"Псков 1918"
К 23 февраля. Опубликовано в журнале "Маарахот" №11, апрель 1942, перевод с иврита. Валериан Казанский - псевдоним Ицхака Садэ.
«Из воспоминаний партизана в России»
(Псков 1918)
Валериан Казанский
«Немцы стараются не заходить в леса. Они прижимаются к дорогам» - так мы читаем в дневнике Полякова, который провел месяц с русскими партизанами, и участвовал с ними в боях за линией фронта, в лесах Белоруссии.
Мне вспоминается, что так же было и в начале 1918, когда автор этих строк возглавлял партизанский отряд в лесах под Псковом. Тогда немцы тоже старались не заходить в лес.
Это и неудивительно. Эти леса так велики, и опасность подстерегает в них на каждом шагу: из каждого куста, из-под каждого дерева, и с его верхушки сверху. Тем более на вражеской территории, там война это война слепого со зрячим, где вся округа сообщает о движении немцев, вся округа прячет партизан и заботится о них, не обращая внимания на опасность.
В лесу от машин нет толку, и нужно передвигаться пешком; нет поддержки самолетов - потому что сверху видны только верхушки деревьев; и почти нет пользы от оружия поддержки (тяжелых пулеметов и минометов). Если сталкиваются с противником - встречаются с ним лицом к лицу. Хороший стрелок, не промахивающийся мимо цели, разведчик, хорошо умеющий прятаться, быстрый ножевик - и прежде всего смелый и изобретательный солдат - именно он побеждает. И в такой войне русские всегда брали верх.
Псков. Между Псковом и Ленинградом (тогда Петроградом) не было никаких важных городов. Луга посередине. Луга тогда была центром снабжения для нас, защитников северной столицы. И сегодня она, несомненно, является центром снабжения для немцев. Услышим ли мы вскоре название «Луга» в советских сообщениях? Я очень хочу услышать скромные названия «Луга», «Дно». Это перекрестки дорог, и ценность их велика; хоть эти названия и не говорят ничего сердцу человека, который о них раньше не слышал.
1918. Псков в руках немцев, и опасность для Петрограда велика. Армии, бывшей на фронте, больше не существует: солдаты разошлись по домам. И рабочие столицы, которые уже обороняли свой город, когда вышли навстречу армиям Корнилова летом 1917 (кстати, стоит узнать, упоминается ли где-нибудь, что Иосиф Трумпельдор активно участвовал как минимум в одном деле против войск Корнилова?) - снова поднялись, чтобы встать в его вратах. Да, на этот раз нависшая над городом опасность была сильнее, но и дух в сердце защитников был смелее: из любви к прекрасному городу, из опасения за молодую революцию, и прежде всего, из любви к Родине - потому что на этот раз враг был чужим.
Из этого воодушевления выросла и поднялась - среди царившего в стране хаоса - новая сила, Красная Армия. Мы, солдаты первого батальона, конечно, не знали заранее, что наше скромное начало разовьется и станет такой большой и могучей силой. Люди были не обучены. Были и нежелательные, подозрительные элементы. И мы, старые солдаты (а многие из нас были кавалерами Георгиевского креста, унтер-офицерами царской гвардии), сразу же собрались в особый отряд, роту из батальона, и отправились на фронт. Автор этих строк был избран командиром роты (в то время командиров избирали). Остальная часть батальона осталась готовиться. Фронт проходил тогда у станции Торошино, последней станции перед Псковом. Когда мы прибыли на фронт, то встретили там балтийских моряков, верных сынов революции, и одну артиллерийскую батарею. Базой нам служила станция позади нас - станция «Струги Белые». Сегодня она называется «Струги Красные». С этой станции мы выходили, переходили «линию» фронта и беспокоили немцев. Некоторые эпизоды я расскажу далее. Но тут я должен посвятить несколько слов морозу. Кто не знает русского мороза, и кто не чувствовал его в условиях маневренной войны, тому трудно представить страдания человека, который не одет, как следует для такого случая, и не имеет подходящего жилья. Две-три ночи снаружи «убивают» человека, утомляют его и снижают его боеспособность.
