Have you ever seen a picture of Jesus laughing?
Do you think he had a beautiful smile?
На волновавший Кейт Буш вопрос нашелся ответ в предисловии к "Жюстине" де Сада. Оно начинается приблизительно так:
Мы уже несколько лет знаем, на чем держится самый большой в мире книжный успех, успех Нового Завета. Дело в том, что у этой книги есть свой секрет. Он ощущается на каждой странице, в каждой строчке, нечто, что не говорится, но что тем сильнее нас интригует, приковывает, привязывает. И так как у нас больше не пойдет речь о Евангелии, ничто не мешает нам в конце концов назвать этот секрет.
Он в том, что Иисус Христос весел. Новый Завет показывает его важным и вдумчивым, иногда раздраженным, а порой и в слезах, но в любом случае очень серьезным. Но мы угадываем иное, чего Новый Завет нам не говорит: что Иисусу случается шутить. Что он исполнен остроумия. Что иногда он говорит несообразности, чтобы поглядеть, что из этого выйдет (когда, например, он обращается к смоковницам). Короче говоря, что он has fun.
Вот за это люблю французов странною любовью: за большевистский нахрап и отсутствие сомнений, на уровне стиля. С ними весело.
Там потом, уже про де Сада, среди вынесенных на поля замечаний мелькает: Ni pornographe, ni littérateur. Интригует, приковывает, привязывает.
На волновавший Кейт Буш вопрос нашелся ответ в предисловии к "Жюстине" де Сада. Оно начинается приблизительно так:
Мы уже несколько лет знаем, на чем держится самый большой в мире книжный успех, успех Нового Завета. Дело в том, что у этой книги есть свой секрет. Он ощущается на каждой странице, в каждой строчке, нечто, что не говорится, но что тем сильнее нас интригует, приковывает, привязывает. И так как у нас больше не пойдет речь о Евангелии, ничто не мешает нам в конце концов назвать этот секрет.
Он в том, что Иисус Христос весел. Новый Завет показывает его важным и вдумчивым, иногда раздраженным, а порой и в слезах, но в любом случае очень серьезным. Но мы угадываем иное, чего Новый Завет нам не говорит: что Иисусу случается шутить. Что он исполнен остроумия. Что иногда он говорит несообразности, чтобы поглядеть, что из этого выйдет (когда, например, он обращается к смоковницам). Короче говоря, что он has fun.
Вот за это люблю французов странною любовью: за большевистский нахрап и отсутствие сомнений, на уровне стиля. С ними весело.
Там потом, уже про де Сада, среди вынесенных на поля замечаний мелькает: Ni pornographe, ni littérateur. Интригует, приковывает, привязывает.