Георгий Иванов о Николае Клюеве
Клюев спешно обдергивает у зеркала в распорядительской поддевку и поправляет пятна румян на щеках. Глаза его густо, как у балерины, подведены.
Морщинки (Клюеву лет сорок) вокруг умных, холодных глаз сами собой расплываются в деланную сладкую, глуповатую улыбочку.
- Николай Васильевич, скорей!..
- Идуу… - отвечает он нараспев и истово крестится. - Идуу… только что-то боязно, братишечка…
Ну, была не была - Господи, благослови… - Ничуть ему не «боязно» - Клюев человек бывалый и знает себе цену. Это он просто входит в роль "мужичка-простачка".
Потом степенно выплывает, степенно раскланивается "честному народу" и начинает истово, на:
Ах ты, птица, птица райская,
Дребезда золотоперая…...
Клюев попал тотчас же под влияние Городецкого и твердо усвоил приемы мужичка-травести.
- Ну, Николай Васильевич, как устроились в Петербурге?
- Слава тебе, Господи, не оставляет Заступница нас грешных. Сыскал клетушку-комнатушку, много ли нам надо? Заходи, сынок, осчастливь. На Морской, за углом живу…
Я как-то зашел к Клюеву. Клетушка оказалась номером Отель де Франс, с цельным ковром и широкой турецкой тахтой. Клюев сидел на тахте; при воротничке и галстуке, и читал Гейне в подлиннике.
- Маракую малость по-бусурманскому, - заметил он мой удивленный взгляд. - Маракую малость. Только не лежит душа. Наши соловьи голосистей, ох, голосистей…
- Да что ж это я, - взволновался он, - дорогого гостя как принимаю.
Садись, сынок, садись, голубь. Чем угощать прикажешь? Чаю не пью, табаку не курю, пряника медового не припас. А то - он подмигнул - если не торопишься, может, пополудничаем вместе. Есть тут один трактирчик. Хозяин хороший человек, хоть и француз. Тут, за углом. Альбертом зовут
.
Я не торопился. - Ну, вот и ладно, ну, вот и чудесно - сейчас обряжусь…
- Зачем же вам переодеваться?
- Что ты, что ты - разве можно? Собаки засмеют. Обожди минутку - я духом.
Из-за ширмы он вышел в поддевке, смазных сапогах и малиновой рубашке:
- Ну, вот - так-то лучше!
- Да ведь в ресторан в таком виде как раз не пустят.
- В общую и не просимся. Куда нам, мужичкам, промеж господ? Знай, сверчок, свой шесток. А мы не в общем, мы в клетушку-комнатушку, отдельный то есть. Туда и нам можно…
Георгий Иванов "Петербургские зимы"
Морщинки (Клюеву лет сорок) вокруг умных, холодных глаз сами собой расплываются в деланную сладкую, глуповатую улыбочку.
- Николай Васильевич, скорей!..
- Идуу… - отвечает он нараспев и истово крестится. - Идуу… только что-то боязно, братишечка…
Ну, была не была - Господи, благослови… - Ничуть ему не «боязно» - Клюев человек бывалый и знает себе цену. Это он просто входит в роль "мужичка-простачка".
Потом степенно выплывает, степенно раскланивается "честному народу" и начинает истово, на:
Ах ты, птица, птица райская,
Дребезда золотоперая…...
Клюев попал тотчас же под влияние Городецкого и твердо усвоил приемы мужичка-травести.
- Ну, Николай Васильевич, как устроились в Петербурге?
- Слава тебе, Господи, не оставляет Заступница нас грешных. Сыскал клетушку-комнатушку, много ли нам надо? Заходи, сынок, осчастливь. На Морской, за углом живу…
Я как-то зашел к Клюеву. Клетушка оказалась номером Отель де Франс, с цельным ковром и широкой турецкой тахтой. Клюев сидел на тахте; при воротничке и галстуке, и читал Гейне в подлиннике.
- Маракую малость по-бусурманскому, - заметил он мой удивленный взгляд. - Маракую малость. Только не лежит душа. Наши соловьи голосистей, ох, голосистей…
- Да что ж это я, - взволновался он, - дорогого гостя как принимаю.
Садись, сынок, садись, голубь. Чем угощать прикажешь? Чаю не пью, табаку не курю, пряника медового не припас. А то - он подмигнул - если не торопишься, может, пополудничаем вместе. Есть тут один трактирчик. Хозяин хороший человек, хоть и француз. Тут, за углом. Альбертом зовут
.
Я не торопился. - Ну, вот и ладно, ну, вот и чудесно - сейчас обряжусь…
- Зачем же вам переодеваться?
- Что ты, что ты - разве можно? Собаки засмеют. Обожди минутку - я духом.
Из-за ширмы он вышел в поддевке, смазных сапогах и малиновой рубашке:
- Ну, вот - так-то лучше!
- Да ведь в ресторан в таком виде как раз не пустят.
- В общую и не просимся. Куда нам, мужичкам, промеж господ? Знай, сверчок, свой шесток. А мы не в общем, мы в клетушку-комнатушку, отдельный то есть. Туда и нам можно…
Георгий Иванов "Петербургские зимы"