"Московская оттепель: 1953-1968" в Музее Москвы
Если бы машина времени была изобретена, то первым делом я бы обязательно слетала именно в этот период - конец 50-х-60-е. Прошлась бы по московским улицам во время фестиваля молодежи и студентов в 57-м, встречала бы вместе со всеми Гагарина с транспарантом "Космос наш, ура!", побывала бы 30 ноября 1962 года в Лужниках на вечере поэзии...
Мои самые любимые фильмы именно этих лет: "Я шагаю по Москве", "Июльский дождь", "Мне двадцать лет", "Дети Дон-Кихота", "Любить", "Еще раз про любовь", "Дубравка", "Три плюс два" и многие, многие другие.
И иллюстрации в детских книгах 60-х годов совершенно особенные - тут только детство, счастье, радость и безграничная фантазия.
На черно-белых любительских карточках того времени, кажется, всегда весна.
Я знаю, что это не так. Но какой-то общий подъем, воодушевление, надежды - все это все равно было. И хочется хоть одним глазком увидеть и прочувствовать.
Я пробыла на выставке часа три и мне не хотелось оттуда уходить. Подолгу сидела в маленьких темных комнатках, в которых не было ничего, кроме одного единственного стула и музыки: Ван Клиберна, Окуджавы, джаза... Смотрела кусочки кинофильмов, не могла оторваться от фотографий... Разглядывала такие, вроде бы, совсем близкие и знакомые предметы и силуэты, и вместе с тем - такие уже внезапно далекие.
На выставке представлено очень много всего: и живопись, и предметы быта, и фотографии, и архитектурные проекты, и самиздатовские сборники, и мода тех лет. Но я почему-то мало фотографировала. Наверное, просто забывала ) Так бывает, когда мне интересно и я никуда не спешу. Могу все оставить в своей памяти, а не вспоминать по фотографиям ) А еще мне было очень интересно читать тексты на выставке. Жаль, что каталога у выставки нет, поэтому я кое-что просто сфотографировала и перепечатала себе на память. А еще пересмотрела вместе с Матвеем том "Намедни", посвященный 60-м годам.
Немножко картинок и букв с выставки.
Простые текучи формы стали символом «современного стиля». Художники по стеклу интерпретировали мотивы «опавшего листа» и декорирования вертикальными и горизонтальными насечками (такой декор, нанесенный как гранью, так и красками, не только усиливал выразительность, но и помогал скрыть дефекты стекла в массовом производстве). Свобода обработки материала, характерная для органического модернизма, проявилась и в особой форме сосудов - мягкой, текучей, будто оплавленной. Прозрачные, изящные, лаконичные и устремленные вверх сосуды хорошо сочетались с такой же лаконичной, компактной и легкой мебелью на расставленных в разные стороны ножках.
В зимовку 1961-62 самолеты ИЛ-18 и АН-10, проведя более ста часов в воздухе, совершают первый перелет Москва-Антарктида-Москва. Воздушный мост до поселка полярников Мирный вводит в моду Антарктиду
и пингвинов. В виде пингвинов делаются сифоны для газировки, шариковые ручки, посуда, урны для мусора… О них пишут газетные статьи, снимают мультфильмы и сочиняют песни, которые быстро становятся танцевальными шлягерами. Года три пингвины будут главными советскими животными.
Фото с выставки "На пути к синтезу искусств", Лев Нусберг, 1964.
У меня нет ни одной фотографии картины с выставки, потому что то, что было представлено, я как-то не очень поняла (почувствуй себя Хрущевым, а также простым советским обывателем :).
