препятствие и рождает гениальные идеи.) кроме того мне грезилось что с помощью этих предметов можно будет изобрести множество актерских приспособлений. Эти предметы станут своеобразным инструментарием с помощью которого, Птицы будут создавать проекты, творить свой мир, мир 34ой школы. Так вот, когда я принёс артистам эту идею, для Молчуна, например, ещё не было тотема, не было решения, я думал в направлении какого-то предмета связанного с мыслительной деятельностью (в оригинальном тексте Молчун не расстается с планшетом) но сколько не придумывал, ничего не нравилось. К счастью на роль Молчуна я взял Прохора Чеховского, выдумщика, фехтовальщика, скейтера и непоседу, и на первой же репетиции он сразу сказал: "Скейт! У Молчуна должен быть скейт!" В первую секунду мне это показалось ерундой, но буквально через мгновение я завопил: "Да! Отлично!!!" Действительно, Молчун должен быть стремительным, то что он молчит, не значит что он должен быть заторможенным! Тем более он великолепно владеет телом, физически крепок и опасен для окружающих, недаром он один избивает нескольких противников ииотаравляет их в больницу. И мыслит он быстро, запаздывает только его речь, значит мы можем предположить, что Молчун вопреки первому впечатлению от книги - сверхактивен. Если Впалыч знает о его склонности к приступам агрессии, то как настоящий учитель попытается снизить риск такого нервного срыва? Многие экстримальщики компенсируют своими увлечениями избыток внутренней агрессии и напряжения. Впалыч как хороший психолог вполне мог предложить Молчуну скейт как способ "выпускать пар". Идея Прохора идеально легла на внутреннюю жизнь персонажа. Тотем был найден. Впоследствии скейт стал одним из знаковых режиссерских решений, проходящим через весь спектакль.
Сложнее всего оказалось придумать предмет для Женьки. Так как у всех остальных Птиц предметы стали отголоском какого-либо спортивного увлечения, (ведь в 34ой школе этому уделяли очень много внимания, как мы знаем из книги) артефакт для Женьки надо было искать тоже в этом направлении. Но авторами Женька выписан в очень сложный период своей жизни. Возможно если бы существовал спин-офф только о нем, мы могли бы найти больше противоречий и глубины, а так... Кроме наивного благородства несчастного влюбленного и пыпыток руководить Птицами (что у него, если честно, получается не очень хорошо) в Женькином характере не за что зацепиться. Ну эстет. Ну в какой-то степени сноб. Аккуратист. Ну, слишком уж правильный!!! Сначала мы думали о расчёске как о женькином тотеме. Тем более что авторами она упоминается и делается акцент на том как Женька следит за своей прической. Но расчёска смотрелась слишком мелким предметом по сравнению с остальными птичими штуковинами, да и глобально ничего не давала действию. Потом думали о карманных часах... Потом о рюкзаке с котопым он ходит... Потом ещё о чем-то... Ничего не подходило. Получалось либо бытово, либо банально, либо просто неинтересно. В итоге Женька у нас был без предмета буквально весь репетиционный период вплоть до последнего месяца перед премьерой. И вот однажды...
Я ехал в автобусе на работу и в очередной раз прокручивал в голове мысли о том, с чем у меня ассоциируется Женька. Уже было понятно что надо думать в сторону спортинвентаря. Но какой вид спорта подошёл бы аристократия носу лидеру Птиц? И вдруг меня осенило: "Спорт снобов... Аристократов... Не для всех... Поло... Теннис... Нет... Гольф!!! Да, гольф!!!" Дальше я прибежал на репетицию с этой "гениальной" мыслью и мы вместе нашли для последнего персонажа не только символ-тотем, но и характер действия, оправданную внутреннюю строгость и пластику. Клюшка для гольфа. Женька - гольфист! Вот так, наш паззл птичьих образов был наконец собран.
Но помимо режиссерских решений не очевидных из текста книги, существуют и такие задачи, от которых никак не избавиться, потому что связанные с сюжетом двигающие его, они требуют придумывания сценического образа. Одним из таких моментов стала например, серия флэшмобов устраиваемых Птицами в обычной 33ей школе. Как реализовать на сцене флэшмоб? Как сделать так чтобы для зрительного зала это был не просто эффектный танцевальный номер, но при этом присутствовал момент неожиданности, обязательный для флэшмоба, и шанс подключения аудитории к нему, причём добровольно без насильственного театрального "интерактива"? Задача непростая. Решено было оставить для сцены два флэшмоба " Хлопки" и "Танец". С хлопками все было просто, как и описано у авторов, завести зрителя на " похлопать" - нечего делать, им только намекни и повод дай. Вот тебе и ненасильственный интерактив. А вот с танцем все было намного сложнее. Чтобы это был настоящий флэшмоб необходим элемент неожиданности. Если танец будет оставаться в пределах сценической коробки, то это не флэшмоб. В лучшем случае - эффектный номер. Значит Птицы должны перешагнуть границы рампы. Но в этом ходе нет неожиданности присущей флэшмобу, потому что сейчас в театре зрительный зал как место действия не эксплуатирует только ленивый. Кроме того, увлечь в танец зрителя, это утопия для экспериментальных театров-студий, но не для огромного зала респектабельного РАМТа. Нужна неожиданность. Но где её взять? Что в итоге получилось можно, собственно, увидеть в спектакле, получился своеобразный компромисс между моими идеями и возможностями театра и артистов, а дальше нужно попытаться рассказать в чем состояла идея режиссерского решения "Танца" которая в итоге не была реализована. Но у нас ведь разговор о том как мыслит режиссёр, верно? О том что и по какой причине не доходит до сцены, нужна отдельная беседа. Да...