Я не помню, как это получилось, но некоторое время мы жили в вагонах. Посреди товарного вагона горела печка, и солдаты ложились спать головой к середине. Жар было тяжело терпеть, а ноги в то же время замерзали. Через некоторое время люди начинали греть ноги - и тогда страдали голова, уши, нос и лицо.
Я помню, как однажды вышел проверить караулы у поезда. Часовые, стоявшие с южной стороны, услышали какой-то стук по рельсам, но они дрожали от холода, и им не хватило духу пойти и проверить, кто или что там стучит; и только после того, как автор этих строк, в сопровождении дежурного унтера, начал ползти в сторону стука, караульные тоже отправились проверять.
Стучавший или стучавшие удалились. Один стык был разобран. Тут намеревались застать нас врасплох. Следы вели в лес. Несмотря на все принятые меры, нам не удалось поймать диверсантов. Это была попытка партизанских действий со стороны противника.
Насчет нашего оружия. Винтовки со штыком (русская армия другого не знала), бомбы (4 на каждого), несколько ножей (разведчикам - они были очень быстрыми в работе с ножом), несколько пистолетов и два тяжелых пулемета - типа «Максим». Мы очень редко брали с собой «Максимы»: только когда могли доехать до пункта назначения на санях. И даже когда мы их брали, у нас почти не было случая их использовать. Партизанские действия построены на легкости передвижения, внезапности, смелости. Обычным лозунгом было: приблизиться к врагу - по возможности, чтобы он не заметил - атаковать его ножом, бомбой, штыком. Я попытаюсь описать пример дневных и пример ночных действий.
Дневные действия.
По дороге движутся сани, в которые впряжена маленькая худая крестьянская лошадь. В санях старый крестьянин и мальчик (с виду: дед и внук), два мешка муки и свинина. Если крестьянина остановят и спросят: «Куда?» - он ответит: «На базар». Лошадь не торопится, и иногда останавливается. Пока сани стоят, мальчик заходит в лес. Он проходит вглубь деревьев 30-40 шагов и свистит. Ему отвечает свист. Он ждет. К нему подходит солдат: «Видели что?» «Ничего не видели». «Продолжайте». Мальчик исчезает.
И вот, в другой раз, приходит сообщение: «На поляне в лесу сидят и едят пятьдесят-шестьдесят конников». «В каком углу?» После долгих расспросов выясняется, что они в северо-восточном углу. Мальчик получает приказ: «Убирайтесь с санями». Сани находят боковую тропу. Какое чудо: лошадь умеет бежать. Сообщение тем временем доходит до командира роты. Он связывается со второй половиной своего отряда, которая находится за дорогой (числом тоже со взвод), и продвигается по лесу, каждый из взводов идет по своей стороне дороги. Отдан приказ. Оба взвода обходят поляну и выходят к югу, к точке между немецким подразделением и его базой (всего восемь верст от нас до Пскова). Решаем: командир первым выстрелит из пистолета и это будет сигналом к открытию огня. Отступление - по пути продвижения, только отойти еще на сто шагов от дороги.
Примерно через полчаса отряд уже занял огневую позицию. Возле командира - снайпер, высокий, широкоплечий, сутулый латыш. По сигналу, выстрел из пистолета, по конникам внезапно открывается огонь. Они никак не ожидали огня с юга. Стараются влезть на лошадей. Снайпер, лежащий возле командира, говорит: «Тот на пегой лошади, что только влез». Выстрел. Конник падает. И снова: «У которого нога в стремени». Обозначенный падает. Несколько лошадей убежало. Несколько немцев заняли позицию и отвечают огнем. Перестрелка продолжается около четверти часа. Снайпер не промахивается по целям.
