Понять Свифта: попытка 1996 года. Часть 1. О фильме в целом. - Gulliver's Travels 1996
О каком фильме идёт речь:
Двухсерийный фильм "Путешествия Гулливера", Великобритания и США, 1996 год. Режиссёр-постановщик Чарлз Стерридж. Сценарист Саймон Мур. В главной роли - Тед Дэнсон (полное имя - Эдвард Бридж Дэнсон III).
МНОГОЛИКИЙ ГУЛЛИВЕР
ЧАСТЬ 2. ПЕРЕСКАЗЫ, ПЕРЕДЕЛКИ, ЭКРАНИЗАЦИИ
2.1. ПОНЯТЬ СВИФТА: ПОПЫТКА 1996 ГОДА
Вместо эпиграфа:
"- Кого мы только не играли в своих коллективах! Лучше не вспоминать... Не пора ли, друзья мои... нам... замахнуться... на Вильяма нашего, понимаете, Шекспира?
- И замахнёмся! А что?“
(Из фильма "Берегись автомобиля")
"Путешествия Гулливера" настолько зрелищны, что, по словам одного обозревателя, "человечество экранизировало их с тех пор, как изобрело кинематограф". Но увы: если на хорошие иллюстрации этой книге неоднократно везло и теперь везёт (хотя раз на раз не приходится), то с воплощениями в произведениях "важнейшего из искусств" дело обстоит куда хуже. Переделок на разные лады и фантазий по мотивам - вдоволь! А настоящая экранизация... Ау, где она?!
Даже двухсерийный телефильм "Путешествия Гулливера" 1996 года, совместного производства Великобритании и США, который так нахваливают за "близость к букве и духу взрослой версии книги", не только не соответствует этим самым букве и духу, но прямо, нахально и откровенно им противоречит! А жаль. Появление на экране Лапуты и Гуигнгнгмии - это событие, которому очень хотелось бы порадоваться каждому, кто читал эти части книги и восхищался ими. Хотелось бы радоваться, не придираясь к недочётам, прощая любые вольности... Но невозможно. Потому что все похвалы в адрес "верности" этой экранизации, "умности" этого сценария и "атмосферности" этого зрелища свидетельствуют не о том, насколько хорош фильм, а о том, насколько всё плохо в области экранизаций "Гулливера"! И в целом в области экранизаций классики в американском кино. Да и вообще в нашем и в западном кинематографе самого конца двадцатого - начала двадцать первого века. Насколько же ненормальными стали наши нормы, насколько мы смирились с окружающей бредятиной, если мы ЭТО называем "близостью к букве и духу первоисточника"?!
Сопоставляя хвалебные отзывы и рецензии с остающимися от просмотра первой серии собственными впечатлениями, зритель оказывается в настроении, несколько подобном настроению Гулливера в главе седьмой первой части книги:
"Ничто так не устрашает народ, как панегирики императорскому милосердию, ибо замечено, что чем они пространнее и велеречивее, тем бесчеловечнее наказание и невиннее жертва. Однако должен признаться, что, не предназначенный ни рождением, ни воспитанием к роли придворного, я был плохой судья в подобных вещах и никак не мог найти признаков кротости и милосердия в приговоре, касающемся меня, а напротив (хотя, быть может, и несправедливо) считал его скорее суровым, чем мягким."
"Верности роману Свифта 1726 года" в первой серии фильма так же мало, как милосердия в приговоре лилипутского монарха Человеку-горе. Что же касается второй серии, то её действительно можно поприветствовать как первую ласточку в попытках кинематографа освоить просторы третьей и четвёртой частей "Путешествий Гулливера". Потому что это попытка трогательно искренняя, хотя и слабая и неуклюжая. В ней есть отдельные сцены и даже целые крупные отрывки, отличающиеся достаточно высокими художественными достоинствами и некоторой приближённостью к содержанию книги Свифта 1726 года. Но тем не менее величать её "поразительно верной" (как это делает Кен Такер из "Entertainment Weekly"), и выражать радость по поводу того, что бедный автор наконец-то перестанет вертеться в гробу (как пишут наши зрители), несколько преждевременно.