Так вот.
Танец заранее заявляется в разговоре Птиц. Зритель к танцу готов. К выходу в зал, по сути, тоже готов. Сам танцевать зритель не пойдёт. Нужно чтобы в зале танцевали те, кто не должен танцевать. Подсадных зрителей я отмел сразу. Опять таки из-за банальности и предсказуемости хода. Если не зрители, то кто?
Кто всегда присутствует в зале, но кого никто никогда не замечает? Капельдинеры! Что если одеть в форму капельдинеров театра профессиональных танцоров, дать им задачу выполнять работу капельдинеров в первом и втором акте (работу не сложную, рассадка зрителей, проверка билетов) а в нужный момент они бы затанцевали прямо в зале! Мощно, с трюками со сложными элементами! Чтобы флэшмоб от танцующих на сцене Птиц перекинулся в зрительный зал! Мне показалось что это могло бы стать решением. Мы таким образом делаем самый настоящий флэшмоб, по всем канонам жанра, создаём неожиданность для зрителя и не используем подсадных клакеров вчистую, а через необычный приём. К сожалению эта идея не случилась в спектакле, но придумка, как мне кажется, получилась красивая.
А что же дальше? Например как показать зрителю школу, при том что массовки в спектакле не предполагается? Элементарно, Ватсон, превратить зрительный зал в класс, использовать зрителя как массовку, обратив все тексты о школе, лирические отступления, в апарты, как бы создавая иллюзию того что зрители, как и актёры, тоже оказались на школьной скамье. Что ещё?
Как реализовать целый сонм учительских характеров, которые в инсценировке сохранились, но стали очень обрывистыми и значительно уменьшились в объёмах? Задействовать восемь разных артистов на роли второго и третьего плана - невероятное расточительство даже для такого серьёзного театра как РАМТ. Без проблем! Всех учителей мужчин пусть играет один актёр быстро сменяя личины, пластику, речь, элементы костюма, и с учительницами делаем тот же трюк. Заодно и задача для артистов становится интереснее.
Продолжаем!
Как Молчун пишет письмо Костевича? И как вообще пишет Молчун, рисует портрет Дениса Кошка, рассказывает стихи наизусть и пишет тесты Анечка? Вуаля! Все решаем через работу с предметами и делаем эти приспособления, вообще, способом существования актёров... Много чего было придумано ещё до первой встречи с артистами, так как по-моему, режиссёр должен приходить на репетицию подготовленным...
Однажды мне пришло в голову что у Птиц должен быть какой-то особенный жест приветствия. Очень личный жест, который был бы точным по смыслу, небытовым, характеризующим Птиц и желательно забавным. Параллельно с этой задачей была ещё одна - группа делает презентацию проекта "Почему человек произошёл от птицы?" и Впалыч комментируя говорит, что ребята придумали гениальную и остроумную идею, почему у Птицы пропало оперение. Вопрос: каким образом это произошло? И главное, как это показать на сцене? Итак, на повестке дня стояли две задачи: исчезновение перьев и характерный жест Птиц.
Оба эти вопроса я вынес на обсуждение с актерами, но и сам не смог ничего придумать и коллегиально мы ничего не родили. На определённом моменте даже подумалось что придётся отказываться от этих заманчивых идей. Но, воистину, каждая задача имеет решение.
Прекрасный Прохор Чеховской пришёл в один не менее замечательный день на репетицию и сказал: "Знаете, я подумал о том, как у птицы пропало оперение и мне пришло в голову, что птица однажды чихнула так сильно что все перья с нее обсыпались..." Мне оставалось только вопить какой Проша гений и прыгать от радости что актёр принёс мне решение целых двух сложных режиссерских задач на блюдечке с голубой каёмочкой. Понимаете, да? Если не понимаете, то поймёте увидев спектакль, но скажу откровенно, что поставить отдельную сцену или спектакль в целом, после того как родилась оригинальная идея - просто дело техники. Надо сказать, что вообще очень многое на этом спектакле было изобретено артистами и мне не хватит слов чтобы перечислить все их придумки, которые не раз спасали меня как режиссёра и вытягивали на поверхность важные мысли и идеи.