"О живописи тогда много спорили. Помню, на Манежной выставке зимой шестьдесят второго года у работ Фалька чуть до драки не доходило. Примирял всех висевший напротив Лучишкин, «Шар улетел». Азарт в спорах я проявлял еще в пятьдесят девятом, на Американской национальной выставке. В то время я сам еще был совсем «сырой» (подготовка - рубрика из «Крокодила» - Дядя Сам рисует сам, десяток номеров «Америки» и пара каких-то антимодернистских брошюр. Не густо). Скажу честно, мне тогда совсем не понравился Де Кунинг (только через пару лет он стал одним из моих самых любимых). Реакция на его «Женщину» была стопроцентно отрицательной, это меня тогда очень заинтересовало. На выставке было множество экспонатов - от брюк с клетчатыми отворотами до «Ай-Би-Эм Рамак-305». Все это восхищало посетителей, но залы живописи и скульптуры вызывали, мягко говоря, недоумение. Американская живопись казалась всем бредом, некоторые даже искали какую-то сверхзадачу «по оболваниванию трудящихся». Советские зрители хорошо знали, что этот «абстракционизм» поддерживают и культивируют миллионеры, которым надо народ одурачить, отвлечь его от борьбы за мир во всем мире. Не надо забывать, что шел пятьдесят девятый год, народ, даже в Москве, жил еще сталинскими понятиями и установками.
Наиболее твердолобого и горластого «товарища» можно было осадить простой фразой, слушай, друг, американцы явно рисовать разучились, тебе бы надо туда поехать, поучить их уму-разуму. В таких случаях близстоящие переключались на лояльного «умника», действительно, съездил бы да поучил, как бабу голую рисовать. Не знаю, такие номера могли бы и не пройти где-нибудь в городе, но в Сокольниках, на временной американской территории, на фоне всей этой первоклассной техники и бесплатной пепси-колы, такого критика можно было заставить заткнуться. Еще тогда я начал учиться искусству спора учитывая уровень оппонента. Надо было уметь мыслить за него, предполагать и знать его аргументы. В Манеже в шестьдесят втором я уже дурачился, выступал за товарищей против эрудитов-верхоглядов, это было еще успешнее, т.к. я выступал вроде бы против самого себя пару лет назад. Ну, а что мне оставалось делать, создать себе равноценную искусственную противоположность я не мог, а энергия требовала выхода.
Вернемся в павильон в Сокольниках. Ротко выставил «Старое золото на белом», работа очень тонкая, «европейская», она здорово контрастировала с Готлибом и грубым Де Кунингом. Олбрайт был мне неприятен, помню Базиотеса, Томлина, Фрица Гларнера и, конечно, поллоковский «Собор». После выставки я собрал все журналы «Америка» со статьями об искусстве и репродукциями. Хорошо помню номер с репродукцией Артура Дова - «Абстрактное толкование мельницы» (подозреваю, что американские редакторы это название сами всадили, для понятности), там же был Ли Мулликан и работа Стюарта Дэвиса, очень грубая по цвету. Все эти работы я скопировал и увеличил до метра, повесил над своим столом. Родителям понравилось, усидчивость всегда ценится. Видел в одном из номеров работу Жоржа Брака «Филодендрон», понравилось название, а что это такое, кого ни спрашивал, никто не знает. Через какое-то время узнал, что это просто название цветка. Очарование тайны сразу пропало.
Вторая горячая точка на выставке была на аллее, возле скульптуры Гастона Лашеза - здоровенная бабища. Ее формы вызывали у многих почтение, дискуссия там была не столь ожесточенная." (Михаил Чернышев. Москва 1961-67)
Люблю разглядывать обложки одного произведения, выпущенного в разных странах.
Борис Балтер "До свидания, мальчики!". Я ее почему-то не читала. И кино не смотрела.
Очень жаль, что от фестиваля молодежи и студентов на выставке почти ничего нет. Две пожилые дамы, которые ходили примерно в одном со мной темпе, тоже сокрушались )
Ой, а это для меня было откровение! Может быть кто-нибудь еще помнит эти стихи в "Трамвае"? Там еще было такое: "Утром у нас чай с солнцем, на ночь - молоко с луной. А в городе электричество с газированной водой". В общем, мне почему-то в детстве казалось, что это "трамвайский" такой поэт. Может быть даже очень молодой такой поэт. Почти мальчик. А это, оказывается, Всеволод Некрасов. И эти стихи были написаны в самом начале 60-х. А умер он совсем недавно, в 2009 году.
Много было эскизов рисунка на ткани. Мне в детстве казалось очень заманчивой профессия дизайнера по тканям. Я даже в текстильный поступала. Но не поступила )
По-моему, называется "Движение".