Как там высказался один из зрителей в защиту этого фильма? "Свифт вообще писал не для детей"? Правильно. Свифт писал для взрослых. Для настоящих взрослых. А фильм 1996 года снят детьми и для детей. Это те самые дети, которые, переступив порог совершеннолетнего возраста, радостно вопят: "ура, нам уже можно!", забывая о том, что взрослая жизнь - это не столько заманчивые "уже можно", сколько весьма хлопотные и не всегда приятные "теперь нужно". Так всегда бывает в жизни. Так же и в искусстве. Для детского фильма значительное отклонение от первоисточника простительно и даже нормально. И упрощение, и смягчение нормально, и отсебятина с улётом в фантазии нормальна, если всё это окрашивается детской искренней наивностью и здоровым стремлением к чистому и светлому. Такие детские фильмы и не претендуют на точность экранизации... Но фильм 1996 года - не детская игрушка. Он взрослый. А взрослая жизнь тем и отличается, что уже никто не говорит тебе, что ты очень умный для своего возраста... как сказал один безымянный, но наблюдательный товарищ где-то на просторах интернета. Раз уж полезли с азартом во взрослую жестокость и взрослую грязь, так будьте добры проявлять взрослую разумность. Иначе получается ни сено, ни трава - для детского кино слишком тяжело, а для взрослого слишком легкомысленно. Правда, именно по такому рецепту стряпаются нынче многие киношные "взрослые игрушки". Но раз уж решили "замахнуться на Вильяма нашего Шекспира", то есть на Джонатана нашего Свифта, то тут уже другие мерки и другие счёты, поскольку и ответственность другая.
"Путешествия Гулливера" Джонатана Свифта - книга знаменитая, но в то же время малоизвестная: не все читали её полную взрослую версию, и даже в полной взрослой версии не все читали её в совершенно неотцензуренном варианте. Хотя он издаётся, и есть даже русский перевод. Но зато краем уха многие слышали, что, дескать, Свифт натворил там нечто совершенно непристойное. В результате... Свифт вполне мог бы сказать о себе то же самое, что сказал Фигаро в пьесе "Безумный день, или Женитьба Фигаро": "Так я же лучше, чем моя репутация!“
Свифт очень многое себе позволял, в своих текстах он внаглую вытворял что хотел, но тем не менее пошляком он не был. То, чем пропитана книга "Путешествия Гулливера" в её взрослой версии, даже самой неотцензуренной - это не вульгарность, а сочетание полнейшего психологического реализма с неотлакированной, немного грубоватой материальностью, порой переходящей во в меру жёсткий натурализм. Куда менее тяжёлый, чем то, что встречается в модных нынче книгах современных авторов. Описанный с какой-то... как бы это обозначить... хирургической смесью беззастенчивости и интеллигентности. Под стать профессии главного героя-рассказчика. Который, кстати, не лишён ни умения восхищаться, ни способности воспринимать мир поэтически, несмотря на всё своё жестокое разочарование в прежних иллюзиях и приобретение новых иллюзий. Как говорится, "сатирик - это уставший романтик". В его повествовании иногда встречаются (не так часто, как об этом говорят) грубые и грязные эпизоды, в том числе довольно постыдные и тошнотворные (впрочем, достаточно терпимые для чтения). Но рассказывая их с какой-то беспощадной к себе и к читателю откровенностью, главный герой не роняет себя, не теряет достоинства. Джонатан Свифт работает над текстом хладнокровно, чётко и аккуратно, как хирург, делающий анатомирование трупа: влез со своим скальпелем куда захотел, выпотрошил что посчитал нужным, отряхнулся, вымылся, дальше пошёл чистенький. И основная часть текста ничуть не страдает оттого, что где-то вкраплены нецензурные эпизоды. Книга не пропитывается ни пошлостью, ни грязноватой страстностью, ни мрачностью или нахальной вульгарностью, как это бывает у многих других авторов, берущихся "изображать жизнь, как она есть", влезающих во всё без разбору и в результате выдающих на-гора нечто попахивающее помойкой. Более того: великое творение Сервантеса в неотцензуренной версии выглядит гораздо грубее, а роскошная эпопея Рабле - в разы непристойнее, чем худшие выходки Свифта на страницах его "Путешествий". Да и сам Свифт в "Путешествиях" был куда деликатнее, чем в некоторых других своих книгах. Так что всё-таки не лишена доли истины та вызывающая фраза, брошенная Гулливером при прощании с читателем на последних страницах книги: "Я не допускаю ни одного слова, которое могло бы быть сочтено за насмешку или причинить малейшее оскорбление даже самым обидчивым людям." Хотя звучит это как издевательство: мол, мог бы я сказать и хуже, да не хочу никого обижать:))) И это после всего, что он наговорил:))) Но что удивительно: обижаться на Свифта действительно как-то не хочется! Потому что в нём нет того, что раздражает в других, не менее высокомерных авторах: в нём нет застылого самодовольства. Каким-то парадоксальным образом свифтовская бесцеремонность не подавляет, а будит в читателе чувство человеческого достоинства. И свифтовская дерзость звучит как командирский окрик: "А ну, человек, вспоминай, что ты человек, а не скотина, и чтобы больше я тебя в непотребном виде не видел!“ И с какой бы горечью ни смотрел Свифт на человеческий мир, каким бы безрадостным ни представлялось будущее его уму, он не смирялся с окружающим мраком. Он дрался. Наотмашь.
Так и его Гулливер, хоть он и совершенно не бунтарь по природе, а вполне мирный вольнодумец, в отличие от своего автора, по возвращении из своего последнего странствия становится жёстким, колючим, упрямым. Так, что при взгляде на него вспоминается "Чужая колея" Владимира Высоцкого:
Вот кто-то крикнул сам не свой:
«А ну, пусти!» -
И начал спорить с колеёй
по глупости.