Но что это? Шум машин на дороге. Дается сигнал к отступлению. Отряд быстро уходит в лес. Появляются три немецких бронемашины, и на лес льется свинцовый дождь. Но отряд уже глубоко среди деревьев.
На поверке после прихода домой (в Торошино) одного не хватает. Это тенор Сережа. Через два дня выяснилось, что он был ранен в ногу и попался немцам. Немцы раздели его, привязали голым к дереву, и ножом сняли кожу с обеих ног. Он умер в страшных мучениях.
С тех пор мы перестали брать пленных.
Ночные действия.
Мы узнали, что немецкое подразделение, примерно половина роты, расположилось в усадьбе Х. Работник из усадьбы дает нам точное описание зданий и окружающего их забора. Лес доходит (к нашей радости) до самого забора. На нижнем этаже, где всегда были кухня, склад и жилье работников усадьбы, сейчас находятся солдаты; наверху (на верхнем этаже - всего две комнаты), в комнатах управляющего усадьбой - офицеры. Мы подходим к вечеру. Разведчики (в таких случаях с ними идет и командир) еще успевают хорошо рассмотреть обстановку. С темнотой на этот раз подъедут сани с одним «Максимом».
План: отделение с «Максимом» занимает позицию напротив единственных ворот - на случай, если немцы попытаются прорваться из здания. Изнутри они не могут открыть какого-либо эффективного огня. Часовых (две пары) надо «снять» ножами. Для этого прячется отделение специалистов этого дела («охотников») - весь отряд (два взвода) располагается повзводно на расстоянии около 50 метров от забора, готовы атаковать через забор с флангов.
Приказ: если часовых «снимут» тихо - будет дан приказ атаковать; но в любом случае следует атаковать только после первого выстрела (даже если часовые окажут сопротивление). Одну пару часовых «сняли» тихо. Спустя четверть часа - и вторую пару. Располагаемся вдоль обозначенных стен. Идем парами, чтобы помогать друг другу. Приказ: преодолеть забор и бежать к окнам; забросить бомбы в окна.
Прыжок в снег. Ничего не слышно; только если кто-то натыкается в прыжке на своего товарища, слышен шепот: «Черт». В некоторых окнах виден свет маленьких керосиновых ламп. Это удобно.
Тишина прекращается. Слышно, как разбиваются стекла, а затем взрывы, бомбы падают одна за другой. Ужасные крики внутри дома.
На верхнем этаже открываются окна. Слышатся пистолетные выстрелы: немецкие офицеры проснулись. Кто-то из партизан отвечает выстрелами из винтовки. Но один из отличных бомбометчиков сумел забросить бомбу в верхнее окно, и это конец.
Больше ста бомб взорвались в этом доме. Больше десяти немцев остались разорванными. «За Сережу». «За друга».
Немецкое оружие (кстати, мы не нашли никакого тяжелого вооружения) мы погрузили на сани, привезшие «Максим». Под утро - мы уже были далеко.
Это было в 1918 году.
И сейчас мне легко представить нынешних партизан. Сейчас среди них, несомненно, не только один снайпер. Тот латышский снайпер, который был с нами, имел природный талант и был охотником по профессии. Сейчас снайперов можно обучать. Партизан не может себе позволить тратить боеприпасы, как обычный солдат; за его спиной нет набитых складов, и у него нет удобного транспорта. Кто готовится быть партизаном, тому нельзя тратить патроны зря.
Мелкие партизанские отряды, конечно, и сейчас не носят с собой тяжелых пулеметов. Легкий пулемет и пистолет-пулемет - особенно последний - вот верный помощник партизана, его главная «поддержка».
Бомба продолжает быть важнейшим оружием боя лицом к лицу - ярко выраженное оружие внезапности.
Как и раньше, важно использование ножа для бесшумной подготовки операции.
И тактика - она почти не изменилась. Усовершенствования технические.
Радио может сообщить отряду в тылу желание верховного командования.