Шляпки.
Манишка и французские чулки. Никак что-то не могу понять, как эту манишку носили? Под низ? Очень нарядная. Сверху? Прозрачная. Так, чтобы одно горло было видно из-под пиджачка-кофточки? Пожилые дамы что-то тоже затруднились вспомнить.
Ой, может быть это и выглядит изящно и дополняет образ, но прямо представила, как моим рукам бы было некомфортно в таких капроновых перчатках )
Оттепель - это период радикальной моды. 1961 - туфли на шпильках. В 1965 появилось мини. Старшеклассницы добивались права укорачивать форму - максимум 10 см выше колена. В 1968 женщины начали носить брюки. Поначалу они были исключены на работе. В брюках могли не пустить в общественные места - в кафе, на танцы. На привыкание к каждому модному нововведению уходило 2-3 года.
60-е - это и синтетические ткани: болонья (1962), искусственный мех (1964), нейлон (1964), кримплен (1967).
Свадебное платье.
В 1963 году ЗАГСы были переданы местным советам (до этого относились к милиции и лишь выписывали документы). Первый ЗАГС открыт в Ленинграде, на Набережной Красного флота (бывш. Английской). В крупных городах Дворцы бракосочетаний дополняли магазины для новобрачных (платья, костюмы, обувь, подарки), ювелирные салоны, прокат автомобилей, банкетный зал, отделы заказов (продукты), продажа цветов, заказ музыкантов и фотографа. Почти все товары и услуги были доступны по талонам и записи.
И кому нужно какое-то бикини? )
Выпускное платье и диафонопроектор.
Без темы космоса, конечно, никак.
Я только потом подумала, что это детская книга о Валентине Терешковой, наверное, и ее звездной биографии. Ткачиха-комсорг из Ярославля, занималась в аэроклубе, прыгала с парашютом, отобрали в отряд космонавтов, позывные на орбите «Чайка».
Какой-то пылесос будущего! "Буран".
Архитектуры на выставке тоже было много, но это немножко не моя тема. Но почитать было интересно.
"Прозрачность - главное завоевание архитектуры Оттепели - означала победу над страхом, стремление к открытости и предъявлению новой атмосферы свободы. Сталинская архитектура, в отличие от предшествовавшего конструктивизма, не любила дверных и оконных проемов: их надо было жестко «ограничивать» рамками, порталами, окаймлять и «сжимать» монументальными стенами, расчленять на множество сегментов при помощи переплета. Оттепель же начинает бороться с границами и стенами, доводя их до полного исчезновения и иллюзорности. Интерьер и экстерьер сливаются в единое доступное пространство, улица вливается в магазины и кафе, а витрины выплескиваются на тротуары.
«Это, по сути дела, громадные стены из стекла - крепкие как камень и прозрачные. Благодаря таким стенам дневной свет проникает глубоко внутрь помещения, делает его просторным, веселым, и люди от обилия света чувствуют себя бодрее, жизнерадостнее. Кажется, что небо с вечно меняющимися красками, бегущие облака, трепещущая под ветром листва деревьев - все это вошло в дом. И все это прекрасно, потому что никакие картинки, развешанные по стенам, не могут сравниться с чудесной картиной живой природы, которую можно наблюдать через стеклянную стену» - писали в книге «Войти в новый дом» в 1965 году.
Стеклянные объемы кафе-«аквариумов», светящиеся ленты первых этажей Калининского проспекта, магазинов на Ленинском и Комсомольском, стеклянные фасады Дворца съездов и Дворца пионеров говорили о наступлении новой эпохи, когда общественное пространство открыто и доступно для всех (в то время как жилые ячейки - квартиры - гарантируют приватность).".
Оттепель - это "хрущевки", конечно. Норма - 9 м2 на человека. Самые большие, трехкомнатные квартиры, не превышали 45м2 жилой площади. Передовые бригады за неделю собирали дом. Хрущевки были рассчитаны всего на 25 лет.