Он в споре сжёг запас до дна
тепла души -
И полетели клапана
и вкладыши.
Но покорёжил он края -
И шире стала колея.
Вдруг его обрывается след, -
Чудака оттащили в кювет,
Чтоб не мог он нам, задним, мешать
По чужой колее проезжать.
И в целом сочетание бунтарства с жёстким реализмом у Свифта напоминает поэзию Высоцкого. Такую, как в его песне "Бег иноходца" 1970 года:
Если не свободен нож от ножен -
Он опасен меньше, чем игла.
Вот и я осёдлан и стреножен,
Рот мой разрывают удила!
Мне набили раны на спине,
Я дрожу боками у воды.
Я согласен бегать в табуне -
Но не под седлом и без узды!
А сам сюжет и содержание взрослой версии "Путешествий Гулливера" вызывает ассоциацию с песней "Красно-жёлтые дни" Виктора Цоя:
Расскажи мне о тех, кто устал
От безжалостных уличных драм,
И о храме из разбитых сердец,
И о тех, кто идёт в этот храм.
После красно-жёлтых дней
Начнётся и кончится зима.
Горе ты моё от ума,
Не печалься, гляди веселей.
И я вернусь домой -
Со щитом, а может быть, на щите,
В серебре, а может быть, в нищете,
Но как можно скорей.
Это оно и есть... Горе от ума. Только не такое, как у Чацкого в пьесе Александра Сергеевича Грибоедова, а в гораздо более тяжёлой форме. И не у всякого экранизатора хватит сил принять на плечи это горе от ума и вынести его достойно, не опускаясь до пессимизма, вульгарности, тупого всеотрицания... Может быть, потому все создатели фильмов о Гулливере и обходят настоящую фантастически-реалистическую историю Свифта десятой дорогой. И скромно обходятся облегчённой версией - детской сказочкой на основе первых двух частей... Обидно только, что они даже эту детскую сказочку не в состоянии одолеть как следует: то и дело улетучиваются в свои фантазии.
Фильм 1996 года пытается приблизиться к книге Свифта ближе, чем другие, но с разгону промахивается, проскакивает мимо истины и в результате оказывается так же далеко, как и сочинители детских сказочек по мотивам. Однако, к чести создателей этой легкомысленной и эффектно-чудесатой взрослой сказочки, надо отметить, что хотя они и шмякнулись в грязь вульгарности и мрачности с азартом и энтузиазмом, но в пессимизм всё-таки не впали и до полной мизантропии не докатились: временами сменяли гнев на милость и постарались окончить фильм светлой надеждой. И на том спасибо. Они всё время оказывались то беспощаднее и нахальнее Свифта, то мягче и добродушнее его. Да, им хватает независимости, чтобы взглянуть с презрительной насмешкой в лицо сильным мира сего. Им хватает наглости, чтобы быть вульгарными до безобразия. Но взглянуть прямо в лицо свифтовскому душераздирающему горю от ума, разжечь яростный огонь свифтовского трезвого бунтарства, пропитаться в полной мере свифтовской акварельно-лиричной пронзительной тоской по идеалу, которая просвечивает сквозь его вызывающе-бесцеремонный тон, - на это у них не хватает душевных сил. Максимум, до которого они сумели взлететь - это что-то вроде песни Водяного из нашего советского мультика "Летучий корабль":
Э-эх, жизнь моя, жистянка!
А ну её в болото...
Живу я как поганка!
А мне лета-а-ать, а мне лета-а-ать,
А мне лета-а-а-а-ать... охота!
Именно эта песня наиболее литературным образом описывает разницу в атмосфере и содержании между двумя сериями этого фильма.
"Эх, жизнь моя, жистянка, а ну её в болото!“ - это в первой серии, где авторы решили догнать и перегнать Свифта по части наглости и непристойности, и блестяще свой замысел осуществили. Правда, они всё-таки не стали тащить в сценарий из первоисточника некоторые наиболее непригодные к показу на экране сцены. Но действовали по принципу: "Заместо одной гадости даёшь две другие гадости!“ И вышло у них: Лилипутия как царство отпетых садистов и Бробдингрег как царство людей с наклонностью к сексуальным извращениям (нет, не то, что у Свифта в паре абзацев было, а куда хуже, хотя и только словесно, без осуществления на практике).
А "Живу я как поганка, а мне летать охота!“ - это во второй серии, где авторы наконец-то вспомнили, что у Свифта, окромя эпизодических непристойностей, есть ещё и какая-то там философия, и взялись прорабатывать её по мере своего понимания с такой полудетской искренностью и наивнячеством, что это даже трогательно. Впрочем, про вульгарность они не забыли, но уже не возводили её в принцип, как в первой серии. Отвлеклись на мысли о высоком. Собственно, они и затеяли этот двухсерийный фильм именно ради второй серии, вобравшей в себя их размышления на темы третьей и четвёртой частей книги Свифта. В итоге: Лапута, да не та, и Гуигнгнгмия в весьма смягчённом варианте.