Мы, партизаны 1918, еще не знали успешного использования взрывчатки, мины. Но: «идет за мною сильнейший меня».
«Из воспоминаний партизана в России»
(Псков 1918)
Валериан Казанский
«Немцы стараются не заходить в леса. Они прижимаются к дорогам» - так мы читаем в дневнике Полякова, который провел месяц с русскими партизанами, и участвовал с ними в боях за линией фронта, в лесах Белоруссии.
Мне вспоминается, что так же было и в начале 1918, когда автор этих строк возглавлял партизанский отряд в лесах под Псковом. Тогда немцы тоже старались не заходить в лес.
Это и неудивительно. Эти леса так велики, и опасность подстерегает в них на каждом шагу: из каждого куста, из-под каждого дерева, и с его верхушки сверху. Тем более на вражеской территории, там война это война слепого со зрячим, где вся округа сообщает о движении немцев, вся округа прячет партизан и заботится о них, не обращая внимания на опасность.
В лесу от машин нет толку, и нужно передвигаться пешком; нет поддержки самолетов - потому что сверху видны только верхушки деревьев; и почти нет пользы от оружия поддержки (тяжелых пулеметов и минометов). Если сталкиваются с противником - встречаются с ним лицом к лицу. Хороший стрелок, не промахивающийся мимо цели, разведчик, хорошо умеющий прятаться, быстрый ножевик - и прежде всего смелый и изобретательный солдат - именно он побеждает. И в такой войне русские всегда брали верх.
Псков. Между Псковом и Ленинградом (тогда Петроградом) не было никаких важных городов. Луга посередине. Луга тогда была центром снабжения для нас, защитников северной столицы. И сегодня она, несомненно, является центром снабжения для немцев. Услышим ли мы вскоре название «Луга» в советских сообщениях? Я очень хочу услышать скромные названия «Луга», «Дно». Это перекрестки дорог, и ценность их велика; хоть эти названия и не говорят ничего сердцу человека, который о них раньше не слышал.
1918. Псков в руках немцев, и опасность для Петрограда велика. Армии, бывшей на фронте, больше не существует: солдаты разошлись по домам. И рабочие столицы, которые уже обороняли свой город, когда вышли навстречу армиям Корнилова летом 1917 (кстати, стоит узнать, упоминается ли где-нибудь, что Иосиф Трумпельдор активно участвовал как минимум в одном деле против войск Корнилова?) - снова поднялись, чтобы встать в его вратах. Да, на этот раз нависшая над городом опасность была сильнее, но и дух в сердце защитников был смелее: из любви к прекрасному городу, из опасения за молодую революцию, и прежде всего, из любви к Родине - потому что на этот раз враг был чужим.
Из этого воодушевления выросла и поднялась - среди царившего в стране хаоса - новая сила, Красная Армия. Мы, солдаты первого батальона, конечно, не знали заранее, что наше скромное начало разовьется и станет такой большой и могучей силой. Люди были не обучены. Были и нежелательные, подозрительные элементы. И мы, старые солдаты (а многие из нас были кавалерами Георгиевского креста, унтер-офицерами царской гвардии), сразу же собрались в особый отряд, роту из батальона, и отправились на фронт. Автор этих строк был избран командиром роты (в то время командиров избирали). Остальная часть батальона осталась готовиться. Фронт проходил тогда у станции Торошино, последней станции перед Псковом. Когда мы прибыли на фронт, то встретили там балтийских моряков, верных сынов революции, и одну артиллерийскую батарею. Базой нам служила станция позади нас - станция «Струги Белые». Сегодня она называется «Струги Красные». С этой станции мы выходили, переходили «линию» фронта и беспокоили немцев. Некоторые эпизоды я расскажу далее. Но тут я должен посвятить несколько слов морозу. Кто не знает русского мороза, и кто не чувствовал его в условиях маневренной войны, тому трудно представить страдания человека, который не одет, как следует для такого случая, и не имеет подходящего жилья. Две-три ночи снаружи «убивают» человека, утомляют его и снижают его боеспособность.