"Минимализм 60-х отменяет грузный неоклассицизм конца 40-50-х. Вместо диванов-бегемотов с полкой над головой и откидными валиками - легкая тахта, вместо монолитного шкафа - полупустой сквозной стеллаж, вместо люстр с рожками - простые абажуры в виде стеклянных тарелок и пластиковых цилиндров. Не картины, а эстампы, не хрусталь, а стекло, не фарфор, а керамика, не фикус, а традесканция, не тяжелые шторы, а льняные занавески и тюль.".
Еще заинтересовали воспоминания Алексея Симонова. Я бы почитала их целиком.
"Дом на Черняховского - это замечательное место. Абсолютное большинство людей, приехавших в этот день (въехали в 1957, самое позднее - в 1958), приехали туда из коммуналок. И это располагало к невероятному первоначальному доброжелательству и всеобщему братству.
Известен апкориф, когда Ольга Берггольц приехала из Питера и ее стали водить из одной квартиры в другую, где стояла мебель одного из четырех видов, которые вообще были тогда в магазинах, и ничего другого там не было. Более того, у всех на кухнях стояли одинаковые финские кухни. Наш замечательный председатель правления, кинорежиссер Вайншток, достал по четыре мебельных щита на каждую квартиру. Из этих мебельных щитов делали тахты, полки книжные. Мебельные щиты - это было невероятное роскошество, и все занимались творчеством. Так вот, Ольгу Берггольц привезли и провели по четырем или пяти таким квартирам, и в каждой из квартир ей слегка наливали. Она вышла и сказала: «Ребята, как приятно сознавать, что недалек тот час, когда все это станет народным достоянием!»
Этот дом первое время был экстерриториален. То есть в принципе по минимальному знакомству можно было зайти в любую квартиру. Но постепенно… Во-первых, неожиданно выяснилось, что структура поселения в этом доме в какой-то степени определялась материальным благосостоянием - скажем, переводчики были чуть беднее, чем драматурги. Поэтому драматурги жили в третьем подъезде, где были трех- и четырехкомнатные квартиры, а переводчики в первом и втором подъезде, где были одно- и двухкомнатные квартиры. Мы жили именно там. Мы жили с переводчиками.
В нашем подъезде жили: Арсений Тарковский, Владлен Бахнов, Наум Гребнев, Лев Гинзбург, Марк Лисянский… А вот в третьем подъезде жили - Борис Ласкин, Яков Костюковский, Алексей Арбузов, Виктор Розов, кто-то еще, человека два из драматургов. Это был подъезд драматургов. Второй подъезд был смешанный. Во втором подъезде жил Галич. И шестой подъезд был смешанный, там жили непонятные люди, включая Фриду Абрамовну Вигдорову, которая жила на четвертом этаже, и папашу, который жил на седьмом.
Первые годы это был такой детский сад для писателей. И самое главное - они все были примерно по моему ощущению, одного возраста. Это были люди от 40 до 50 лет, в основном уже завоевавшие определенные позиции в литературе, как в хорошем, так и в плохом смысле. Просто иначе трудно себе представить, как они могли там оказаться. Потому что там бывали и рекомендации, и сложные интриги. У них были дети примерно одного поколения. ККроме того, довольно быстро возникли дополнительные три дома на Красноармейской, 27, 25 и 23, еще дом 21 - вот это весь писательский комплекс. Черняховского, дом 3, и Черняховского, дом 5: это киношные кооперативы.
Но это были самые, я бы сказал, либеральные времена, плюс естественная эйфория по поводу переезда, обустройства, желания всех видеть на своем новоселье и так далее, и тому подобное. Потом, по мере того, как возникали литературные конфликты, возникали и литературные блоки. И они возникали внутри дома as well. История с Войновичем, например. Или история с исключением Володи Корнилова из Союза писателей.".
Коробки для магнитных пленок боксера А. Перова (начало 60-х).
Очень люблю всяческие этикетки, коробочки, фантики... Жаль, что в Москве все никак не откроется музей упаковки.
Ну вот сразу же понятно, что это - 60-е! Ни с каким другим периодом не спутаешь. Хотя это просто этикетки )
На этой сладкой и веселой ноте фотографии заканчиваются )
А я еще обязательно схожу на "Оттепель" в Третьяковку.