У Свифта соотношение между двумя половинами книги было в точности наоборот: в 1 и 2 частях, про Лилипутию и Бробдингнег, показаны в равной степени высота и низость человеческой природы, и в целом всё жизнеутверждающе и оптимистично. А в частях 3 и 4 автор заявляет читателю: "Хватит, довольно мы мило болтали о нормальных, здоровых вещах и о лёгких заболеваниях! Поговорим на темы по-настоящему болезненные, на которые принято закрывать глаза!“ Даже в этом фильм и книга идут вразрез... Зачем создателям фильма понадобилось так испоганить первую серию, если во второй серии они показали, что способны на нечто осмысленное, на философствования и на мечты? Непонятно. Первая серия напрочь отбивает охоту смотреть вторую серию. Но, по счастью, мне стукнуло в голову посмотреть вторую серию до того, как взяться за первую! Иначе эта рецензия была бы ещё более насмешливой и издевательской. Неужели вся эта бредятина и пошлятина в первой серии была не для того, чтобы всех распугать, а для того, чтобы угодить новым пикантным вкусом пресыщенной публике?! Свифт делал совсем наоборот: если уж он вставлял нецензурщину, то стремился не угодить, а досадить!
Фильму 1996 года удалось понравиться зрителям. В обзоре фильма на англоязычном фан-сайте Gulliver's Travels Wiki (https://gulliverstravels.fandom.com/) указано, что сей мини-сериал (две серии для них уже мини-сериал, у нас такое просто двухсерийным телефильмом называлось когда-то) получил несколько наград, включая пять "Эмми" (международная телевизионная награда, вручается в США), и в целом был благожелательно принят критиками. У нас, в русскоязычной части Интернета, этот фильм малоизвестен, но те, кто его смотрел, высказываются о нём тоже благожелательно. В общем, дружное ура. А уважаемый американский еженедельный журнал о фильмах, сериалах, мюзиклах, книгах и прочих событиях массовой культуры "Entertainment Weekly", рассказывая читателям об этой тогда ещё новинке американских телеэкранов устами кинообозревателя Кена Такера (Ken Tucker), отмечал, что "Путешествия Гулливера" 1996 года неожиданно удивляют "its startling fidelity to Jonathan Swift's 1726 novel" (своей поразительной верностью роману Джонатана Свифта 1726 года).
"Entertainment Weekly" - не жёлтая пресса, а более-менее серьёзное издание, насколько может быть серьёзным журнал об американской массовой культуре. Да и сам обозреватель хвалит фильм именно за то, что, дескать, наконец-то на телеэкранах появилось что-то с пищей для ума, а не простое сериальное мыло. Стало быть, он ратует за наличие разумности в киноискусстве. Именно поэтому от его похвал в адрес добросовестности экранизации 1996 года просто глаза на лоб лезут у зрителя, который только что прочёл книгу и отлично помнит, что там происходит и чем там пахнет на самом деле! Однако далее в своей рецензии Кен Такер поясняет, что же именно он подразумевает под словами "поразительная верность", описывая фильм как "big, gaudy, funny production that feels free to give full reign to Swift's blithe vulgarity" (большое, безвкусное/вульгарное/броско-кричащее, смешное произведение, которое свободно позволяет себе давать полную власть резкой вульгарности/пошлости Свифта)... Нет-нет, этот кинообозреватель и не думает ругать на все заставки и фильм, и Свифта, а наоборот, их очень хвалит! "Не поздоровится от этаких похвал," как говорил Чацкий....
Впрочем, хватит. Довольно ходить вокруг да около, излагая общие впечатления. Всё равно никто не поверит, скажут: субъективно и предвзято. Сейчас рассмотрим, в чём конкретно проявляется разница между фильмом к книгой. Гляди, кто зрячий! Разбор полётов (и ползаний) будет подробным, в трёх частях. Прошу вас набраться терпения, оно пригодится. И пусть после этого кто-нибудь попробует сказать, что "Свифт именно в таком духе и писал“! Заранее прошу прощения за некоторую эмоциональность текста. Я не Свифт: не умею работать над вскрытием того, что противно, с хирургическим хладнокровием. Впрочем, "уничтожать" фильм 1996 года не собираюсь: он того не заслуживает. Даже буду от души хвалить в тех моментах, когда есть за что. Придётся, к сожалению. Уж поверьте, не из снисходительности. Таких "художников" я жалеть не стала бы, если бы им не удалось действительно зацепить струну...
