Джона Голсуорси я перечитываю в своей жизни регулярно. Однако до сей поры полюбившийся мне ещё в годы юности цикл романов "Сага о Форсайтах", по героям которого я время от времени очень скучаю, был единственным знакомым мне произведением этого английского писателя. Изумительную по красоте лирическую часть "Последнее лето Форсайта" я часто перечитываю как отдельное произведение, наслаждаясь описаниями и великолепным художественным языком Голсуорси.
Обратившись совсем недавно к его малым формам и начав читать сборник новелл "Цвет яблони", я обнаружила для себя во многом знакомого, но всё же уже другого Голсуорси. Не могу сказать, что все рассказы нахожу у него удачными, кое-что не вызвало никакого отклика во мне, но рассказ "Первые и последние" мне понравился. Я на нём остановилась, не дойдя пока до основной программы сборника - до заглавного рассказа "Цвет яблони", который, вполне возможно, будет для меня ещё более значимым открытием.
"Первые и последние" - это детектив наизнанку. Мы с первой страницы знаем, кто является убийцей, нас посвящают во все детали этого дела. Но не детективный сюжет оказывается главным, автор делает акцент на другом. Вскоре после представления читателю убийцы начинается большая психологическая работа всех персонажей, поиск правильного решения, которое для каждого из героев оказывается разным. Оказываются разными и приоритеты, и ценности, нравственные устои, и возможности выхода из ситуации. Ставится под угрозу безупречная репутация Королевского адвоката Кита Дарранта, который, скрывая истинного преступника, косвенно является причастным к делу об убийстве.
В конце рассказа поднимается большой нравственный вопрос о праве на решение судьбы невиновного человека, и это право оказывается в руках Кита Дарранта, который озабочен благополучием собственной карьеры, и своим решением может погубить сразу нескольких человек.
На мой взгляд, Голсуорси всегда очень удаются такие образы, как персонаж Кит Даррант. Очень точно автор охарактеризовал этого человека в одной из начальных глав рассказа:
"Есть люди, которые, зная, что в десять часов их повесят, в восемь могут спокойно играть в шахматы. Люди этого типа всегда преуспевают в жизни, из них выходят хорошие епископы, редакторы, судьи, импрессарио, премьер-министры, ростовщики и генералы; им, безусловно, доверяют власть над своими согражданами. Они обладают достаточным количеством душевного холода, в котором отлично сохраняются их нервы.
Такие люди не обладают (или обладают в очень незначительной степени) неуловимыми, но устойчивыми склонностями к тому, что обычно туманно называют поэзией, философией. Это люди фактов и решений, люди, которые по желанию включают и выключают воображение, подчиняя чувства рассудку... О них не вспоминаешь, когда смотришь, как колышутся под ветром колосья в поле, как носятся в небе ласточки".
В рассказе есть и таинственные моменты, погружающие читателя в странные состояния, раскрывающие суть того мира, в котором живут герои. Не обошлось в повествовании без любви - любопытна фигура молодой польской девушки Ванды, беззаветно преданной своему возлюбленному так, что ради него она готова пойти на смерть. Эту девушку мы видим и воспринимаем взглядом Кита Дарранта, а он в отношении неё не может в себе разобраться: "Что в этой женщине, которая вела дурную жизнь и принесла им такую большую беду, вызывало у него невольное сострадание?"
В тексте рассказа Голсуорси постоянно делает акцент на её глазах: "Лицо девушки было так бледно, что испуганные, широко раскрытые глаза - тёмно-синие или карие - и приоткрытые бледно-розовые губы напоминали мазки акварели на гипсовой маске"... "Нет, нельзя было сомневаться в искренности её голоса, в искренности этих глубоких глаз славянки, тёмно-карих, а не синих, как ему показалось вначале"..."Её лицо с выражением голубиной кротости, лицо, на котором жили только глаза, казалось, молило вмесе с этими глазами: "Вглядитесь в нас. Мы ничего не таим. Всё-всё в нас открыто".
Финал рассказа, напряжённый по накалу внутренних переживаний, просто кричит о ценности - или порою ничтожности - человеческой жизни. Растоптать человека оказывается так же просто, как растереть носком ботинка почерневший пепел сгоревшего письма, которое несло жизнь.