Я не помню, как это получилось, но некоторое время мы жили в вагонах. Посреди товарного вагона горела печка, и солдаты ложились спать головой к середине. Жар было тяжело терпеть, а ноги в то же время замерзали. Через некоторое время люди начинали греть ноги - и тогда страдали голова, уши, нос и лицо.
Я помню, как однажды вышел проверить караулы у поезда. Часовые, стоявшие с южной стороны, услышали какой-то стук по рельсам, но они дрожали от холода, и им не хватило духу пойти и проверить, кто или что там стучит; и только после того, как автор этих строк, в сопровождении дежурного унтера, начал ползти в сторону стука, караульные тоже отправились проверять.
Стучавший или стучавшие удалились. Один стык был разобран. Тут намеревались застать нас врасплох. Следы вели в лес. Несмотря на все принятые меры, нам не удалось поймать диверсантов. Это была попытка партизанских действий со стороны противника.
Насчет нашего оружия. Винтовки со штыком (русская армия другого не знала), бомбы (4 на каждого), несколько ножей (разведчикам - они были очень быстрыми в работе с ножом), несколько пистолетов и два тяжелых пулемета - типа «Максим». Мы очень редко брали с собой «Максимы»: только когда могли доехать до пункта назначения на санях. И даже когда мы их брали, у нас почти не было случая их использовать. Партизанские действия построены на легкости передвижения, внезапности, смелости. Обычным лозунгом было: приблизиться к врагу - по возможности, чтобы он не заметил - атаковать его ножом, бомбой, штыком. Я попытаюсь описать пример дневных и пример ночных действий.
Дневные действия.
По дороге движутся сани, в которые впряжена маленькая худая крестьянская лошадь. В санях старый крестьянин и мальчик (с виду: дед и внук), два мешка муки и свинина. Если крестьянина остановят и спросят: «Куда?» - он ответит: «На базар». Лошадь не торопится, и иногда останавливается. Пока сани стоят, мальчик заходит в лес. Он проходит вглубь деревьев 30-40 шагов и свистит. Ему отвечает свист. Он ждет. К нему подходит солдат: «Видели что?» «Ничего не видели». «Продолжайте». Мальчик исчезает.
И вот, в другой раз, приходит сообщение: «На поляне в лесу сидят и едят пятьдесят-шестьдесят конников». «В каком углу?» После долгих расспросов выясняется, что они в северо-восточном углу. Мальчик получает приказ: «Убирайтесь с санями». Сани находят боковую тропу. Какое чудо: лошадь умеет бежать. Сообщение тем временем доходит до командира роты. Он связывается со второй половиной своего отряда, которая находится за дорогой (числом тоже со взвод), и продвигается по лесу, каждый из взводов идет по своей стороне дороги. Отдан приказ. Оба взвода обходят поляну и выходят к югу, к точке между немецким подразделением и его базой (всего восемь верст от нас до Пскова). Решаем: командир первым выстрелит из пистолета и это будет сигналом к открытию огня. Отступление - по пути продвижения, только отойти еще на сто шагов от дороги.
Примерно через полчаса отряд уже занял огневую позицию. Возле командира - снайпер, высокий, широкоплечий, сутулый латыш. По сигналу, выстрел из пистолета, по конникам внезапно открывается огонь. Они никак не ожидали огня с юга. Стараются влезть на лошадей. Снайпер, лежащий возле командира, говорит: «Тот на пегой лошади, что только влез». Выстрел. Конник падает. И снова: «У которого нога в стремени». Обозначенный падает. Несколько лошадей убежало. Несколько немцев заняли позицию и отвечают огнем. Перестрелка продолжается около четверти часа. Снайпер не промахивается по целям.
Но что это? Шум машин на дороге. Дается сигнал к отступлению. Отряд быстро уходит в лес. Появляются три немецких бронемашины, и на лес льется свинцовый дождь. Но отряд уже глубоко среди деревьев.