Продолжение рецензии-обзора:
о главном герое - https://darya-olenina.livejournal.com/11972.html
о действующих лицах и событиях первой серии - https://darya-olenina.livejournal.com/12176.html
о действующих лицах и событиях второй серии - https://darya-olenina.livejournal.com/12521.html
Двухсерийный фильм "Путешествия Гулливера", Великобритания и США, 1996 год. Режиссёр-постановщик Чарлз Стерридж. Сценарист Саймон Мур. В главной роли - Тед Дэнсон (полное имя - Эдвард Бридж Дэнсон III).
МНОГОЛИКИЙ ГУЛЛИВЕР
ЧАСТЬ 2. ПЕРЕСКАЗЫ, ПЕРЕДЕЛКИ, ЭКРАНИЗАЦИИ
2.1. ПОНЯТЬ СВИФТА: ПОПЫТКА 1996 ГОДА
Вместо эпиграфа:
"- Кого мы только не играли в своих коллективах! Лучше не вспоминать... Не пора ли, друзья мои... нам... замахнуться... на Вильяма нашего, понимаете, Шекспира?
- И замахнёмся! А что?“
(Из фильма "Берегись автомобиля")
"Путешествия Гулливера" настолько зрелищны, что, по словам одного обозревателя, "человечество экранизировало их с тех пор, как изобрело кинематограф". Но увы: если на хорошие иллюстрации этой книге неоднократно везло и теперь везёт (хотя раз на раз не приходится), то с воплощениями в произведениях "важнейшего из искусств" дело обстоит куда хуже. Переделок на разные лады и фантазий по мотивам - вдоволь! А настоящая экранизация... Ау, где она?!
Даже двухсерийный телефильм "Путешествия Гулливера" 1996 года, совместного производства Великобритании и США, который так нахваливают за "близость к букве и духу взрослой версии книги", не только не соответствует этим самым букве и духу, но прямо, нахально и откровенно им противоречит! А жаль. Появление на экране Лапуты и Гуигнгнгмии - это событие, которому очень хотелось бы порадоваться каждому, кто читал эти части книги и восхищался ими. Хотелось бы радоваться, не придираясь к недочётам, прощая любые вольности... Но невозможно. Потому что все похвалы в адрес "верности" этой экранизации, "умности" этого сценария и "атмосферности" этого зрелища свидетельствуют не о том, насколько хорош фильм, а о том, насколько всё плохо в области экранизаций "Гулливера"! И в целом в области экранизаций классики в американском кино. Да и вообще в нашем и в западном кинематографе самого конца двадцатого - начала двадцать первого века. Насколько же ненормальными стали наши нормы, насколько мы смирились с окружающей бредятиной, если мы ЭТО называем "близостью к букве и духу первоисточника"?!
Сопоставляя хвалебные отзывы и рецензии с остающимися от просмотра первой серии собственными впечатлениями, зритель оказывается в настроении, несколько подобном настроению Гулливера в главе седьмой первой части книги:
"Ничто так не устрашает народ, как панегирики императорскому милосердию, ибо замечено, что чем они пространнее и велеречивее, тем бесчеловечнее наказание и невиннее жертва. Однако должен признаться, что, не предназначенный ни рождением, ни воспитанием к роли придворного, я был плохой судья в подобных вещах и никак не мог найти признаков кротости и милосердия в приговоре, касающемся меня, а напротив (хотя, быть может, и несправедливо) считал его скорее суровым, чем мягким."
"Верности роману Свифта 1726 года" в первой серии фильма так же мало, как милосердия в приговоре лилипутского монарха Человеку-горе. Что же касается второй серии, то её действительно можно поприветствовать как первую ласточку в попытках кинематографа освоить просторы третьей и четвёртой частей "Путешествий Гулливера". Потому что это попытка трогательно искренняя, хотя и слабая и неуклюжая. В ней есть отдельные сцены и даже целые крупные отрывки, отличающиеся достаточно высокими художественными достоинствами и некоторой приближённостью к содержанию книги Свифта 1726 года. Но тем не менее величать её "поразительно верной" (как это делает Кен Такер из "Entertainment Weekly"), и выражать радость по поводу того, что бедный автор наконец-то перестанет вертеться в гробу (как пишут наши зрители), несколько преждевременно.
Как там высказался один из зрителей в защиту этого фильма? "Свифт вообще писал не для детей"? Правильно. Свифт писал для взрослых. Для настоящих взрослых. А фильм 1996 года снят детьми и для детей. Это те самые дети, которые, переступив порог совершеннолетнего возраста, радостно вопят: "ура, нам уже можно!", забывая о том, что взрослая жизнь - это не столько заманчивые "уже можно", сколько весьма хлопотные и не всегда приятные "теперь нужно". Так всегда бывает в жизни. Так же и в искусстве. Для детского фильма значительное отклонение от первоисточника простительно и даже нормально. И упрощение, и смягчение нормально, и отсебятина с улётом в фантазии нормальна, если всё это окрашивается детской искренней наивностью и здоровым стремлением к чистому и светлому. Такие детские фильмы и не претендуют на точность экранизации... Но фильм 1996 года - не детская игрушка. Он взрослый. А взрослая жизнь тем и отличается, что уже никто не говорит тебе, что ты очень умный для своего возраста... как сказал один безымянный, но наблюдательный товарищ где-то на просторах интернета. Раз уж полезли с азартом во взрослую жестокость и взрослую грязь, так будьте добры проявлять взрослую разумность. Иначе получается ни сено, ни трава - для детского кино слишком тяжело, а для взрослого слишком легкомысленно. Правда, именно по такому рецепту стряпаются нынче многие киношные "взрослые игрушки". Но раз уж решили "замахнуться на Вильяма нашего Шекспира", то есть на Джонатана нашего Свифта, то тут уже другие мерки и другие счёты, поскольку и ответственность другая.