И раз уж зашла речь о наших главных людях в театре, оь артистах, нужно упомянуть о их способе существования в этом спектакле. По крайней мере о том, как это задумывалось режиссером на начальном этапе. Я являюсь адептом учения М. Буткевича о игровом театре и брехтовской теории о остранении. Мне нравится спектакли где актёр не пытается сыграть образ или слиться с ним, а существует в постоянной полуимпровизационной игре с партнёром, текстом, обстоятельствами и самое главное с образом. При этом актёр помещён в жесточайшую, строгую режиссерскую форму которая становится для него теми главными правилами-ограничениями которые создают пространство игры и не позволяют творить что бог на душу положит. Аналогия. Футбол. Куча мужиков бегают по полю и пытаются только ногами затолкать мяч в специально ограниченное пространство. Абсурд ведь, совершеннейший. Руками ведь это гораздо проще сделать! Но таковы условия игры. Вот вам и режиссерская форма - правила игры, но какой простор для наполнения этой формы! Финты, пасы, комбинации... Собственно, именно такой способ я старался реализовать в спектакле. Жёсткая форма и абсолютная свобода внутри. Это также, работало на идею того, что нам нельзя играть детей, нужно попробовать сыграть личностей и своё отношение к ним, отстраняясь и смотря на своих героев со стороны. Улыбаясь им внутренне, сопереживая и поддерживая их. В таком варианте Молчун может спокойно писать скейтом, Анастасия Львовна быть злой колдуньей, Кошка бежать на физкультуре быстрее всех и решать задачи на физике с помощью пантомимы с японским мечом, Анечка демонстрировать фотографии с помощью скакалки, а Впалыч телепортироваться с места на место. Ведь это игра. А в игре любая условность только добавляет азарта.
Мне хотелось перевести всю историю на рельсы образного театра, ведь мы видим мир глазами героев и конечно контраст между тем что Птицам кажется естественным и нормальным, и реальным миром, этот самый контраст - совершенно дикий. Именно поэтому я задумался о том, а как выглядело бы привычное для большинства школьное существование глазами инопланетян, или, например, гостей из далекого будущего. Наверняка мы выглядели бы для них по меньшей мере странно. Значит мир обычной школы в который попадают Птицы, помимо того, что должен быть враждебным (любое общество нетолерантно, белые вороны не в чести нигде. Любое отклонение от нормы сразу же становится крамолой и жестоко карается. Геи, негры, либералы, примеров масса, думаю развернутое доказательство здесь не нужно) должен быть фантасмагорическим. Странным, ненормальным, сошедшим с картин Сальвадора Дали и Иеронима Босха. Тогда мы сможем дать понять зрителю что испытали Птицы попав в привычную для нас обычную школу. В реальный мир. И хотя сам этот мир может быть забавным и безумным, иногда даже смешным, но тем сильнее, на контрасте, прозвучит настоящая трагедия этих современных князей мышкиных. А дальше с течением спектакля, от акта к акту, этот контраст становится все меньше, сглаживается, ведь Птицы ассимилируются в новой школе, меняются, вынужденно идя на уступки реальности и системе, чтобы хоть как-то, банально, выжить. Первый акт условно, мы видим из глаз Анечки, самого большого фантазера компании, (отсюда и максимальная не реальность и условность происходящего), второй глазами Кошки и Димки, самых страстных и уязвимых эмоционально Птиц, (здесь мы наблюдаем распад группы, личные переживания, боль, судорожные метания в поисках выхода) и третий акт глазами Молчуна и Женьки, самых взрослых и серьёзных героев повествования (третий акт очень конкретный, Птицы снова вместе, они решают общую задачу, действия выверенные, четкие, логичные). Таким образом структура спектакля обретает цельность и завершённость, не смотря на безрадостный подтекст. Почему безрадостный?
Вывернутость реальности должна убывать и это самое страшное в этой истории. Мне хотелось заложить это в спектакле между строк. Чтобы внимательный зритель, любящий думать, заметил эту жуткую объединяющую деталь. Волшебный мир Анечки превращается в логичный и жестокий мир Молчуна. " Каждый мир несет на себе отпечаток личности демиурга... Я шел наверх путем страданий. И какой прекрасный мир я могу после этого создать?" (с) Это неизбежное взросление, когда все мы перестаем верить в чудо. Вся "птичья утопия" к сожелению, обречена на поражение. Мы можем выйти из этого боя с честью, не потеряв своих знамен, но победы не будет. Это нужно принять. Взорвать систему изнутри не став её частью невозможно, а дальше мы неизбежно возвращаемся к классическому "Убить дракона". Герой всегда должен умереть или проиграть. Таков канон. И других не бывает.
Вот такой детский спектакль... Вот такие режиссерские мысли...