На поверке после прихода домой (в Торошино) одного не хватает. Это тенор Сережа. Через два дня выяснилось, что он был ранен в ногу и попался немцам. Немцы раздели его, привязали голым к дереву, и ножом сняли кожу с обеих ног. Он умер в страшных мучениях.
С тех пор мы перестали брать пленных.
Ночные действия.
Мы узнали, что немецкое подразделение, примерно половина роты, расположилось в усадьбе Х. Работник из усадьбы дает нам точное описание зданий и окружающего их забора. Лес доходит (к нашей радости) до самого забора. На нижнем этаже, где всегда были кухня, склад и жилье работников усадьбы, сейчас находятся солдаты; наверху (на верхнем этаже - всего две комнаты), в комнатах управляющего усадьбой - офицеры. Мы подходим к вечеру. Разведчики (в таких случаях с ними идет и командир) еще успевают хорошо рассмотреть обстановку. С темнотой на этот раз подъедут сани с одним «Максимом».
План: отделение с «Максимом» занимает позицию напротив единственных ворот - на случай, если немцы попытаются прорваться из здания. Изнутри они не могут открыть какого-либо эффективного огня. Часовых (две пары) надо «снять» ножами. Для этого прячется отделение специалистов этого дела («охотников») - весь отряд (два взвода) располагается повзводно на расстоянии около 50 метров от забора, готовы атаковать через забор с флангов.
Приказ: если часовых «снимут» тихо - будет дан приказ атаковать; но в любом случае следует атаковать только после первого выстрела (даже если часовые окажут сопротивление). Одну пару часовых «сняли» тихо. Спустя четверть часа - и вторую пару. Располагаемся вдоль обозначенных стен. Идем парами, чтобы помогать друг другу. Приказ: преодолеть забор и бежать к окнам; забросить бомбы в окна.
Прыжок в снег. Ничего не слышно; только если кто-то натыкается в прыжке на своего товарища, слышен шепот: «Черт». В некоторых окнах виден свет маленьких керосиновых ламп. Это удобно.
Тишина прекращается. Слышно, как разбиваются стекла, а затем взрывы, бомбы падают одна за другой. Ужасные крики внутри дома.
На верхнем этаже открываются окна. Слышатся пистолетные выстрелы: немецкие офицеры проснулись. Кто-то из партизан отвечает выстрелами из винтовки. Но один из отличных бомбометчиков сумел забросить бомбу в верхнее окно, и это конец.
Больше ста бомб взорвались в этом доме. Больше десяти немцев остались разорванными. «За Сережу». «За друга».
Немецкое оружие (кстати, мы не нашли никакого тяжелого вооружения) мы погрузили на сани, привезшие «Максим». Под утро - мы уже были далеко.
Это было в 1918 году.
И сейчас мне легко представить нынешних партизан. Сейчас среди них, несомненно, не только один снайпер. Тот латышский снайпер, который был с нами, имел природный талант и был охотником по профессии. Сейчас снайперов можно обучать. Партизан не может себе позволить тратить боеприпасы, как обычный солдат; за его спиной нет набитых складов, и у него нет удобного транспорта. Кто готовится быть партизаном, тому нельзя тратить патроны зря.
Мелкие партизанские отряды, конечно, и сейчас не носят с собой тяжелых пулеметов. Легкий пулемет и пистолет-пулемет - особенно последний - вот верный помощник партизана, его главная «поддержка».
Бомба продолжает быть важнейшим оружием боя лицом к лицу - ярко выраженное оружие внезапности.
Как и раньше, важно использование ножа для бесшумной подготовки операции.
И тактика - она почти не изменилась. Усовершенствования технические.
Радио может сообщить отряду в тылу желание верховного командования.
Мы, партизаны 1918, еще не знали успешного использования взрывчатки, мины. Но: «идет за мною сильнейший меня».