"Путешествия Гулливера" Джонатана Свифта - книга знаменитая, но в то же время малоизвестная: не все читали её полную взрослую версию, и даже в полной взрослой версии не все читали её в совершенно неотцензуренном варианте. Хотя он издаётся, и есть даже русский перевод. Но зато краем уха многие слышали, что, дескать, Свифт натворил там нечто совершенно непристойное. В результате... Свифт вполне мог бы сказать о себе то же самое, что сказал Фигаро в пьесе "Безумный день, или Женитьба Фигаро": "Так я же лучше, чем моя репутация!“
Свифт очень многое себе позволял, в своих текстах он внаглую вытворял что хотел, но тем не менее пошляком он не был. То, чем пропитана книга "Путешествия Гулливера" в её взрослой версии, даже самой неотцензуренной - это не вульгарность, а сочетание полнейшего психологического реализма с неотлакированной, немного грубоватой материальностью, порой переходящей во в меру жёсткий натурализм. Куда менее тяжёлый, чем то, что встречается в модных нынче книгах современных авторов. Описанный с какой-то... как бы это обозначить... хирургической смесью беззастенчивости и интеллигентности. Под стать профессии главного героя-рассказчика. Который, кстати, не лишён ни умения восхищаться, ни способности воспринимать мир поэтически, несмотря на всё своё жестокое разочарование в прежних иллюзиях и приобретение новых иллюзий. Как говорится, "сатирик - это уставший романтик". В его повествовании иногда встречаются (не так часто, как об этом говорят) грубые и грязные эпизоды, в том числе довольно постыдные и тошнотворные (впрочем, достаточно терпимые для чтения). Но рассказывая их с какой-то беспощадной к себе и к читателю откровенностью, главный герой не роняет себя, не теряет достоинства. Джонатан Свифт работает над текстом хладнокровно, чётко и аккуратно, как хирург, делающий анатомирование трупа: влез со своим скальпелем куда захотел, выпотрошил что посчитал нужным, отряхнулся, вымылся, дальше пошёл чистенький. И основная часть текста ничуть не страдает оттого, что где-то вкраплены нецензурные эпизоды. Книга не пропитывается ни пошлостью, ни грязноватой страстностью, ни мрачностью или нахальной вульгарностью, как это бывает у многих других авторов, берущихся "изображать жизнь, как она есть", влезающих во всё без разбору и в результате выдающих на-гора нечто попахивающее помойкой. Более того: великое творение Сервантеса в неотцензуренной версии выглядит гораздо грубее, а роскошная эпопея Рабле - в разы непристойнее, чем худшие выходки Свифта на страницах его "Путешествий". Да и сам Свифт в "Путешествиях" был куда деликатнее, чем в некоторых других своих книгах. Так что всё-таки не лишена доли истины та вызывающая фраза, брошенная Гулливером при прощании с читателем на последних страницах книги: "Я не допускаю ни одного слова, которое могло бы быть сочтено за насмешку или причинить малейшее оскорбление даже самым обидчивым людям." Хотя звучит это как издевательство: мол, мог бы я сказать и хуже, да не хочу никого обижать:))) И это после всего, что он наговорил:))) Но что удивительно: обижаться на Свифта действительно как-то не хочется! Потому что в нём нет того, что раздражает в других, не менее высокомерных авторах: в нём нет застылого самодовольства. Каким-то парадоксальным образом свифтовская бесцеремонность не подавляет, а будит в читателе чувство человеческого достоинства. И свифтовская дерзость звучит как командирский окрик: "А ну, человек, вспоминай, что ты человек, а не скотина, и чтобы больше я тебя в непотребном виде не видел!“ И с какой бы горечью ни смотрел Свифт на человеческий мир, каким бы безрадостным ни представлялось будущее его уму, он не смирялся с окружающим мраком. Он дрался. Наотмашь.
Так и его Гулливер, хоть он и совершенно не бунтарь по природе, а вполне мирный вольнодумец, в отличие от своего автора, по возвращении из своего последнего странствия становится жёстким, колючим, упрямым. Так, что при взгляде на него вспоминается "Чужая колея" Владимира Высоцкого:
Вот кто-то крикнул сам не свой:
«А ну, пусти!» -
И начал спорить с колеёй
по глупости.
Он в споре сжёг запас до дна
тепла души -
И полетели клапана
и вкладыши.
Но покорёжил он края -
И шире стала колея.
Вдруг его обрывается след, -
Чудака оттащили в кювет,
Чтоб не мог он нам, задним, мешать
По чужой колее проезжать.
И в целом сочетание бунтарства с жёстким реализмом у Свифта напоминает поэзию Высоцкого. Такую, как в его песне "Бег иноходца" 1970 года:
Если не свободен нож от ножен -
Он опасен меньше, чем игла.
Вот и я осёдлан и стреножен,
Рот мой разрывают удила!
Мне набили раны на спине,
Я дрожу боками у воды.
Я согласен бегать в табуне -
Но не под седлом и без узды!
А сам сюжет и содержание взрослой версии "Путешествий Гулливера" вызывает ассоциацию с песней "Красно-жёлтые дни" Виктора Цоя:
Расскажи мне о тех, кто устал
От безжалостных уличных драм,
И о храме из разбитых сердец,
И о тех, кто идёт в этот храм.
После красно-жёлтых дней
Начнётся и кончится зима.
Горе ты моё от ума,
Не печалься, гляди веселей.
И я вернусь домой -
Со щитом, а может быть, на щите,
В серебре, а может быть, в нищете,
Но как можно скорей.
Это оно и есть... Горе от ума. Только не такое, как у Чацкого в пьесе Александра Сергеевича Грибоедова, а в гораздо более тяжёлой форме. И не у всякого экранизатора хватит сил принять на плечи это горе от ума и вынести его достойно, не опускаясь до пессимизма, вульгарности, тупого всеотрицания... Может быть, потому все создатели фильмов о Гулливере и обходят настоящую фантастически-реалистическую историю Свифта десятой дорогой. И скромно обходятся облегчённой версией - детской сказочкой на основе первых двух частей... Обидно только, что они даже эту детскую сказочку не в состоянии одолеть как следует: то и дело улетучиваются в свои фантазии.
Фильм 1996 года пытается приблизиться к книге Свифта ближе, чем другие, но с разгону промахивается, проскакивает мимо истины и в результате оказывается так же далеко, как и сочинители детских сказочек по мотивам. Однако, к чести создателей этой легкомысленной и эффектно-чудесатой взрослой сказочки, надо отметить, что хотя они и шмякнулись в грязь вульгарности и мрачности с азартом и энтузиазмом, но в пессимизм всё-таки не впали и до полной мизантропии не докатились: временами сменяли гнев на милость и постарались окончить фильм светлой надеждой. И на том спасибо. Они всё время оказывались то беспощаднее и нахальнее Свифта, то мягче и добродушнее его. Да, им хватает независимости, чтобы взглянуть с презрительной насмешкой в лицо сильным мира сего. Им хватает наглости, чтобы быть вульгарными до безобразия. Но взглянуть прямо в лицо свифтовскому душераздирающему горю от ума, разжечь яростный огонь свифтовского трезвого бунтарства, пропитаться в полной мере свифтовской акварельно-лиричной пронзительной тоской по идеалу, которая просвечивает сквозь его вызывающе-бесцеремонный тон, - на это у них не хватает душевных сил. Максимум, до которого они сумели взлететь - это что-то вроде песни Водяного из нашего советского мультика "Летучий корабль":
Э-эх, жизнь моя, жистянка!
А ну её в болото...
Живу я как поганка!
А мне лета-а-ать, а мне лета-а-ать,
А мне лета-а-а-а-ать... охота!
Именно эта песня наиболее литературным образом описывает разницу в атмосфере и содержании между двумя сериями этого фильма.
"Эх, жизнь моя, жистянка, а ну её в болото!“ - это в первой серии, где авторы решили догнать и перегнать Свифта по части наглости и непристойности, и блестяще свой замысел осуществили. Правда, они всё-таки не стали тащить в сценарий из первоисточника некоторые наиболее непригодные к показу на экране сцены. Но действовали по принципу: "Заместо одной гадости даёшь две другие гадости!“ И вышло у них: Лилипутия как царство отпетых садистов и Бробдингрег как царство людей с наклонностью к сексуальным извращениям (нет, не то, что у Свифта в паре абзацев было, а куда хуже, хотя и только словесно, без осуществления на практике).
А "Живу я как поганка, а мне летать охота!“ - это во второй серии, где авторы наконец-то вспомнили, что у Свифта, окромя эпизодических непристойностей, есть ещё и какая-то там философия, и взялись прорабатывать её по мере своего понимания с такой полудетской искренностью и наивнячеством, что это даже трогательно. Впрочем, про вульгарность они не забыли, но уже не возводили её в принцип, как в первой серии. Отвлеклись на мысли о высоком. Собственно, они и затеяли этот двухсерийный фильм именно ради второй серии, вобравшей в себя их размышления на темы третьей и четвёртой частей книги Свифта. В итоге: Лапута, да не та, и Гуигнгнгмия в весьма смягчённом варианте.
У Свифта соотношение между двумя половинами книги было в точности наоборот: в 1 и 2 частях, про Лилипутию и Бробдингнег, показаны в равной степени высота и низость человеческой природы, и в целом всё жизнеутверждающе и оптимистично. А в частях 3 и 4 автор заявляет читателю: "Хватит, довольно мы мило болтали о нормальных, здоровых вещах и о лёгких заболеваниях! Поговорим на темы по-настоящему болезненные, на которые принято закрывать глаза!“ Даже в этом фильм и книга идут вразрез... Зачем создателям фильма понадобилось так испоганить первую серию, если во второй серии они показали, что способны на нечто осмысленное, на философствования и на мечты? Непонятно. Первая серия напрочь отбивает охоту смотреть вторую серию. Но, по счастью, мне стукнуло в голову посмотреть вторую серию до того, как взяться за первую! Иначе эта рецензия была бы ещё более насмешливой и издевательской. Неужели вся эта бредятина и пошлятина в первой серии была не для того, чтобы всех распугать, а для того, чтобы угодить новым пикантным вкусом пресыщенной публике?! Свифт делал совсем наоборот: если уж он вставлял нецензурщину, то стремился не угодить, а досадить!
Фильму 1996 года удалось понравиться зрителям. В обзоре фильма на англоязычном фан-сайте Gulliver's Travels Wiki (https://gulliverstravels.fandom.com/) указано, что сей мини-сериал (две серии для них уже мини-сериал, у нас такое просто двухсерийным телефильмом называлось когда-то) получил несколько наград, включая пять "Эмми" (международная телевизионная награда, вручается в США), и в целом был благожелательно принят критиками. У нас, в русскоязычной части Интернета, этот фильм малоизвестен, но те, кто его смотрел, высказываются о нём тоже благожелательно. В общем, дружное ура. А уважаемый американский еженедельный журнал о фильмах, сериалах, мюзиклах, книгах и прочих событиях массовой культуры "Entertainment Weekly", рассказывая читателям об этой тогда ещё новинке американских телеэкранов устами кинообозревателя Кена Такера (Ken Tucker), отмечал, что "Путешествия Гулливера" 1996 года неожиданно удивляют "its startling fidelity to Jonathan Swift's 1726 novel" (своей поразительной верностью роману Джонатана Свифта 1726 года).
"Entertainment Weekly" - не жёлтая пресса, а более-менее серьёзное издание, насколько может быть серьёзным журнал об американской массовой культуре. Да и сам обозреватель хвалит фильм именно за то, что, дескать, наконец-то на телеэкранах появилось что-то с пищей для ума, а не простое сериальное мыло. Стало быть, он ратует за наличие разумности в киноискусстве. Именно поэтому от его похвал в адрес добросовестности экранизации 1996 года просто глаза на лоб лезут у зрителя, который только что прочёл книгу и отлично помнит, что там происходит и чем там пахнет на самом деле! Однако далее в своей рецензии Кен Такер поясняет, что же именно он подразумевает под словами "поразительная верность", описывая фильм как "big, gaudy, funny production that feels free to give full reign to Swift's blithe vulgarity" (большое, безвкусное/вульгарное/броско-кричащее, смешное произведение, которое свободно позволяет себе давать полную власть резкой вульгарности/пошлости Свифта)... Нет-нет, этот кинообозреватель и не думает ругать на все заставки и фильм, и Свифта, а наоборот, их очень хвалит! "Не поздоровится от этаких похвал," как говорил Чацкий....
Впрочем, хватит. Довольно ходить вокруг да около, излагая общие впечатления. Всё равно никто не поверит, скажут: субъективно и предвзято. Сейчас рассмотрим, в чём конкретно проявляется разница между фильмом к книгой. Гляди, кто зрячий! Разбор полётов (и ползаний) будет подробным, в трёх частях. Прошу вас набраться терпения, оно пригодится. И пусть после этого кто-нибудь попробует сказать, что "Свифт именно в таком духе и писал“! Заранее прошу прощения за некоторую эмоциональность текста. Я не Свифт: не умею работать над вскрытием того, что противно, с хирургическим хладнокровием. Впрочем, "уничтожать" фильм 1996 года не собираюсь: он того не заслуживает. Даже буду от души хвалить в тех моментах, когда есть за что. Придётся, к сожалению. Уж поверьте, не из снисходительности. Таких "художников" я жалеть не стала бы, если бы им не удалось действительно зацепить струну...
Продолжение рецензии-обзора:
о главном герое - https://darya-olenina.livejournal.com/11972.html
о действующих лицах и событиях первой серии - https://darya-olenina.livejournal.com/12176.html
о действующих лицах и событиях второй серии - https://darya-olenina.livejournal.com/12521.html